Памятники философской


Часть вторая ФИЗИКА НЬЮТОНА



бет17/33
Дата24.07.2016
өлшемі3.42 Mb.
#219676
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   33
Часть вторая ФИЗИКА НЬЮТОНА

Введение


Главной целью предпринимаемого мной исследования является желание составить для себя и, быть может, для некоторых читателей четкие представления относительно тех первичных законов природы, которые были .открыты Ньютоном. Я рассмотрю, как далеко зашли

 

==314



 

ВОЛЬТЕР


 

 

в этом до него, каков был его отправной пункт, на чем он остановился, а в отдельных случаях укажу, что было найдено после него. Начну я со света—единственной хорошо известной области, а закончу исследованием веса и знаменитым всеобщим законом притяжения, или тяготения,—универсальной пружиной природы, открытием которой мы обязаны лишь ему.



Мы попытаемся сделать эти «Основы» доступными тем, кому Ньютон и философия известны только по имени. Знание природы—благо, принадлежащее всем людям. Все стремятся обладать знанием своего блага, но мало кто имеет время и терпение его подсчитать; Ньютон произвел этот подсчет за них. Здесь нужно будет иногда удовлетворяться итогом его подсчетов, Каждый день государственный человек, министр, создает себе точное представление об операциях, которые сам он не мог произвести; другие глаза за него смотрели, другие руки трудились и дали ему возможность с помощью верного подсчета вынести собственное суждение. Любой умный человек оказывается примерно в положении такого министра.

Философия Ньютона до настоящего времени казалась многим понятной в той же степени, как философия древних; но туманность греков шла от того, что они действительно не обладали познаниями, а причина туманности Ньютона—то, что светоч его познаний отстоял чересчур далеко от нашего взора. Он открыл истины; но он их искал и оставил в глубокой пропасти; надо туда спуститься и извлечь их на яркий свет дня.

ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ НЬЮТОНА

==315

Часть третья

Глава XIV

О ТОМ, ЧТО ПРИТЯЖЕНИЕ ДЕЙСТВУЕТ ВО ВСЕХ ПРОЯВЛЕНИЯХ ПРИРОДЫ И ИМЕННО ОНО—ПРИЧИНА ДЛИТЕЛЬНОЙ ЖИЗНИ ТЕЛА. ПРИТЯЖЕНИЕ ВЫЗЫВАЕТ СЦЕПЛЕНИЕ И НЕПРЕРЫВНУЮ СВЯЗЬ ПОЧЕМУ ДВЕ ГРУБЫЕ ЧАСТИ МАТЕРИИ ВОВСЕ НЕ ИСПЫТЫВАЮТ ВЗАИМНОГО ПРИТЯЖЕНИЯ? ПОЧЕМУ БОЛЕЕ МЕЛКИЕ ЧАСТИ ВЗАИМНО ПРИТЯГИВАЮТСЯ? ПРИТЯЖЕНИЕ В ЖИДКОСТЯХ. ОПЫТЫ. ДОКАЗЫВАЮЩИЕ ПРИТЯЖЕНИЕ. ПРИТЯЖЕНИЕ В ХИМИИ, ЗАКЛЮЧЕНИЕ И КРАТКОЕ РЕЗЮМЕ

Вы видите: все феномены природы, опыты и геометрия со всех сторон подтверждают существование притяжения. Вы видите, что принцип этот действует от одного конца нашего планетарного мира до другого, на Сатурне и в мельчайшем атоме этой планеты, на Солнце и в самых малых лучах Солнца.

Разве не видно, что эта активнейшая и всеобщая сила господствует в целой природе? Разве она не единственная причина многих действий? И разве не примешивается она ко всем прочим пружинам, действие которых направляет природа?

Например, вполне правдоподобно, что одна лишь эта сила обеспечивает непрерывную связь и сцепление тел; ибо притяжение действует прямо пропорционально массе; оно воздействует на каждую частицу материи; следовательно, оно заставляет каждую корпускулу тяготеть в том же смысле, в каком Сатурн тяготеет к Юпитеру.

Посмотрим, что происходит с телами, лежащими на поверхности Земли.

1) Допустим, что я кладу друг против друга два шара слоновой кости, АВ и CD, и они притягиваются друг к другу; однако их взаимное тяготение нарушается тяготением, испытываемым ими к Земле.

2) Пусть диаметр каждого шара равен двум линиям, или, иначе говоря, каждый из этих диаметров будет равен 120 секундам; расстояние между двумя этими телами пусть будет равно одной секунде.

ВОЛЬТЕР


 

==316

Точка D удалена от точки С на 120 секунд. Тела в точке соприкосновения взаимно притягиваются с силой, обратно пропорциональной кубам расстояний, и в еще более высокой пропорции. Мы здесь будем говорить только о кубе [расстояний]; тогда точка D притягивает и испытывает притяжение в миллион семьсот двадцать восемь тысяч раз меньше, чем точка С, а точки Л и D, поскольку они находятся друг от друга на расстоянии четырех линий, будут притягиваться друг к другу [с силой] в десять миллионов девятьсот сорок четыре тысячи раз меньшей, чем точки В и С.

Но масса Земли относится к массе каждого из этих шаров, как куб тысячи пятиста малых французских лье, равный трем миллиардам триста двадцати пяти миллионам лье, относится к кубу двух линий, равному возьми линиям. Таким образом, тяготение каждого шара к центру Земли несравненно выше, чем их взаимное тяготение.

3) Однако если два шара крайне малы, тогда их

диаметр следует рассматривать как бесконечно малый; псучти вся их субстанция испытывает соприкосновение в точке контакта. Сила притяжения может стать бесшарной по отношению к другим, противоположным силам; в этом случае два малых тела, сопрягаясь друг с другом, образуют массивное и устойчивое тело.

4) Самые малые тела—те, у которых наибольшее место занимает поверхность, а следовательно, они должны обладать наибольшим количеством точек соприкосновения. Массы твердых тел состоят, таким образам, из самых малых молекул, друг к другу притянутых.

5) Притяжение действует в жидкостях так же, как в твердых телах. Две капли воды, два шарика ртути сцепляются между собой и в самый момент сцепления образуют единый шарик. Воздух не может быть причинoй такого сцепления, ибо тот же самый эффект получается в аппарате, очищенном от воздуха. Никакой эфир и никакая тонкая материя, относительно которой допустимо предполагать, что она оказывает давление не эти капли, не могут быть причиной их объединения: ведь пресловутая тонкая материя способна давить на эти капли лишь в той плоскости, в какой они находятся; ofia препятствовала бы их контакту, разъединяя их своим давлением; она разделяла бы их, распыляла,

ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ НЬЮТОНА 

 

==317



а отнюдь не объединяла оказываемым на них давлением.

Итак, они объединяются между собой благодаря притяжению, причем, равномерно притягиваясь друг к другу, они образуют круглое тело.

6) Поскольку всякое твердое тело и всякая жидкость подчинены притяжению, жесткость осязаемых тел есть не что иное, как сцепленность его частей. Чем большее количество материи содержит металл в малом объеме, тем он жестче, но, чем больше он содержит материи, чем больше каждая часть контактирует непосредственно с соседней частью, тем больше в таких случаях притяжение. Подумайте хорошенько: в наше просвещенное время ни один философ не может добиться удовлетворительного объяснения причины устойчивости тел, их сцепленности, связанности, жесткости. Я этому не удивляюсь: они ничего не находят и никогда не найдут, ибо ничего такого не существует. Какую бы ни воображали себе жидкость и сцепление, всегда будет оставаться неясным, почему части этой жидкости, почему ее связанные между собой звенья тесно примыкают друг к другу. Должна существовать сила, данная материи богом, которая связывала бы между собой таким образом части, и именно. эту силу я называю притяжением,; я уже сказал, что не существует философии, которая больше подчиняла бы человека водительству бога.

7) Если вы поместите рядом друг с другом два тела, сколько возможно отполированные, будь то сталь, олово или хрусталь, вы сумеете отделить их одно от другого с трудом; и если вы проложите между ними какой-то материал, заполняющий неровности их поверхностей, например смолу, вы вообще не сможете их отделить друг от друга. Почему? Да потому что части смолы непосредственно соприкасаются с частями этих полированных поверхностей, которые до того не соприкасались таким тесным образом. Итак, притяжение усиливается пропорционально полноте соприкосновения.

8) Почему трубки, именуемые капиллярными, вбирают в себя в размере своей полной емкости все жидкости, в которые их опускают? Еще раз: не воздух тому причиной, ибо тяжесть воздуха, заставляющая ртуть в барометре подниматься почти на 28 дюймов, не способна сделать то же самое в капиллярной трубке; более

 

==318



того, этот опыт с жидкостями, поднимающимися вверх в такой крайне малой емкости, точно так же выглядит в пневматической машине, как в воздухе. Эфир—тонкая материя — не дал бы более сильного эффекта. Напротив, он давил бы на внутреннюю полость такой трубки и мешал бы воде в ней подниматься.

Таким образом, единственной причиной этого феномена является притяжение поверхности стекла. Доказательство здесь очевидное.

1) Вода всегда тем выше поднимается в этих капиллярных трубках, чем они сами длиннее; наоборот, воздух никогда не дает ртути подниматься выше уровня, определяемого его весом, какой бы длины ни был сам барометр.

2) Изменение в весе воздуха, его упругости заставляет меняться высоту ртути в одном и том же барометре, но никогда высота воды не изменяется в одной и той же капиллярной трубке, ибо притяжение там всегда одинаково.

Коль скоро эта сила управляет всеми телами, она должна всячески проявляться в бесчисленных физических и химических опытах, которые никогда не получали своего объяснения.

Действие кислот на щелочи вполне может оказаться философской химерой, ничуть не меньшей, чем вихри. До сих пор никто не сумел определить, что такое кислота и щелочь; после того как были достаточно хорошо определены свойства одной, первый же опыт показал: те же самые свойства принадлежат и другой; таким образом, все, что известно до настоящего времени,—это существование тел, дающих реакцию брожения в присутствии других тел,— и ничего больше. Но если подумать, что в природе существует реальная сила, вызывающая тяготение одних тел к другим, то можно поверить, что эта сила является причиной всех распадов тел и их самых сильных брожений.

Давайте исследуем здесь наиболее простой распад— растворение соли в воде.

Бросьте в середину бассейна, наполненного водой, кусок соли: вода, находящаяся по краям бассейна, долго останется несоленой; она сможет стать соленой лишь в результате движения. Последнее она может получить лишь под воздействием центростремительных сил; части

ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ НЬЮТОНА

 

==319



воды, наиболее близкие к массе соли, должны тяготеть к этому телу; чем сильнее такое тяготение, тем больше эти силы расчленяют данное тело, причем совершается это прямо пропорционально сумме квадратов скорости этих сил и их массе; части соли, расчленяемые таким необходимым нажимом, приходят в движение; последнее разносит их по всему пространству бассейна; это объяснение не только простое, но оно основано на всех законах природы.

Давайте же в виде заключения изложим суть всего того, о чем говорилось в этом труде: 1) существует активная сила, сообщающая всем телам тяготение [tendence] друг к другу; 2) в отношении небесных шаровидных тел эта сила действует обратно пропорционально квадратам расстояний до центра [их] движения и прямо пропорционально их массам; в отношении центра сила эта именуется притяжением [attraction], а в отношении тел, тяготеющих к данному центру,—тяготением [gravitation]; 3) та же самая сила заставляет эти движущиеся тела опускаться по направлению к нашей Земле в указанных нами прогрессиях; 4) подобная же сила является причиной сцепления, устойчивости сцепления и жесткости, однако пропорция здесь совсем иная, чем та, с которой притягиваются друг к другу небесные сферы; 5) такая же сила действует, как мы это видели, между телами и светом, хотя мы и не знаем, в какой пропорции.

Что касается причины этой силы, столь безнадежно искавшейся и Ньютоном, и всеми его последователями, самым лучшим здесь будет перевести то, что сказал сам Ньютон на последней странице своих «Принципов».

Вот каким образом истолковывает свое учение столь же великий физик, сколь глубокий геометр: «До сих пор я показал силу тяготения с помощью небесных, а также морских явлений; но я нигде не указываю ее причину. Сила эта происходит от потенции, которая проникает до центров Солнца и планет, нисколько не теряя своей активности, и действует не в соответствии с количеством поверхностей частиц материи, как действуют механические причины, но в соответствии с количеством плотной материи; действие ее простирается

 

К оглавлению

==320

 вольтер

на огромные расстояния, и уменьшается она точно в соответствии с квадратом расстояний и т. д.».

Слова эти—очень точное и предельно недвусмысленное указание на то, что притяжение—вовсе не механический принцип.

Несколькими строками ниже он говорит: «Я не создаю гипотез (hypotheses поп jingo*). Ведь все то, что не выводится непосредственно из явлений,—гипотеза; гипотезы же, метафизические ли они или физические, или это предположения, касающиеся скрытых качеств либо механики, не должны иметь места в экспериментальной философии».

Я не утверждаю, будто этот принцип тяготения — единственная движущая пружина физики; возможно, существует немало других секретов, которые мы пока еще не вырвали у природы и которые вместе с тяготением содействуют поддержанию порядка вселенной.

Например, тяготение не объясняет ни вращения планет вокруг их собственных центров, ни именно такую, -а не иную определенность их орбит, ни поразительные свойства упругости, электризации, магнетизма. Быть может, придет время, когда люди накопят достаточное количество опыта для познания некоторых других скрытых пружин. Все указывает нам, что материя имеет гораздо большее число свойств, нежели те, что нам известны. Пока мы находимся всего лишь на берегу огромного океана: сколько еще надо сделать открытий! Но и сколько вещей навсегда останутся за пределами сферы нашего знания!

 (Лат.),— Примеч. переводчика

 

==321



00.htm - glava07

Часть третья НЕСВЕДУЩИЙ ФИЛОСОФ

ВОПРОС ПЕРВЫЙ

Кто ты? Откуда ты? Чем занимаешься? Чем станешь? Этот вопрос следует задавать всем существам во вселенной, но никто нам на него не отвечает. Я спрашиваю у растений, какая сила заставляет их расти и каким образом одна и та же почва производит столь различные плоды. Эти бесчувственные и немые, хоть и одаренные божественной потенцией, существа оставляют меня при моем неведении и пустых догадках.

Я задаю свой вопрос множеству различных животных, коим всем свойственно обладать движением и его сообщать, которые наслаждаются теми же ощущениями, что и я, и имеют определенную меру идей и памяти наряду со всеми страстями. Они еще меньше меня знают, кто они есть, почему существуют и что с ними станется в будущем.

Я подозреваю, я даже имею основание полагать, что планеты, вращающиеся вокруг бесчисленных солнц, наполняющих [мировое] пространство, населены чувствующими и мыслящими существами; но нас разделяет вечный барьер, и ни один из этих обитателей других сфер с нами никогда не общался.

Господин приор в «Театре природы» говорит господину шевалье, что звезды сделаны для Земли, а Земля, так же как и животные,—для человека. Но, поскольку маленький земной шарик вместе с другими планетами вращается вокруг Солнца, поскольку правильные и пропорциональные движения звезд могут вечно существовать независимо от того, существуют ли люди, поскольку на нашей малой планете безгранично больше животных, чем существ, мне подобных, я полагаю, что господин приор обладал несколько повышенным себялюбием, раз он обольщался мыслью, что все было сделано для него; я видел, как человек, если он беззащитен, пожирается

11 Вольтер

 

==322



 вольтер

в течение своей жизни всеми животными, причем все они пожирают его и после смерти. Итак, едва ли я могу постичь, что господин настоятель и господин шевалье— цари природы. Я—раб всего, что меня окружает, и, будучи сжат до точки, окруженный безмерной вселенной, я начинаю с того, что стремлюсь отыскать самого себя,

II. НАША СЛАБОСТЬ

Я — слабое существо; родившись, я не обладаю ни силой, ни знанием, ни инстинктом; я не способен даже потянуться к груди моей матери, как это делают все четвероногие; я приобретаю несколько идей лишь по мере того как с постепенным развитием моих органов я обретаю какую-то небольшую силу. Сила эта возрастает во мне до того момента, когда, утратив способность к росту, она начинает с каждым днем ослабевать. Способность постигать идеи также увеличивается до положенного предела, а затем постепенно и незаметно чахнет.

Что же это за механизм, наращивающий с момента на момент силы моих членов вплоть до предписанного рубежа? Я этого не знаю; и те, кто провел свою жизнь в поисках этой причины, знают здесь не больше меня.

А что это за другая потенция, заставляющая образы входить в мой мозг, сохраняющая их в моей памяти? Поиски тех, кому платили за это знание, были безрезультатными; все мы пребываем в таком же состоянии неведения относительно первых принципов, в каком были в своей колыбели.

III. КАКИМ ОБРАЗОМ Я СПОСОБЕН МЫСЛИТЬ?

Разве научили меня чему-либо книги, написанные две тысячи лет назад? Нас иногда одолевает желание узнать, каким образом мы мыслим, хотя нас редко охватывает желание знать, как мы перевариваем пищу или же ходим. Я вопрошал свой разум, требовал от него ответа, что он собой представляет; вопрос этот всегда приводил его в замешательство.

Я пытался понять с его помощью, не те же ли самые пружины, с помощью которых я перевариваю пищу и хожу, поставляют мне мои идеи, Я никогда не мог

НЕСВЕДУЩИЙ ФИЛОСОФ

==323

постичь, каким образом и почему эти идеи исчезают, когда голод истощает мое тело, и как они появляются вновь после того, как я поем.

Я усматривал столь большую разницу между мыслями и питанием, без которого я вообще не способен думать, что поверил, будто во мне есть одна субстанция, которая мыслит, и другая, занятая пищеварением. Однако, стремясь все время доказать себе, что в нас живут два существа, я грубо почувствовал свое единство: это противоречие мне всегда причиняло страдание.

Я спрашивал у некоторых подобных мне лиц, людей, прилежно обрабатывающих землю, нашу общую мать, не ощущают ли они свою двойственность, сумели ли они с помощью своей философии выяснить, что обладают внутри себя бессмертной субстанцией, которая, однако, образована из небытия, существует без протяженности, воздействует на их нервы, не прикасаясь к ним, хотя она явно была введена в чрево их матери через шесть недель после их зачатия; они посчитали, что я намерен над ними смеяться, и продолжали возделывать свои поля, не удостоив меня ответом.

IV. НЕОБХОДИМО ЛИ МНЕ ЗНАТЬ?

Видя, однако, что большинство людей не имеет ни малейшего представления о заботящих меня трудностях и не ломает себе голову над тем, чему учат в школах,—над всеобщим бытием, материей, разумом и т. д., более того, видя, что часто они смеются над предметом моей любознательности, я заподозрил, что у нас нет никакой необходимости в таком знании. Я подумал: природа даровала каждому существу положенную ему долю; и я поверил, что вещи, нам недоступные, не являются нашим уделом. Но вопреки такому отчаянию меня не покидает жажда познания и моя обманутая любознательность всегда остается неутоленной.

V. АРИСТОТЕЛЬ, ДЕКАРТ И ГАССЕНДИ

Аристотель начинает с изречения, гласящего, что сомнение—источник мудрости; Декарт многословно развил эту мысль, и оба они научили меня не верить

 

==324



 ВОЛЬТЕР

ничему из того, что они говорят. Особенно этот Декарт, приняв сначала вид сомневающегося, говорит затем в весьма утвердительном тоне о вещах, в которых он ничего не смыслит; он, безусловно, уверен в себе тогда, когда грубо ошибается в вопросах физики, он построил совершенно фантастический мир: его вихри и его три элемента столь смехотворны, что я обязан остерегаться всего того, что он говорит о душе, после того как он ввел меня в столь сильное заблуждение относительно тел. Пусть, в добрый час, ему поют хвалу, лишь бы не пели ее его философским вымыслам, ныне и навсегда презираемым всей Европой.

Декарт верит или притворяется, что верит, будто метафизические мысли у нас—врожденные. Я уж тогда скорее бы сказал, что Гомер родился на свет с «Илиадой» в голове. В самом деле, Гомер при рождении обладал мозгом, организованным таким образом, что, получая впоследствии поэтические идеи — иногда прекрасные, иногда нелепые, а иногда и сильно преувеличенные,— он в конце концов сочинил «Илиаду». Рождаясь, мы несем в себе зародыш всего того, что в нас затем развивается; но в действительности у нас не больше врожденных идей, чем у Рафаэля и Микеланджело, которые, рождаясь на свет, не несли в себе идей кисти и красок.

Декарт, пытаясь согласовать между собой разрозненные части своих химер, предположил, что человек всегда мыслит; с таким же успехом я мог бы предположить, что птицы никогда не перестают летать, а собаки — бегать, поскольку последние обладают способностью бегать, первые же—летать.

Если хоть немного обратиться к собственному опыту и опыту всего человечества, можно вполне убедиться в противоположном. Нет такого глупца, который бы твердо считал, будто он мыслил всю свою жизнь—день и ночь без перерыва—с момента, когда он был плодом и вплоть до своей последней болезни. Подкрепляющим доводом тех, кто хотел защитить эту выдумку, было заявление, будто мы мыслим всегда, но не всегда это замечаем. Точно так же можно было бы говорить, что мы пьем и едим, и скачем на коне, сами того не зная. Если вы не замечаете, что у вас есть идеи, как можете вы утверждать, будто они у вас есть? Гассенди, как

 

==325



и должно было быть, поднял на смех эту нелепейшую систему. И знаете ли, чем это кончилось? Гассенди и Декарта приняли за атеистов, потому что они рассуждали.

VI. ЖИВОТНЫЕ

Из предположения, что люди постоянно имеют идеи, восприятия, концепции, естественно вытекало, что животные также их постоянно имеют: ведь, бесспорно, охотничий пес обладает идеей хозяина, которому он послушен, и дичи, которую он приносит хозяину. Ясно, что он обладает памятью и может комбинировать некоторые идеи. Следовательно, если мысль человека является одновременно сущностью его души, значит, мысль собаки тоже является сущностью ее души, и если человека постоянно осаждают идеи, необходимо, чтобы и животные имели их постоянно. Дабы снять это сомнение, изготовитель вихрей и пористой материи2 осмелился заявить, что животные—чистые механизмы, которые ищут пищу без аппетита, постоянно обладают органами чувств, но никогда не испытывают ни малейшего ощущения, издают крики, не чувствуя при этом боли, выражают свое удовольствие без радости и обладают мозгом, не получая при этом ни единой самой простой идеи; таким образом, животные являются извечным и постоянным противоречием природы.

Система эта была столь же смехотворной, как первая; однако, вместо того чтобы показать ее нелепость, ее стали трактовать как безбожную: утверждали, что она противоречит Священному писанию, гласящему, в книге Бытия, что «бог заключил с животными договор и востребовал у них обратно кровь убитых ими и пожранных людей»3; последнее явно предполагает у животных интеллект и знание ими добра и зла.

VII. ОПЫТ

Никогда не надо впутывать Священное писание в наши философские споры: это совершенно разнородные вещи, не имеющие между собой ничего общего. Здесь речь идет лишь о том, что мы можем познать на собственном опыте, а это сводится к весьма небольшому числу •моментов. Для того чтобы отрицать, что все знания в мире даются нам только опытом, надо отказаться

 

==326



от соображений здравого смысла; и разумеется, если мы только с помощью опыта, постепенного нащупывания и долгих размышлений приходим к образованию нескольких слабых и легковесных идей относительно тела, пространства, времени, бесконечности и самого бога, Творцу природы не стоило затруднять себя тем, чтобы вкладывать эти идеи в мозг всех зародышей, дабы впоследствии лишь очень немногие из людей сделали из них употребление.

Все мы по отношению к объектам нашего знания подобны невежественным влюбленным Дафнису и Хлое, чью любовь и тщетные попытки описал нам Лонг. Им понадобилось много времени, чтобы догадаться, каким образом могут они удовлетворить свои желания, ибо им не хватало опыта. То же самое случилось с императором Леопольдом4 и сыном Людовика XIV: они нуждались в обучении. Если бы существовали врожденные идеи, надо думать, природа не отказала бы им в главной и единственной идее, необходимой для сохранности людского рода.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   33




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет