Миллион для комфорта

-Но почему, почему твоя река так решила? –Уставился на полуголого водоноса генерал.

-Наш Ахцах-вац не любит низких мостов! Не любит, эй, авам (не образованный) Мулин!

-Ты как, хайван (скотина), разговариваешь с его превосходительством?! – Сердито вымолвил переводчик и размахнулся, чтобы стукнуть кулаком по голове наглого водоноса. Тот отскочил к двери и повернувшись в сторону земляка, оскалился всеми сросшимися в сплошную кость зубами и выкрикнул:

-И пузатых людей, кто низко согнувшись моет ноги свиньям, Ахцах-вац тоже не любит!

Когда потерявший терпение толмач шагнул к водоносу, чтобы схватить его и проучить как следует, тот сунул полученные монеты в рот и бросился вон из кабинета, грохнув дверью.

-Эй, караульный, задержать дурака! –Крикнул было следом толмач, но генерал пренебрежительно махнул рукой:

-Оставить! Ахтынцы засмеют нас, если начнем тягаться еще с дурачком.

Потом помолчав, подумав, продолжил:

-Еще неизвестно, кого ахтынцы посчитают за дурака.

Закончив свой рассказ, Даниял посмотрел на Оскара:

-Дюз?! – верно все рассказал, дядя Эскер?

Тот хлопнул Данияла по руке:

-Слово в слово, как дед рассказывал. У тебя, Даниял, память – не уступает компьютерному.

-Из вашего рассказа выходит, что ахцахский дурак оказался умнее дипломированных европейских инженеров и даже русского генерала, который одобрил проект и финансировал из казны строительство. Не очень корректный вывод. –Улыбнулся Матфей.

-Дурак просто повторил строителям моста то, что слышал от опытных ахцахцев в чайхане. Мой дед и другие мастера предлагали инженерам и начальнику округа построит каменно-арочный мост, которому никакие нагрузки не страшны. Но Джиорс и Дебернарди заявили, что при таком большом пролете каменный мост просто рухнет. Ахтынцы через два десятилетия, уже при советской власти такой мост построили. Вы видели ее чуть выше по реке и он на спор стоит с железо-бетонным мостом. –Ответил Даниял.

-Вы хотите доказать нам, что местные мастера, знали в мостостроении больше, чем дипломированные инженера? –С сомнением в голосе спросил Джон.

-Наверно молодым инженерам было интересно выполнить сложный проект. Чтобы доказать свои знания и умение. И в рекламных, навернее, целях. –Заметил Матфей, который имел инженерное образование.

-А я то же слышал интересный случай, связанный с инженерами, когда сюда, в наши горы, пришла революция. –Сказал Агаси. - Рассказать? Или не надо? Начальство, что скажешь?–С лукавой улыбкой на лице Агаси посмотрел на Рамзи.

-Расскажите! Нам очень интересно! –В один голос попросили Каролина и Джон.

-Только коротко и быстро. – Заметил Рамзи строго глядя в плутоватое лобастое лицо Агаси.

-Мне же гонорар за каждое слово, как в твоей газете, никто не платит, чтобы длинно все рассказывать.
КАМЕННЫЕ ШАХМАТЫ

Ничто вернее того, что человек стыдится и

чего не стыдится, не показывает ту

степень нравственного совершенства, на

которой он находится.

Л. Н. Толстой

-Так, слушайте. В то время, когда начали строит мост, в Ахцахе было семнадцать мечетей. Возле каждой был ким (место сбора мужчин). Там на киме были широкие длинные камни, как столы плоские, не речные, а из скал доставленные зимой, по мерзлой земле, впрягая десяток быков и заранее обливая водой и превращая в лед трассу волочения по земле такого непосильного людям груза. Вот на таких, как столы камнях, были вырезаны т1амаяр – клетки. До полудня дети, а после полудня взрослые играли в шахматы, и в шашки, и в тамаяр или индийские шашки. Вот на Гую – киме (главном годекане), были шахматы, выточенные из черных и белых камушков неизвестно когда и кем. И которые всегда хранились там же. Потому что воровства тогда не знали, на домах не было замков, только крючки, чтобы скотина или куры не забрели в дом.

Этот годекан был напротив дома деда Данияла. Достаточно было выйти из дверей и перейти через Ахты-чай по высокому деревянному мосту без перил, как ты оказывался на этом годекане с каменными шахматами.

Вот и френг-инженеры стали по вечерам, когда было нечего делать, приходили играть в шахматы в таком клубе под небом. Тем более нередко играли здесь на деньги, на барана или петушка, бывали и такие, кто в азарте играл на бычка или даже на коня.

Инженера, как рассказывали старики, то же были хорошими шахматистами. Они говорят, еще в институте обучались этой игре. Да и с собой в фаэтоне возили шахматы в специальной сумке, вместе с самоваром для чая, измерительными приборами и едой.

И каждый раз, когда по вечерам на киме разгоралась игра с солидными ставками, инженеры приходили играть, надеясь выиграть. Но ни разу у сильных ахтынских шахматистов им выиграть не удалось. Вот и все. А теперь выпьем за их мост. Столько лет служить нам. И мы в долгу перед его потомками, внуками. Поэтому, мы три друга приглашаем вас вечером к себе в гости с уважаемыми вашими аксакалами во главе.

Агаси, а за ним, не отставая, Джон и Даниял, выпили. Матфей и Оскар отказались, сказав, что они свою норму набрали. Отменный вкус и великолепный аромат настойки познали, спасибо, хорошее хорошо только в меру.. А перегружать печень, когда ты в годах, и выпивкой и жирной едой - очень опасно для здоровья. Да и не солидно как то.

-А вывод? Вывод каков от рассказа? –Поняв, что что – то недосказанно, переспросил Оскар.

-А те шахматы сохранились? – Спросила тихим, будто виноватым голосом Каролина.

-В ту ночь, осенью семнадцатого года, когда мой дядя Амрах-Кази повел тайком инженеров через Магулатское ущелье на Шалбуздаг, с тех пор шахматные фигурки никто больше не видел. Аллах свидетель, я не видел –не скажу, но все ахцахцы до сих пор считают, что каменные шахматы увезли с собой френг – инженеры.

-Это всегдашняя благородная привычка иностранцев, тащит все хорошее из России да и других стран. –Улыбнулся Оскар.

Каролина опустила голову и провела рукой по лицу, скрывая свое смущение. Шахматы, о которых только что рассказывал Агаси, стояли на старинном комоде у тети. Они достались ей от отца и считались индийскими, приносящими счастье дому, в котором они хранились. Но у тети были только белые фигурки. Как рассказывала тетя, черные фигурки находились у Джиорса.

-А почему Джиорс и Дебернарди, вместо того, чтобы идти вниз по долине реки, пошли в обратнуную сторону. Через Шалбуздаг? –Спросил Оскар, чтобы сменить неприятный разговор о шахматах.

-Конечно, не понятно, зачем они пошли в через высокую гору. – Подхватил Джон, поняв, что он зря начал горячиться из-за отвлеченных, не касающихся лично его вопросов. Которые на поверку всегда оказываются интересами не патриотическими, а интересами всего лишь денежных мешков.

Агаси хитроватым изучающим взглядом посмотрел сперва на Каролину, а затем на Джона, и с удовлетворенной улыбкой на лицу продолжил свой рассказ:

-А дело было в том, что им надо было там, на горе, где имеются сухие и недоступные для многих укромные места, надо было спрятать документы, чертежи и приборы, которые, как они думали, когда вернутся, снова нужны будут для строительство других мостов выше от Ахцаха по Самуру и Ахтычаю.

Ведь цахульский и ахцахский мосты построены были для военно-стратегической дороги от Каспийского моря до Черного моря или от Дербента до Батуми.

-А кто-нибудь здесь знает, где это было спрятано. Вещи инженеров? –Спросил нетерпеливым голосом Джон.

-Амрах – Кази поклялся инженерам на Коране, который имелся на Уранлере, никому не раскрывать место их секретного клада. И не говорил. Даже когда стал старым и лежал при смерти. Мы слышали, что кто-то приезжал и нашел золото недалеко от Магарамкента. И в Ахтах все были уверены, что большая часть золота инженера припрятали на Шалбуздаге. Даже органы однажды арестовали сына Амрах – Кази, думая, что отец рассказал наследнику о кладе и месте, где он припрятан в горах. Несколько лет отважный охотник – волчатник зря просидел в тюрьме. Начальник милиции во главе со следователями даже водили его на Шалбуздаг, уговаривали признаться, будто сын Амраха знал и скрывал что-то.

Но он отвечал, что отец не только не показал, но даже не сказал, в каком месте клад находится. Он даже не признал сам факт наличия клада. Все повторял твердо, что ничего не слышал, ничего не знает. Старый охотник был как кремень тверд, он был человеком слова и унес тайну с собой. Не потому что верен был иностранцам, которым обещал не раскрывать их тайну никому. А потому что был верен своему слову. Если бы он нарушил данное кому то слово, он сам себя перестал бы считать достойным мужчиной, человеком, мусульманином. В наше время нам не понять таких людей, но тогдашние люди по другому настоящего мужчину и не представляли.

-А я слышал от отца, -сказал Даниял, -что тогдашняя молодежь, считавшая себя революционерами – большевиками, уже несколько дней караулила отъезд инженеров из Ахцаха, в местечке «Ял – бисти» или «место сбора пеших воинов», чтобы подкараулить и ограбить буржуев – инженеров, у которых, как были уверены ахцахцы, оставалось еще много денег, не выплаченных полностью рабочим-строителям.

Вот поэтому Джиорс и Дебернарди вместе с Амрах - Кази тайком, ночью, будто на охоту, пошли в противоположную сторону от Ахцаха, через Махулатское ущелье на Шалбуздаг. А оттуда, обойдя по горным тропам «ялбистинский пост ахцахской революционной молодежи» спокойно прошли через Куруш и Кра- Кура к станции Белиджи, чтобы сесть на поезд идущий в сторону Баку. Но когда на станции революционный патруль захотел обыскать их, инженеры вместе с Амрах-Кази отстреливаясь убежали сторону Самур – реки.

-А клад где? Никто не нашел его? –Спросил торопливо Джон про то, что его больше всего интересовало.

-Если бы кто и нашел, то слух об этом быстро разлетелся бы по району. Вот, лет тридцать назад, недалеко от села Ялак, на краю пашни, после обильных дождей, ярлыга , на которую опирался чабан, провалился в подземную пустоту. Которую раскопав, нашел кувшин с золотыми монетами, припрятанными кем-то из раскулаченных накануне коллективизации. Самое смешное, прослышав про это, туда, в ялакскую долину кто только не поехал, где только не рыл, надеясь также найти кувшин полный золота.

-Как в Клондайке, от золотая лихорадка заболеют везде люди. –Засмеялся Джон, все больше укрепляясь в уверенности, что их клад еще ни кем не обнаружен.

Солнце стало пригревать и Рамзи заметив, что худощавый Даглар, сотрудник музея, быстрой походкой спешит на работу, не замечая их за памятником поэта, предложил гостям идти к музею.

-Давай за то, чтобы музей вам понравился. –Предложил Агаси, протягивая Чару стопку для наполнения.

-Ну что вы, ребята. Хорошего понемножку. Что люди скажут. Хватит. –Замахал руками Рамзи.

-Когда ты, Рамзи, перестанешь как Горбачев решать за весь народ, пить ему или нет. –Уставился на Рамзи широко раскрытыми блестящими глазами Даниял. –Может кто то еще может и хочет. Я правильно говорю, Джон! –Посмотрел Даниял на самодовольно улыбавшегося в ответ Джона.

-О, да! Зер гут! –Говорят при такой случай даже очень серьезный немец. Ну, я, американский ирландец, говорю так скромно: -О, кей! И еще раз - о, кей! Когда хорошего много это очень много хорошо. А от хорошего разве умный американец может отказаться? Иначе какой он умный?!

Несмотря на лето все трое бывших номенклатурных работников, как было принято, были в плащах и летних шляпах, что придавала им, как и десять лет назад, солидный и внушительный вид. Они здесь, за памятником Ленина, как и прежде чувствовали себя вознесенными над остальными ахцахцами. Будто в президиуме торжественного митинга, которые проходили здесь ежегодно первого мая и седьмого ноября.

Отсюда они видели сверху всех, ну и все остальные видели их, как в добрые прежние времена, снизу вверх.

Поэтому и поныне, это возвышенное место оставалось для них наиболее предпочтительным в Ахцахе.

Здесь они до начала рабочего времени в государственных учреждениях встречались, чтобы обменяться информацией о происшествиях и делах нынешней власти и в целом об обстановке в районе и даже в республике.

К нынешней местной власти прежние руководители относилась иронически. Ибо считали, что только в их время, когда они руководили делами, район, как говорится, гремел, добивался весомых результатов в производстве и продаже государству многих тысяч тон плодов, овощей, мяча и молока. О чем они, бывшие номенклатурные работники, не забывали напоминать при каждом удобном случае: и на свадьбах, и на соболезнованиях, и в компаниях, которые иногда собирались по старой привычке где то в укромном месте на природе или по очереди у кого ни будь дома. Они любили свое прошлое, где они были ответственными начальниками, а остальные их подчиненными.

Мужчину в длинном темно-коричневом плаще и такого же цвета фетровой шляпе и темно – шоколадного цвета туфлях на толстой микропористой подошве звали Хашабег, а недруги за глаза именовали «кача-бегом» (копателем). Он обычно на всех смотрел свысока. Ходил вытянувшись во весь и так длинный рост и заметно запрокинув голову назад, чтобы он выглядел еще более высоким и монументальным. внушительным.

Хашабег долгое время в районе был на вторых руководящих ролях. При всех его стараниях, громких выступлениях с различными предложениями об увеличении вклада района в дела республики, ему никак не удалось заполучить первое руководящее кресло большого и богатого района.

Дело в том, что и в родном селе Хашабега, и в районе были еще живы фронтовики, которые помнили, как он восемнадцатилетним юношей, призванный в действующую армию, во время отправки соскочил с подводы, на котором ехал с добровольцами на фронт, и по ущелью, словно трусливый заяц убежал в горы. Это потом его отец какими-то тайными путями уменьшил его год рождения в сельсоветских книгах и он избежал тогда участия в войне. Его одноклассники – ровесники, которым довелось вернуться с войны живыми никогда не подвали ему руки, даже когда он стал большим начальником районного масштаба.

Хашабег всех людей, вопреки марксистской классовой теории, делил на два класса. На тех, кто его лично поддерживает и на тех, кто явно и скрытно были настроены против него. И он всегда старался правдами и неправдами поддерживать своих людей. В то же время в упор не замечая всех остальных. Ибо без поддержки преданных соратников в то время мало кто мог продвинуться на высокие должности. Без поддержки на собраниях, заседаниях бюро, пленумах, съездах или иных коллективных мероприятиях. Поэтому каждый чиновник, имеющий высоко карьерные цели, сколачивал вокруг себя круг личных друзей, преданных ему лично. И сам он, Хашабек, старался найти себе покровителей на более высоком уровне в республиканских организациях.

Так, на первый взгляд гранитных рядах единой коммунистической партии процветала так называемая групповщина. Которые, как клубки червей, разрыхляли монолитные, как говорилось, партийные ряды и структуры власти, порождая многочисленные жалобы и заявления. Якобы от трудящихся, а на самом деле от соперничающих за власть группировок от сельского и районного уровня до самых властных верхов.

В отличие от «Кача-бега», «Жук» был в сером, несколько укороченном, не то плаще, не то в удлиненном пиджаке, в таких же серых легких брюках и туфлях, низким лбом и выпуклыми щеками, все время шмыгал носом, не то принюхиваясь к словам стоящих рядом, не то вентилируя засаленные мозги, что бы лучше понять, что подразумеваются на самом деле за каждым словом.

Этот всю жизнь проработавший на жирной, как хвастался сам, хозяйственной должности человек, в период сумбурных перестроек и реформ, а фактически безвластия, через таких же, как он чиновников в Махачкале, любителей жирных хинкалов за чужой счет, какими- то никому не понятными путями сумел добиться включения своей фамилии в список назначаемых в то время на сессии республиканского парламента глав руководителей районов и городов.

Вопреки отчаянным попыткам недовольных в районе, он посулами и уговорами стал править делами и за короткое время, чувствуя недовольство населения и шаткость своего положения, сумел разбазарить почти все поголовье и имущество колхозов и совхозов, присвоит себе половину много миллионных кредитов, выделяемых на развитие фермерских хозяйств.

На наворованные деньги он построил себе несколько многоэтажных домов в городах, купил всем детям просторные квартиры. После чего даже на аппаратных совещаниях открыто заявлял, что он купил должность главы района не для того, чтобы работать на народ.

Теперь, когда все фермеры, получившие кредиты оказались перед судом, так как не смогли ничего ни построить и ни создать, так как получили лишь половину суммы, за которую расписывались, «Жук» примчался в район, принять меры, чтобы в ходе судебных разбирательств не прозвучало его имя..

Обеспокоенный бывший глава послал ночью брата в дома находящихся под судом и следствием фермеров, чтобы негласно убедить их не давать показаний на него. Ибо только он способен добиться, чтобы все кредиты списали. Нет, он не боялся, что его привлекут к суду. Он сам нигде не расписывался, а получал деньги без всякой даже расписки, от кассира, своего же человека, без свидетелей. Доказать никто ничего не мог. Просто на уровне следствия и суда внутри района затраты на взятки в десятки раз ниже, чем в Махачкале. Там судьи будут судит тебя до тех пор, пока не передашь им все, что собрал районе.

Теперь «жуку» надо было, когда стемнеет, посетить дом своего «начфина», который как раз и брал деньги у кредитополучателей и передавал в дипломатах ему. Когда «начфина» вызвали к следователю для дачи показаний, тот неожиданно скончался. Не то от инфаркта, не то от того, что повесился, как утверждали многие ахцахцы.

Сейчас он встретился со старыми единомышленниками, чтобы прояснить обстановку вокруг его имени.

Третий мужчина, с упрямо выпирающем из под зеленоватого – желтого плаща обширным животом, мясистым носом, обвислыми мертвенно- бледными щеками и вечно брезгливо выпяченными синюшными губами, все старался острить, то и дело поправляя два десятилетия назад модный, а теперь совсем засаленный и потертый галстук.

Он работал, как говорил сам, в науке. Как шутили ахцахцы, чужими руками сделал себе кандидатскую диссертацию по какой-то отрасли скотоводства, не то о выгодности разведения ослов в горных условиях, не то овце - туров, для которых не нужно было заготавливать корма.

Теперь он вот уже третье десятилетие ездил в Москву для защиты докторской. Там ему терпеливо, как никак обидчивые национальные кадры, неоднократно объясняли, что в его теме нет «элементов новизны». Что когда в мире оптимальными стали получение свыше шести тысяч тонн молока в год от коровы, какой смысл расписывать на пятьсот страницах пути и методы увеличения надоев до тысячи пятьсот литров молока? Ведь так мы никогда не обеспечим не то что страну, но даже маленький Дагестан потребным количеством молочной продукцией собственного производства.

Но недаром остроумные ахцахцы называли бывшего в школе ленивцем -двоечником, а ныне ставшего ученым-скотоводом, «кашеваром». Он начинал распространять всякие вроде правдоподобные слухи про тех, кто в чем то недоброжелательно отозвался об его докторской диссертации. Он находил недовольных руководством в головном институте, а таких в каждом учреждении, тем более в научном, имеется немало. Кого то не выдвинули, кому то не дали премию или не передвинули в очереди на квартиру, чьи то научные исследования или статью признали несостоятельными. Вот всем таким недовольным «кашевар» подсказывал, в какую инстанцию обратиться, о каких, имеющих место недостатках в работе института сигнализировать. Если кто и отказывался писать кляузы, считая это делом недостойным, «кашевар» втайне от него писал сам, подписывая послание, конечно, фамилией недовольного. И конечно, приезжали комиссии для проверки. Хотя сам подписант отказывался от авторства, но все факты тщательно проверялись, а затем обсуждались на собрании в коллективе. Что доставляло много неприятных разговоров и пересудов. Таким путем «кашевару» удалось сменить не одного не угодного лично ему директора.

И тут, на площадке за памятником Ленину, в присутствии Хачабега, «Кашевар» не без удовольствия подтрунивал над «Жуком».

-Если три человека назовут, что ты брал взятки, -объяснял «кашевар» «жуку» с усмешкой на пухлых синюшных губах, тебя, «кьей хва пепе» (чертов жук) посадят. Этих трех я знаю, они мне слушаются, я их отговорю, если ты сегодня меня с уважаемым Хашабегом угостишь шашлыком из «гидро – барана» и коньяком «Наполеон». Ты же знаешь, другого я не пью.

-Да, плевать я хотел на их показания. –Хорохорился, как обычно «Жук». - Что, я по твоему такой дурак, чтобы расписываться на денежных документах, которые могут обернуться против меня самого. Тогда для чего заместители, начальники отделов, всякие прочие подчиненные. Я тебе «брат – кашевар» и Хашабег- стха (брат) поставлю ящик не то что «Наполеона», а «России», если ты сходишь домой к этому моему бывшему начфину. И пронюхаешь там, не оставил ли он какое – ни будь письмо или записку, в которой упоминалось бы мое имя.

-А почему сам не хочешь пойти туда? Ты же должен выразить соболезнование семье бывшего твоего работника?

-Не хочу слышать плач и причитания его ангелоподобной жены! Будто я убил ее мужа.

Хашабег заметил торопливым шагом идущего по дороге мимо памятника своего бывшего выдвиженца из учителей в инструкторы райкома партии. За которым была замужем племяница «кашевара». Которого «жук» сделал своим заместителем. Ибо все время собирал слухи и различные сведения, порочащие честных и порядочных работников учреждений района и негласно докладывал главе администрации. За это его обзывали кто «наушником», «кто мышью, играющей роль крысы», а кто по литературному - «слугой всех господ» или по лезгински «дасмалчи- полотенщиком -подтиралой».

Ибо за такие качества сумел войти в доверие нескольким сменявшимся на протяжении трех десятилетий руководителям. Он знал дни рождений не только самих руководителей и членов их семей, но и их родителей и влиятельных родственников. Заблаговременно поздравлял их, подносил подарки в виде модных рубашек, галстуков, одеколонов, а детям игрушек и шоколадных плиток.

-Что это твой родственничек проходит мимо даже не здороваясь? –Спросил Хашабег «кашевара». – Он, что, забыл, как я его, недоучку – учителя, взял к себе в райком? Разве можно так зазнаваться? Забывать благодетелей своих? Действительно правильно его люди называют «дасмалчи» (лакей). Он прислуживает только тем, от кого получает выгоду для себя в данный момент. А тем, перед кем, раньше, стоял на задних лапках и вилял хвостом, готовь грызть шаламар (онучи из сыромятной воловьей шкуры).