Перевод на русский язык А. М

о том, что и набожный человек, как правило, совершает религиозный церемониал, не задаваясь вопросом о его значении, тогда как священники исследовательмогутзнатьсимволический в большинстве случаев смысл ритуала. Однако мотивы, побуждающие к религиозному отправлению, всем верующим либо неизвестны, либо замещаются в их сознании выдвигаемым мотивом.

Анализ навязчивыхдействий уже позволил нам отчасти понять их причины и взаимосвязь определяющих их мотивов. Можно сказать, что человек, страдающий от навязчивостей и запретов, ведет себя так, как будто над ним довлеет сознание вины, о которой он, правда, ничего не знает, то есть бессознательное сознание вины, если так можно выразиться при всей нескладице подобного соседства слов'. Это сознание вины имеет источник в известных душевных процессах раннего детства и постоянно оживает в случае каждого нового искушения. В свою очередьоно порождает всегда готовую заявить о себе тревогу, вызванную ожиданием беды, которая через понятие наказания связана с внутренним восприятием искушения. В начале образования церемониала больной еще сознает, что должен сделать то или иное, чтобы не случилась беда, и, как правило, характер поджидающей его беды пока еще известен его сознанию. Связь же между поводом, при котором возникает эта тревога, порождаемая ожиданием, и угрожающим содержанием от больного уже скрыта. Таким образом, церемонна! возникает как защитное или страховочное поведение, как защитная мера.

Сознанию вины больного неврозом навязчивости соответствует уверение набожных людей, что в глубине души они закоренелые грешники; по всей видимости, религиозные отправления (молитвы, обращения к Богу и т. д.), с которых они начинают любую повседневную деятельность и особенно каждое чрезвычайное дело, имеют значение защитных и оборонительных мер.

К более глубокому пониманию механизма невроза навязчивости можно прийти, если оценитьлежащий в его основе первый факт: он всякий раз представляет собой вытеснение импульса влечения² (компонента сексуального влечения), который содержался в кон-

¹ [Это, по-видимому, самое раннее упоминание в публикациях понятия «бессознательное сознание вины», которое играет очень важную роль в более поздних сочинениях Фрейда, например, в заключительной главе работы «Я и Оно» (1923/; Л Stitdienausgabe, т. 3, с. 316 и далее и с. 316 прим.]

^: (Пожалуй, выражение «импульс влечения» впервые употребляется здесь в опубликованном виде; в дальнейшем оно стало одним из наиболее часто использовавшихся им терминов. |

18

ституции человека, какое-то время мог выражаться в его детской жизни и после этого подвергся подавлению. Особая совестливость, направленная на цели этого влечения, создается при его вытеснении, но это психическое реактивное образование не чувствует себя в безопасности, ибо ему постоянно грозят влечения, подстерегающие в бессознательном. Влияние вытесненного влечения воспринимается как искушение, в процессе самого вытеснения возникает тревога, которая овладевает человеком в виде тревоги, связанной с ожиданием будущего. Процесс вытеснения, ведущий к неврозу навязчивости, следует охарактеризовать как не совсем удавшийся и все больше грозящий окончиться неудачей. Поэтому его можно приравнять к незавершенному конфликту; требуются все новые психические усилия, чтобы не уступить постоянному натиску влечения'. Таким образом, церемониальные и навязчивые действия возникают частично для защиты от искушения, частично — для предотвращения ожидаемого несчастья. Защитные действия, направленные против искушения, вскоре кажутся недостаточными; тогда появляются запреты, которые должны отдалить ситуацию искушения. Как видно, запреты заменяют навязчивые действия, подобно тому, как фобия предназначена для того, чтобы уберечь от истерического припадка. С другой стороны, церемониал представляет собой совокупность условий, при которых становится позволительным другое, пока еще не абсолютно запретное действие, подобно тому как церковный брачный церемониал означает для благочестивого человека позволение получать сексуальное наслаждение, которое иначе греховно. К особенностям невроза навязчивости, как и всех сходных патологий, относится также то, что его проявления (симптомы, среди них и навязчивые действия) выполняют условие компромисса между борющимися между собой душевными силами. То есть они всегда также возвращают часть удовольствия, которое они предназначены предотвращать, служат вытесненному влечению не меньше, чем вытесняющим его инстанциям. Более того, с развитием болезни действия, первоначально скорее обеспечивающие защиту, все больше приближаются к предосудительным действиям, с помощью которых в детстве могло выражаться влечение.

19

по-видимому; лежит подавление, отказ от определенных импульсов влечения; но в отличие от невроза они не являются исключительно сексуальными компонентами, а представляют собой корыстолюбивые, социально вредные влечения, которые, впрочем, чаше всего не лишены и сексуального вклада. Сознание вины как следствие не исчезающего искушения, тревога, порождаемая ожиданием, как страх Божьей кары стали известны нам в области религии раньше, чем в области невроза. Возможно, из-за примешивающихся сексуальных компонентов, возможно, вследствие обших качеств влечений также и в религиозной жизни подавление влечений оказывается недостаточным и незавершенным. Полный возврат к греховной жизни у благочестивых людей встречается даже чаще, чем у невротиков, и он становится причиной новой формы религиозной деятельности, покаяния, эквиваленты которого обнаруживаются в неврозе навязчивости.

дящимся реформам, которые стремятся воссоздать первоначальное соотношение ценностей.

Компромиссный характер навязчивых действий как невротических симптомов наименее отчетливо проявляется в соответствующем религиозном поведении. Но также и это свойство невроза становится очевидным, если вспомнить о том, как часто все действия, которые осуждает религия — проявления влечений, подавляемых религией, — осуществляются как раз во имя и якобы на благо религии.

После выявления этих соответствий и аналогий можно, пожалуй, взять на себя смелость сказать, что невроз навязчивости следует понимать как патологический эквивалент религиозного образования, невроз — как индивидуальную религиозность, а религию — как всеобщий невроз навязчивости. Самое важное соответствие заключается в том, что в их основе лежит отказ от осуществления конституционально данных влечений; самое главное их отличие — в природе этих влечений, которые при неврозе имеют исключительно сексуальное происхождение, а в религии — эгоистическое.

' [Эту мысль Фрейд подробно развивает в своей написанной примерно через год работе, посвященной «культурной» половой морали (1908

21

Характер и анальная эротика

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

1908 Psychiat.-neurol. Wschr., т. 9 (52) [март], 465-467.

1909 S. К. S. N., т. 2, 132-137. (1912, 2-е изд.; 1921, 3-е изд.) 1924 G. S., т. 5, 261-267.

1931 Sexualtheorie und Traumlehre, 62—68. 1941 С. W., т. 7, 203-209.

Основная идея этого сочинения сегодня нам настолько знакома, что мы едва можем представить себе то удивление и возмущение, которые оно вызвшю при своей первой публикации. Без сомнения, толчком к написанию данной работы послужил завершившийся незадолго до этого анализ «Крысина» (1909а', следующая работа в этом томе), хотя специально Фрейд стал заниматься изучением связи между анальной эротикой и неврозом навязчивости только спустя несколько лет в работе «Предрасположение к неврозу навязчивости» (1913/, см. ниже, с. 112 и далее). Другая история болезни, а именно «Волкова» (19186 [1914]), дала материал для расширенной трактовки обсуждаемой здесь темы, которая содержится в работе «О превращении влечений, в частности анальной эротики»( 1917с, см. ниже, с. 125 и далее).

24

Среди лиц, которым пытаются оказать помощь стараниями психоанализа, довольно часто встречается тип, отличающийся сочетанием определенных особенностей характера, и в то же время в детстве этих людей обращает на себя поведение известной телесной функции и органов, участвующих в ее отправлении. Сегодня я уже не могу указать, по каким отдельным причинам у меня создалось впечатление, что между тем характером и этим поведением органов существует органическая взаимосвязь, однако могу заверить, что к возникновению этого впечатления теоретические ожидания

никак не причастны.

Благодаря накопленному опыту моя вера в существование такой взаимосвязи настолько окрепла, что я решаюсь сделать на этот счет сообщение.

Люди, которых я хочу описать, обращают насебя внимание тем, что обнаруживают три следующие особенности, обычно сочетающиеся друг с другом: они очень аккуратны, бережливы и своенравны. Собственно говоря, каждое из этих слов относится к небольшой группе или к целому ряду родственных черт характера. «Аккуратность» означает как телесную чистоплотность, так и добросовестность при исполнении своих обязанностей и надежность; противоположностью ей были бы неряшливость и небрежность. Бережливость может усиливаться до скупости; своенравие переходит в упрямство, к которому легко присоединяется гневливостьи м-стительность. Последние две особенности — бережливость и своенравие — связаны между собой более прочно, чем с первой, с аккуратностью; они также являются более постоянной частью комплекса в целом; тем не менее мне кажется неопровержимым, что все три особенности каким-то образом связаны между собой.

Из истории раннего детства этих людей нетрудно узнать, что им понадобилось сравнительно много времени, чтобы подчинить себе инфантильную incontinentia alvi\ и что на отдельные неудачи

[Неспособность произвольно сдерживать экскременты.|

25

этой функции они жаловались еше и в более поздние детские годы. По всей видимости, они принадлежали к той категории младенцев, которые отказываются опорожнять кишечник, когда их усаживают на горшок, поскольку из дефекации они получают сопряженную с удовольствием побочную выгоду¹; ведь они сообщают, что еще и в несколько более позднем возрасте им доставляло удовольствие удерживать стул, и вспоминают — хотя скорее и проще о своих братьях и сестрах, нежели о себе — всякие непристойности, связанные с обнаруженным калом. Из таких указаний мы делаем вывод об очень ясном эрогенном акценте на анальной зоне в им свойственной сексуальной конституции; но так как по истечении детства у этих лиц уже нельзя найти и следа этих слабостей и особенностей, мы должны допустить, что в ходе развития анальная зона утратила свое эрогенное значение, и затем предположить, что неизменность этой триады особенностей в их характере можно связать с истощением анальной эротики.

- ^Материал этого абзаца главным образом взят из раздела 5 первого и из раздела 1 второго очерка (Studienausgabe, т. 5, с. 76 и далее и с. 84 и далее).] ³ [В изданиях до 1924 года здесь говорится: «четырехлетнего возраста».)

жизни создаются реактивные образования, противодействующие силы, такие, как стыд, отвращение и мораль, которые словно плотины препятствуют последующим проявлениям сексуальных влечений. Поскольку анальная эротика относится к тем компонентам влечения, которые в ходе развития и сточки зрения нашего нынешнего культурного воспитания становятся непригодными для сексуальных целей, напрашивается мысль, что в особенностях характера, столь часто проявляющихся у бывших анальных эротоманов, —аккуратность, бережливость и своенравие — надо усматривать самые непосредственные и постоянные последствия сублимации анальной эротики¹.

Разумеется, мне и самому непонятна внутренняя необходимость этой взаимосвязи, однако я могу привести кое-какие доводы, которые могут быть расценены как помощь в ее понимании. Чистоплотность, аккуратность, надежность производят впечатление реактивных образований, направленных против интереса к нечистому, постороннему, мешающему, не принадлежащему телу. («Dirt is matter in the wrong placed). Связать своенравие с интересом к дефекации представляется нелегкой задачей, однако можно напомнить о том, что уже младенец может вести себя своенравно при дефекации (см. выше |с. 26J) и что болезненные раздражения кожи ягодиц, связанной с эрогенной анальной зоной, повсеместно служат в воспитании тому, чтобы преодолеть упрямство ребенка, сделать его послушным. Для выражения упрямства и строптивой издевки у нас по-прежнему, как и в давние времена, используется выражение, имеющее своим содержанием поцелуй зоны заднего прохода, то есть, собственно говоря, обозначает проявление нежности, затронутое вытеснением. Обнажение ягодиц представляет собой смягчение этого выражения в виде жеста; в «Гётце фон Берлихингене» Гёте в самом подходящем месте мы находим то и другое, фразу и жест, как выражение упрямства².

Самыми обильными представляются отношения, существующие между столь несовместимыми на первый взгляд комплексами интереса к деньгам и дефекации. Каждому врачу, который применял психоанализ, хорошо известно, что этим способом можно устранить самые упорные и застарелые, так называемые хронические задержки стула у нервнобольных. Удивление по этому поводу умеряется воспоминанием, что эта функция точно так же подвластна и гипнотическому внушению. Но в психоанализе это воздействие достигается только тогда, когда затрагивают денежный комплекс данныхлюдей и их побуждают довести его до сознания со всеми его отношениями. Можно было бы подумать, что при этом невроз лишь следует намеку словоупотребления, где человека, слишком тревожащегося за свои деньги, называют «грязным» или «скаредньш» [filzig] (в английском языке;: filthy = грязный). Однако такая оценка была бы слишком поверхностной. В самом деле, повсюду, где господствовал или сохранился архаический способ мышления, в древних куль-

¹ [Грязь— это материя в неподходящем месте (англ.). — Примечание переводчика.]

¹ |Сцена разыгрывается в 3-м акте, когда трубач предлагает Гётцу капитулировать. В последующих сценических редакциях произведения слова и жест смягчены.]

28

турах, в мифе, сказке, суеверии, в бессознательном мышлении, в сновидении и в неврозе, деньги теснейшим образом связываются с нечистотами. Известно, что золото, которое дьявол дарит своим любовницам, после его ухода превращается в нечистоты, а дьявол, разумеется, — это не что иное, как персонификация вытесненной бессознательной жизни влечений¹. Далее известно суеверие, в котором поиски кладов связываются с дефекацией, и каждому знакома фигура «человека, испражняющегося дукатами». Более того, уже в древневавилонском учении золото — это испражнения преисподней, Mammon = Ни таптап¹. Таким образом, если невроз следует словоупотреблению, то здесь, как и везде, он берет слова в их первоначальном, полном значением смысле, а там, где он, видимо, наглядно изображает слово, он, как правило, лишь восстанавливает древнее значение слова³.

В мышлении невроза на помощь такому приравниванию приходит, пожалуй, еще одно обстоятельство. Первоначальный эротический интерес к дефекации, как мы знаем, обречен на исчезновение в более зрелые годы; в эти годы появляется новый интерес к деньгам, которого в детстве пока еще не было; в результате появляется возможность того, что прежнее стремление, которому уготовано потерять свою цель, переносится на цель, вновь возникающую.

Если в основе утверждаемых здесь отношений между анальной эротикой и той триадой особенностей характера лежит нечто фактическое, то едва ли можно ожидать особой выраженности «анального характера» улиц, которые сохранили эрогенное свойство анальной зоны в зрелом возрасте, как, например, некоторые

¹ Ср. истерическую одержимость и демонические эпидемии. [Фрейд довольно подробно обсуждает эти явления в работе «Невроз дьявола в семнадцатом веке» (1923
² Jeremias, «Das alte Testament im Lichte des alten Orients» [!904a|, 2-е изд., 1906, с. 216, и »Babylonisches im Neuen Testament», 1906, с 96. «Мамон (Маммон), на вавилонском man-man, прозвище Нергала, бога преисподней. Согласно восточному мифу, перешедшему в легенды и сказки других народов, золото— это испражнения преисподней: см. "Монотеистические течения в вавилонской религии" [19046], с. 16, прим. I».

' [О существовании подобных ассоциаций в сновидениях см. добавленный в 1909 году пассаж в «Толковании сновидений» (1900а, Studienausgabe, т. 2, с 396-397).]