рею готического собора, озаренный луной силуэт танцовщи-
цы качучи из Севильи; затем гитана, покачивающая бедрами
и носящая на узкой нижней юбке сборки с кабалистически-
ми знаками, венгерка-танцовщица в меховой шапке, щелкая
шпорами своих сапожек, точно зубами от холода; баядерка в
костюме, похожем на Амани (индийскую танцовщицу, неза-
долго до того выступавшую в Париже. –
Ю. С.), в корсете из
ароматного дерева, в шароварах с золотыми позументами, в
поясе и ожерелье из металлических блях, образующих зер-
кало, в длинных развевающихся покрывалах, со странными
украшениями, с колокольчиками вокруг лодыжек и с коль-
цами в ноздрях. В заключение боязливо показывается ма-
ленькая «крыса» Оперы
4
в «дезабилье» танцкласса с носо-
вым платочком на шее, засунув руки в маленькую муфту…
Торжественный
прием заканчивается сценой,
где молодая
покойница выходит из могилы и кажется возвращающейся
к жизни в страстных объятиях возлюбленного, который как
бы чувствует биение ее сердца созвучно со своим…».
Отказ от этих замыслов, видимо, дался Готье нелегко. Он
излагает их в письме к Гейне после премьеры, а описание
красочного слета разнохарактерных вилис оставляет как в
либретто
для публики, так и в отчетах о спектакле. При-
знавшись, что задуманное не отвечает условиям сцены, Го-
тье сообщает: «Вечером в Опере, захваченный Вашими иде-
ями, я встретил за кулисами умного человека, который смог
4
Танцовщица «у воды» – в глухом кордебалете.