Луи-фердинанд

27

то и не думал подыхать!., отнюдь!., лысый полковник и маль­чишка-лифтер рядом на ковре... пьяные вдрыбадан!.. ика­ют... и собираются блевать... остальные тоже... зрелище не из приятных... а вот Гитлер с траурной лентой и вверх нога­ми смотрится неплохо... я поворачиваюсь к коридорному: «Ладно!., теперь 117!..» я замечаю, что у них тут еще и на­крыты столы... три... четыре... буквально ломятся от яств! разрезанные на куски куры... переполненные всякой снедью огромные компотницы... замороженные фрукты... меренги... никто ко всему этому даже не притронулся, настолько все уже обожрались... ящики шампанского... им бы этого хвати­ло дней на восемь... брюнетка, которая была со мной так приветлива, храпит... и даже не замечает, что я ухожу... в остальных комнатах, должно быть, царит такое же веселье... 214... 182... хотя, может быть, там обошлись и без черной мессы... может быть, там музицируют... нанизывают жем­чуг... все вполне пристойно... в трагических обстоятельствах одних всегда тянет поближе к крови, а другие делают вид, что ничего не происходит... снизу из салона доносились зву­ки пианино... нужно было спуститься на три этажа... я ска­зал коридорному: пошли! и не ошибся... не в одном!., а сразу в двух... трех салонах... большие семейные собрания... о, ка­кая идиллия! выздоравливающие промышленники и генера­лы... французские коллаборационисты... отцы, матери, дети и собачки... конечно, все они слышали о покушении... но вид у них был абсолютно беззаботный... все сосредоточены на музыке!., я вслушиваюсь... lieder*... романсы... кажется, поет наш Константини18... голос у него есть, это бесспорно... мадам фон Зект аккомпанирует ему тоже очень профессио­нально... репертуар... вполне в ее духе... все оперы...

любимая мелодия мадам фон Зект... может быть, слегка ус­таревшая, но довольно приятная... особенно в этих старин­ных стенах... парча, бархат, витые шнуры, помпоны, высо­кие лампы, огромные абажуры...

Вы не поверите...

теперь Эмери!., сын английского министра... если наш Кон­стантини — почти Геркулес, то Эмери скорее хрупок... джентль­

* Песня (нем.).

мен... денди... о, безо всякой претенциозности!., ладно... раз они поют, тогда вперед... а этот аккомпанирует себе сам!..

Мадмуазель д 'Армантьер, не так ли? Мадмуазель д 'Армантьер!

Голос у него внушительный... он мог бы быть «басом»...

Мадмуазель д 'Армантьер...

hasn 't been kissed for forty years!*20

A мадам фон Зект и с Мадмуазель д'Армантьер не опло­шала!., она решительно бросается к клавишам!., за другое пианино!., пусть все немного встряхнутся!., и тоже подтяги­вают!., припев!., по-французски!., по-английски... представ­ляете, какая идиллия...

Но тут я замечаю, что кто-то там в глубине делает мне знаки... из вестибюля... это же Шульце... о, ему я ничего не скажу... мы вообще слишком много болтаем... я направляюсь туда... куда он меня ведет... коридор... другой... к крайнему крылу отеля... «гостиные для приемов»... куда никто никогда не заходит... одна гостиная «Privât»... он садится... я тоже... пусть он говорит...

— Доктор, все это скоро закончится! вы конечно в кур­се...

— Вовсе нет, мсье министр!., я ничего не видел! ничего не слышал!

— Вы избрали верную линию поведения, доктор! пусть так! допустим!., тем не менее, я вынужден вас предупредить, что все комнаты этого отеля должны быть сегодня же ночью эвакуированы!., сегодня же ночью!., очищены к завтрашнему утру: до полудня! Приказ Министерства!., никто из этих лю­дей больше не должен оставаться в Баден-Бадене... у вас много больных?., я хочу сказать: лежачих больных?..

— Двое... быть может...

— Их отправят в больницу... мадам фон Зект тоже должна уехать...

— Тоже в больницу?

— Куда хочет!., хоть в сумасшедший дом... она же сума­сшедшая... за ней придут сегодня вечером... только не гово­рите ей ничего!..

— Хорошо, мсье Шульце!..

* Ее не целовали сорок лет (англ.).

29

— А вы, доктор, вы, в соответствии с моими инструкци­ями... вы направляетесь в Берлин, в Reichsarztkammer*.,. там вами займется профессор Харрас... завтра утром вы сядете на военный поезд... я сам отвезу вас на вокзал... лично!., только ничего не говорите... никому!..

— Конечно! само собой!

— Но больше никого, вы меня слышите?., и ни с кем не прощайтесь... сегодня вечером я пришлю вам обед на троих прямо в комнату... и еще дорожную корзину... а завтра на рассвете будьте готовы!., часам к пяти!..

— Хорошо, мсье министр!

А те, там, в другом крыле, как ни в чем не бывало... про­должали музицировать... их было слышно... немного... те­перь они наслаждались пением другого исполнителя... на сей раз немца... очень красивый голос...

Vater! о Vater!

Шуман... больше я никогда не видел этих беженцев из Баден-Бадена... не так давно я узнал, что Эмери был пове­шен в Лондоне... такой уж это город — Лондон... аккорде­он... топор... а между ними — псалом...

* * *

* Министерство здравоохранения (нем.).

мир!., цирк да и только!., через мутации, мифы и ядерный ■Кресс к ядреной фене!., с Венеры на Марс и Луну... и |Н| же мы движемся? сами видите!., уж я-то знаю, что гово-ДР-- я уже прошел небольшую тренировку в вертикальном, Яролютно прямоугольном цинковом гробу в полиции Ко-ррнтагена23... так что если я и не иду в ногу со Временем... на это**есть свои причины... да попробуйте сами... слямзите что-нибудь! в первой попавшейся лавке... вам тоже дадут испы­тать эту «космическую кабину»!., давайте! давайте! смелее!., банальный турист! познакомьтесь со страной поближе!., по­том сможете рассказать о своих приключениях!., таких не­обычных!., волнующих... возьмите того же Ахилла24, он па-Док на это, наш филантроп преклонных лет...

— Вы что, все еще не закончили? Селин, вы должны мне миллионы!., не забывайте об этом!

Не далее как в прошлом месяце, мы отпраздновали его «Преклоннолетие»!.. будь он кривым, глухим или что-то вроде того, на любые его отклонения и задвиги никто бы вни-

мания не обращал, просто он натыкался бы на мебель, по ого раз заставлял повторять себе вопросы, и это могло бы г продолжаться сколь угодно долго, никто бы этого не заме­чал... а вот его «преклоннолетие» стало событием значитель­ным... колонны служащих, редакторов и директоров школ, во главе которых шествовали хоровые капеллы, за ними — три-четыре символических нейлоновых гроба, украшенных фчиками, черными чулками и венками иммортелей с ши-кими лентами: «нашему возлюбленному Ахиллу»... один из гробов наполнен безделушками... другой — новыми франка­ми... еще один — очками... и конечно же, каждый, кто еще ' не был в отпуске, сразу же отправился отдыхать...

После всего этого я понял, что его «преклоннолетие» в .целом ему удалось... специальный номер «Обосрения»25... .статья «Его года — его богатство!..» — тоже пошла ему на пользу, стала как бы подкрепляющим уколом в его подлости...

— Вы что, еще не закончили?

— Нет, мсье Ахилл, еще нет!

— Только поменьше философии! не нужно всех этих ин­теллектуальных выкрутасов! я вас умоляю! у меня забиты

, ими все подвалы!., я выбрасываю их в Сену!., целые ангары, \ караваны барж, мириады тонн «тончайших наблюдений»! по Ьсамым разным поводам! умничанье в рукописном и печат­аном виде! пусть даже садистское, эпатирующее, кровожад­ное! даже легкомысленные остроты, Селин!., мой «преклон-

31

ный возраст»! доставляет мне меньше хлопот, чем это ог­ромное количество «непроданного»! можете вы себе такое представить?., хорошо бы какой-нибудь Сизиф поднял весь этот хлам на крутой хребет, чтобы он скатился оттуда и под­мял под себя этих рыгающих монстров-читателей, но он снова и снова обрушивается на мою голову! вдумайтесь в это, Се­лин!., прошу вас! не забывайте, что вы должны мне значи­тельные суммы!., избегайте чрезмерной духовности, бегите от нее, как заяц от волка!., не нужно постоянно балансиро­вать над бездной!., да, черт возьми! я уже человек преклон­ных лет! преклонных лет!., это уж точно!

* * *

— Простите мне мое неожиданное вторжение...

— О мадам!., мадам!., у меня есть некоторые основания думать...

— Не думайте!., не думайте ни о чем, дорогой доктор! все это уже не имеет никакого значения!., мы все во власти бе­зумца... и вы, доктор! и вы, мадам!., этот Шульце уже не понимает, что творит!., на кого он еще собирается донести?., он и сам не знает!., но это же просто курам на смех, доктор! просто смешно! смешно!

Я тоже думал о Шульце... было чего опасаться... но по­мимо всего прочего! всего прочего! один телефонный звонок из Берлина и «безоблачной жизни» г. Шульце Легасьонсрата придет конец!., ведь сейчас шла чистка среди высших эше­лонов, так или иначе замешанных в заговоре... Шульце тоже мог оказаться к чему-то причастным...

Я приглашаю мадам фон Зект зайти...

— Нет... нет, доктор, прошу прощения!., я только хотела попрощаться с вами... с обоими... я ускользнула из своей

32

комнаты, но вы же знаете здешние коридоры!., по меньшей мере по одному глазу — у каждой замочной скважины!., ка­кая глупость!., конечно, они заметили, как я вышла!., вы же понимаете?..

— Мадам Селин, мадам, у меня почти ничего не оста­лось... вы знаете... но все же вы доставите мне удовольствие, если примете этот маленький сувенир...

Я вижу веер...

— Вот видите, ничего особенного!., я раскрасила его сама... тогда все девушки занимались живописью!., а скоро уже и красок не будет... и всего вам наилучшего!., завтра мы тоже уедем!., все!

— Значит, пы тоже уезжаете?

— Да, сразу же после вас, в поддень!., я — к сумасшед­шим.., I принц — в больницу... их обычная практика... од­них — туда... других — сюда!., но доктор! доктор, давайте прощаться!., а то нас уличат в заговоре!..

Она удаляется. , замочных скважин она явно не боится... со свечой ее видно издалека... а коридор просто огромен... Широкий... длинный... она еще раз машет нам рукой: «до свида-ния!.. до свиданья! ее комната на этаже самая крайняя...

/'...• * * *

Да, конечно, никакой последовательности!., но, надеюсь, ВЫ разберетесь! я вам уже описал Зигмаринген, Петэна, де Бринона, Ретифа... шутка сказать!., черт возьми! но в Ба-ден-Бадене-то мы были до того!., и только позже, гораздо позже, мы снова увидели маршала, Милицию и «ярых по­борников Новой Европы», которые тогда еще или вовсе не родились, или сидели в траншеях... «Новая Европа» обошлась без них! еще бы! хватило бомбы! атомной!., для меня это как дважды два!., так же как и насчет китайцев, кстати сказать... не подлежит сомнению!., хотя в газетах об этом и не пишут... и в «театральных колонках» тоже...

Но вернемся к нашему повествованию... мадам фон Зект попрощалась с нами... оставив на память свой веер... вот он!., на следующее утро, как мы и договаривались, на рассвете стучится Шульце... отель еще спит... но мы уже готовы, Бе-бер — в своей сумке... чемоданы в руки и вперед!., на вокзал в сопровождении Legationsrat'a... уезжаем!., поезд уже свис-

33

тит... настоящий хаос наступил только через шесть месяцев, а пока движение прерывалось на один, максимум два дня... подлатают кое-как, и в путь!., эта моя манера опережать со­бытия, наверное, вас вконец сбила с толку... ничего не по­нятно... все шиворот-навыворот... а еще провалы в памяти!., уф-ф! сплошное блуждание во времени среди людей и го­дов... на самом деле, я думаю, что вся эта путаница — след­ствие перенапряжения и плохого лечения... чересчур много потрясений... удар за ударом... тут как-то один знакомый, который всегда ко мне хорошо относился, встречает меня и говорит: «Доктор, вы шатаетесь, как будто выпили, хотя я прекрасно знаю, что вы не пьете...» и действительно... прав­да, старики тоже разные бывают... прогуляйтесь по Нанте-ру26!.. одна моя пациентка, примерно моего возраста, тоже едва держится на ногах и еще «р» так раскатисто произно­сит, но она и не скрывает, что закладывает за воротник... она постоянно тычет мне своей бутылкой в лицо... того и гляди треснет ею по башке!., запросто! я себе подобных воль­ностей не позволяю... черт! теперь я оставил вас на перроне вокзала... в Баден-Бадене... там я еще прекрасно держался на ногах, и только через двадцать четыре часа в Берлине я заметил, что вызываю улыбки... я начал раскачиваться... и выписывать зигзаги... очень редко больные с проблемами мозга или мозжечка способны назвать точный момент, ког­да они впали в слабоумие... а я — на « Берлин-Анхальт»... у выхода!., в нескольких шагах от перрона... о, на ногах-то я удержался... но ровно потом я уже не мог ходить никогда... больше всего меня волновало: как долго это продлится... да уж продлилось!., и еще как!., конечно, я не особенно лечил­ся... но все же!., потихоньку все могло бы и нормализовать­ся... пройдитесь по Нантеру... печальное зрелище... правда, нечто подобное можно увидеть и в Париже, возле Насьон... однако к делу!., выйдя в «Берлин-Анхальт», я рисковал ока­заться под колесами поезда... а то и сразу двух! тогда я сказал Лили: «Мне нужна трость!..» само собой!., и мы отправляем­ся на поиски!., но где ее найти?., наводим справки... «пойди­те туда!., пойдите сюда!., там точно есть!..» спасибо! посмот­рим! Лили берет меня под руку... ни одного работающего магазина не то что с тростями, вообще ни с чем... ладно, надо оглядеться по сторонам!., спрашиваем еще... «пойдите туда!., пойдите сюда!» большинство витрин разбито... неко­торые искорежены... до неузнаваемости!., ну и где же это точно есть? вот мы и у Бранденбургских ворот!., на проспек­

те: под Linden27!.. ни одной липы!., они выращивали их века­ми... дальше!., еще дальше!., еще один широкий проспект... короче говоря, столичный Берлин практически весь в руи­нах... магазинов почти не видно... все за железными ставня­ми, а каждая вторая или третья витрина вообще завалены обломками кирпичей, водосточных труб и черепицы... на­стоящие горы!., какие-то дряхлые старухи все это собирают, точнее, пытаются складывать в маленькие аккуратные куч­ки, что-то вроде небольших укреплений, тут же на тротуа­ре... расчистка развалин... подбирают детские игрушки, пе­сок, обломки и кирпичи... выжившие из ума старбени... а вот тростей по-прежнему не видно!., ладно, идем дальше! как нам и говорили! поворот за угол... еще один... о, надо же!., надо же! действительно!..

Здание и впрямь примечательное!., девять этажей, не мень­ше... но в каком состоянии! окна зияют пустотой... отовсюду свисает... железная арматура... всякий хлам, осколки стекла... сплошным слоем... какие-то лохмотья... развеваются на вет­ру... не представляю, что здесь можно продавать! задыхаясь от пыли... под ураганным ветром... мы проникаем внутрь!., бомбы превратили все в винегрет! от полок не осталось и следа... от лестниц тоже... ни витрин... ни лифтов... все в каше до самого подвала... ах, да тут еще и персонал!., старые хрычи в роли продавцов... о, зато очень любезные... улыбаю­щиеся... два, три в каждом отделе... отделе с пустотой... под вывесками... «Шелк»... «Фарфор»... «Костюмы»... ну а где же трости?., костыли?..

— О, конечно!., как же... как же!., это на четвертом! Наверх!., лестниц нет... только стремянки и небольшие

лесенки... мы проходим мимо «Галантереи»...

— Leider! Leider! это недалеко! bald!

Пожилые улыбающиеся господа отправляют нас дальше... трости — на «пятом»... еще несколько лесенок... есть!., не может быть! единственный отдел с товарами! трости — на любой вкус! и народ!., единственное место, где идет ожив­ленная торговля! военные, штатские... детишки... и торгуют здесь уже не старики, а исключительно калеки!., увечные... кривые... даже безногие... такие же точно инвалиды, как и покупатели... в общем, какая-то «Ярмарка чудес»!..

Я сразу же, без проволочек, выбираю себе две трости, две палки, легкие, с каучуковыми наконечниками, просто за­гляденье!., беру их!., и в кассу!., двадцать марок!., вот удо­вольствие!., теперь мне никакие головокружения не страш­

ны... абсурд, конечно!., смешно радоваться, как мальчишка, когда ты дебютируешь в качестве хромого!., но я был по-настоящему счастлив! оттого, что в этом огромном и пустом магазине нашелся-таки единственный отдел с продавцами и тростями на любой вкус...

Где он теперь?., в какой зоне?., что с ним стало?., с этим магазином без лестниц?., я поспрашивал... здесь... там... на меня смотрят... как на ненормального... никто ничего не знает...

Я со своими палками, Лили и Бебер, теперь мы совсем как туристы... ищем отель! городу уже досталось... кругом дыры и вздыбленные мостовые!., странно, но самолетов не слыш­но... может быть, Берлин их больше не интересует?., понача­лу я ничего не заметил, но постепенно врубился... в городе остались одни декорации... целые улицы фасадов с зияющей пустотой вместо интерьеров... за редкими исключениями... пожалуй, в Хиросиме все было уже гораздо чище, четче, ров­нее... ведение бомбардировок — это тоже искусство, тогда оно еще не было доведено до совершенства... а там с двух сторон улиц как бы создавалась иллюзия... ставни закрыты... и что еще интересно, на тротуарах обломки, балки, черепи­ца, трубы не валялись в кучах, как попало, а у каждого дома его обломки, аккуратно сложенные перед дверями, возвыша­лись до второго или третьего этажа... причем обломки прону­мерованные!., если бы война вдруг завтра закончилась... не прошло бы и восьми дней, как они все бы расставили по своим местам... вот Хиросиму так восстановить было бы не­возможно, прогресс имеет свои отрицательные стороны... а тут, в Берлине, все бы восстановили за восемь дней!., балки, сточные трубы, каждый кирпичик уже пронумерованы и вы­крашены в желтый и красный цвета... ярчайшее свидетель­ство непреодолимой тяги к порядку... дом уже мертв, остал­ся один кратер, все его кишки, трубы, кожа, сердце, кости — снаружи, и тем не менее, эти внутренности разложены на тротуаре в определенном порядке... как животное на бойне... взмах волшебной палочкой! оп! и кишки опять на своем ме­сте! оп!.. и уже опять скачет! если бы Париж был разрушен, представляю, как бы его стали восстанавливать!., на что бы пошли все эти балки, кирпичи, сточные трубы!., ну разве что на парочку баррикад?., опять!., а тут, в этом несчастном Бер­

лине, я видел стариканов и старушенций моего возраста и Даже старше, за семьдесят, а то и восемьдесят... некоторые уже слепые... и они все были заняты делом... складывали все на тротуарах перед фасадами, нумеровали... кирпичи сюда! желтую черепицу туда!., осколки стекла в яму, все до одно­го!., и ни секунды передышки!., дождь, солнце, снег... Бер­лин никогда никого не настраивал на легкомысленный лад! под таким небом не до веселья... мы почувствовали это еще в Нанси... нужно готовиться к серьезным испытаниям, тя­желому труду, приступам тоски, семилетним войнам... тыся­челетним... вечным!., взгляните на их лица!., или даже на их реки!., их Шпрее... этот тевтонский Стикс... на ее медленное тяжелое течение... какая она илистая и темная... стоит на него посмотреть, как пропадает всякое желание смеяться... это скн-шлось сразу ни нескольких народах... мы, я, Лили и iii-firp, смотрели на нее с парапета... и тут к нам подходит кипам-то дама, немка... с явным намерением что-то нам сказать... она любит животных... и пытается погладить Бебера... его голова торчит из сумки... он тоже, как и мы, смотрит на Шпрее... эта дама интересуется: откуда мы... из Парижа!., беженцы... у нее доброе сердце, и она нам сочувствует...

— О, но с котом у вас будут проблемы!

Раньше я ничего об этом не знал, и впервые услышал от Нее, что домашние животные, «беспородные» кошки и соба­ки, «не подлежащие размножению» рассматриваются как ненужные... и в соответствии с Приказом Рейха должны быть В кратчайшие сроки переданы «Обществу защиты».

— Поосторожнее в отелях! там их представители под на­думанным предлогом могут вам предложить... провести «ве­теринарный осмотр»... и вы больше своего кота не увидите!., на них тренируются в СС, вырывают им глаза...

Теперь мы предупреждены... я выражаю ей свою призна­тельность... будем внимательней в отелях!.. Бебер не подле­жит размножению, он не породистый... однако паспорт у него есть,., я сам водил его на осмотр в отель «Крийон»... к полковнику-ветеринару немецкой армии... «кот Бебер при­надлежит доктору Детушу, проживающему на улице Жирар­дон, 4, и не является носителем какой-либо инфекции (фото Бебера)...», а насчет породы полковник-ветеринар ничего не написал... вот мы и посмотрим в полиции!., но разговоры разговорами, а как же нам быть с нашей визой?., о, я все время об этом думаю!., без правильно оформленного пас­

37

порта нас нигде не примут... Шульце ведь нас предупредил... «первым делом идите в полицию!» — Ладно, малыш! идем!