To: Mr. Chanchal Prahlad Roy

März, 1

Чанчал, у меня для тебя подарок! Помнишь, ты рас сказывал мне про свои опыты со смесью табака с опиу мом. Ты както смешно называл эту смесь… madak?

Я говорил тебе, что видел невероятной, эпической красоты трубки в Musee des Hommes, там были еще лампы для нагревания, серебряные весы для опиума и прочие изощренные штучки.

Так вот — я подарю тебе настоящую древнюю труб ку, точнее, осколок ее, курить там нечего, от трубки остался только мундштук, зато любоваться на нее мож но бесконечно: золотая выгнутая саламандра примос тилась спать на нефритовом стебле. Ясное дело, на чем же еще.

За такую вещицу любой музей, тот же Musee des Hommes или женевский Musee de Guimet, с радостью заплатит несколько тысяч евро, а то и все десять. Но ты ее не продавай, мальчик мой, — это будет наша с тобой саламандра, символ новейшей алхимии, на которую я потратил половину жизни, а ты только начинаешь по стигать… И не вздумай упрекать меня за романтичес кий пафос.

К тому же она досталась мне невероятным способом: Фиона Расселл вручила ее с просьбой засунуть поглуб же, а? каково выражение? — это было утром, после смерти жены профессора, я тебе писал об этом, в отель явилась полиция, и найденное нужно было спрятать. Разумным решением, разумеется, было разделить все и разобрать по разным комнатам, чтобы не бросалось в глаза, мне досталась саламандра, причем никто из них не догадался, что это такое. А я промолчал.

Фиона сказала, что вещи принадлежат университе ту, оплатившему экспедицию. Но это чушь — в уни верситете никто даже не подозревает о том, что мы на творили в Гипогеуме.

Затея сия целиком на совести Форжа, и вещи он, разумеется, присвоит. Вернее, то, что сможет присво ить. Прекрасную ящерицу я возвращать не намерен, она твоя.

Впрочем, и я — тоже, ты это знаешь.

ФИОНА — ОСКАРУ (Записка, оставленная у портье)

Я знаю, что вы скажете, Оскар Тео.

Что у меня приступ паранойи — мистические со впадения и значения мерещатся мне даже там, где нет ничего, кроме элементарной и привычной бытовой знаковости.

Именно поэтому я пишу вам записку, а не захожу, как раньше, в вашу комнату выкурить индийскую сигаретку.

Стрела, которая убила Надью, была сделана из тиса.

В этом нет ничего странного — из тиса делали древки копий и боевые луки, тис называли кровоточащим дере вом, потому что из глубокой зарубки могла долго со читься темнокрасная смола.

Надья умерла, истекая кровью.

В нортумбрийской рунической системе тис обозна чается руной Eihwaz, это руна сил, отвращающих опас ность, руна защиты и обороны.

Арбалет был поставлен в монастырской кладовке именно для этого, не правда ли?

Вашей же ненаглядной палочке, судя по тому, что с вами происходит, подошли бы другие символы: на пример, растопыренный корешок руны Calc, обознача ющий то, что может казаться легко доступным, однако коснуться его нельзя, так как всякий раз оно оказывает ся недосягаемым.

Или, на худой конец, растерзанная молния руны Gweorth — символ очищения душевных ран, какие нано сил себе человек, поддавшись искушению Локи и сойдя с предначертанного ему пути.

Скажу напоследок, уж очень хочется испортить вам настроение, что руны тоже врут время от време ни — почище, чем цыганские карты.

bien à vous,

Фиона Расселл

P. S. Не кажется ли вам странным, что руническая значимость нашлась только у двух вещей, обнаружен ных в Гипогеуме? Одна из них — стрела — стала при чиной смерти в самом начале, а что же другая? Поду майте об этом.

МОРАС

еще две недели работаю с девочками, потом начи наю гарсонскую жизнь, к тому же хозяин санмикеле, похоже, пустит меня в гарсоньерку, так он называет комнату с расколотым биде и половиной окна, на самом верху, над его собственной квартирой, у хозяина мо лочноголубые страшноватые глаза и алый рот, похо жий на ту упругую штуку, которой прочищают туалет, как же это она называется?

тешу себя надеждой, что он не настоящий итальянец

у настоящих итальянцев есть привычка целоваться в губы с самого утра

французы — те просто чмокают воздух у тебя над щекой

каталонец трется носом о твои скулы и стучит тебя по спине, как если бы ты захлебывался

о каталония, возьми меня домой

в барселоне я подавал только кофе и минералку, зато нужно было приглядывать за клошарами, клошары лю бят вокзальные интернеткафе за теплое гудение и деше вый ночлег, здесь же другое дело, ловкое — придется под бирать слова и замурзанные салфетки, да? день будет тянуться медленно, как тот самый сок сомы, что проце живают через овечью шерсть

но мне весело: укусы разъяренной необходимости наиболее опасны, это ведь порций латрон? впрочем, какая разница кто

без даты

расстояние между мной и конопатой фионой равно расстоянию между мной и растворимым лукасом, див нобедренный треугольник, тридцать шагов от огня, три дцать шагов от воды, тридцать шагов от связки священ ных ветвей, зороастрийская дистанция между живыми и умершими, где я — та самая собака при умирающем, что исполняет ритуал, отгоняя демона черносливовым влажным взглядом

когда папа был жив, мы с братом все лето жили на даче, переезжали туда в мае, с няней и грудой громыха ющей утвари, у брата были мальчики из поселка с на стоящей зеленой лодкой и соседский петрик, сын како гото атташе, — мне его отец представлялся владельцем саквояжа свиной кожи, полным шпионских карт, — ме ня они не брали никуда, но иногда разрешали сбегать за пивом и родопи в мягкой пачке или стюардессой в коро бочке, и вот, когда этого парня поволокли к реке, я как раз принес неудобный пакет с бутылками и стоял там, выглядывая брата, и вот, увидел

не знаю, что он им сделал, этот парень, штаны у не го были расстегнуты и спущены до колен, а лицо совсем мертвое, я подумал — еще бы! голой задницей по гравию, и рот в комочках кровавой пыли, но через эту мысль про бивалось чтото еще, скользкое и противно веселое, по том парень им надоел, и когда его бросили на причале, возле железной скамейки, к нему подошла собака и ста ла лизать прямо в губы, тогда я не знал, что это древний ритуал, называется сагдид

а теперь я и сам такая собака, и этот парень тоже я, и даже, наверное, скамейка

март, 7

магда мается без работы, поранилась у клиента, вче ра арабский мальчишка привязывал ее к гостиничной койке шнуром от лампы, магдины запястья перехва чены лиловыми полосками, магда девушка серьезная, носит кожаное белье с пряжками и берет дорого, по всему выходит — дня три ей придется пропустить, она хрустит рисовыми хлебцами, развалившись на проси женном диване с книжкой остера, книжку она слямзи ла у меня и теперь ворчит: как читать этакое? это же не поанглийски! где ты учился, мо? ах да, ты не помнишь

отчего же, магда, я помню, безмятежный вильнюс ский катехизис помню, айвовый мармелад, контурные карты, переменный ток, и запах клеевой краски, и раз бухшие ягоды в киселе, и смутно — больничный фли гель, грязнобелый, когда меня забирали домой из кли ники, его как раз красили в грязножелтый несколько грязносиних маляров, карточные леса пошатывались, охра капала в снег, я расстегнул пальто, оно стало мало, и джинсы тоже, пришлось оставить их под пальто рас стегнутыми, а ты говоришь, магда! я помню многое, просто память вибрирует с удвоенной частотой, как растянутая вольфрамовая нитка, малейший резонанс — и привет, обрыв спирали, темнота, только усики скру ченные торчат

магда поглядывает на меня со значением, поблес кивает с дивана босыми ступнями

хочешь меня потрогать, спросила она утром, при жавшись ко мне на кухне, бежевая пена уже заворачи валась в турке, и я не мог отвернуться, давай, мо, а то я вовсе форму потеряю

она раздевается неторопливо, слегка нахмурившись, с таким лицом вручают верительные грамоты, она раз девается, как надо, а мне смешно

почему, когда женщины подходят близко, глаза у них делаются совсем пустыми?

будто у древнеегипетских красных статуэток, прав да? глаза им инкрустировали кусочками горного хру сталя, чтобы видно было насквозь

чтобы казалось, что у них просто две круглые дыр ки в голове

без даты

оскара тео форжа вызвали в комиссариат, говорит фиона, его допрашивала барышняполицейский, уве шанная браслетами и плетеными цветными шнурками

нет, такое может быть только на мальте! сказал оскар, вернувшись, его подозревают в двух убийствах, но напо или турецким кофе и в полдень отпустили домой

профессор — сам себе алиби, смеется фиона, кто пове рит, что он — в этих своих очочках и эмалевых запон ках — бегал за гражданином франции по портовым ба рам, чтобы столкнуть его в канаву на заднем дворе, или — с этой своей хмурой, западающей, как клавиша, улыбочкой — навострял самострел для жены в беспро светных пещерах гипогея хал сафлиени

ФИОНА — ОСКАРУ (Записка, оставленная у портье)

И вот еще — о скандинавской мифологии.

Обратили ли вы внимание на одно забавное совпа дение — хотя возможно, что они мне уже мерещатся: некоторые персонажи нашей мальтийской истории напоминают мифологических существ, живущих во круг ясеня Иггдрасиль.

У подножия Иггдрасиля живет дракон — кажется, его зовут Ниддхёгг, — я давно перечитывала Старшую Эдду, но помню, что имя его в разных источниках переводится как тот, кто жестоко бьет, или тот, кто разит в тем ноте, или тот, кто повергает вниз.

Сравните с тем, как умер Эжен Лева, свалившись на темном пустыре в яму, полную железа.

На вершине ясеня живет орел — узнаете? — а по стволу бегает не кто иной, как белка — эту уж ни с кем не спутаешь! — у корней древа обитают рыбы — зерка ло Густава? — правда, саламандра Йонатана там отсут ствует, ну и черт с ней.

Кажется, я заболела вашей болезнью — объяснять данное нам в ощущениях тем, что под руку попадется.

МОРАС

мне нынче снился сон, что я тону в тинистой черной воде, иду на дно с золотым медальоном в пальцах, там по мне еще бегали мокрые муравьи, пахнущие нашатырем, барнард сказал, что это к началу новой жизни, а медаль он это, дескать, прошлое

сам же я вспомнил андре жида — тот эпизод в яствах земных про беспокойное ожидание, похожее на переход через болото, и про предчувствие метаморфозы

и того лысоватого улыбчивого парня я помню, у него был полный рот рассыпчатого французского р, помню, как вкусно он облизывал ложечку с холодным coupe в кафе возле святого иоанна, он провалился во мрак, пы таясь убежать незнамо от кого, иногда это случается да же с очень веселыми людьми

фиона говорит — его бросила жена в бордо, забрала галерею и все, что в ней было, вот он и поехал к черту на кулички, ведь даже первоклассники в бордо знают, что чертовы кулички находятся в катакомбах святой агаты

какойто просто тупик на тропе фиониных раскопок, мальтийская апория: с виду все понятно, дешевая це почка невыносимых случайностей, но чтото за этим темнеет неразборчиво, какаято видимая тьма, видимая тьма? откуда этот оксюморон? ах да, это я видел в поте рянном мильтоном раю, своими глазами, только очень очень давно

без даты

tout court

аккуратные этруски, когда строили город, в самой его середине закладывали мундус — камень, под ним располагался жертвенник — он тоже назывался мундус, а над ямой с камнем располагалось этрусское небо — оно тоже называлось мундус — правда, красиво? тот мо рас, что протирал компьютерные экраны в барселоне, это мораскамень, тот, который поджег газеты в офисе у двух смешливых лесбиянок, это, как ни крути, морас жертвенник, а тот, что теперь провожает двух татуиро ванных шлюшек на работу, — это, выходит, мораснебо?

в крышах у этрусков были дырки — комплювиу мы — для света, под дырками — бассейны, куда стека ла дождевая вода из дырок для света, ясно же, что све та без воды не бывает, у меня тоже в крыше дырка, не чаянная, а под ней жестяной стиральный тазик, я его выпросил у магды, когда пошли дожди, дожди все еще идут, переполняя мой имплювиум по три раза на дню, но мне весело, похоже, я типичный этруск

март, 8

чесночок рехнулась и вставила себе колокольчик между ног

серебряный, на жестоком крючке из проволоки

это ей клиент ливанский посоветовал, сказал, что страшно действует на начинающих развратников

пришла мне показать, на скулах румянец от восторга

у меня в детстве была шкатулка с плюшевым дном и латунной танцовщицей — мелодия такая же, латунно звякающая, только танцовщица еще и поскрипывала

довольный чесночок — черный лак на ногтях, латун ная музыка изпод лоскутной юбки, лиловая гвоздика под левой лопаткой, и кому я теперь ее продам, такую?

без даты

с тех пор как я веду этот дневник в интернете, мно гое изменилось

раньше — когда я писал его для себя, в тетрадке, — мне казалось, что я сижу у реки и швыряю в воду плос кие камушки, считая круги, поглядывая на небо, в ожи дании когото еще, кто придет — с юга или с севера, — сядет рядом, с горстью камушков в руке, поежится от сквозняка и все такое прочее

а теперь мне кажется, что я сижу в реке, дышу че рез соломинку, а плоские полосатые камушки летят в меня с берега, цокая по толще зеленоватых вод, буд то по моей ненадежной стеклянной крыше

ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА

Мальта, четвертое марта

Мы все живем скорее по привычке, чем по необхо димости. Ну действительно, в чем необходимость мо его существования в этом мире?

Да нет никакой такой необходимости.

Все мы, конечно, придумываем для себя всякие це ли и смыслы, но по сути все это лишь вялые попытки самооправдания, без которых, разумеется, прожить невозможно.

Смысл мира, по Иоанну, возникает вследствие слу чайного сочетания элементарных событий и не суще ствует никаких causa efficiens, causa instrumentalis или causa finalis.

Закроем дверь лаборатории перед носом зануды Аристотеля.

Никаких тебе связей и закономерностей. Ну да, со бачка чихнула, котик пукнул, ветерок подул, сосед за журналом пришел, и пожалуйста — у мира появился смысл, самосветящийся логос. Но если дело обстоит так, то, спрашивается, что же тогда прикажете делать алхи мику и в чем вообще смысл алхимии?

Вот здесь у братца Иоанна и начинается самое инте ресное, но последних, до смерти нужных мне страниц нет.

Может, это и к лучшему. Я ведь не уверен, что готов их читать, если они вдруг отыщутся.

Мальта, шестое марта

На сколько частей была разделена эта проклятая первоматерия? Иоанн ничего об этом не пишет, не пи шет, не пишет. Приходится признать, что я досказал это за него. Своим собственным голосом.

Ну вот это как раз ясно. Всякий процесс предпола гает наличие определенных стадий. Существует нача ло opus и его завершение. По ходу дела происходит раздача подарков.

Хотел бы я знать, в какой мы нынче стадии.

Впрочем — нет, не хотел бы. Все, чего я теперь хочу, — это лечь на ковер в своей лондонской квартире, положить голову Надье на колени и закрыть глаза. Она, бедняжка, наверное, со скуки затеяла ремонт, как в прошлый раз, когда я три месяца торчал в Миннесоте, не удивлюсь, если, вернувшись, застану китайские этажерки по всему дому и шелковые занавески с лотосами.

МОРАС

март, 9

и верно — кто?

барселона и костабрава качаются во мне, как море во внутреннем ухе, когда сойдешь с корабля на сушу после долгой болтанки, дырявые барселонские ставни, нарезающие полуденный свет серпантином, и доктор жемине, медленно снимающий очки, осторожно, будто открывая банку с брызжущей мякотью пескадитос, и бонбоньерка сеньоры пардес, затянутая старушечьим атласом, и как она завела меня в свою спальню, чтобы подарить подушку с лукавыми серебристыми буквами el mal escribano le echa la culpa a la pluma, а я ее забыл, ду рак, дурак, дурак

март, 9, вечер

в одной не слишком умной книжке — забыл и авто ра, и название — сказано:

осмеивать поэта, любить поэта, быть поэтом — одинаково кончается смертью

хорошо, что я не поэт, я — шлемиль, человек, к ко торому судьба прониклась внезапным отвращением

шлемили не любят и не умирают, они ломают паль цы, сунув руку в жилетный карман, разбивают перено сицу о перекладину стула и платят согретыми за ще кой оболами за то, что другому сойдет с рук холодно и безупречно

март, 11

фиона из тех женщин, что оставляют свое лицо и руки на сетчатке твоего глаза, будто оттиск на воско вой дощечке, той самой, из диалогов платона

вчера я встретил фиону в кафе у каза рокка, а сего дня весь день ее разглядываю, сидя перед пустым ок ном, как перед поясным ее портретом в неподъемной эбеновой раме

она из тех женщин, которые, заходя в хорошо про топленную комнату, не сбрасывают туфли, не распахи вают пальто, а садятся в самое толстое кресло, тесно сдвигают ноги и ежатся, как будто им все еще холодно

у таких женщин не бывает перхоти, пигментных пят нышек и того, что психиатры называют angor animi, они будто сделаны из бумаги, которой перекладывают гра вюры в книгах с цветными форзацами и золочеными корешками, вроде гийсовского путешествия по греции, там еще была красная шелковая закладка с кисточкой, я ее отрезал и выменял на царский пятак

так вот, через бумагу этих женщин просвечивает ка койнибудь разграбленный замок рамбуйе с горгулья ми, ледяные купели с серебряными карасями и еще не пременная аллея, уходящая в масляную, темную глубь холста, на такой литографии по аллее никто никогда не идет, а этим женщинам идет все, что бы они ни наде ли — гиматий, калазирис или чудовищный артура баньер, ты тут же хочешь это у них отобрать и приме рить у тусклого зеркала

без даты

четырнадцать дней я думал о фионе, точнее — о се бе, как о фионе, фиона с фруктами в дверях зеленной лавки, вылитая эйрена с плодами в отсутствие афро диты, да нет, что я говорю, — вылитая фиона, была же такая богиня в многослойном пантеоне, раньше изве стная как смертная принцесса семела

ну да — из нее еще вытаскивали диониса после смерти, зевс донашивал его в божественном бедре, бе дро, ребро, серебро, чем забита моя голова?

морас с блуждающим взглядом, прижимающий под бородком рассыпающийся пакет с латуком, фиона в ка фе со студентом, морас в кафе с листочком, на листоч ке — телефон гостиницы, в гостинице — эндоморфный турок, у турка — свидание с магдой, у свидания нет ни какого смысла, у смысла нет никакого... тут я наконец теряюсь и умолкаю

März, 7

Чанчал Прахлад!

Я получил твою торопливую записку, но так ниче го и не понял. И потом — формат billet doux совсем не в твоем стиле, насколько мне известно. Похоже, что мне известно не так уж много, не так ли? Все, что приходит мне на ум, это фраза из первого акта Гамлета:

Будь любезен, найди время, чтобы написать мне по дробнее о результатах опытов. Не забывай, что в этой игре ты остался один, а я лишь маячу за твоей спиной, точно зловещий Пульчинелла за пыльным плюшевым занавесом. Я не совершил преступления в обществен ном смысле, скорее наоборот — я в пяти минутах от три умфального венка, призванного сменить терновый. Но кого теперь заботит общественный смысл?

Ты играешь в моей лиге, и играешь за нас обоих, поэтому ты должен быть вдвойне осторожен. Sorgfalt и Genauigkeit!

Не хотелось бы напоминать тебе, мой мальчик, но я поступил с тобой так, как предполагает кодекс чести, следовательно, ты должен отплатить мне тем же, ведь мы оба джентльмены, не так ли? Когда я взял на себя нашу общую вину, заявив, что ты не участвовал в серии летних экспериментов, я руководствовался нескольки ми мотивами.

Основной мотив тебе известен.

Я в ответе за тебя, и большая часть нашего провала приходится на мою долю.

Второй мотив носит романтический характер и так же тебе известен.

Но не забывай и третьего мотива: один из нас дол жен был остаться в клинике, чтобы продолжать нача тое и совершать работу над ошибками.

Вероятно, ты был расстроен моим долгим молча нием, ты не знал, какую линию поведения избрать, как раздобыть мои записи и стоит ли дожидаться мое го возвращения.

Но поверь мне, душа моя, я был физически не в со стоянии помочь тебе. Представь, каково мне приходи лось, если я согласился на идиотскую должность вра ча при группке гробокопателей, лишь бы занять руки и голову, в которой дьявольским метрономом стучали гнев и негодование.

Я вернусь через месяц, Чанчал, и мы опубликуем ре зультаты, не опускай руки и делай все, что полагается.

Напиши мне немедленно.

МОРАС

сегодня фиона напугала меня до смерти — подошла в кафе и попросилась ко мне в гости

при этом лицо у нее было совсем не фионино — зара нее обиженное, — как будто она ожидала отказа

ты, верно, слышал, что у нас несчастье, сказала она, две недели назад погиб эжен лева, помнишь, такой круг ленький француз? мы звали его сава, и он немного злил ся, а теперь его нет, и мне нужно коечто у тебя спрятать, держать это в отеле крайне неудобно

мы ведь можем прямо сейчас пойти к тебе, туда, где ты живешь? спросила она

я просто оцепенел, когда это услышал, — фиона в мо ей комнате? где через стену щебечут, примеряя свои ши пастые ошейники, магда и чесночок? где сидеть можно только на кровати или на полу, где посреди комнаты сто ит таз для стирки, куда через случайный комплювиум стекает дождь и гадят птицы? фиона в доме сутенера мо и двух его крошек, знакомьтесь, дорогая, это рабыня, а это — строгая госпожа, не хотите ли жасминового чаю?

надо менять ремесло, сказал я себе, наймусь садовником в сады баракка или киоскером под полосатый тент — продавать горький кинни, а вслух я сказал: мы не можем пойти ко мне, фиона, мне очень жаль, но мой дом сгорел сегодня ночью, вспыхнул, как китайский змей из папи росной бумаги!

фиона тоже вспыхнула, совершенно вся, даже ее грудь вспыхнула под сетчатой майкой, ты не хочешь, чтобы я к тебе заходила? сказала она и погладила меня по щеке, глупый, глупый морас! от этого я тоже вспыхнул, и мы некоторое время горели втроем

без даты

если бы я мог, покатавшись по мокрой земле, обер нуться тем сентябрьским морасом, пусть даже ноябрь ским морасом, а потом пускай бы и волком, как положе но в рутинной магической практике, если бы забраться туда, в барселонское кафе с пластиковыми красными стульями, где я написал лукасу шестьдесят четыре письма, по числу гексаграмм и цзин, по числу квадрати ков на шахматной доске, а раньше их бывало сто сорок четыре и рядом с королем стояли фигуры грифон и ва силиск, которого убивает только ласка (mustela nivalis?) или его собственное отражение, меня, между прочим, убивает то же самое

ласка лукаса меня бы точно убила

я же просто сижу, теребя свой наборный пояс, как ирокезский посол, забывший, зачем приехал

пояс — моя подсказка, неспроста он расшит иглами дикобраза (hystrix leucura?), белыми раковинами и реч ным жемчугом, их цвет и расположение чтото означа ют, но я плохой посол, я забыл язык пояса

март, 13

барнард пришел ко мне с кастрюлькой тыквенного супа, а у меня не оказалось глубоких тарелок

здесь, на мальте, я не делаю многих вещей из того, что любил делать раньше: не езжу на трамвае, не поднима юсь на холм, не слушаю стравинского, не покупаю таре лок, а тарелки я страшно люблю, тарелки должны быть белые, без рельефа, и никаких золотых каемок! здесь же что? одолжил у девочек пару китайских подносиков и две вилки с монограммой ка, украденные наверняка

март, 16

procul este, profani

барнард говорит, что я принимаю все слишком все рьез, захлебываюсь каждой мелкой волной, говорит он, люди от тебя шарахаются, мо, тебя слишком много, и ты хочешь все сразу, у тебя же рот открыт, как у рыбы на песке, — дышишь глубоко, а облегчения нету

я разрешил ему звать меня мо, в минуту слабости, те перь жалею

живи, как музыкальный автомат, говорит он, шипас тый валик провернется рано или поздно, нужно просто переждать, пока ктонибудь бросит монетку, барнард — великий насладитель, или наслажденец? он из чего угод но вытянет жилку удовольствия, ах, как сочно! посмот ри, как светло! потрогай, как шершаво! и жмурится, и причмокивает

если ты педик, мо, говорит он, почему ты не ходишь в индепенденс гардн или не ездишь в бухту рамла? там ваши собираются, а на пляже сан блаз, за здоровенными камнями, можно страсти предаваться сколько влезет, по чему, мо?

а если ты не педик — отчего ты не заведешь себе девчонку, вот и магда на тебя обижается — венсан с ней укладывался время от времени, для этой, как ее, конфирмации прав, и вообще — для порядка, или вот фиона, только и слышу: фиона то, фиона это, так пойди и пригласи ее на рагу из кролика с травами и чесноком, она небось не дура перекусить, чахнешь тут над своими листочками, как писатель какой

а если ты писатель, мо, то что ты можешь сказать нам, неписателям, если сам ничего не пробовал? писа нина отличается от жизни, как розовая заболонь от чер ного камбия, уж поверь мне, дружок, когдато в брюгге я реставрировал мебель

господибожемой, барнард — фламандский мебель щик! это еще круче, чем морас — вильнюсский пациент

март, 17

an me ludit amabilis insania?

между прочим, я — гебефреник, так было написано в зеленой папке со шнурками

папка лежала на столе сестры ульрих, я ее полистал торопливо в процедурной, пока сестра ходила за свежей простыней

однажды вечером в палату залетела птица, и мы с со седом пытались ее выпустить, точнее, я пытался выпус тить, а он пытался поймать, мы ходили кругами, задевая мебель, хотя мебели было немного — две кровати и стол, я даже залез на подоконник и махал руками, но чтобы птица вылетела, нужно выключить свет, а свет у нас го рел всю ночь, красноватая лампочка над дверью, и пти ца билась об эту лампочку, а окна не видела

потом, когда меня выписали и надо было только при ходить на разговоры, я каждый раз думал об этой дуроч ке, она вылетела в коридор, когда я догадался открыть дверь

получилось ли у нее вернуться домой? не у всех же получается

вот я, например, домой даже дозвониться не могу