Перевод на русский язык А. М

когда он боялся, что родители догадываются о его мыслях. С другой стороны, можно было бы также спросить, почему большая любовь не смогла погасить ненависть, как это обычно бывает при столкновении противоположных импульсов. Можно только предположить, что ненависть связана с неким источником, неким поводом, что и делает ее несокрушимой. Стало быть, с одной стороны, такая взаимосвязь защищает ненависть к отцу от разрушения, с другой стороны, большая любовь препятствует ее сознанию, поэтому ей ничего не остается, как существовать в бессознательном, откуда в отдельные моменты она все-таки может на мгновение протискиваться вперед.

Он признает, что все это звучит вполне убедительно, но, разумеется, он нисколько не убежден¹. Емухочется задатьодин вопрос: как получается, что такая идея может делать паузы, в двенадцатьлет появляется на какой-то момент, затем в двадцать лет снова, а через два года опять, чтобы с тех пор закрепиться. Он все же не может поверить, чтобы враждебность тем временем исчезала, и вместе с тем в этих паузах не было ничего от упреков. Я в ответ: «Когда кто-нибудь задает вопрос таким образом., у него уже готов и ответ. Ему нужно лишь дать договорить». Он продолжает, внешне несколько отклоняясь от темы: он был лучшим другом отцу, а отец — ему; за исключением нескольких областей, в которых отец и сын обычно друг друга избегают (что он имеет в виду?), между ними была большая близость, чем теперь у него со своим лучшим другом. Ту дама, ради которой он пренебрег в мыслях отцом, он хотя и любил, но, собственно говоря, по отношению к ней у него никогда не возбуждались чувственные желания, которыми было наполнено его детство; и вообще в детстве его чувственные побуждения были намного сильнее, чем в пубертатном возрасте. — Я полагаю, что теперь он дал ответ, которого мы ждали, и одновременно обнаружил третью важную особенность бессознательного [ср. с. 52]. Источник, из которого враждебность к отцу черпает свою несокрушимость, очевидно, имеет природу чувственных вожделений, при этом он восприняв мал отца в некотором смысле как помеху. Такой конфликт между чувственностью и детской любовью совершенно типичен. Паузы

¹ Цель подобных дискуссий никогда не заключается в том, чтобы убедить. Они только должны ввести вытесненные комплексы в сознание, завязать спор по их поводу на почве сознательной душевной деятельности и облегчить появление нового материала из бессознательного. Убеждение возникает только после переработки больным заново полученного материала, и покуда оно является шатким, материал нельзя расценивать как исчерпанный.

54

возникали у него потому, что вследствие преждевременного взрыва его чувственности затем произошло их значительное ослабление. Лишь после того как у него снова возникли интенсивные чувства влюбленности, в аналогичных ситуациях у него опять появлялась эта враждебность. Впрочем, я заручаюсь его подтверждением, что не я вывел его на сексуальную и на инфантильную тему, — он самостоятельно пришел к ним обеим. — Дальше он спрашивает, почему в период влюбленности в даму он не вынес решения, что помеха этой любви со стороны отца не должна влиять на его любовь к нему. Я ответил: «Вряд ли можно кого-то убить in absentia'. Чтобы сделать возможным такое решение, оспариваемое желание должно было бы возникнуть тогда у него впервые; но это было давно вытесненное желание, по отношению к которому он не мог вести себя иначе, чем прежде, и которое поэтому избегало уничтожения. Желание (устранить отца как помеху), видимо, возникло в те времена, когда обстоятельства были совершенно иными; скажем, тогда он любил отца не сильнее, чем человека, к которому испытывал чувственное вожделение, или он не был способен принятьчеткое решение, то есть в очень раннем детстве, до шести лет, и оно сохранилось таковым на все времена. — На этой конструкции объяснение временно заканчивается. [Ср. с. 71.]

55

Он хочет теперь рассказать о преступном поступке, в котором себе не признается, но которое совершенно определенно помнит. Он цитирует слова Ницше: «"Я это сделал ", — говорит моя память. "Ты не мог этого сделать ", ~ говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает»^. «Тут, стало быть, моя память не уступила». — «Именно потому, что в наказание себя вы извлекаете удовольствие из своих упреков». — «С моим младшим братом — сейчас я действительно к нему хорошо отношусь, хотя он доставляет мне большое беспокойство, собираясь заключить брак, который я считаю нелепостью; у меня даже уже была идея поехать туда и убить эту персону, чтобы он не мог на ней жениться, — так вот, с братом в детстве я часто дратся. Вместе с тем мы очень любили друг друга и были неразлучны, но мною владела ревность, ибо он был сильнее и красивее, а потомулюбимее». — «Да, вы уже рассказывали о такой сцене ревности с фрейлейн Линой» [с. 40]. — «Итак, после одного такого повода — мне точно не было тогда восьми лет, ибо я еще не учился в школе, в которую стал ходить с восьми — я сделал следующее. У нас были игрушечные ружья определенной конструкции; я зарядил свое шомполом, сказал ему, что, если он будет смотреть в ствол, то что-то увидит, и пока он смотрел, я спустил курок. Его ударило в лоб, и с ним ничего не случилось, но моим желанием было сделать ему очень больно. После этого я был совершенно не в себе, бросился на пол и себя спрашивал." "Как я только мог такое сделать?" — Но я это сделал». Я воспользовался поводом, чтобы настоять на своем. Если он сохранил воспоминание о столь чуждом для себя поступке, то он не может отрицать возможность того, что в еще более раннем возрасте произошло нечто подобное, связанное с его отцом, о чем он сегодня уже не помнит. — Он знает о других импульсах мстительности в отношении той дамы, которую он так почитает и чей характер он описывает с таким восхищением. Наверное, ей нелегко полюбить, она хранит всю себя для того, кому однажды будет принадлежать; его она не любит. Когда он убедился в этом, у него сформировалась сознательная фантазия о том, как он разбогатеет, женится на другой, а потом нанесет ей визит вместе с дамой, чтобы сделать ей больно. Но тут фантазия ему отказала, ибо ему пришлось признаться себе, что к другой женщине, жене, он совершенно равнодушен, его мысли спутались и в конце ему стало ясно, что этадругая женщинадолжнаумереть. Также и в этой фантазии, как в диверсии против брата, он видит проявление малодушия,

56

которое его так ужасает'. — В дальнейшей нашей беседе я выставляю как довод, что он по логике вещей должен объявить себя совершенно не ответственным за все эти черты характера, ибо все эти предосудительные побуждения происходили из детской жизни, соответствуют производным детского характера, продолжающим жить в бессознательном, а он все-таки знает, что нравственная ответственность не может относиться к ребенку. Из суммы задатков ребенка нравственный человек появляется только в процессе развития². Но он выражает сомнение, что все его дурные побуждения имеют это происхождение. Я обещаю ему это доказать в ходе лечения.

Вот и все, что я могу подробно и последовательно сообщить об истории болезни. Это примерно совпадает с изложением продолжающегося более одиннадцати месяцев лечения.

Д. Некоторые навязчивые представления и их перевод

Как известно, навязчивые представления кажутся либо немотивированными, либо бессмысленными, в точности как содержание наших ночных сновидений, и первоочередная задача, которую они ставят, сводится к тому, чтобы выявить их смысл и опору в душевной жизни человека и тем самым сделать их понятными, более того, само собой разумеющимися. Выполняя эту задачу перевода, никогда нельзя дать себя смутить ее кажущейся неразрешимостью; самые несуразные и странные навязчивые идеи можно разгадать при надлежащем углубленном исследовании. Но ее удается решить, если навязчивые идеи ввести во временную взаимосвязь с переживанием

пациента, то есть если исследовать, когда отдельная навязчивая идея появилась впервые и при каких внешних обстоятельствах она обычно повторяется. В случае навязчивых идей, которые, как это часто бывает, не закрепились надолго, соответственно упрощается и задача по их разрешению. Можно без труда убедиться, что после выявления взаимосвязи между навязчивой идеей и переживанием больного становится легкодоступным для нашего понимания все остальное загадочное и достойное изучения в патологическом образовании, его значение, механизм его возникновения, его происхождение из крайне важных психических сил влечения.

Я начну с одного особенно прозрачного примера столь часто встречавшегося у нашего пациента импульса к самоубийству, который в ходе изложения анализируется чуть ли не сам собой. Из-за отсутствия своей дамы, которая уехала ухаживать за своей тяжелобольной бабушкой, пациент на несколько недель погрузился в учебу. И тут в разгар самой усердной учебы ему пришла в голову мысль: «С распоряжением сдать экзамены в первый возможный срок в семестре еще можно смириться. Но как быть, если тебе прикажут перерезать себе горло бритвой?» Он тут же почувствовал, что это распоряжение уже отдано, поспешил к шкафу, чтобы взять бритву, и вдруг его осенило: «Нет, все не так просто, ты должен' поехать туда и убить старуху». Тут он упал на пол от ужаса.

Связь этой навязчивой идеи с жизнью содержится здесь в самом начале рассказа. Его дама отсутствовала, в то время как он напряженно готовился к экзамену, чтобы иметь возможность скорее с нею соединиться. И тут во время учебы его охватила тоска по отсутствующей и мысль о причине ее отсутствия. Затем возникло нечто, что у нормального человека было бы импульсом недовольства по отношению к бабушке: «И надо было старухе заболеть именно сейчас, когда я так ужасно по ней тоскую!» Нечто подобное, но в гораздо более интенсивное, нужно предположить и в отношении нашего пациента — бессознательный приступ ярости, который одновременно с тоской мог бы облачиться в возглас: «О! Мне хочется поехать туда и убить старуху, укравшую у меня мою любимую!» За этим следует распоряжение: «Убей самого себя в наказание за такие злобные и кровожадные желания!», — и весь процесс, сопровождаемый сильнейшим аффектом, в обратной последовательности попадает в сознание больного неврозом навязчивости: сначала требование наказания, в конце — упоминание о наказуемом желании. Не думаю,

Я здесь добавляю: «Сперва».

58

что эта попытка объяснения может показаться натянутой или что она содержит много гипотетических элементов.

Другой, более стойкий импульс, так сказать, к косвенному самоубийству объяснить было не так просто, поскольку его отношение к переживанию могло скрываться за одной из внешних ассоциаций, которые нашему сознанию кажутся предосудительными. Однажды, когда он отдыхал летом за городом, у него вдруг возникла идея, что он слишком толстый [dick] и ему надобно похудеть. Тогда он начал вставать из-за стола еще до подачи десерта, под палящими лучами августовского солнца без шляпы несся по улице, а затем беглым шагом взбирался в горы, пока, наконец, взмокнув от пота, не останавливался в изнеможении. За этой манией похудания однажды также открыто проявилось суицидальное намерение, когда на краю крутого обрыва для него раздалось требование прыгнуть вниз, что означало бы верную смерть. Понять это бессмысленное навязчивое действие нашему пациенту удалось только после того, как его неожиданно осенило, что в то время за городом отдыхала также и воз-любленная дама, но в сопровождении английского кузена, который за ней увивался и к которому он очень ревновал. Кузена звали Ричардом, и, как это повсеместно принято в Англии, его называли Дик. Этого Дика ему хотелось убить, он испытывал к нему гораздо большую ревность и ярость, чем мог себе в этом признаться, и поэтому наложил на себя наказание в виде мучений, доставляемых тем лечением от тучности. Как бы внешне ни отличался этот навязчивый импульс от прежнего прямого повеления к самоубийству, их объединяет одна важная черта — их возникновение как реакция на сильнейшую, не подвластную сознанию ярость по отношению к человеку, который выступает помехой любви¹.

Другие навязчивые представления, опять-таки ориентированные на возлюбленную, все же позволяют распознать другой механизм и другое происхождение от влечения. Во время пребывания его дамы в его загородном доме помимо той мании похудания он продуцировал целый ряд навязчивых действий, которые по меньшей мере отчасти непосредственно относились к ее персоне. Од-

59

нажды, когда он с ней кат&чся на корабле и подул сильный ветер, он заставил ее надеть свой берет, поскольку у него возникло повеление: с ней ничего не должно случиться¹. Это была своего рода навязчивая защита, которая имела и другие проявления. В другой раз, когда они попали в грозу, он испытан принуждение, не находя ему никакого объяснения, в промежутке между молнией и громом считать до сорока или до пятидесяти. В день ее отъезда он споткнулся о лежащий на дороге камень, и он должен был убрать его на обочину, потому что у него возникла идея, что через несколько часов ее карета поедет по той же дороге и, наехав на этот камень, может получить повреждения. Но через несколько минут его осенило, что это — бессмыслица, и теперь он должен был вернуться и положить камень ,на его прежнее место посередине дороги. После ее отъезда им овладело навязчивое понимание, которое сделало его невыносимым для всех окружающих. Ему требовалось точно понимать каждое обращенное к нему слово, как будто в противном случае он упустит огромное богатство. Поэтому он постоянно спрашивал: «Что ты сказал?» А когда это ему повторяли, он полагал, что в первый раз это все же звучало иначе, и оставался неудовлетворенным.

60

Другие навязчивые повеления наводят на след этого другого элемента. Навязчивая зашита не может означать ничего иного, кроме реакции — раскаяния и покаяния — на противоположное, то есть враждебное, побуждение, которое до объяснения между ними было направлено против возлюбленной. Навязчивый счет во время грозы благодаря предоставленному материалу можно истолковать как защитную меру от опасений, которые означали угрозу для жизни. Благодаря анализам навязчивых представлений, упомянутых первыми, мы уже подготовлены к тому, чтобы расценить враждебные побуждения нашего пациента как особенно сильные, сродни бессмысленной ярости, и в таком случае мы обнаруживаем, что этот гнев на даму вносит свой вклад в навязчивые образования также и после примирения. В сомнениях, правильно ли он услышал, представлено продолжающее действовать сомнение, правильно ли он понял даму на этот раз и вправе ли он понимать ее слова как свидетельство ее нежных чувств. Сомнение навязчивого стремления к пониманию — это сомнение в ее любви. У нашего влюбленного бушует борьба между любовью и ненавистью, которые относятся к одному и тому же человеку, и эта борьба наглядно изображается в навязчивом, символически важном действии — устранении камня с дороги, по которой она должна проехать, а затем отмене этого поступка, продиктованного любовью, возвращении камня на место, чтобы тем самым ее карета ударилась о него, а она пострадала. Мы не поймем правильно эту вторую часть навязчивого действия, если будем рассматривать ее лишь как критический отказ от болезненного поступка, за который ей хочется себя выдать. То, что она также осуществляется, сопровождаясь ощущением принуждения, свидетельствует о том, что она сама является частью болезненного поступка, который, однако, обусловливается мотивом, противоположным мотиву первой части.

Ср. Jones (1908).

61

Они представляют особый теоретический интерес, поскольку позволяют выявить новый тип симптомообразования. Вместо того чтобы, как при истерии, искать компромисс, который водном изображении удовлетворяет обеим противоположностям, одним выстрелом убивает двух зайцев¹, здесь удовлетворяются обе противоположности, каждая в отдельности, сначала одна, а затем другая, разумеется, не без попытки установить между ними, враждебными друг другу, своего рода логическую связь, зачастую с нарушением всякой логики².

Однажды он рассказал мне сон, содержавший изображение этого же конфликта в переносе на врача: моя мать умерла, он хочет выра-

62

зить соболезнование, но опасается, что при этом разразится нахальным смехом, как это уже не раз бывало в случаях смерти. Поэтому он предпочитает написать мне открытку с р. с, но при написании эти буквы у него превращаются в p.f.'

Полагая, что она придает большое значение социальному положению жениха, он фантазировал, будто она вышла замуж за государственного служащего. Он сам поступает на эту же службу и добивается гораздо большего, чем тот, который становится его подчиненным. Однажды этот человек совершает неблаговидный поступок. Дама бросается к ногам пациента и умоляет его спасти ее мужа. Он обещает помочь, признается ей, что поступил на службу лишь из любви к ней, потому что предвидел подобное обстоятельство. Теперь, выручив ее мужа, он выполнил свою миссию и отказывается от должности.