– Сразу? – удивился Кравченко.
– Нет, не сразу, – вынужден был признать Шимон, покраснев от смущения, – их не было некоторое время.
– Сколько примерно времени их не было, Шимон?
– Довольно долго. А к чему все это?
– Понимаешь, у моей жены дома осталась семья – братья, родители. Они ее очень любят. Когда я вернусь домой, мне придется им все объяснить, они захотят узнать как можно больше о ее последних часах. Вот я и должен все хорошенько разузнать, чтобы потом им подробно рассказать. А вдруг они меня о чем-нибудь спросят, а я не смогу ответить. Нехорошо, правда ведь? – заглянул в глаза Шимона Кравченко.
– Правда, – согласился Шимон. – А что, им нужно рассказывать, кто куда пошел, кто что сказал? – недоверчиво спросил он.
– А вдруг придется, – вздохнул Кравченко. – Продолжай, Шимон. Их долго не было. Что вы делали за столом?
– Сидели, разговаривали... – неуверенно продолжил Шимон.
– Все сидели, или кто-то куда-то выходил?
– Да нет, как будто все сидели, – с сомнением проговорил Шимон. – Ах, нет, Марта пошла за вином.
– Так, – оживился Кравченко, – она сама решила пойти за вином, или кто-нибудь попросил принести вина?
– Нет, никто не просил, все уже выпили достаточно, – вспомнил Шимон.
– Скажи, Шимон, а что, Марта – она вела себя как обычно или немного по-другому?
– Трудно сказать, я не обратил внимания, – протянул Шимон, – я только помню, что сначала она веселая была, хохотала все время, а потом ее вроде не слышно стало.
– Значит, она ушла за вином и сразу вернулась?
– Кто, Марта?
– Да, Марта.
– Вернулась, но не сразу. Сначала Ешуа с твоей женой пришли, а потом уже Марта.
– А Марта потом еще раз отлучалась или до конца вечера просидела со всеми?
– Да нет, по-моему, в самом конце она куда-то уходила, на кухню, должно быть, – неуверенно сказал Шимон. – Йуда, а что ты все о Марте спрашиваешь? Ты родственникам о Марте тоже будешь рассказывать?
– Ах, извини, Шимон, я немного запутался, – пробормотал Кравченко. – Вспомни, пожалуйста, где сидела моя жена?
– Рядом с Ешуа… – Чувствовалось, что Шимону порядком надоел этот допрос.
– Она что-нибудь говорила? – спросил Кравченко, словно не замечая нетерпения Шимона.
– Она же не говорит по-арамейски, – удивился Шимон вопросу, – она что-то говорила Ешуа на языке Писания, я его плохо понимаю, а он ей отвечал. Скажи, Йуда, откуда она знает священный язык?
– Она из очень образованной семьи, ее родители в детстве учили. А что Марта? – вернулся Кравченко к интересовавшей его теме.
– А что Марта? Марта сидела тихо и ничего не говорила, – ответил Шимон неохотно.
– И даже с братом не разговаривала? – удивился Кравченко.
– Да нет, Эльазар говорил ей что-то, когда все стали расходиться. Он вроде чем-то недоволен был.
– Скажи, Шимон, а моя жена хорошо себя чувствовала вечером, или она выглядела больной?
– Да нет, обычно выглядела.
– А кто обнаружил, что она умерла?
– Ешуа утром обнаружил.
– А он что-нибудь сказал по этому поводу?
– Нет, ничего.
– А с Мартой он после этого разговаривал?
– Нет, Марта из комнаты сегодня весь день не выходила.
– А с Эльазаром?
– Что с Эльазаром?
– Ну, с Эльазаром Ешуа утром разговаривал?
– Да вроде… – стал вспоминать Шимон. – Точно, разговаривал. Они в комнате у хозяина разговаривали и даже немного кричали. Яков еще сказал, что все сегодня нервные.
– А кто еще сегодня был нервный?
– Эльазар. Он утром распорядился насчет похорон и сразу куда-то ушел, а вернулся только, когда Ешуа увели.
– Хорошо, Шимон, спасибо тебе! – Кравченко встал. – Ты мне очень помог.
Шимон поднялся с циновки и поспешил выйти из комнаты.
Глава 6,
в которой Кравченко перестает быть самим собой
Оставшись один, Кравченко почувствовал полное опустошение. Он никак не мог прийти в себя после сегодняшних событий, у него не было сил на дальнейшее расследование.
Впрочем, никакого дальнейшего расследования и не требовалось. Картина произошедшего стала ему совершенно ясна за исключением, может быть, мелких деталей.
Кравченко решил отложить окончательное выяснение на следующий день, а сейчас он хотел поскорее оказаться в постели. Понимая, что ему вряд ли удастся быстро уснуть, Владимир проглотил таблетку валиума и закрыл глаза.
Заснул он быстро, но сон был тяжелый, полный неприятных сновидений и настоящих кошмаров.
Кравченко снилось, что он карабкается на крутой склон холма, покрытый мелкими камнями. Ноги его скользят, и, чтобы не покатиться вниз, он вынужден помогать себе руками. Он смотрит вверх, видит вожделенную вершину холма, но понимает, что залезть туда не сможет. Тем не менее, он все лезет и лезет, сбивая в кровь руки и ноги. И вот, наконец, он достигает вершины уже ползком, с трудом поднимается на ноги и видит прямо перед собой огромный крест. Кравченко во сне понимает, что этот крест предназначен для него. Он начинает покорно раздеваться, складывая одежду прямо на землю. Издалека доносится немецкая речь, и его это почему-то не удивляет. Внезапно к нему подходит первосвященник Ханан и, положив руку на плечо, говорит:
– Ну, теперь-то ты понял, что я был прав, и ты напрасно все это затеял?
Кравченко молчит, а первосвященник все трясет и трясет его за плечо, требуя признания ошибки…
Владимир открыл глаза. Около кровати стоял Эльазар и тряс его за плечо.
– В чем дело? – окончательно проснувшись, спросил Кравченко.
– К тебе пришли от первосвященника.
– Что ему от меня надо? – удивился Владимир.
– Не знаю, у меня нет дел с первосвященником, – усмехнулся Эльазар.
– Хорошо, я сейчас выйду, – пообещал Кравченко.
Он встал с постели, ополоснул лицо, оделся, вышел из комнаты и сразу узнал во дворе слугу первосвященника, который спокойно сидел на скамье.
Увидев Кравченко, тот встал и подошел к нему.
– Мой господин послал меня, чтобы сообщить, что известный тебе человек сегодня рано утром был передан в распоряжение римского наместника.
– Как?! – вскрикнул Кравченко. – Ведь мы договорились… Он же обещал…
– Мне больше ничего не велено было передать..., – слуга замялся. – От себя добавлю, что первосвященник получил приказ прокуратора, который предписывал без промедления передать этого человека римским властям. Ты же понимаешь, что такие приказы надлежит выполнять даже первосвященнику.
Слуга поклонился и ушел.
Было еще очень рано. Кравченко немного постоял в пустом дворе. Тем временем дом начал просыпаться. Во двор вышел Шимон, поздоровался.
– Шимон, вы вчера говорили о том, что сегодня пойдете к дому первосвященника, – сказал Владимир. – Не стоит этого делать.
– Почему? – удивился Шимон.
– Ешуа там нет. Сегодня утром его отвели к римскому наместнику.
– Зачем? – Шимон от неожиданности даже попятился.
– Сейчас узнаем.
Владимир пошел в свою комнату, собрал вещи и уже с сумкой на плече снова вышел во двор.
– Подожди меня здесь, Шимон, мне нужно закончить кое-какие дела.
Кравченко направился к комнате хозяина, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. Эльазар сидел за столом и ел.
– Ну что, поговорим? – Владимир держался подчеркнуто спокойно. Презрение и ненависть душили его, но сейчас он не мог, не имел права дать волю эмоциям.
– О чем? – Эльазар даже съежился, почувствовав угрозу, которая исходила от Кравченко.
– О той комедии, которую вы тут с сестрой разыграли.
– Не понимаю, о чем ты и что тебе вообще от меня надо, – с набитым ртом пробормотал Эльазар.
– Мне тут кое-кто рассказал, как Марта тебе по ночам в могилу еду с водой таскала. Ты хоть умер, но есть здоров был. Скажи, а по нужде ты тоже в склепе ходил или наружу выбегал?
Эльазар перестал жевать и некоторое время смотрел на Кравченко с открытым ртом.
– Ты глотай, глотай, – посоветовал Кравченко, – а то, не дай Бог, подавишься, и тебя снова хоронить придется.
– Да что ты несешь!? – закричал наконец Эльазар.
– Хочешь, чтобы я этого человека отвел к твоему начальству? – пригрозил Кравченко. – Думаю, там не очень понравятся твои чудачества. А если начальство начнет разбираться, глядишь, еще что-нибудь всплывет. В лучшем случае ты потеряешь только работу.
– Что тебе от меня нужно? – мрачно спросил Эльазар.
– Зачем ты это сделал? Я имею в виду мнимую смерть с последующим оживлением?
– А ты сам догадайся, – огрызнулся Эльазар, – ты же такой умный.
– Это Марта придумала?
Эльазар кивнул и, помолчав, заговорил.
– Дура-девка втрескалась в Ешуа по уши. А в последний год, когда он людей лечить стал, и все о нем начали говорить, она мне вообще все уши прожужжала. Я уже слышать о нем не мог. Ему-то что, пришел, полюбезничал с девкой и ушел. А дальше? Женихов все нет, а девка на выданье, в самом соку. Однажды она узнала, что Ешуа в Иерусалим собирается, и придумала эту историю. Рассказала соседям, что я тяжело заболел, сыпь, говорит, по всему телу, жар. Ну, к нам и так люди почти не приходят, а тут дом вообще стороной обходить стали. Марта заплатила одному соседу и велела ему пойти Ешуа разыскать, мол, я заболел и просил его поскорее прийти. А чтобы сосед поторопился, обещала ему еще столько же дать, если он Ешуа быстро приведет. А потом, в ближайший шаббат, Марта побежала к соседям и рассказала, что я умер. В шаббат же хоронить нельзя, а по нашему обычаю похоронить нужно как можно быстрее, вот меня ночью, после шаббата, хоронить и повезли. Марта всем говорила, что у меня какая-то ужасная болезнь, так люди ко мне и подходить боялись. Запрягли в тележку осла и отвезли меня к могиле. Ну, и стал я там сидеть, дожидаться, когда Ешуа придет... Четыре дня сидел, чуть с ума не сошел, думал, на самом деле помру... Холод там страшный... Марта, конечно, каждую ночь еду и вино таскала, но все равно, думал, не выдержу. Вдруг Марта ночью приходит и говорит: «Все, завтра Ешуа должен прийти. Я его сразу к могиле пошлю помолиться. Как только он закончит молиться, ты изнутри стучись. Ну, я жду, жду, вдруг слышу – люди идут, потом молится кто-то. А потом слышу: «Эльазар, выходи!» Ну, я и вышел. А кстати, как ты обо всем догадался?
– Вчера в склепе я наткнулся на кувшин из-под вина. Мертвые вроде вино не пьют.
Эльазар усмехнулся.
– А Марта тебе объяснила, зачем ей все это было нужно? – спросил Кравченко.
– Она сказала, что если Ешуа будет думать, что оживил меня, то будет считать, что я ему по гроб жизни должен быть благодарен. А раз так, то он вроде бы будет за меня ответственность чувствовать и привяжется ко мне всем сердцем, а значит и к ней, – объяснил Эльазар.
– Да у тебя сестра – психолог, – пробормотал Кравченко.
– Что это значит?
– Неважно, продолжай дальше.
– А что продолжать? – нетерпеливо заерзал Эльазар. – На этом все.
– Да нет, не все... Почему же ты не рассказываешь, как мою жену отравили? Чьих рук дело, Марты?
Эльазар молчал.
– Ну, я слушаю! – прикрикнул Кравченко.
– А с чего ты взял, что ее отравили? – невозмутимо спросил Эльазар. – Может быть, она сама умерла.
– Ну да, вина Мартиного попила и сама умерла.
– Клянусь тебе, я ничего не знал, – заюлил Эльазар. – Это Марта все сделала. Она совсем голову потеряла, когда увидела, что Ешуа с твоей женой... ну, в общем, любовь крутят. Ты хоть об этом догадывался?
– Это к делу не относится, – резко ответил Кравченко. – Значит, не знал ничего, говоришь?
– Клянусь!
– А Ешуа догадался, кто мою жену отравил, и утром тебе об этом прямо сказал, правильно? – словно сам с собой рассуждал Кравченко.
– Откуда ты знаешь? – побледнел Эльазар.
– Ты испугался и понял, что от него надо избавляться, – продолжал Кравченко, – но снова травить было нельзя, слишком подозрительно. Вот ты и решил сдать его властям как бунтовщика. Что ты на него наговорил – что он зелот, мятежник?
– Что ты болтаешь?!.. – взвизгнул Эльазар.
– Вчера, сразу после твоего возвращения, за Ешуа пришли солдаты. Очевидно, у вас была такая договоренность. Но Ешуа не оказалось на месте. Я помню, как ты отправил его друзей отсидеться в подвале, хотя солдаты еще не пришли, и ты не должен был знать, чтó произойдет. Ты боялся, что начнется разбирательство, а тебе это было невыгодно. Ты был заинтересован, чтобы Ешуа тихо арестовали, и все. Когда солдаты спросили о Ешуа, ты тут же сообщил, где он находится. Когда же солдаты не хотели сразу уходить, ты даже заплатил им. А потом я выяснил из своих источников, что Ешуа сегодня утром был арестован римскими властями.
– Из каких источников? – ехидно спросил Эльазар. – От слуги первосвященника? То-то мне рассказывали, что тебя видели выходящим из дома первосвященника. А, может быть, это ты его сдал?
– Эльазар, мне совершенно не хочется сейчас с тобой спорить, – устало произнес Кравченко.
– Мне непонятно, зачем ты вообще затеял этот разговор, – ухмыльнулся Эльазар, – властям ты меня не выдашь, тебе никто не поверит. Насчет твоего свидетеля, я уверен, нет у тебя никого. Марта не такая дура, чтобы не заметить за собой слежку, да и кто станет за ней следить ночью. Так что давай закончим этот бесполезный разговор, и сегодня ты от нас съедешь. Так и тебе, и нам спокойнее. Через год пришлешь кого-нибудь за останками жены.
– Хорошо, я уеду, но у меня к тебе просьба.
– Какая еще просьба? – насторожился Эльазар.
– Ты должен пойти и отказаться от своего доноса. Скажи, что ты ошибся, что это не Ешуа, скажи, что это я – бунтовщик! – в отчаянье воскликнул Кравченко.
– У тебя, видно, совсем с головой не в порядке, – скривился Эльазар, – с какой стати я стану это делать? Да и что тебе до этого Ешуа, он что, твой брат? Крутил человек любовь с твоей женой у тебя за спиной, а ты о нем беспокоишься.
Кравченко сунул руку в карман пояса и вытащил горсть монет.
– Вот, возьми, – протянул он деньги Эльазару, – если этого мало, я добавлю еще.
Эльазар колебался, в его душе, казалось, происходила борьба.
– Что-то я тебя не пойму, ты что, смерти ищешь? – нахмурился он.
– Это тебя не должно волновать. Ты делай то, что тебе говорят.
– Пойми, сейчас это очень сложно сделать. Что я скажу, – начал рассуждать Эльазар, – что ошибся, обознался? Перепутал его с тобой? Это же детский лепет, чушь какая-то. Нет, я не хочу лишних неприятностей. Пусть все будет, как есть.
– Тогда я всем сейчас расскажу, что это ты его предал, – пригрозил Владимир.
Того, что произошло дальше, Кравченко никак не ожидал. Эльазар вдруг вскочил на ноги и стремглав побежал к двери. Распахнув ее, он выбежал во двор и начал истошно кричать:
– Вот он – предатель! Я разоблачил его!
Во дворе находились Марта и друзья Ешуа. От неожиданности они застыли и удивленно смотрели на Эльазара. Наконец, Шимон пришел в себя:
– Кто предатель? О чем ты говоришь?
– Он – предатель, он! – продолжал голосить Эльазар, указывая на стоящего в дверном проеме Кравченко. – Как его там зовут? Йуда, кажется. Это он выдал нашего учителя и благодетеля первосвященнику! Видели, как он вчера выходил из дома первосвященника, днем Ешуа забрали люди первосвященника, а сегодня утром к нему приходил слуга первосвященника и заплатил ему деньги за предательство!
Кравченко, который тоже вышел во двор, попытался что-то сказать, но не смог перекричать хозяина. Вдруг Эльазар резко шагнул к нему и ударил по руке. Зажатые в кулаке серебряные динарии, которые Кравченко только что предлагал Эльазару, разлетелись по двору.
– Видите, видите! – закричал Эльазар. – Он и меня пытался подкупить, когда я его разоблачил! Сколько серебренников ты получил за предательство, мерзавец?
Впоследствии Кравченко искренне восхищался находчивостью и решительностью Эльазара. Не каждый мог бы придумать такое и тут же исполнить.
Эльазар, как оказалось, тоже был неплохим психологом. Он абсолютно верно рассчитал, что люди небогатые, видя большие деньги в руках других людей, всегда считают, что те нажили их нечестным путем.
Но тогда Кравченко обо всем этом не думал. Он почувствовал, что нужно действовать, и действовать быстро.
Он проиграл, и никакие оправдания ему уже не помогут.
Краем глаза он заметил, что Шимон вытащил из складок одежды длинный кинжал. Дело принимало скверный оборот. Кравченко быстро достал шокер, снял его с предохранителя и пошел на Шимона, который застыл на месте, с удивлением глядя на странный предмет.
Эльазар стоял в стороне и продолжал громко кричать, размахивая при этом руками. Он походил на римского оратора, который, произнося речь, усиленно жестикулирует и поворачивается в разные стороны.
Выбрав момент, Кравченко одним прыжком подскочил к нему, включил шокер и сильно ткнул им хозяина дома в шею. Эффект превзошел все ожидания. Эльазар вскрикнул и забился в судорогах, словно танцор рок-н-ролла, затем повалился на землю, продолжая дергаться. На губах у него выступила пена.
Нельзя было терять ни минуты. Кравченко ринулся к выходу и, пробегая мимо Шимона, снова включил шокер, размахивая им во все стороны. Голубая искра электрического разряда, сопровождавшаяся устрашающим треском, вызвала настоящий переполох, и все, кто был во дворе, бросились врассыпную.
Увидев, что выход свободен, Владимир выбежал на улицу.
Глава 7,
в которой Кравченко делает передышку
Селенье Бейт-Ания уже давно исчезло из вида, а Кравченко все шел и шел, время от времени переходя на бег. Наконец, он почувствовал, что у него больше нет сил, и остановился, чтобы передохнуть.
Местность была пустынная и безжизненная. Он сообразил, что находится в Иудейской пустыне, недалеко от дороги, ведущей в Иерихон.
Он сел прямо на песок и задумался.
Ясно, что весь его тщательно разработанный план потерпел полный провал. Кроме того, он потерял Тали – от этой мысли у него сжалось сердце. Говорил же он, что не надо ей участвовать в этом опасном проекте! Кравченко был ужасно зол на себя. Зачем он вообще затеял это дурацкое путешествие, чего хотел добиться? Изменить историю, переделать мир, спасти человечество?
Ярость захлестнула его.
Почему все пошло не так, как он планировал?
Где он совершил ошибку?
Тогда еще Кравченко не понимал, что не совершил никакой ошибки, а действовал строго в соответствии с планом. Только план этот был разработан не им. Не понимал он и того, что дело еще не завершено, и что ему, Владимиру Кравченко, предстоит закончить его, поставив точку.
А пока он сидел на песке и думал, что ему делать дальше.
Первым порывом было поскорее убраться отсюда, из этого враждебного, мрачного прошлого, которое прич
инило ему столько разочарования и боли. Он даже хотел сразу включить хроноскоп и вернуться в свое время, которое сейчас казалось ему таким родным и желанным.
Его остановила мысль о Тали. Он не мог вернуться без нее, не мог допустить, чтобы ее тело осталось здесь и затерялось в глубине веков. Он просто обязан забрать с собой ее тело. Только вместе с ним он может вернуться домой.
Что же делать? Кравченко понимал, что идти в Бейт-Анию сейчас опасно. Нужно переждать несколько дней, а затем ночью осторожно пробраться в склеп и забрать оттуда тело Тали.
Но где провести эти несколько дней? Пока что Кравченко не встретил на своем пути ни одного селенья. Ясно, что в Иудейской пустыне их немного.
Осмотревшись, он решил выйти на иерихонскую дорогу. Он убежал из Бейт-Ании в спешке и даже не захватил с собой воды. Сильной жары еще не было, но пить все же хотелось.
Он нашел дорогу в Иерихон, которая больше напоминала тропу, и пошел по ней. Солнце поднималось все выше и выше, становилось жарко, слишком жарко для месяца нисана*. Заболела голова, что являлось первым признаком обезвоживания. Он брел и брел по песчаной тропе без всякой надежды встретить людей.
Наконец, он увидел, что от главной дороги отходит едва заметная тропка. Кравченко подумал, что, скорее всего, это дорога в какое-то поселение. Не в силах идти дальше, он решил сесть здесь, на распутье, и подождать, пока кто-нибудь не пройдет мимо.
Он не помнил, сколько времени ему пришлось ждать, может быть, полчаса, может быть, час, но в конце концов вдалеке, со стороны Иерихона, показался небольшой караван. Четверо мужчин вели под уздцы ослов с навьюченной на них поклажей.
Когда маленький караван поравнялся с сидевшим на песке Кравченко, старший из путников участливо спросил, не заблудился ли он. Кравченко объяснил, что вышел из Иерусалима еще утром и очень устал.
– Ну, если в канун Песаха еврей в спешке уходит из Иерусалима, у него, надо думать, большие проблемы, – сочувственно закивал старик. – Пойдем с нами, чужеземец, ты же знаешь, что сегодня особый день. Сегодня каждый, кто пришел к тебе с нуждой, – твой гость. Я приглашаю тебя провести со мной и моей семьей седер Песах*.
По дороге Кравченко выяснил, что встретившиеся ему люди – из селенья Анатот, в котором жили потомки древних священников. Здесь когда-то родился пророк Йермиягу, или Еремия, предсказавший разрушение Первого Храма. Селенье располагалось недалеко от природного источника Эйн-Парат, откуда местные жители брали воду. Люди, которых встретил Кравченко, принадлежали к одной семье, это были отец и трое сыновей. Они как раз и везли воду из источника.
Извилистая тропа проходила по дну узкого ущелья в Иудейских горах. Собственно говоря, селенье Анатот и располагалось на склонах этого ущелья. Дома здесь были вырублены в скалах и напоминали огромные птичьи гнезда.
Рядом с домами находились водосборники, тоже вырубленные в скале. Вода накапливалась зимой во время дождей, а также привозилась из близлежащего источника.
Доброго человека, пригласившего Кравченко, звали Мататиягу. Кроме трех сыновей, с которыми Кравченко познакомился по пути в селенье, у Мататиягу были еще два сына и одна дочь.
Вечером вся семья собралась за столом, чтобы отметить седер Песах, символизирующий исход евреев из Египта и окончание рабства.
В начале трапезы все прочитали благословение, в котором благодарили Всевышнего за то, что Он сотворил мир, установил в нем порядок, дал людям нравственные заповеди, за то, что избрал еврейский народ для ревностного соблюдения этих заповедей. После этого все выпили немного вина. Затем последовало омовение рук.
Кравченко делал все, что делали другие.
Потом каждый взял оливку и, обмакнув ее в соленую воду, съел. Это символизировало память о годах рабства в Египте. Затем глава семьи взял в руки мацу** и преломил ее пополам. Этот обряд означал разделение в настоящем и воссоединение в будущем. Звучал рассказ о годах рабства в Египте, о том, как Всевышний увидел страдания евреев, о Казнях Египетских и о чудесном исходе из Египта. Затем все ели мацу – хлеб рабства и свободы, и горькую зелень – напоминание о горечи рабства. После трапезы дети нашли афикоман – спрятанный хозяином кусок мацы, символ искупительной жертвы.
Кравченко отметил про себя , что празднование Песаха в Древней Иудее происходит примерно в том же порядке, что и в начале третьего тысячелетия, напоминая об освобождении еврейского народа из рабства.
Считалось и считается, размышлял он, что каждый еврей должен ежегодно вновь и вновь совершать это освобождение в своей душе, а под рабством понималась и понимается не только физическая, но и духовная несвобода.
Глава 8,
в которой Кравченко ставит точку
В гостеприимном доме семьи Мататиягу Кравченко провел два дня, окруженный заботой и вниманием. Добрые хозяева вели себя тактично, не пытались выяснить, что с ним случилось, не навязывали пустого сочувствия, а просто приняли его на время праздника в свою большую дружную семью.
И Владимир немного оттаял, отдохнул от напряжения последних дней.
На исходе третьего дня он решил вернуться в Иерусалим. Хозяин удивился, что Кравченко отправляется в путь вечером, когда уже стали сгущаться сумерки, но тот объяснил это крайней необходимостью, и хозяин не стал донимать его вопросами.
Распрощавшись с Мататиягу и его многочисленными домочадцами, Владимир отправился в обратный путь.
Только глухой ночью Кравченко подошел к Бейт-Ании. Но само селенье ему было не нужно. Он обошел его стороной и направился к семейному склепу Эльазара. Владимир с трудом найшел в темноте вход в гробницу, медленно отодвинул камень, загораживающий вход, и вошел внутрь. Тут он зажег электрический фонарик и стал искать тело Тали.
Кравченко не успел еще ничего толком разглядеть в недрах склепа, как неожиданно услышал отдаленные голоса. Он быстро погасил фонарик, замер и прислушался.
Снаружи кто-то разговаривал, голоса явно приближались. Вскоре Кравченко стал различать отдельные слова, а еще через мгновение понял, что разговаривали двое, мужчина и женщина, причем мужской голос принадлежал Эльазару, а женский – его сестре Марте.
– Зря мы все это затеяли, – ворчал Эльазар, – кто-нибудь нас заметит, и неприятностей не оберешься.
– Да кто увидит, сейчас здесь никого нет. Быстренько снимем серьги и уйдем, – успокаивала его Марта
– Что ты привязалась к ее серьгам? У тебя что, своих мало? – все больше раздражался Эльазар.
– Я таких красивых никогда не видела, таких у нас не делают.
Кравченко медленно двигался внутри склепа, пытаясь ориентироваться в темноте. Наконец, он нащупал рукой тело Тали, лежавшее на той же самой полке, на которой его оставили. Облегченно вздохнув, Кравченко достал хроноскоп.
– А вдруг мы их не сможем снять? – озабоченно спросил Эльазар.
– Ничего, отрежем вместе с мочкой уха. Я ножик взяла, – деловило сообщила Марта.
Брат с сестрой подошли к склепу и увидели отодвинутый камень и открытый вход.
– Марта, там кто-то уже побывал, – заволновался Эльазар.
Кравченко откашлялся и шагнул в направлении входа.
– Здесь кто-то есть! – испуганно крикнул Эльазар, явно собираясь пуститься наутек.
Кравченко громко сказал:
– Что же ты не здороваешься, Эльазар? Значит, кроме того, что ты – подлец и предатель, ты еще и вор. Хорошая у вас семейка: сестра – отравительница, а брат – вор.
– Ах, это ты! – закричал Эльазар. – Ты жив и посмел прийти? Эй, стража!
От гнева у Владимира потемнело в глазах. Он почувствовал, как отчаяние и боль, охватившие его после смерти Тали, и ненависть к человеку, который стал причиной всех несчастий, наконец выплеснулись наружу.
Кравченко медленно вытащил пистолет и направил его на Эльазара, а тот продолжал стоять на месте, не понимая, какую угрозу для него таит в себе этот маленький черный предмет.
– Врешь, Эльазар, никакой стражи там нет, а есть только твоя жадная сестра и ты, грязный пес! И сейчас ты умрешь, как и подобает умереть такой нечисти, как ты.
Сколько выстрелов он сделал в Эльазара, три, пять, а может быть, выпустил в него всю обойму? Кравченко запомнил только, что несколько раз выстрелил в уже лежавшее на земле бездыханное тело.
Что было дальше? Очевидно, он вернулся к телу Тали и запустил хроноскоп...
Кравченко пришел в себя и понял, что сидит на земле. Вокруг было темно и тихо. Он медленно встал на ноги и огляделся. Место было безлюдное, лишь далеко впереди виднелись огни, похожие на окна домов...
Очевидно, он переместился в будущее. В день отправления Тали отрегулировала хроноскоп так, чтобы при возвращении оказаться в своем времени неделю спустя.
Кравченко сделал шаг в сторону и на что-то наткнулся. Он сообразил, что это тело Тали. Что ему делать с ним? Раньше он не думал об этом.
Немного поразмыслив, он решил прежде всего переодеться. Сняв с себя одежду Древней Иудеи, он остался в легкой футболке и коротких брюках, которые предварительно, еще на кладбище, надел под хитон. Затем он решил получше осмотреться, чтобы разобраться, где он находится.
Он посмотрел назад и увидел... вернее, он ничего не увидел. Сзади было совершенно темно, ни огонька, ни отблеска, сплошная густая чернота. Возникало странное ощущение, что сзади вообще ничего нет.
Кравченко достал фонарик и осветил черное пространство. Луч света уперся в какую-то темную поверхность. Кравченко посветил в стороны – ничего, все та же темная стена. Он направил фонарик чуть вверх – и там стена. Однако, проведя лучом еще выше, Кравченко увидел, что примерно на высоте шести метров стена обрывается.
И тут он понял, что это такое. Это был знаменитый забор безопасности, который Израиль воздвиг, чтобы отделиться от палестинцев.
Каждое время диктует свои условия.
Для начала необходимо было выяснить, на чьей территории он находится – израильской или палестинской. Кравченко достал компас, направил его на стену и определил, что стоит с восточной стороны. Значит, он попал к палестинцам.
Владимир пошел вдоль стены в надежде найти хоть какую-нибудь лазейку. Тщетно. Стена представляла собой сплошной монолит. Тогда но повернул назад и пошел в другую сторону.
Нужно было выбраться во что бы то ни стало! Нельзя до утра оставаться на палестинской территории, да еще рядом с мертвым телом.
Он прошел еще несколько метров, и стена неожиданно исчезла. Она просто-напросто закончилась, и за ней открылось пустое пространство.
Нелепость этого сооружения поразила Кравченко. Непонятно, зачем надо было строить такую мощную стену, если она заканчивалась ничем.
Впрочем, сейчас это было ему на руку.
Он вернулся к телу Тали, приподнял его и сразу почувствовал, что с телом что-то не так. Оно было слишком крупным для Тали. Кравченко включил фонарик, стащил погребальное покрывало с головы и с ужасом увидел мертвое лицо Ешуа. Его с трудом можно было узнать – лицо было синюшно-черным и одутловатым, на губах запеклась кровь.
Владимир был настолько ошеломлен этим открытием, что с размаху сел на землю.
Он долго сидел, не в силах собраться с мыслями. Что же произошло? Как такое могло случиться? Неужели, пока Кравченко гостил у Мататиягу, Ешуа казнили?..
Ну, конечно, казнили, какие могут быть сомнения. Ведь он прекрасно знал, чем все должно закончиться, просто старался не думать об этом, целиком сосредоточившись на спасении тела несчастной Тали.
Однако даже Кравченко, со всем его умом и проницательностью, не мог предположить, что Ешуа похоронят в той же самой пещере и положат его тело на ту же самую полку, на которой до этого лежало тело Тали.
И внезапно словно пелена спала с его глаз. Он понял, что же на самом деле произошло.
Задумывая свой проект, Кравченко возлагал на себя особую миссию. Ему казалось, что чудесное научное открытие, позволяющее перемещаться во времени, предоставило ему уникальную возможность исправить человеческое общество.
Долгие годы он думал о роли христианства в формировании европейского антисемитизма и удивлялся, как религиозное направление, возникшее в недрах иудаизма в качестве одной из его разновидностей, превратилось в орудие ненависти, нетерпимости и отрицания самого иудаизма.
Полжизни Кравченко мучился этой проблемой, пытался понять, когда же произошла ошибка, где тот роковой момент, который привел к катастрофе. Постепенно ему стало ясно, что не было одной-единственной причины, а было стечение обстоятельств, раскрутившее маховик ненависти христиан к евреям, которая достигла своего апогея в двадцатом веке и привела к Холокосту.
Если бы евреям удалось спасти Иисуса от рук римского наместника, предотвратить его казнь – а Кравченко был уверен, что именно такие попытки и предпринимались на том знаменитом ночном заседании у первосвященника, – мировая история пошла бы по иному, более гуманному пути.
Кравченко был мечтателем. Не раз он воображал себя живущим в то время, но обладающим багажом знаний человека конца второго тысячелетия. Он был уверен, что смог бы предотвратить это трагическое событие, которое обернулось катастрофой для целого народа. Поэтому, узнав об изобретении хроноскопа, Кравченко воспринял это как перст судьбы, сигнал свыше, и пришел к выводу, что должен любой ценой воспользоваться предоставленным шансом и проникнуть в Иудею времен Иисуса.
И вот сейчас, сидя в темноте рядом с телом Христа, Владимир осознал, что был лишь игрушкой в руках судьбы. Помимо своей воли он сам стал активным участником тех событий, которые стремился предотвратить.
Вместо того чтобы изменить и улучшить ситуацию, он ухудшил ее, способствовав наступлению кровавой развязки.
Внезапно его разобрал смех, который постепенно стал перерастать в истерический хохот. Стоило ли ему пробиваться сквозь толщу веков, попадать в Древнюю Иудею, чтобы превратиться в подлеца Иуду, презираемого всеми Искариота, предавшего Христа за 30 серебренников?
Впрочем, нет, подумал он, без Иуды никак нельзя было обойтись. Иуда точно вписывался в предусмотренный сценарий, только предусмотренный не им, Кравченко, а кем-то другим.
И тут он сделал для себя еще одно важное открытие. Все те события, которые произошли, просто не могли не произойти, потому что он, Кравченко, и был их связующим звеном. Именно ему было предназначено прийти из далекого будущего в римскую провинцию Иудею и запустить цепь событий, которые привели к распятию Иисуса, исчезновению его тела после похорон и появлению слухов о его воскресении.
Кто он, Кравченко? Какому времени принадлежит? Он что, для того и родился в двадцатом веке, чтобы способствовать казни Иисуса в начале нашей эры? Он – человек, связавший прошлое с будущим?
Ответа на эти вопросы нет ни у кого. Да и нужны ли сами вопросы, не являются ли они нелепыми и бесполезными?
Пытаясь найти несуществующие ответы, Кравченко понял еще одно, может быть, самое главное: мы не в силах изменить не только наше прошлое, но и будущее, потому что наше будущее заранее предопределено, и все наши поступки неминуемо ведут к выполнению задуманной кем-то программы.
Становилось прохладно. Кравченко начал медленно приходить в себя. Время шло, а он все сидел перед разделительным забором на палестинской территории рядом с мертвым телом Иисуса и философствовал.
Нужно было что-то делать. Не оставлять же тело здесь.
Кравченко встал, ухватил тело за ноги и поволок его к тому месту, где кончался забор. Оказавшись по другую сторону забора, он снял с тела погребальный саван, скатал его вместе со своими вещами, проверил, не оставил ли он следов своего присутствия, и быстро пошел в сторону города.
Уже через полчаса Кравченко подошел к стенам Старого города. Там он поймал такси, доехал до автовокзала, сел на первый автобус и отправился домой.
Глава 9,
в которой я переосмысливаю историю
В пятницу у меня был выходной, и я не собирался рано вставать, но в восемь утра меня разбудил телефонный звонок. Чертыхаясь, я снял трубку и услышал знакомый голос:
– Доброе утро, Михаил!
Мой сон как рукой сняло.
– Володя, где ты, ты уже вернулся?! – закричал я в трубку.
– Учитывая тот факт, что в Древней Иудее телефоны пока не провели, можно сделать вывод, что я вернулся, – спокойно ответил Кравченко.
– Как дела? Где Тали? – начал расспрашивать я.
– Миша, я приеду через два часа, и мы обо всем поговорим, – сказал Кравченко и положил трубку.
В эти выходные у меня ночевала Инна, которая тоже проснулась от телефонного звонка.
– Кто это? – настороженно спросила она, почувствовав мое волнение.
– Это мой приятель Кравченко, о котором я тебе рассказывал, помнишь?
Естественно, я не рассказывал Инне о том, куда отправился Кравченко.
– И что ему нужно? – спросила Инна, зевая.
– Он только что вернулся из командировки и через два часа приедет.
– Он что, всегда, когда возвращается из командировки, сразу едет к тебе? – удивилась Инна.
– Нет, просто это была особая командировка. Кроме того, мне кажется, что у него неприятности.
Ровно через два часа раздался звонок в дверь, и я увидел на пороге своей квартиры Кравченко. Мы обнялись. Выглядел он плохо, похудел и осунулся.
Владимир прошел в гостиную, я познакомил его с Инной. Он вежливо кивнул и подошел к столу. Затем он вытащил из сумки бутылку водки «Абсолют» и стал ее откупоривать.
– Миша, ты можешь принести стаканы?
– Прямо с утра? – удивился я.
– А у нас в Иудее уже день, – спокойно сказал он.
Я принес стаканы и легкую закуску. Кравченко налил себе три четверти стакана водки и выпил залпом. Поставив стакан на стол, он смачно крякнул и закусил соленым огурцом.
Инна смотрела на все это, широко раскрыв глаза. Да и я, признаться, был удивлен.
Я знал совсем другого Кравченко.
– Рассказывай, Володя, – наконец не выдержал я.
И Кравченко стал рассказывать. Он рассказывал долго и подробно. Собственно говоря, на основе услышанного я и описал его путешествие.
Когда Кравченко закончил, все долго молчали. Тут я вдруг сообразил, что Инна, очевидно, приняла Кравченко за сумасшедшего. Тогда я начал объяснять, что все сказанное им – правда, и что прибор, позволяющий перемещаться во времени, – это реальность.
Но попробуйте убедить в чем-нибудь подобном психиатра!
Когда Инна ушла в другую комнату, Кравченко предложил выпить за упокой души Тали, чье тело так и осталось в Древней Иудее. Мы выпили, потом еще...
Шок, вызванный известием о смерти Тали, начал проходить, и я только сейчас осознал, что уже ничего изменить нельзя, что я больше не увижу свою начальницу. Всего неделю назад она говорила, смеялась, дышала, а теперь ее нет и никогда не будет...
И виноват в этом я – ведь это я изобрел хроноскоп, это я поддержал безумную авантюру Кравченко, это я не пошел с ними во второе путешествие, а спокойно остался дома ждать...
– Что же теперь будет? – с тоской спросил я.
– Не знаю, – покачал головой Кравченко, – но скоро узнаем.
– Ох, ну и дураки мы... Ведь если бы мы немного подумали, то поняли бы уже после первого путешествия, что нет смысла отправляться во второе. Йуда из Эммауса, который так радушно нас встретил и даже дал нам денег, совсем не обознался, а просто вернул тебе долг за те серьги, которые ты продал ему в твое второе путешествие.
– Сейчас я это понимаю, но тогда мы еще не могли этого знать, – вздохнул Владимир.
– А должны были бы сообразить! – я крикнул это не от злости, а, скорее, от бессилия. Почему только Кравченко? Я ведь тоже не захотел просчитать ситуацию, а вместо этого, как дурак, упивался эйфорией победы. – И еще, помнишь ту женщину, которая шарахнулась от нас на улице, и из-за которой нас чуть не арестовали? Наверняка это была Марта, которая узнала тебя. Причем она говорила правду, ты действительно убил ее брата.
– Сейчас я уверен, что это была она, – согласился Кравченко.
– Значит, если бы мы с тобой хорошенько подумали, то поняли бы, что во втором путешествии тебя постигнет неудача, ведь в первом мы выяснили, что Ешуа казнили. Из этого мы должны были сделать вывод, что нет никакого смысла отправляться во второе путешествие, – рассуждал я, хотя какой толк был от моих рассуждений – все уже случилось, и исправить ничего нельзя...
– Неужели до тебя до сих пор еще не дошло, что мы просто не могли этого понять, и второе путешествие должно было состояться в любом случае, так как из первого путешествия мы знаем, что второе состоялось, – Кравченко налил себе еще водки, но пить почему-то не стал, а только с ненавистью посмотрел на свой стакан.
– Вы хоть сами-то понимаете, о чем говорите? – поинтересовалась вдруг Инна, слышавшая, оказывается, наш разговор.
– Мы-то понимаем, а вот понимаешь ли ты? – многозначительно спросил я.
– Ну, естественно, после литра водки вы теперь все можете понять, – согласилась Инна.
– Видите ли, Инна, – Кравченко в отчаянье обхватил голову руками, – дело в том, что случилась трагедия.
– Подождите, – решительно сказала Инна, – если вы можете перемещаться в прошлое, так почему бы вам не отправиться в то время, когда Тали еще была жива, и не забрать ее оттуда?
– Это невозможно, – медленно проговорил Кравченко.
– Почему невозможно? – настаивала Инна.
– Потому что, если бы это было возможно, это бы случилось, но так как этого не произошло..., и Тали умерла, то этого не может быть никогда. Понимаете?
– Не совсем, – призналась Инна.
– Видите ли в чем дело, – стал объяснять Кравченко, – из нашего путешествия я понял, что прошлое изменить невозможно. Прошлое неразрывно связано с будущим. Это единая конструкция. Событие, которое уже произошло, изменить нельзя, потому что оно уже вызвало другие события, а те – третьи, и так далее, и все эти события уже прочно переплелись с настоящим и будущим. Это все равно, что в построенном многоэтажном доме попытаться вытащить первый этаж, чтобы внести в него изменения, а затем снова поставить на место.
Все замолчали, пытаясь осмыслить сказанное.
– Володя, постой, – внезапно осенило меня, – но ведь, обвинив тебя в предательстве, Эльазар фактически превратил тебя в Иуду Искариота, вошедшего в историю как предатель Христа. Тебя же там все знали под именем Йуда.
– Я это сам только сегодня понял, – горько усмехнулся Кравченко.
– Что же мы наделали! – застонал я.
– Да ничего мы не наделали..., – Кравченко протяжно вздохнул, – все произошло так, как и должно было произойти. Мы просто марионетки, солдатики в чужой игре.
Мы проговорили целый день, с утра до самого вечера. Кравченко остался у меня ночевать, с тем чтобы на следующий день обсудить практическую сторону возникшей проблемы. У Тали ведь есть родственники. Насколько я помнил, у нее были мать, брат и сестра. Что им сказать, как объяснить случившееся? Я очень сомневался, что они поверят, если рассказать им правду.
Утром мы обсудили этот вопрос и решили, что лучше всего – вообще ничего не говорить.
Кравченко еще немного посидел у меня, по старой привычке понаблюдал за Тоней и Клавой и вскоре вызвал такси и уехал домой.
У Инны хватило ума и такта не приставать ко мне в этот субботний день с расспросами. Постепенно я стал приходить в себя.
Так закончилось второе и последнее путешествие в Древнюю Иудею.
Глава 10,
в которой я читаю газеты
Приведу выдержки из статей в газете «Едиот Ахронот», появившихся одна за другой после возвращения Кравченко.
16 апреля 20.. г.
Убийство на криминальной почве
или террористический акт?
Сегодня утром в районе Масличной горы, рядом с забором безопасности, было найдено тело молодого мужчины со следами пыток и множественных повреждений. Смерть, очевидно, наступила от большой потери крови.
Тело было отправлено на экспертизу в институт судебной медицины в Абу Кабире. Полиции пока не удалось идентифицировать тело. Рассматриваются версии ритуального убийства и убийства на националистической почве.
Наша газета будет следить за ходом расследования и ставить в известность читателей.
23 апреля 20.. г.
Распятие в 21 веке
Наша газета уже печатала сообщение о теле неизвестного мужчины, найденном в районе Масличной горы. Наш корреспондент передает новые подробности.
В результате судебно-медицинской экспертизы тела обнаружилось, что за несколько часов до смерти его обладатель подвергся пыткам, напоминающим древнюю казнь через распятие. Пяточные кости трупа оказались раздробленными. При микроскопическом исследовании в тканях стоп обнаружены мелкие частицы металла и дерева. В кожных покровах тела также обнаружены частицы дерева, напоминающие занозы. Кроме того, кожа трупа обожжена, очевидно, в результате длительного пребывания тела на солнце. Верхние конечности вывернуты из суставов.
Эксперты сообщили, что смерть, по всей вероятности, наступила в результате длительного сдавливания грудной клетки, которое вызвало снижение поступления кислорода в легкие и другие жизненно важные органы. Совокупность повреждений и причина смерти позволяют предполагать, что до наступления смерти тело в течение длительного времени провисело на деревянном столбе.
Все это напоминает распятие, широко применявшееся во времена Римской империи.
Полиция продолжает расследование, допрашиваются жители близлежащих селений, однако найти подозреваемых пока не удалось. Неясен также мотив преступления.
В настоящее время тело не поддается идентификации.
7 мая 20.. г.
Неразгаданная загадка
Как уже сообщалось в нашей газете, три недели назад в районе Восточного Иерусалима был найден труп молодого мужчины с множественными повреждениями.
В результате судебно-медицинской экспертизы было установлено, что погибший перед смертью подвергался пыткам, сходным с теми, которые были характерны при древнем виде казни через распятие.
Во время следствия не удалось установить ни следов убийцы, ни мотивов преступления.
Все попытки идентифицировать тело ни к чему не привели. С точки зрения экспертов, погибший – молодой мужчина тридцати-тридцати пяти лет, вероятно, еврей, среднего роста, астеничного телосложения. Никаких особых примет на теле не обнаружено. Эксперты обратили внимание на то, что мужчина при жизни ни разу не обращался к стоматологу, несмотря на имеющиеся следы кариеса.
В связи с отсутствием каких-либо результатов следствие по делу решено было прекратить. Тело захоронено как неопознанное.
ЭПИЛОГ
Прошел год. Постепенно воспоминания о бурных событиях в Древней Иудее стали терять свою актуальность.
Вскоре после возвращения Кравченко началось следствие в связи с исчезновением Тали.
Следствие шло несколько месяцев. Со мной много раз беседовал следователь, но я твердо придерживался версии, что Тали, очевидно, уехала куда-то на праздники, а мне об этом не сказала. Ничего другого я сообщить не мог.
Не знаю, подозревали меня в чем-нибудь или нет, но в конце концов следствие было прекращено, а Тали была объявлена пропавшей без вести.
Наши пути с Кравченко разошлись. После его возвращения я еще несколько раз с ним встретился, а потом он уехал из Израиля. Совсем недавно я услышал, что он в Америке.
Работы по хроноволнам были приостановлены, а в дальнейшем заморожены по причине исчезновения научного руководителя проекта. Я не проявлял никакой инициативы, буквально палец о палец не ударил для возобновления работ над хроноскопом. Мне эта тема стала не интересна.
А вскоре, по совету Инны, я вообще ушел из института Вейцмана и устроился преподавателем физики в школу.
К концу года мы с Инной решили пожениться. По просьбе моей сестры мы взяли на воспитание бездомную собачку, которую она же нам и нашла. Собака была молодая, ласковая и очень благодарная.
Мы с Инной почти не говорим о путешествиях в Древнюю Иудею. Я стараюсь вообще реже вспоминать об этом.
Недавно из новостей по телевидению я узнал, что в районе монастыря молчальников в Латруне найдена неизвестная пещера. В специальном репортаже показали внутренний вид пещеры и рассказали, что после тщательного исследования, которое может занять несколько лет, она будет открыта для всеобщего обозрения.
Эта передача пробудила во мне воспоминания о наших приключениях в Эммаусе. Я вдруг подумал: а что, если в истории человечества существовали и еще будут существовать множество таких Кравченко, пытающихся изменить историю?
И вот ходят эти чудаки-мечтатели из прошлого в будущее и обратно, стремятся улучшить человечество и вплетаются в мировую историю так, что уже и не поймешь, когда они жили – сегодня, завтра или вчера…
|
