Луи-фердинанд

Ну а пока, сидя на стуле у кухонной двери, я смотрел на однорукого сержанта... он же пялился на меня...

— Aus Paris? aus Paris?

Откуда мы?

181

— Ja! ja!

Где бы вы ни очутились... под градом конфетти или под бомбами, в подвалах или в стратосфере, в тюрьме или в посольстве, на экваторе или в Тродьеме, можете не сомне­ваться, вы всегда возбудите живой интерес, и все, о чем вас спросят — это знаменитая вагина Парижанки! а ваш собе­седник-мужчина уже так и видит себя между ее ляжек, в эпилептическом припадке счастья, сгорающим от любви и испепеляющим своей страстью вожделенную «барижанку»... собственно об этом и говорил со мной однорукий сержант... он не мог скрыть своей грусти...

— Niemehr wieder!.. niemehr! больше никогда!..

Больше нет Парижа!., вот что было для него самой глав­ной катастрофой!., а его рука — это мелочи! он уже посте­пенно привык!., но вот то, что «больше нет Парижа»... niemehr! niemehr!... немцы, когда они опьяняются своей грустью... просто тут же готовы упасть и разрыдаться...

— Послушайте, да вернетесь вы в этот Париж!., от Бер­лина до Парижа не больше часа!., не мне вам говорить!., а как далеко вперед уйдет человечество после войны!., нужны будут только деньги на самолет! и всего один час!., даже пас­порт не понадобится!

Он меня внимательно слушает!

— Вы думаете?., вы действительно так думаете?

— Да ведь именно для этого и существуют войны!., для стимулирования прогресса! расстояний больше не будет! пас­портов — тоже!

Я совершенно в этом убежден... он должен мне верить...

— NaL па!., па!..

Он еще немного сомневается и тихо покачивает голо­вой... но постепенно его лицо разглаживается... еще чуть-чуть, и он со мной согласится... он уже снова представляет себя на площади Сен-Мишель...

А вот Крахта своими разговорами о Париже мы раздра­жаем, он-то сам никогда не был во Франции... ему тоже хо­чется со мной поговорить... я встаю и делаю по двору не­сколько шагов, как бы намереваясь сходить за Лили... он тоже встает... и догоняет меня...

— Доктор!., сегодня вечером, как мы договорились? в мою кобуру?

— Ja! ja!.. sicher!.. конечно!

Он не особенно с нами церемонится, и я не совсем по­нимаю почему... но учитывая наше положение!., пусть! черт с ним!..

Я возвращаюсь за Ле Виганом... ну и зрелище!.. Хьельмар вволю отведал похлебки, в одиночку прикончил три черпа­ка... больше он уже не может, его незаметно одолел сон, кас­ка с пикой сползла... барабан валяется на камнях, но он ни­чего не замечает... его руки опустились, повисли... скорчился на стуле, настоящий клоун... мы с Ля Вигой рассматриваем его, ну он и скукожился... если бы пастор не придерживал его за цепь, он бы точно свалился на камни... вслед за своим барабаном... и пускай бы свалился! удобнее было бы спать... а мы с Ля Вигой!.. думаем об одном и том же... ключ от наручников!., он у него на шее, на бечевке... мы тихонько его снимаем... наручники!., и раз! готово!., пастор свободен! о, но он и не думает уходить!., он тоже задремал, прислонив­шись спиной к стене... ну вот, этот каска с пикой вовсю храпит, а нам-то что делать с этими наручниками, цепью и ключом! нельзя же оставлять все эти предметы рядом с ку­хонной дверью! пусть Крахт все это заберет или пусть спус­тится Изис... а пока я все засовываю себе в карман... пред­ставляю, как они испугаются, когда проснутся...

А теперь идем к калеке, хватит уже откладывать наш ви­зит... довольно тянуть! мы поднимаемся!., осматриваемся!., маленькая деревянная лесенка вся иссохла, жутко грязная, на ней полно кучек дерьма... а вот лестница в замке имеет совершенно другой вид!., правда на втором этаже картина уже несколько другая... я бы даже сказал, совсем другая... балдахины, медные подносы, графины из богемского стек­ла, пуфики и флорентийские статуэтки... сувениры, приве­зенные из путешествий... о, за все это не дали бы много на аукционе или даже на Блошином рынке!., но все же это до­вольно милые вещицы... бошское рококо... примерно как в Берлине у Преториуса, в его лавке старьевщика... правда на фоне местного климата, пейзажей и вообще всего, что тво­рилось вокруг, любые изыски, не то что эти жалкие побря­кушки, вряд ли были способны кого-нибудь по-настоящему развеселить... вот что было совсем неплохо, так это стеклян­ная крыша во всю ширину дома, через которую открывалась прекрасная панорама северной стороны... великолепный вид, почти как у селедки из ее башни, но только на большие пру­ды и дальше, за поля... я напряженно вглядываюсь вдаль и пытаюсь найти хоть какие-нибудь ориентиры... взгляду не за

183

Эти двое, Изис и ее калека, были явно недовольны на­шим приходом... особенно, кажется, они были смущены тем, что их застали за картишками...

— Что вам надо?

Сухо спрашивает меня он... рядом с ним — великан Ни-коля...

— Мы пришли извиниться за вчерашнее...

— Извиниться за что?

— Мы задержались у мадмуазель Марии-Терезы...

— Мы вас и не ждали!., уходите!., проваливайте отсюда!.. Его жене Изис, видимо, кажется, что он немного резок...

— Доктор, не обращайте внимания! он не спал... не смог уснуть... он действительно очень страдал... я вам сейчас все объясню...

— О, мадам, я все прекрасно понимаю! Но он с ней не согласен! этот калека!

— Нет, Изис!.. nein!.. nein!.. los! los! raus!.. пусть они все убираются!

Она его не слушает...

— Вы случайно не видели мою дочь Силли?.. она понес­ла молоко вашему коту... и завтрак для вас, вашей жены и друга...

— Почему ты продолжаешь разговаривать с ними, шлю­ха?., скажи? ты что, не видишь, что это саботажники?., оба!., все трое!., ты слышишь меня, блядища?.. а ну-ка, выброси их за дверь!.. Николя! Николя!.. выгони их!., нет!., лучше унеси меня!

Николя подходит... калека обхватывает его за шею двумя руками... Николя осторожно его поднимает... уносит ê глубь

помещения, за большую драпировку... его обрубки болтают­ся... должно быть, там их спальня...

Мы нисколько не удивлены... он не желает нас видеть, ну и что?., другие тоже!., на Монмартре, в Безоне, в Сартру-виле, в Лондоне, в Тегусигальпа мы способны вызывать толь­ко одни чувства! мы покрыты позором! и являемся козлами отпущения! и, черт возьми, за это время ничего не измени­лось!., а если завтра снова чистка?., все уже привыкли! зачем искать других, когда есть мы! даже если они все вдрызг пере­ругаются, и до такой степени, что начнут выпускать друг дру­гу кишки, выясняя, кто прав, кто виноват, а заодно и желез­ный занавес разнесут от злобы, все равно, к какой бы расе, религии, секте они ни принадлежали, какого бы цвета ни была их кожа, они останутся едины во мнении, что винова­ты только мы и никто другой! во всех преступлениях!

Нервные системы членов любых академий, салонов, па­лат, редакций журналов требуют определенной стабиль­ности...

А уж от постоянного созерцания этого северного гори­зонта у калеки с женой вполне могла съехать крыша, тут и на картах гадать не нужно... эти такие черные, цвета битума, тучи, какие у нас бывают только на юге... хотя эти, пожалуй, потяжелее... за драпировкой стонет калека... и довольно гром­ко... его беспокоят боли?., если он не успокоится, надо будет поинтересоваться... не могу ли я чем-нибудь ему помочь?., но нет!., он умолкает... а мы сегодня уже весь день на ногах... можно немного и посидеть...

Я вспоминаю Харраса, поручившего мне разработку сво­ей гениальной идеи «слияния Науки с Медициной»... «веко­вая история сотрудничества французских и немецких врачей»... сволочь! ловко же он свалил!., думаю, больше мы его не уви­дим! если его на самом деле интересуют тиф и сифилис, лучше было ему остаться здесь и наслаждаться созерцанием всевозможных бедствий!., и никакие досье не нужны!., там, наверху, в облаках, всеми цветами радуги уже были написа­ны, причем вполне четко, все, какие только есть, научные формулы, состав гремучей смеси, фосфора, серы... что про­исходит на западе... на севере... какие там армии? или орды?., они еще далеко... конечно... но все же четыре дня назад дым стал гораздо гуще... должно быть, там горят леса...

Как бы там ни было, но ясно, что всех этих фрицев: фон Лейденов, ландрата, да и Кретцеров, — никто по головке не погладит за то, что они поселили нас здесь и кормили, очень

185

— Мадам, мы вам мешаем... но поверьте!..

— Да что вы! что вы... бросьте, доктор, я вас прекрасно понимаю!., вы очень, очень несчастны... я могу вас понять... я тоже очень несчастна... может быть даже...

Она не решается сказать: больше, чем вы!., впервые я внимательно смотрю на эту женщину... по правде говоря, я уже много лет вообще не смотрю на женщин... конечно, из-за возраста, и по другим причинам... когда горит лес, то даже самые злобные и агрессивные животные перестают ду­мать о драках или о том, чтобы сожрать друг друга... а уж если говорить о нас, то наш лес начал гореть еще в 39-м... конечно, встречаются и исключения, люди, от которых все это просто отскакивает, которые ловят кайф от пыток и го­товы в качестве украшения носить на шее ожерелье из вы­рванных языков... это примерно то же, что есть дерьмо или орошать себя в писсуарах... но я-то не из таких... как бы там ни было, а тогда я все-таки взглянул на эту даму!., ей было за сорок... довольно красивое и своеобразное лицо... с очень четкими, правильными чертами... можно сказать, что При­рода над ней потрудилась... создала совершенный портрет... вот над так называемыми «хорошенькими мордашками» Природа не особенно старалась... ах уж эти чаровницы, звез­ды наших журналов, кретинки, которые так кичатся своей внешностью... «манекены», которых нам постоянно пихают в нос, с кашей из грима и накладных ресниц на лицах... что-то среднее между барышней из местной забегаловки и пас­тушкой... о прочем я вообще не говорю... тела, напоминаю­щие скелеты, хотя на животе жирок и все признаки целлю-лита... а лифчик, волосы... мир завоеван продавщицами и покупательницами!., вот так!., обители принцев, посольства, все в их власти... а уж стоит вам выйти на улицу, как вы увидите осаждающие их толпы поклонников... умоляющих их снизойти... да это просто неземная красота, черт побери!..

черты как будто вырублены топором, атрофированные ноги, хилые руки, отвисшие ягодицы и сиськи, вот вам и рецепт!

Ну а Изис? о, ля-ля! внимание! она так нуждалась в со­чувствии и понимании... именно этого она ждала... вырази­тельные черные миндалевидные глаза... женщины ведь смот­рятся в зеркала с самого детства, так подумайте, какого совершенства может достичь их способность очаровывать к сорока годам... то-то и оно!., ей же очень хотелось меня оча­ровать... что касается моих «зеркал души»... то когда нужно, я тоже могу быть весьма обходительным... и ее глаза того стоили... знаете, обычно у дам бывают такие бархатные, по­хотливые глазки... а ее глаза говорили вам, что она готова на все!., о, прямо и открыто!., я впервые видел такое... а теперь о ее теле! вы, наверное, скажете, что я повторяюсь, но тела уже больше никого не интересуют, загляните хотя бы в эти толстые иллюстрированные модные журналы, честное сло­во!., да, я повторяюсь!., это настоящий музей ужасов!., на­стоящий, посмотрите сами! а отнюдь не «воображаемый»89!., что за колени, зады, щиколотки, вены, соски!., мышечная атрофия, килограммы жира, складки и отвисшие груди всех самых блистательных идолов экрана! звездные спутницы миллиардеров, тайные советницы пап!., кажется, уже не нуж­но никакого оружия, никаких атомных бомб, чтобы весь наш прекрасный род перестал существовать!., на женщин смот­реть теперь стало просто невозможно... вот вам точка зрения ветеринара, который холодно и беспристрастно оценивает кобыл, борзых, кокеров, фазанов... сельскохозяйственные конкурсы прекратили бы свое существование, если бы в них принимали участие «жэншшины»!

Но ведь у «жэншшин» есть не только тела!., хам! они ведь еще и «спутницы»! разве вы забыли про их лепет, кокетство и туалеты? да на здоровье! тот, кому присущи суицидальные наклонности, может слушать их очаровательный лепет по три часа в день, это ему очень пригодится для того, чтобы повеситься!., повыше! и побыстрее!., о, и конечно же, с их стороны не будет никаких дурных намерений! в противном случае, достигнув преклонного возраста, вам придется воз­ненавидеть свой прибор, заставивший вас потерять столько лет на кривляния, приплясывания и стояние на задних лап­ках, то на одной, то на другой... за что вам иногда милостиво дарили одну улыбку...

Но что касается Изис, то, принимая во внимание наше тогдашнее положение, мне вовсе не стоило воротить от нее

187

нос... демонстрируя скепсис или разочарование... напротив, живой интерес!., мне нужно было раздеть ее взглядом... это было просто необходимо!., она была в неглиже, в большом халате с воланами... из сатина, муслина... розового с зеле­ным... я был обязан разглядеть под ним восхитительное тело, такое привлекательное, желанное, которое меня просто по­трясло... и вот я заикаюсь, краснею, уже ничего не сообра­жаю... деться-то некуда!..

А вообще-то, любая литература, будь то академическая, богемная или там салонная, всегда стремится сделать тело плоским и бескровным, чуть что — сразу обморок... писате­ли, как шакалы, предпочитают падаль... все настоящее и но­вое их отпугивает... это они называют целомудрием... чтобы почувствовать вдохновение, им достаточно выступающих вен, нескольких красных рубцов на коже, раздутой печени и отеч­ных щиколоток... сгодятся любые мешки с костями или с жиром... но тогда нам было не до изящной словесности... нет!.. Ля Вига тоже всячески подчеркивал свою заинтересо­ванность! я же видел ее довольно близко, и должен при­знаться, она неплохо сохранилась... бедра, груди, лицо... ко­нечно, она родилась от состоятельных родителей, не от алкоголиков или больных... воспитывалась в лесах, в вос­точной Пруссии, хорошо питалась... а бедняков с молодости ужасно травмируют унижения и горести! мне-то это хорошо известно...

По правде сказать, в нашем положении, окажись на ме­сте этой неплохо сохранившейся «привлекательной жэнш-шины» та селедка сверху, Кретцерша, пятнадцатилетняя де­вушка или столетняя карга, мы все равно должны бьии быть сильно польщены оказанной нам честью... и крайне возбуж­дены!., ведь она принимала нас почти в неглиже среди вы­шивок, шелков, муслинов... не могли же мы выказать ей свое пренебрежение!., о Господи, нет!., уж лучше сразу цианис­тый калий!

Что она там еще бормочет?., какие-то банальности... ах, Берлин горит!., черт побери, мы и сами это видим!., англи­чане — настоящие чудовища... ну и что с того?..

О, да она смахивает слезу! сейчас заплачет... две слезы!., и носовой платочек...

• — Вы знаете, мсье, раньше по вторникам я ездила в Бер­лин, а больше уж не поеду!

Опять слезы... мы не остаемся безучастными...

— Меня всегда возил ландрат... у него есть машина!., а здесь у нас ничего нет... больше ничего!..

И снова слезы... она рассказывает мне про свою мани­кюршу, что осталась в Берлине... и ее парикмахер, и портни­ха, и массажист — все в Берлине!., а кстати, где же ландрат?.. он же должен был прийти на завтрак... и не говорите!., на­верное, все попрятались в подвалах!., она улыбается... и мы тоже... массажист, ландрат, портниха — вес сидят в своих норах!., хотя толком нам тут ничего не известно... мы просто видим, что там бомбят... и что все вокруг трясется...

И действительно, все кругом трясется, даже здесь... и вдруг тяжелая драпировка рушится!... вместе с металлическим кар­низом! рррак! все обваливается!., почти мгновенно!., кале­ка — на спине Николя! этого гиганта! вне себя!., вот так номер!., он таращит на нас свои зенки!

— Schweine! свиньи!., raus! raus!.. пошли вон!

Я вам перевожу... этот калека не говорит по француз­ски... только по-немецки...

— Spione! SpioneL lauter Spione!

Ara, мы уже не свиньи, мы шпионы!..

— Почему их до сих пор не выставили вон?.. Spione! Spione! ах так! Nikolas!

Гигант протягивает ему охотничье ружье... он целится в нас сверху, со своего насеста, можно сказать, в упор... мет­ров с четырех, пяти... нужно что-то предпринимать, но тут Изис, только что лежавшая в томной позе и обольщавшая нас своими бедрами и рыданиями... вдруг вскакивает!., на­стоящая тигрица! выхватывает у него винтовку! швыряет ее в другой угол комнаты! а потом и его вслед за ней!., он летит головой вперед!., и орет: шлюха!., шлюха!., два раза!., затем валится на ковер... и вдруг замирает... пускает слюни, дро­жит, хрипит... ах, нуда, все ясно, это мне знакомо... он куса­ет свой язык... бьется в конвульсиях, кричит... да это вовсе не простое нарушение болевой и температурной чувствитель­ности... кое-что похлеще! этот сын фон Лейдена — эпилеп­

189

тик... он продолжает извиваться на ковре... безусловно!., все признаки налицо... а Изис меня удивила, ну и хватка!., как она его разоружила! он и глазом моргнуть не успел! воисти­ну завидная реакция и точность!., думаю, Харрас знал, что этот калека опасен...

Ну еще бы мне не видеть!., он будет изгибаться и пускать слюни еще примерно час.

— Это все из ревности!., и еще из-за тревоги!., вот уже два года он не спит... я прошу у вас прощения, доктор!., и у вас, мсье Ле Виган!.. он уже не понимает, что делает! я бы хотела, чтобы Харрас устроил его в лечебницу в Берлине... в самом деле... в самом деле... я так больше не могу!., особенно из-за малышки!., он опасен и для нее!., он ничего не сообра­жает! и сам страдает!., такие страдания выше человеческих сил! у него болит спина... сердце... а нервы... вы не представ­ляете! приступы продолжаются целыми ночами!., может быть, вы могли бы что-нибудь для него сделать, доктор?

— Посмотрим, мадам! посмотрим...

Пока же он бьется в конвульсиях, лежа на спине... у на­ших ног... его обрубки вздрагивают... руки как будто борют­ся с ковром... шея так изогнута, что головы не видно в склад­ках одежды, изо рта выступила пена, на подбородке — кровь...

— Вот видите, доктор!., такое с ним происходит по край­ней мере два раза в неделю... припадки становятся все силь­нее и сильнее...

— Конечно, лучше бы его отправить в другое место... на лечение... не оставлять здесь под этими бомбежками... на­пример, в Швейцарию...

— Он ни за что не захочет уезжать! он слишком ревнив!

— Мы поговорим об этом с Харрасом...

— О, вряд ли он вернется!

— Сколько длятся эти припадки?

— Всегда по-разному! versehieden!.. десять минут!., два часа!., все врачи советуют ждать... чтобы он обязательно спал... три часа... четыре часа... но хорошо ли это?

— Превосходно!., а чем вы его лечите?

— Посмотрите!

Она подводит меня к шкафу с лекарствами... все, что нужно! я вижу... все... порошки... ампулы... флаконы... лю­минал... обезболивающее... морфин... героин... есть, чем его угостить!., я уточняю... а сколько лекарств она ему дает?., сколько ампул?

— Все, что он хочет, и столько, сколько он хочет!., так мне рекомендовал Харрас... в некоторые дни по два... три раза... но особенно по ночам... припадки обычно начинают­ся около одиннадцати часов...

Однако причиной его припадков являются не только воз­душные тревоги... иногда ему просто пытаются возразить... вот на сей раз из-за ревности... она в этом уверена... он был болезненно ревнив... ревновал ее к Харрасу и к ландрату... ну, к Харрасу, это еще понятно... но мы-то тут при чем? ревновать к нам? к нищим, опущенным... да у нас все силы отнимают эти вечно дрожащие стены, и еще 75-я статья из задницы торчит... так что если эту даму еще одолевали ка­кие-то чувства, то дай ей Бог здоровья! честное слово, до этих страстных дам даже в самой идиотской ситуации порой не доходит, что вам от них просто ничего не надо... ни заку­сок, ни лакомств, ни десертов!., они могут оставить все себе! только пусть отлипнут от вас ради Бога!..

о ярость! слабоумные! позор! К ногам прекрасных дам... Ваш пыл и страсть! быстрее!..

в общем, нас с Ля Вигой можно было списать со счетов... мы были сама скромность... и думаю, уже навсегда!., у этих кра­соток всегда только одно на уме, и это ужасно! вокруг горят города, людей режут, вешают, четвертуют, а они сходят с ума от похоти... при любых обстоятельствах у них на 1-м месте спаривание! вот у меня, к примеру, память хорошая (нисколько себе не льщу), и я прекрасно помню, как в ок­тябре 14-го наш полк разбил временный лагерь на правом берегу Лисы*, всю ночь до рассвета не прекращался огонь батарей с противоположного берега, а в это время нас осаж­дали целые толпы барышень, дам, мещанок, работниц... под покровом темноты они молча, без единого звука, задирали свои юбки и так переходили от кавалериста к кавалеристу, даже не видя их лиц... нет, обычно все выглядит вполне при­лично, период от помолвки до свадьбы может длиться меся­цев десять, а то и десять лет, парочки занимаются то одним, то другим, ходят по вернисажам, вечеринкам, порой все даже заканчивается автомобильной катастрофой, а так, застолья, дружеские пирушки, грандиозные попойки, похмелье и на­конец оглашение в мэрии, однако при первом же удобном

* Река во Франции и Бельгии.

191

случае, в определенных обстоятельствах тысячи обезумив­ших от страсти дам способны спариваться с целыми полка­ми, да еще под градом снарядов!., все происходит за одну минуту!., без затяжек!., в природе исчезают виды?., много смертей?., джиг! джиг! спариваемся, как мухи!

— Нам он тоже постоянно угрожает!., мне и моей до­чери!..

Могу себе представить!., черт!., а нам-то что!., у нас как будто своих забот мало!., я вспоминаю о Лили... она, навер­ное, беспокоится, что с нами случилось?., я думаю о похлеб­ке... но этот Tanzhalle слишком далеко!., и бакалея тоже не близко!., а уж в бистро я больше ни ногой... мимо хижин и то идти не очень хочется... местные матроны и вдовы все секут... эти дамы постоянно начеку!., нет, я этого себе про­сто не представляю!., уж лучше я еще раз залезу в тот котел внизу... без разрешения... если же обратиться к Изис фон Лейден, то опять возникнут сложности... она, наверняка, скажет, что опасается русских служанок, у которых приказ не трогать суп без разрешения калеки... а как насчет разре­шения забрать наши карточки, они что, получили его у лан-драта?.. или это сам черт их надоумил?., к сожалению, ты понимаешь, что тебя обокрали, только когда это становится непреложным фактом!., дергайся!., не дергайся!., все беспо­лезно!., в общем, мне оставалось лишь обслужить себя само­му и свалить... привет!., таким образом, мы по-тихому, на цыпочках отваливаем от Изис... ее хрен все еще валяется на спине и продолжает вздрагивать, правда, пены изо рта уже меньше... он придет в себя примерно через час... но нас он уже не застанет... скорее всего, он даже не вспомнит о своем