Луи-фердинанд

этим преступником должен приехать тюремный фургон, что­бы отвезти его в Берлин... но это не точно... учитывая состо­яние неба и дорог... а на чем застукали пастора?., нам любо­пытно... кажется, он гнался за роем... его окликнул сержант авиации, который и передал его сельскому полицаю Хьель-мару, каске с пикой... теперь дело за фургоном... его ошиб­кой было то, что в погоне за пчелами он был готов залезть аж на крылья самолетов... именно это все и обсуждали там, на том конце двора... там, где стоял Хьельмар с пастором на цепи и в наручнике, конечно же, тут были русские служанки и деревенские матроны, и даже наша Kolonialwaren, солдаты во французской форме, поляки и фрицы... это происшествие с задержанием пастора и тот факт, что за ним должен б^ьш приехать фургон, заставил всех высказать свое мнение по этому поводу... некоторые были «за»... некоторые — «про­тив»... «вот я бы на месте немецкого судьи!» наши двое, Лео-нар и другой, тоже включились в обсуждение... решили нас просветить... Хьельмар в каске с пикой достает свою саблю только по воскресеньям... понятно!., мы смотрим на сбори­ще в том конце двора... уверен, они собрались там ради кофе!., и погорячее!., недаром же они столпились у дверей кухни... я спрашиваю Леонара и Жозефа, что они думают по этому поводу...

— Можете тоже сходить туда!., а мы посмотрим!., нам туда нельзя!

Решено!., чем мы, собственно, рискуем?., так, мы пере­ходим через этот двор... о, прекрасно! огромный кофейник! а уж сколько хлеба, с ума сойти!., полно brôtchen!.. и он со­всем не такой, как тот, что у нас!., они собираются его разде­лить!., чтобы все согрелись! Хьельмар отдает приказания слу­жанкам, пусть они вынесут всем стулья, чтобы мы сели, и тоже могли высказать свое мнение, мы не заставляем себя долго упрашивать... а надо сказать, что было довольно све­жо, все же октябрь... но с кофе не так и страшно!., а теперь... что мы думаем о пасторе?., лучше бы он сидел у себя дома, а не бегал под самолетами и не искал там приключений на свою задницу, пчелы пчелами, но все-таки! большинство думало точно так же, мол, не фиг ему было шляться под летательными аппаратами...

Но как же Лили?

Наверное, к ней зашла Кретцерша... стоило нам с Ля Ви-гой выйти, как она тут же появлялась, приходила посплет­ничать... со своими мундирами и слезами... может, пригото­

171

вила что-нибудь? булочки или печенье? а может, и то и дру­гое? эта шлюха была искусной поварихой!., при всех ее за-двигах, она прекрасно пекла слоеное печенье с миндалем... я все думал, не добавляет ли она туда цианид... возможно... о проклятая ведьма!., может быть, изо всего этого сборища оби­тателей замка и фермы она была самой непредсказуемой... с этими мундирами двух своих сыновей... и со своими лило­выми, чуть теплыми супами...

— Когда придет фургон?

— Не скоро, он же едет из Берлина...

Учитывая то, что в Берлине сейчас все гремит, полыхает и искры поднимаются до небес, я плохо себе представлял, как это фургон вообще может приехать!

— Да сидите же! ваша жена тоже придет!., ей тоже дадут поесть!., это приказ!

Хьельмар входит в раж! он тут за главного... снимает с пастора наручник, чтобы тому было удобно пить и есть, а цепь закрепляет у него на лодыжке... вот так он не убежит... сервис! пастор пользуется тем, что вокруг собрался народ и решает произнести речь...

— Бог видит все!

При этом он спокойно сидит на своем табурете и просит еще кофейку... потом он обращается к нам...

— Sie verstehen?.. вы меня понимаете?

— Ja. Ja.

Пусть продолжает!., по-немецки... или по-французски... как угодно!

— Люди — это ничто!., цепи тоже!., все мы во власти Божьей!., занимается новый день!., помолимся!..

Да уж, день занимался, правда, облаков было многова­то!., а Хьельмар, сельский полицай, вовсе не собирается мо­литься... он шепчется со служанкой... хочет получить к кофе чего-нибудь «подкрепляющего», кажется, можжевеловки... а я все думал о Кретцерше, она уже точно поднялась к Лили... чтобы посплетничать... и принесла кофе, хлеба и масла... у них было все, у этих Кретцеров... стоило им захотеть... а вот

мы, хотим мы того или нет, но вынуждены идти к этим фон Лейденам!

Я вам все время говорю про пастора, но до сих пор не описал его наряд, он был не в рединготе, а в длинной серой блузе, на голове же у него была огромная шляпенция, тоже серая, и еще вуаль, завязанная под подбородком... пчеловод в полном обмундировании... он хочет мне объяснить... чтобы мы не ушли, не узнав! это необходимо... он заботился о пче­лах, охотился за роями, это и привело его под крылья само­летов... он нашел всех своих пчел там, в кабинах... вот уже два года, как оттуда не взлетал ни один самолет... последний самолет с последним пилотом врезался во взлетную полосу... и аппарат, и пилот так и остались там, глубоко под землей... всего на аэродроме насчитывалось двенадцать самолетов, совершенно неподвижно и спокойно стоявших на земле... а пчел так всех прямо и тянуло туда!., особенно им нравилось залезать внутрь крыльев...

— Я объясню все это в Берлине!., они ведь ничего не знают, они никогда сюда не приезжали!., небо принадлежит Богу! Бог создал пчел! да свершится воля Его!

— Sicher! конечно!

Мы придерживались того же мнения!.. Хьельмар в каске с пикой тоже смотрел одобряюще... хотя лично меня больше всего интересовал мед...

К нам кто-то направляется... в сапогах... Крахт, наш Sturmapotheke*!.. а ему-то какого здесь хрена надо?.. Хьель­мар мне объясняет, что он пришел наблюдать... он ведь дол­жен написать о нас и обо всем, что тут происходит, отчет своему Standartfuhrer'y, в Берлин... ладно!., вот и он!., стре­мительно... пересекает двор... вопросов пастору он не задает, но делает нам знак: всем встать! собраться!

— Komm! Komm!

Нам нужно следовать за ним!., куда он еще собрался?..

Хьельмар, прикованный к пастору, не может двигаться... быстро! быстро!., ключ! он поднимается!., с него снимают его наручник! так... мы все пойдем друг за другом, верени­цей... наконец Крахт объясняет: мы направляемся в авиаци­онный лагерь для расследования... ну а мы-то ему зачем?., ладно!., вот мы и на тропинке... сперва идем через заросли люцерны, а потом через лес... все идем... идем... кажется, это далеко... после Берлина мне все стало казаться очень дале­

* Буквально: штурмаптекарь (нем.).

173

Но Крахт вовсе не был похож на обычного разговорчи­вого шутника, он даже не стремился к себе никого располо­жить, тем более, у него должен был быть веский повод, что­бы привести нас сюда, на этот военный объект... к тому же мы были французами, да еще с совершенно неопределенным статусом... уж нам-то тут было совершенно не фиг делать!., я вижу, как что-то высовывается из-под земли... из траншеи!., это авиатор... сержант... желтая кайма на пилотке... heil! heil!.. вот он полностью вылезает из своей норы... у него только одна рука... насколько я понимаю, он охраняет лагерь и са­молеты... но что за самолеты?., и где?., далеко!., он показыва­ет нам куда-то на другой конец поляны... через его бинокль я вижу... а у него есть бинокль... действительно, там стоят шесть самолетов... ведь именно этот сержант и арестовал пастора... прямо под кабиной... на месте преступления... так больше продолжаться не могло... он уже задерживал его три раза!., с него достаточно!., пусть Хьельмар теперь им занима­ется!., этот сержант-авиатор, как я понимаю, командует здесь временно... настоящий комендант уехал в Берлин... или в Потсдам, за указаниями... сержант пытался с ним связать­

ся... но все линии были отрезаны... учитывая то, что проис­ходит, удивляться не стоит... все же на рассвете в Цорнхоф доставили что-то вроде официальной газеты, «Коммюнике Wermacht'a», где было две-три важных «директивы»... «Сей­час мы отступаем на всех фронтах, но очень скоро наше секретное оружие уничтожит Лондон, Нью-Йорк и Москву».

На подобные «директивы» тут уже никто не обращал вни­мания... ни солдатня, ни домашние хозяйки, ни пленные... их интересовала только бумага, но ее все реже привозили сюда велосипедисты... уже четверо из них бесследно исчезли!..

Кстати, у тюремного фургона тоже было не много шан­сов когда-нибудь сюда прибыть... пастор уже с этим смирил­ся, Хьельмар тоже... а тем временем в облаках появились волны пены, которые как бы накатывались одна на другую... так забавно... тянулись... растягивались еще... а потом вдруг! как будто их обрезали! как пятна на «абстрактных» карти­нах... и брум! кратер за кратером!., так, что мы и здесь, за сто километров, слышали взрывы мин... это не сон!., я правиль­но сделал, что купил себе трости... должно быть, тот магазин уже превратился в пыль... правда, он уже и тогда был весь дырявый!., кстати, по поводу этой их газеты... где они ее печатали?., я спрашиваю у Крахта...

— В bunker'e, в десяти метрах под землей, на юге Потс­дама!..

Да уж, вот это настоящее упорство!., но я все равно ни­как не мог понять, зачем он привел нас сюда?., если такие, как он, приглашают вас прогуляться, значит, они что-то за­думали... как этот Харрас с его Феликсруе... на кой хер мы вообще туда таскались?., я и сейчас задаю себе этот вопрос... ну а сюда мы пришли только для того, чтобы полюбоваться небом и этой мешаниной из облаков и пены... и вдруг он мне говорит:

— Доктор, вы не против? давайте сходим вместе к само­летам! вы ведь их видите? в конце участка... я бы хотел уз­нать ваше мнение для моего рапорта...

— Конечно!., конечно!..

Но с какой целью?., этот эсэсовец внезапно стал таким дружелюбным... хочет прогуляться в лесок?., увести меня от остальных?., весь участок покрыт пеплом... но земля очень мягкая... он обут в сапоги, поэтому проваливается еще боль­ше, чем я... ему еще тяжелее идти...

Но вот мы и у самолетов... шесть аппаратов... подходим к одному! он снимает с него брезент, сразу видно, состояние

175

— Доктор, на самом деле все обстоит еще хуже!., гораздо хуже!., у них больше нет пилотов!., масла тоже!., и бензина!., последний пилот остался там!..

Он показывает мне вдаль на какую-то яму... впадина пря­мо во взлетной полосе... оттуда торчит хвост самолета... слегка возвышается!..

— Пилот там, в этой яме... последний пилот... погребен... из Берлина должны были прибыть эксперты, но они так и не приехали... я залил его негашеной известью... это все, что можно сделать, не так ли?., эта яма полна негашеной извес­ти... я доливаю ее туда каждую неделю...

Ну а где же пчелы?., он мне показывает... внутри! в каж­дом крыле... я вижу! три... четыре роя... пастор был прав, что искал их здесь... он даже оставил все свои коробки и сачок на том самом месте, где его застал сержант... но тот просто не мог оставить их у себя, в своем жалком убежище... там просто нет места! к тому же, у него не было ни цепи, ни наручников, поэтому он и передал его Хьельмару, который официально исполнял обязанности тюремщика в ожидании «камеры на колесах»... в общем, приходилось приспосабли­ваться к достаточно сложным условиям...

— Послушайте, доктор, так вот... я пригласил вас, чтобы попросить оказать мне небольшую услугу...

— Я буду счастлив, Крахт... просто счастлив!.. Я так и думал, ну наконец-то!..

— Небольшая достаточно деликатная услуга... достаточ­но деликатная... у вас есть сигареты?..

— Да нет, Крахт!.. я ведь не курю... моя жена тоже... но у меня есть ключ от большого шкафа... вы же это знаете....

Бесполезно ждать, что он мне скажет, чтобы я залез в этот шкаф... я ведь не могу сказать ему «нет»... но и «да» тоже прямо ему сказать я не мог! вот он и привел меня на край участка, чтобы прощупать мое настроение... надо дос­таточно пожить на этом свете, чтобы изучить манеры этих агентов-провокаторов... они всегда начинают свою работу с того, что как бы мнутся, не решаясь «открыть вам свою душу»... ну а после того как «душа открыта», шухер!., вы ви­дите перед собой их настоящее мурло! но я бы так и остался

навсегда на том конце участка, если бы сказал ему то, что я о нем думаю...

— Ну конечно же, мой дорогой Крахт!.. «Крэвен»? «Лаки»? «Нэви»?

Надо же показать товар лицом...

— Лучше «Лаки»! двадцать сигарет... это все!., больше не нужно!..

— Но куда их положить?

— Сюда!., в мою кобуру! Он мне показывает...

— Я специально оставлю ее у входа... на вешалке!., пове­щу!., когда мы спустимся... вы понимаете?., на mahlzeit!

— Только хорошенько закройте кобуру!.. И тут же добавляет:

— О, можете быть спокойны!.. Харрас никогда не вер­нется!..

Ну и успокоил! а он уверен, что Харрас никогда не вер­нется?., ну тогда уж наше дело действительно дрянь... тогда он мог позволить себе все, что угодно... втянуть нас в любую авантюру... и ведь все сводится к одному!., даже этот способ передачи ему сигарет, в кобуру на вешалке, был нужен толь­ко для того, чтобы все это заметили! тут и говорить не о чем!., вдумайтесь, весь Dienstelle, все барышни, и Кретце-ры... они и без того постоянно были начеку! думаю, Крахт играл в темную, а сам делал все, что мог, чтобы нас отсюда выслали в цепях и наручниках... в одном фургоне с пастором Ридером... не только меня, но и Ля Вигу, Лили и котяру... вероятно, здесь мы ему мешали, а они определенно все были заодно... может, чем-нибудь спекулировали? точно не знаю, но наверняка!., гусями? медом?., выгодное предприятие!., во всяком случае, мы их явно раздражали... как только люди перестают перед вами заискивать, тут уж ждать недолго... скоро пробьет час, будут сожжены все мосты, и тогда они сделают все, чтобы вы тоже сгорели!

— Очень хорошо, Крахт!.. ничего не имею против!., в вашу кобуру на вешалке!

Я думал только о том, как бы побыстрее вернуться на­зад!., поближе к Ля Виге... эта небольшая прогулка сильно затянулась, мы уже осмотрели и самолеты, и рои пчел, и коробки пастора... и насчет сигарет договорились...

Я еще раз окинул взглядом это взлетное поле... наверное, раза в два больше, чем площадь Конкорд... вдалеке, над еля­ми, виднеется колокольня Цорнхофа с часами... ну а что

177

— О, пустяки!., небольшая справка... это касается подан­ного мной прошения...

— Какого еще прошения?

— По поводу разрешения практиковать...

— Ах да!., да!..

Не рассказывать же ему про шкаф... он бы тут же прице­пился... позже скажу... а пока посмотрим, что дальше!., здеш­ний сержант получает довольствие на ферме, он ходит туда со своим котелком... лейтенант тоже туда ходил, пока не ис­чез... там стряпают русские кухарки фон Лейдена... для всех этих людей, штатских, военных... мы снова бредем верени­цей, однорукий сержант — рядом с Крахтом, сержант тоже хромает... почти так же, как и я... ему бы не помешала трость... но я уже не могу дать ему адрес магазина, где ее купил... уверен, этот магазин теперь окончательно улетучился!., и адрес отеля «Зенит» меня тоже больше не интересует!., кажется, я слышал от горбуньи, что Канцелярия разнесена вдребезги, ну а Адольф, должно быть, отправился в путешествие...

За Крахтом и одноруким сержантом, след в след, сзади, метрах в двух, сильно хромая, идет Хьельмар, экипирован­ный все так же, как и в начале, с барабаном и рожком, а за ним — пастор на цепи... он опять ее на него надел! снял! и опять надел!., он хромает сильнее всех, этот Хьельмар в кас­ке с пикой!., пастор протягивает ему руку, помогает... ну вот мы и пришли! Хьельмар сразу выражает недовольство... пусть эти женщины подсуетятся... он всматривается в небо... и вне­запно задумывается... что случилось? может быть, опять воз­душная тревога?., по телефону, что ли, позвонили?... спра­шиваю я у него...

— Nein! ach!.. nein! KaputL Kaput! telefon!

Он не работает уже давным-давно! этот telefon! теперь он действует по своему усмотрению!., дудит, когда захвчет! к

тому же, он и сам прекрасно видит эти вонючие самолеты! летают туда-сюда!., и весь горизонт... а там ужасно много языков пламени! желтые... зеленые... я показываю ему их...

— Achtung! Хьельмар!.. внимание! ррррррр!

Можем же мы хоть немного посмеяться!., нет, ему не до смеха, он принимает все слишком близко к сердцу... он ужас­но расстроен, то, что с ним происходит, напоминает любовь: сначала отношения самые серьезные, даже трепетные, а по­том все превращается в фарс... Хьельмар явно отстал от вре­мени, никак не мог за ним угнаться, вел себя так, будто на дворе 14-й год... а что осталось от Берлина? всего лишь груда развалин... но ни Москва, ни Хиросима, ни Нью-Йорк уже никогда не смогут никого испугать, их больше вообще все­рьез никто воспринимать не будет... так же, как и этот по­средственный, пропитанный никотином, алкоголем, запол­ненный аэропортами, болтливый мир 60-х, он тоже вполне может исчезнуть, и никто даже не удивится, что его больше не существует... а вот пастор Ридер, который имел все осно­вания волноваться, напротив, показывал нам всем пример полного спокойствия... даже напевал обрывки псалмов... я не все понимал, но почти... эту песню я часто слышал в Англии и в Дании... «Мудрость — сила моя»... а ведь эта история с охотой на пчел на военном аэродроме могла обернуться для него серьезными неприятностями... и навсегда отбить у него охоту петь... трибуналы Luftwafte никогда не отличались гу­манностью... особенно теперь, в ожидании всеобщего фиас­ко, когда RAF делала все, что хотела, сметая по одному го­роду в день, они всюду видели лишь шпионов и всех подозревали, пасторов, не пасторов, и расстреливали их це­лыми пачками... так что пастору его пение не поможет, это точно...

Теперь мы подошли к другой двери... она открыта, там кухня... оттуда выходят три босые служанки с волосами, от­брошенными на спину... здоровые девки, совсем не тощие, похоже, они ни в чем себя не ограничивают... их передники повязаны на русский манер, под грудью... не думаю, что из кокетства, просто ради удобства... а вот мы кажемся им ужас­но смешными!., наш пастор в цепях, под руку с сельским полицаем, однорукий сержант и Крахт... особенно же Ля Вига, у него такой вид, будто он только что свалился с Луны... почему они находят нас такими комичными?.. Крахт спра­шивает их, он немного говорит по-русски... да они и сами не знают... Берлин горит, но это их не волнует... «крепости» снуют

179

о Vater! о Vater!

А он, и вправду, поет хорошо, с таким тембром, как у него, только романсы и петь... теплый, страстный, глубо­кий... а страстный-то от предвкушения чего?., «о Отец! о Отец!» Ольховый Король!., какой порыв! да, от таких можно ждать чего угодно!... Берлин, V287, и все остальное! достаточ­но посмотреть, как они приплясывают! Vater! о Vater!

— Нет, лучше уж с ЫЬеГями!

Надо все хорошенько обдумать... все не так просто! я знаю, чего хочет их feldwebel, ему тоже нужны сигареты... еще бы!., им всем известно и про шкаф, и про то, что ключ у меня! они знают все!., и не только о сигаретах... им известно коли­чество всех гусей и индюшек, даже яиц, сколько снесла каж­дая курица... какие уж тут сигареты!., они вполне могли бы

составить мне подробный отчет!., пока я об этом размыш­лял, мы дошли до входа... теперь нужно подняться и изви­ниться... а потом заглянем в Дансинг... и еще в Kolonialwa-ren... за баночкой синтетического меда... на пастора и хозяек особо рассчитывать не приходилось... да и в бистро соваться не рекомендуется! они там все так озлоблены... готовы замо­чить нас при первой же возможности!., а когда же наконец им такая возможность представится? когда здесь появятся первые русские?., во время отступления на Цорнхоф?.. а мо­жет, прямо с облаков? поступавшие из Вермахта коммюнике становились все туманнее, однако это касалось только фор­мы, тон же их был гораздо более победоносным, чем когда-либо, в них неизменно говорилось об отступлении «на зара­нее заготовленные позиции»...

Мы же были настолько затравлены и загнаны в угол, что можно было не сомневаться, с минуты на минуту здесь по­явятся наши палачи... с неба или со стороны равнины, осна­щенные всем необходимым: корзинами, гильотинами, во­лынками и тысячей тамбуринов, — чтобы мы могли сплясать ригодон, когда они вышибут нам мозги и наши головы ста­нут совершенно пустыми, как у неваляшек!., именно об этом нас недвусмысленно предупреждали и все эти кружева пены наверху, эти огромные знамения, простиравшиеся от гори­зонта до горизонта... кроме того, вокруг все дрожало... вода в прудах и болотах, все деревья до самого последнего листика, стены замка, дверь кухни... и мы сами, сидевшие на этих крепких стульях... уверен, там все уже продвинулось гораздо дальше за Берлин... Ле Виган в этом тоже не сомневался... по его мнению, был уже охвачен весь север... английская армия наступала с севера... с запада — Эйзенхауэр... и им всем во что бы то ни стало теперь нужен был Цорнхоф, не так ли?., хорошенькое же местечко выбрал для нас Харрас... и люди здесь тоже просто на редкость гостеприимные... Rittmeister, его калека-сын, эсэсовец Крахт, Кретцерша со своими мундирами... и еще эта слащавая селедка в своей башне... неразговорчивые bibelforscher'bi... и, само собой, все это только для того, чтобы постоянно шпионить за нами, а затем подстроить нам какую-нибудь пакость...