ны; они смеются так жутко и весело, так кощунственно-оча-
ровательно, они кивают так сладострастно-таинственно, так
заманчиво, и никто не в силах устоять против этих мертвых
вакханок».
Роль вил в эпосе и песнях славянских народов, в частно-
сти сербского, очень велика. Они выступают в сказках и пес-
нях как грозные девы, мстящие за кривду, как подруги вои-
нов и витязей, как лукавые существа. В «Поэтических воз-
зрениях славян на природу» читаем: «Собираясь на избран-
ных местах – в лесах и на горах, – они водят коло, играют на
свирелях и дудках, поют, бегают и резвятся; морские вилы
выходят при свете месяца из своих подводных жилищ, затя-
гивают чудные песни, в легких, грациозных плясках носят-
ся по берегу или по зыбкой поверхности вод. Они так при-
страстны к танцам, что предаются им до совершенного изне-
можения». Далее идет рассказ о судьбе неосторожного чело-
века, подглядевшего их пляски. Бесспорный интерес для ро-
мантической трактовки этой темы имеет старинная датская
баллада, разработанная в драме Г. Ибсена «Улаф Лильен-
кранц», быть может даже с учетом его впечатлений от бале-
та «Жизель». У Гейне же она слилась с мотивом славянских
вил, став мощным источником вдохновения Готье. Образ ви-
лы-русалки, мстящей за измену, возникает в «Ундине» Ла-
мот Фуке, в «Русалочке» Андерсена, на славянской почве –
в «Свитезянке» Мицкевича, «Русалке» Пушкина, перекли-
кается в известной мере с «Лорелеей» К. Брентано и Гейне.
Первоисточником предания, рассказанного Гейне, могло
быть стихотворение Терезы фон Артнер, изданное в «Кар-
манном альманахе для отечественной истории» (Вена, 1822)
под названием «Пляска вилис. Народное славянское пове-
рие».
Но вернемся к отчету Готье. «В порыве энтузиазма, – пи-
шет он, – я даже взял хороший лист белой бумаги и напи-
сал вверху превосходным почерком: «Вилисы» – балет. По-
том рассмеялся и бросил листок без продолжения, сказав,
что совершенно невозможно переложить для театра такую
туманную, ночную поэзию, сладострастнозловещую фантас-
магорию; во всех этих эффектах легенды и баллады так мало
общего с нашими привычками». Внесем в его рассказ фак-
тическую поправку: балет и раньше использовал фантасма-
горию туманной и ночной поэзии, начиная с танцев мона-
хинь в «Роберте-Дьяволе» Мейербера (1831) и первого де-
тища французской романтической хореографии «Сильфи-
ды» (1832).
Вдохновленный преданием Гейне, Готье решает написать
балетный сценарий. Как это сделать? «Я, не знающий теат-
ральных перипетий и требований сцены, хотел запросто пе-
реложить в действие I акта восхитительную «Ориенталию»
Виктора Гюго. Зрители увидели бы прекрасное бальное за-
ло какого-то принца: люстры зажжены, цветы поставлены в
вазы, буфеты наполнены, но гостей нет. На мгновение появ-
ляются вилисы, которых привлекла надежда завербовать ка-
|