Другой фактор: полиобщинность: религиозная, расовая и национальная. В настоящий момент, если не считать довольно быстро латиноамериканизирующегося юга, в США общины рассеяны по стране, максимум собираясь в отдельные кварталы в больших городах или в небольшие городки. Это напоминает кипрский или боснийский вариант, когда дисперсность расселения усугубила остроту этнического конфликта. Вспышки расовой ненависти отнюдь не прекратились после реформ 60-х: достаточно вспомнить 1992 год. До сих пор WASP удавалось "держать страну", но годы идут, и ситуация меняется.
Если в 1970 году в США насчитывалось:
132,8 млн. белых протестантов
47,9 млн. католиков
22,8 млн. негров
0,8 млн. азиатов
0,8 млн. индейцев
Спустя 30 лет в США:
167,8 млн. белых протестантов (сюда включаем православных и иудаистов)
66,2 млн. католиков
34,7 млн. негров
10,2 млн. азиатов
2,5 млн. индейцев
Таким образом, за 30 лет доля WASP сократилась с 65 до 60%, а численность других общин росла в 2 раза быстрее численности протестантов. Изменение соотношения общин уже меняет страну.
8 СЕНТЯБРЯ
Только что по нашему новостному каналу «Вести» (аналог CNN) было интервью с Э.Катчинсом – американским политологом. Носитель хорошего русского языка, прожил 2,5 года в России. Но интересно другое. Речь зашла о роли США в современном мире, борьбе с терроризмом и т.д. Катчинс на вопрос о Буше и его мировоззрении заметил, что Буш очень верующий человек и уверен в своей исторической миссии (которая, правда, замечу от себя, скоро заканчивается). Мне очень хотелось задать Катчинсу множество вопросов: верит ли Буш также в сотворение мира 6010 лет назад, в то, что католики поклоняются черному камню в Ирландии, в то, что Израиль воссоздан богом (иудейским или христианским?) на основании библейских пророчеств, в разведение в России морозоустойчивых лошадей (также в соответствии с библейскими пророчествами) и т.д. Но за этими деревьями мы как-то не замечаем леса: хоть Вы, ув. Паша, и оспариваете роль фундаменталистов в современной Америке, они почти добились признания «сильной веры» в качестве аргумента правоты, т.е. если человек «верит» в то что он делает, он прав и его доводы правильны… (по закону жанра «плохие парни» в голливудском фильме должны теперь быть «неверующими» маловерами) Однако, геополитические противники Буша – исламисты тоже верят в правоту своего дела, и по формальным признакам, которые мы с Катчинсом только что установили, правы (или как минимум достойны понимания). Что делать? Совет советского человека (хороший каламбург!): отловить всех верующих без разбора их вер и засадить в пыточные камеры, и пусть друг друга пытают, а потом искреннее верят, а потом снова пытают – в общем они друг с другом не соскучатся. Кстати, вопрос о пыточных тюрьмах был обойден Катчинсом с виртуозностью матерого обозревателя: он просто заметил, что в политике не все можно говорить открыто – ну такая уж она политика… Нет, я не собираюсь утверждать, что США – единственная страна в мире, в чьих тайных тюрьмах пытают людей. Но! Америка до сих пор считалась единственной страной в мире, в чьих тайных тюрьмах НЕ ПЫТАЮТ людей. А теперь происходит что-то вроде «потери невинности». Буш конечно может заявить, что он ВЕРИТ в необходимость пыток для спасения демократии, и по степени его веры можно определить правильность принимаемых мер (вообще, у протестантов, в отличие от католиков, вместо оправдания делами превалирует оправдание верой). Будем надеяться, что когда Катчинс окажется в пыточной камере секретной тюрьмы «Аль-Каеды», он оправдает последующие действия исламистов глубиной их веры. Так ведь?..
11 СЕНТЯБРЯ
Цель, безусловно, благая, только вот христиане (перефразируя ув. Fenrusa) будут очень активно «упираться рогом» и не пойдут ни на какие компромиссы. Вообще, более нетерпимые религии, чем авраамические, придумать сложно, и они еще хвастаются этим (приводя это в качестве аргумента своей «истинности», и тут же забывая, что таких «истин» только в рамках протестантизма две дюжины, и даже если сойдутся два проповедника близких церквей, они немедленно обнаружат существенные – и даже доводящие до смертного греха разногласия: если в наши дни лидеры религиозных сект на Западе не призывают к погромам и прочим насильственным акциям по отношению к друг другу, это следует объяснить лишь оскудением веры, но как только пассионарность религиозных консорций возрастает, они мигом наверстывают упущенное (Югославские войны, например; современный Израиль также можно считать последним всплеском пассионарности ашкеназов – ровесников Запада, хотя и импортировавших некоторую пассионарность турок, литовцев и русских). Секрет победы христианства над язычествами прост – это было столкновение фанатиков с довольно толерантными в плане убеждений людьми Позднего Рима (а это доказывает тот факт, что первохристиане были сверхактивными консорциями нового пассионарного толчка, и хотя рождение Византии отделено от их возникновения тремя веками - это результат появления первохристианских общин в конце I века н.э.) Разумеется, христиане вполне могли воспринимать те или иные элементы обрядности, догматики, апологетики и проч. Содержательных сторон своей религии извне: например, образ Георгия Победоносца – явно зороастрийский (даже не митраистский) и т.д. Но делалось это неосознанно, и христианский философ позднейшего времени будет принципиально отрицать саму такую возможность заимствования или просто скажет, что в христианстве эти образы и формулы «наполнены новым содержанием» (вроде того, как карбункул во главе языческого идола – мерзостный соблазн, но он же в раке святых мощей – свидетельство славы божией). В принципе, ничего страшного и из ряда вон выходящего здесь нет: все новые учения использовали «этнографический, а точнее культурологический материал» предыдущих. Рим находился в конце своего развития, и ничто не могло его оживить (увы, Юлиану Отступнику – самому неудачливому альтисторику всех времен и народов). Византия – иной Рим, Россия – еще более иной. В их отношении христиане выступают в роли творческих сил, в отношении Рима Августа – в роли могильщиков. И это объективно и не должно никого обижать (также как тот факт, что исламисты сейчас – могильщики Запада).
Убрать пассионариев из христианских общин (т.е. сделать его более терпимым и способным занять нишу некого квазидаосизма, как предлагалось выше) можно только одним способом – предложить им более привлекательную культурно-историческую доминанту. Такой попыткой (естественно, незапланированной) был митраизм. Такими же попытками были гностические вероучения, но их главным недостатком стало негативное мировосприятие. Буддизм проникнуть в Европу в принципе мог, но «смести» предыдущую культуру и стать новой культурообразующей силой, подобно христианству (которое все же коренилось в античных традициях) – вряд ли. Откуда еще ждать альтернатив христианству? «Языческие» культы, даже столь развитые и превращающиеся в пантеистические учения, как орфизм (Мень вдобавок еще и не знает, что орфизм возник в Аттике в VI, а не в VIII веке до н.э.) не обладают необходимым инструментарием, ведь III-V вв н.э. – эпоха религий, а не мифологий, пусть даже пантеистических. Пифагореизм слишком заумен, да и устарел к I веку н.э. Культ императора (пусть даже «конфуцианский») невозможен в разваливающейся империи. В самом Китае его благоденствие совпадало с периодами политической стабильности, а в эпохи распада страны он отходил на задний план.
P.S. Маленькая, но большая просьба: объяснить мне – гуманитарию (т.е. максимально популярно), как монотеизм мог способствовать развитию опытной науки XVII века н.э. и дальнейшему научно-техническому прогрессу. И если можно, без аксиом типа «монотеизм – это научно-технический прогресс», а «научно-технический прогресс – это монотеизм». И почему монотеизм не осчастливил человечество научно-техническим прогрессом сразу по своему появлению (ну хотя бы в масштабах христианства)? Я не люблю ни того, ни другого, но что-то берет меня сомнение, что они столь тесно взаимосвязаны. Церковь (подобно партии в оруэлловском романе) приписывает себе не только изобретение вертолета и самолета, но и паровой машины и вообще всего на свете: появился социализм – Иисус Христос стал первым социалистом, появилась компьютерная техника – творение стало рассматриваться как информационная схема. Я думаю, что когда гомосексуализм станет в США нормой жизни, а прочие способы интимной жизни будут считаться безнравственными, христианский фундаментализм и это припишет Иисусу.
Под пятую годовщину событий 11 сентября у нас в СМИ развернута целая кампания переоценки данных событий. Причем в самом негативном для администрации Буша ключе. Его или косвенно или даже прямо обвиняют в организации этих терактов (или хотя бы в осведомленности об их подготовке). Показывают множество материалов, посвященных криптоверсиям событий, причем за авторством самих американцев, ибо «число людей, сомневающихся в официальной версии событий 11 сентября, по данным социологов, приближается к 50% опрошенных». Причем аргументация (во всяком случае, для непрофессионала) не выглядит уж такой надуманной. Опять же: для неспециалиста в баллистике и авиационной технике все звучит довольно убедительно, хотя трудно сказать, как я оценил бы статью, если бы был специалистом. А это значит, что массовое сознание вполне может принять такую версию. Оставим техническую сторону вопроса. Меня интересует другие две: геополитическая и просто политическая. Во-первых, допустим, все это сделано, так или иначе, с «дозволения» Буша. И чего он добился? Спустя пять лет? Сильнее ли Америка? Слабее ли ее враги? Стабильнее ли мировой расклад сил? Больше ли стало у Америки друзей? Меньше ли врагов? Вопрос политический: допустим некогда некоей высокой американской комиссией будет доказано это самое – Буш как минимум подробно знал о готовящихся терактах, но ничего не сделал для их предотвращения (возьмем самую умеренную версию). Чем это грозит ему лично? Его администрации в целом (не один же он контролировал процесс)? Всей республиканской партии? Всей Америке?
16 СЕНТЯБРЯ
В принципе, нынешнее недоверие официальной американской версии насчет виновности Аль-Каеды базируется на том, что за последующие 5 лет она не совершила ничего пропорционального: ну не считать же таковым взрыв на дискотеке в Бали? (Или же действительно мощь заметно подорвана, финансы оскудели, агентурная сеть сузилась - т.е. Америка близка к победе, но по Бушу это не заметно).
Конечно, фантазировать насчет планов Бен-Ладена бесперспективно (это как в старом антимасонском анекдоте: чтобы выдать тайну всемирного масонского заговора, надо как минимум входить в руководство этого всемирного заговора), но, на мой взгляд, они сейчас в поисках ОМУ.
19 СЕНТЯБРЯ
Если посчитать удельный вес альтисторических сценариев на форуме, то значительная часть (если не половина) относится к периоду «индустриального общества» - т.е. приблизительно к 1900-1950 годам. Законы развития для этого периода едины и даже универсальны для всех народов: это количественные соотношения производственных мощностей, производимого ими вала продукции и ее качественных характеристик, позволяющих если не победить в войне, то хотя бы выиграть одну-две битвы, пока противник не догонит. Уровень развития производительных сил в свою очередь определяется доступом к источникам стратегического сырья, ибо самый супердемократический и «гуманистический» режим стоит ровно столько, сколько стоят его запасы нефти (и проч.), а равно определяется степенью национальной решимости в борьбе за обладание этими источниками и прочими стратегическими позициями (в т.ч. имеющими «символическое» значение: историческими землями и т.д.) Когда думаешь об этом процессе, невольно вспоминаются слова ремарковского Ризенфельда о «резиновой совести» и «чугунных локтях». Вообще, кто-нибудь из читающих эти строки верит ли в «возвышенные» цели хотя бы одного из правительств индустриальных стран (я вовсе не хочу сказать, что правительства неиндустриальных эпох «нравственнее», но быть может у них есть больше оснований для добросовестного заблуждения)? Что хотя бы одна страна вступала хотя бы в одну войну исключительно из бескорыстия и во имя каких-то там отвлеченных идей? Такое могла себе позволить одна лишь Дания, да и то она практически в этот период ни с кем не воевала (кроме Норвегии, да и то не за «идею человечества», а за контроль над Гренландией). Идеологическое обоснование вышеупомянутых конфликтов – особая тема, но, кстати… а ведь ни один режим из боровшихся за место под солнцем в 1900-1950 гг. нельзя однозначно закрасить лишь одним цветом – все правительства, какие бы решения ими не принимались, стремились действовать во благо подвластного населения (как бы замысловато ими не представлялось это «благо», и через какие бы «пустыни» они не пытались перевести возглавляемую нацию). Т.з. что в истории действуют «хорошие» и «плохие» нации, а тем более, что одна нация – «хорошая», а все другие – «плохие», годится разве что для военных агиток (и то – для полуграмотного простонародья), а на уровне исторической науки (даже времен Геродота и Фукидида) есть в лучшем случае идиотизм, а в худшем – еще более худшее. Нет и не было такого политического режима, который ставил бы перед собой «отрицательно-онтологические» цели, то, что воспринимается как таковые – всего лишь средства достижения «положительно-онтологических» целей – обеспечения населения всем необходимым и его защита от враждебных сил. Этот порядок мыслей един для Москвы, Лондона, Берлина, Токио, Рима, Парижа, Вашингтона и прочих городов. Ведь и Наполеон искренне желал для европейских народов прогресса и процветания и даже свободу печати мог допустить, но, разумеется, под своим личным скипетром и без малейшей надежды на отделение от этого наполеоновского Общеевропейского Дома, а «варварам» в степях и лесах вокруг Римской империи процветание ее 80000000 граждан и даже неграждан обошлось слишком дорого, хотя формально раскопки показывают рост уровня материальной культуры ее соседей (подобно тому, как эра европейской работорговли в Тропической Африке археологически обозначена увеличением количества находок стеклянных бус и перочинных ножиков). А раз мы не признаем превосходства ни одного народа над другими ни в расовом, ни в религиозном, ни в иных отношениях, приходится признать, что все они в равной степени заслуживают процветания и побед.
Вот только не всем везет. К 1900 году «участники регаты» были в разных стартовых условиях, причем крайне трудно установить какие-либо общие закономерности, типа «последние стали первыми», «вызов отставания стимулировал ответ». В XIX веке и Испания, и Германия были в хвосте технологического развития, однако, дальнейшие их судьбы резко отличны. Япония бросила вызов великим державам, Китай даже не помышлял об этом, хотя потенциально имел больше ресурсов. Великобритания имела едва ли не контрольный пакет акций в этот период, но под конец его лишилась почти всего, США лишь усиливали свою роль. В общем, как и в случае любимой поговорки известного некогда политкомментатора: «Большая война – это большая нефть», единого критерия нет, и для создания правильного представления о геополитических процессах первой половины ХХ века необходимо учитывать минимум полтора десятка критериев. Если около 1900 года мы видим множество «империалистических хищников» разного размера и степени «голодности», которые уже почти разделили весь остальной мир на колонии и сферы влияния, но пока что относительно мирно уживались в Европе. Во главе всех великих держав (не исключая и России) стояли просвещенные либералы, выступавшие за дальнейшее прогрессивное развитие своих стран, к тому же они не верили в возможность сколько-нибудь масштабного военного конфликта на территории цивилизованной Европе. Многочисленным договорам «страховки и перестраховки», которые заключались в последние десятилетия XIX века, придавалось значение скорее дипломатическое, нежели военное. Представлялось, что вероятность попытки нарушения какой-либо державой сложившегося европейского равновесия ничтожно мала. В этой ситуации состав будущих противоборствующих коалиций отнюдь не был предопределен (с т.з. авторов фантастических романов того времени о будущем, лишь франко-германский конфликт представлялся неизбежным, остальные линии напряженности – русско-германская, русско-австрийская, итало-французская и кстати, англо-французская – не представлялись фатально ведущими к вооруженному конфликту, тем более на европейской земле). Таким образом, все альтернативы с иной группировкой держав в первой мировой войне вполне обоснованы: например, позиция Италии вполне могла быть и антиантантовской. То же самое относится к Румынии и Греции, где правили германские династии. Поскольку ни одна страна в 1914-1918 не понесла решительного поражения на поле боя, но все побежденные понесли поражение в результате выхода внутриполитической ситуации из под контроля правительств, вполне вероятно предположить и альтернативное развитие событий: революции 1917 года не только в России, но и во Франции, а возможно и в Италии. Личный фактор во флуктуациях исторического процесса лучше всего проявился в позиции Троцкого на переговорах в Брест-Литовске (его отсутствие там в тот момент могло в корне изменить историю первых лет советской власти). В случае победы Центральных держав вполне естественно сохранение их политических режимов (в Германии – вне всякого сомнения; просто антантовский читатель уже доброе столетие кормится слухами о «реакционности» и прочих грехах германской политической системы начала ХХ века, однако, в реальности германская политическая система не была менее «демократична», чем ей современные системы Италии или Великобритании, а в плане эффективности немецкая бюрократия превосходила английскую, а тем более итальянскую), зато политические режимы их противников (в первую очередь Франции) обречены. Остается дискуссионным вопрос о судьбе русской монархии в случае быстрой победы Германии в 1914 (поскольку в 1918 многие российские монархисты и антимонархисты всерьез верили, что Германия стремится реставрировать монархический строй в России, позже появилась альтернатива: Вильгельм – спаситель Николая II); впрочем, на мой взгляд, это очень маловероятно: ни Гитлер, ни Вильгельм не нуждались в сильной России, пусть даже союзной Германии. Побежденные Франция и Италия надолго становятся ареной классовых битв, не меньшей интенсивности, чем события 1917-1920 в России. Во французском случае вероятен даже распад ее колониальной системы в случае прихода к власти достаточно левого правительства. Победа Германии совершенно перекраивает дальнейшего историю Ближнего Востока: вместо англо-французского раздела мелких арабских эмиратов и джамахирий сохраняется Османская империя в границах 1914 года, а при полной победе Германии ее владения простираются на весь Аравийский полуостров. Младотурки упрочивают свои позиции и консолидируют общество вокруг идеи умеренного и германоориентированного этатизма. В гражданской войне в России они более активно (и как знать? может быть, даже небезуспешно) поддерживают движения тюркских народов. Рядом с этой Великой Турцией существует Египетский султанат – протекторат Германии. Интересна судьба СССР в Мире Победившего Кайзера. Допустим, Италия и Румыния перешли на сторону Германии, во Франции в мае 1917 вспыхнула революция, и она капитулировала, а Великобритания после оккупации германскими войсками всей континентальной Европы и Ближнего Востока вынуждена пойти на довольно позорный мир к концу 1918. Брестский мир в этих условиях неизбежен в те же сроки, но я не вижу ничего, что могло бы заставить Троцкого усомниться в его концепции революционной войны в ожидании перманентного революционного взрыва в Центральной Европе. Значит, к лету 1918 года получаем прогерманские режимы в Финляндии, Прибалтике, Польше, Белоруссии, на Украине и в Грузии. Судьба Баку будет уже зависеть от исхода англо-германского противостояния в регионе в 1918 году, но обе стороны заинтересованы в отторжении Азербайджана от России. Для Германии приемлемым был бы вариант с протурецким пантюркистским режимом в Баку и германскими концессиями в нефтяном секторе. Временный мир с Германией оказался для Ленина длительной перспективой, и пришлось строить социализм на том участке земной поверхности, который остался в его распоряжении: без Донбасса и Баку. Но нет худа без добра: в условиях стабильной западной границы с Германией и ее сателлитами единственным серьезным противником советской власти будет англосубсидируемый Колчак, а с ним справятся в первые месяцы 1919 года. Получается «большая РСФСР», отрезанная от бакинской нефти и украинского продовольствия и угля. Это, естественно стимулирует освоение поволжской нефти и казахской целины еще в 20-х гг. Естественно, эта красная Россия будет обязательным участником любой антигерманской коалиции в преддверье второй мировой войны, а русская эмиграция на 90% окажется за германским лимесом, что предопределит ее политические и прочие симпатии (к тому же борьба с большевизмом, не выезжая из Киева или Минска, - совсем не то, что борьба с ним же из Парижа или Берлина). Лавируя между «двумя лагерями империалистической буржуазии», Советская Россия попытается выжить и расширить свою сферу влияния за счет Германского сектора. Прибалтика, Белоруссия и Украина (в меньшей степени Грузия и Финляндия) остаются задворками Второго Рейха, хотя режим будет куда мягче начала 40-х (см. альтернативно-фэнтезийный рассказ Г.С.Злотина «Волчья доля»:
«Вольф Вукович Люпин, известный во всей Европе настройщик роялей и композитор-любитель, прибыл в город пятичасовым поездом. С годами у него выработалась привычка крепко спать в пути: как и все хищники, по-настоящему он оживлялся только к вечеру. У дальних родственников его покойной жены, происходившей из местной ветви Остен-Сакенов, был старинный "C.Bechstein", который, как явствовало из недавно полученного письма, нуждался в его заботливом вниманье. До мызы было совсем рукой подать, но пускаться в путь на ночь глядя было негоже. Люпин прописался в единственной городской гостинице, оставил в номере саквояж и отправился осматривать провинциальные достопримечательности.
Уже в летах, Вольф Вукович был настоящим, породистым волком: выдержанным, безупречно светским и необыкновенно хорошо воспитанным. Его только начинавшие седеть бакенбарды изящно сочетались со строго-серым деловым сюртуком, дополняя пристальный взгляд серо-стальных глаз из-за стекол золотого пенсне. Он был застенчив и близорук - таким его сделала необходимость, по роду службы, внимательно вслушиваться в нечто, отделенное непроницаемой стеной, недоступное взору. Он охотно слушал Брукнера и Франка, летом езживал на рижский штранд или на Рюген, а зимы проводил в Биаррице или на Минорке. В травоядной части Курляндии он не был с детства.
Городишко располагался на самых задворках герцогства: вдали от Аренсбурга, от хлопотливых пристаней Либавы и Виндавы, и уж тем более - от пышных митавских дворцов, не утративших своего великолепия и после великой войны. Назывался он Хазенпотт, что в переводе с остзейского означало что-то заячье. Волки, должно быть, заглядывали сюда нечасто: так или иначе, Люпин чувствовал себя странным образом неуютно и одиноко» http://zhurnal.lib.ru/z/zlotin_g_s/the_wolfs_lot.shtml.
Фактор феминизма в развитых обществах 1900-1950 гг. также определялся гонкой индустриализации, хотя очевидно, что здесь катализатором послужила первая мировая война, которая потребовала использования огромного числа женщин на тыловых работах и в фронтовых госпиталях. Принципиально новая женская мода – короткие юбки, только намечавшаяся в предвоенные годы, именно с 1916-го завоевала женские гардеробы (впервые в истории Запада женщины стали демонстрировать свои ноги: в 1916 приблизительно до колен, а после 1920 – и до верхней трети бедра; можно только догадываться, какой шок испытали наши прадедушки, увидев выставленным напоказ то, что скрывалось свыше тысячелетия; для сравнения представьте на офисных женщинах вместо деловых блузок совершенно прозрачные вуали при полном отсутствии лифчиков). Не случись первой мировой войны (или случись она до осеннего листопада), эти процессы, конечно же, происходят, но растягиваются на десятилетия. С другой стороны вовсе не стоит возводить некий водораздел между дофеминистической и феминистической эпохами в истории человечества: и в прошлых веках властные и инициативные женщины добивались власти над мужчинами, да и сейчас не так уж трудно найти наивную девочку необезображенную «равноправием».
Достарыңызбен бөлісу: |