Первая до и после я хочу умереть в столетнем возрасте, с американским флагом на спине и звездой Техаса

удивление, выиграл один из этапов "Тур де Франс" - опять же за счет очень позднего

рывка. В конце 183-километрового этапа от Шалона-на-Марне до Вердена я едва не

сокрушил ограничительные барьеры, когда резко рванул из пелотона за 50 метров до40

финиша. Победа в этапе "Тура" сама по себе является значительным достижением, а уж в

21-летнем возрасте подобного успеха до меня не добивался никто.

Но чтобы вы поняли, насколько опытным велосипедистом надо быть, чтобы состязаться в

"Туре", скажу, что через пару дней мне пришлось сойти с гонки, поскольку продолжать ее

у меня не было сил. Я сошел после 12-го этапа, занимая 97-е место, измученный гонкой и

холодом. Альпы доконали меня; они были "слишком длинными и слишком холодными",

как сказал я потом репортерам. Я финишировал с таким отставанием, что машина

команды, не дождавшись меня, уже уехала в отель. Мне пришлось возвращаться в номер

пешком, ведя велосипед рядом. "Как будто этапа мне было недостаточно, пришлось еще

подниматься в гору до гостиницы",- заявил я журналистам. Я был еще физически не

вполне зрелый, чтобы успешно состязаться на тяжелейших горных этапах.

Временами мне еще приходилось бороться со своей несдержанностью. Какое-то время я

ехал "благоразумно", а потом срывался, не в силах сдержать себя. У меня просто в голове

не укладывалось, как такое может быть, что для того, чтобы победить в гонке, сначала

нужно ехать помедленнее. Мне потребовалось некоторое время, чтобы примириться с

идеей о том, что быть терпеливым - это не значит быть слабым и что мыслить

стратегически в гонке не значит выкладываться не на все сто.

За неделю до отправления на чемпионат мира я совершил ту же типичную для себя

ошибку на чемпионате Цюриха и вымотал себя прежде, чем наступил критический

момент гонки. Опять я не попал даже в двадцатку лучших. Оч тогда имел все основания

излить на меня все свое раздражение; но вместо этого задержался на два дня в Цюрихе и,

сев на велосипед, поехал на тренировку вместе со мной. Он был уверен, что я мог бы

выиграть чемпионат мира в Осло - но только если буду благоразумен.

- Единственное, что тебе нужно,- сказал он мне в ходе нашей совместной тренировки,-

ждать. Просто ждать. Двух-трех последних кругов тебе для отрыва хватит. Дернись

раньше - и ты потеряешь все шансы на победу. Но на этих последних кругах можешь

атаковать в любое время, когда захочешь.

На чемпионате мира ординарных велосипедистов нет. Мне противостояли великие

гонщики, находившиеся в пике своей формы, и главным фаворитом считался Мигель

Индурайн, который незадолго перед этим одержал свою третью победу в "Тур де Франс".

Если я собрался победить, то должен был нарушить исторические традиции. Никто в 21

год мировым чемпионом в велоспорте еще не становился.

За несколько дней перед гонкой я снова позвонил матери и попросил ее приехать и

побыть со мной. Она всегда была для меня источником уверенности в себе. Кроме того, я

хотел, чтобы она увидела меня в такой престижной компании. Она взяла отпуск и,

прилетев, поселилась со мной в одном номере.

Она заботилась обо мне как в прежние годы. Стирала мои вещи, кормила меня, отвечала

на телефонные звонки и обеспечивала необходимый покой. Мне не приходилось говорить

с ней о сложностях спортивной борьбы и о своих переживаниях - она все понимала без

слов. Чем ближе становился день старта, тем немногословнее я становился. Я замыкался в

себе, мысленно планируя гонку. Мама читала при свете настольной лампы, а я смотрел в

потолок или дремал. 41

Наконец день гонки наступил - и, когда я проснулся, шел дождь. Открыв глаза, я увидел

капли на оконном стекле. Проклятый, ненавистный дождь, который так измучил и

опозорил меня в Сан-Себастьяне.

Лило весь день. Но был человек, который страдал от дождя больше, чем я,- мама. Она под

дождем просидела на трибуне семь часов, ни разу не поднявшись. Напротив трибуны был

установлен огромный экран, на котором болельщики могли следить за перипетиями

борьбы, происходившей на петле протяженностью в 184 километра.

В дождь европейские дороги покрываются скользкой грязе-бензиновой жижей. Гонщиков

из-за этой слякоти бросало направо и налево. Я тоже упал - дважды. Но каждый раз

быстро поднимался, садился в седло и вновь включался в гонку, не теряя присутствия

духа.

На протяжении всей гонки я выжидал, выжидал, выжидал. Я сдерживал себя, как просил

был Индурайн, великий испанец. Наконец на предпоследнем подъеме я пошел в отрыв.

Когда я достиг перевала, вся остальная группа висела у меня на хвосте. Я скатился вниз и

с лету стал подниматься на крутой склон, называемый Экеберг. Остальные следовали по

пятам. Тогда я сказал себе: "Сейчас или никогда" - и, встав на педали, начал новую атаку.

На этот раз между мной и остальными образовалась брешь.

По другой стороне Экеберга тянулся длинный и опасный спуск. Протяженность его

составляла четыре километра, и на мокрой дороге случиться могло все что угодно. Но все

повороты я прошел четко, ни разу не поскользнувшись, и уже в самом низу оглянулся,

чтобы посмотреть, кто следует за мной.

Не было никого. Я запаниковал. "Ты опять наступил на те же грабли,- в отчаянии

упрекнул я себя, - опять рванул раньше времени". Наверно, я сбился со счету. Наверное,

впереди еще один круг, потому что такой отрыв был слишком хорош, чтобы быть

правдой. Я опустил глаза на компьютер. Нет, ничего я не перепутал: это действительно

был последний круг.

Я выигрывал. На последних 700 метрах я уже начал торжествовать победу, вытянув в

стороны руки и сжимая-разжимая кулаки, раздавая воздушные поцелуи кланяясь

зрителям. Пересекая финишную черту, чуть ли не канкан на велосипеде отплясывал.

Наконец я затормозил, спешился и первым делом принялся искать в толпе людей свою

мать. Найдя, обнял ее, и так мы стояли, обнявшись, под дождем. Я повторял: "У нас

получилось. У нас получилось". И мы оба плакали.

В какой-то момент всеобщей сумятицы, поздравлений, церемонии награждения мне

сообщили, что меня хочет видеть норвежский король Харальд. Я кивнул и сказал:

- Пойдем, мама, познакомимся с королем.

Она сказала:

- Ладно, пойдем.

Пройдя несколько кордонов службы безопасности, мы подошли к двери, за которой меня

для приватной аудиенции ждал король. Сопровождающий остановил нас. 42

- Она должна остаться здесь,- сказал он.

Король примет лишь вас одного.

- Я не оставляю свою мать за дверью,- ответил я.

Я взял маму за руку и повернулся, чтобы пойти прочь.

- Ну их, пойдем,- сказал я ей. Я не собирался идти куда бы то ни было без нее.

Сопровождающий смягчился:

- Хорошо, следуйте за мной.

Так мы познакомились с королем, который оказался очень милым человеком. Аудиенция

была короткой и очень вежливой, и вскоре мы вернулись к своей команде, чтобы

продолжить торжество.

Это событие казалось концом, финишем сложного этапа моей жизни - и жизни моей

матери. Мы вышли из него победителями. Никто больше не скажет, что нам в жизни

ничего не светит. Не нужно больше беспокоиться об оплате счетов и побираться на

покупку снаряжения или билетов. Возможно, это было концом долгого и тяжелого

подъема, называвшегося детством.

Хоть я был чемпионом мира, мне еще многому надо было учиться, и следующие три года

стали для меня временем испытаний и оттачивания моих талантов и навыков. У меня

были и другие выдающиеся успехи, но теперь моя спортивная жизнь в большей мере

стала процессом постепенного повышения мастерства и отыскания той тончайшей грани,

которая могла бы отделить меня от других элитных гонщиков.

Существует наука побеждать. Зрители редко видят техническую сторону велоспорта, где

за ослепительной радугой пелотона скрывается самая обыкновенная рутина, ведь на

самом деле шоссейная гонка - это тщательно выверенный процесс, и выигрывается она,

как правило, за счет тех маленьких подвижек в скоростных качествах, которые

нарабатываются в лаборатории, аэродинамической трубе или на велодроме задолго до

начала самой гонки. Велосипедисты - рабы компьютеров; мы живем в мире цифр,

отражающих скорость, эффективность, силу и мощность. Я регулярно кручу педали на

велотренажере и все мое тело облеплено электродами, я ищу различные позиции в седле,

которые позволили бы мне выиграть какие-то секунды, а также стараюсь найти

наилучшие аэродинамические формы самого велосипеда и снаряжения.

Через несколько недель после победы на мировом чемпионате Крис Кармайкл направил

меня в исследовательскую лабораторию при Олимпийском тренировочном центре в

Колорадо-Спрингс. Несмотря на великолепно прошедший сезон, у меня было еще очень

много слабых мест, поэтому несколько дней я провел в лаборатории, облепленный

электродами, а врачи брали анализы крови. Идея заключалась в том, чтобы определить

мои "пороги" и "критические точки", а после этого попытаться выяснить, как я мог бы

увеличить эффективность своей работы на велосипеде. У меня проверяли пульс, VО2max и

за один только день кололи палец 15 раз, чтобы взять анализ крови.

Мы хотели определить, какова моя максимальная работоспособность и сколько я могу на

этом пределе держаться. Мы постарались найти мой оптимальный кадеданс, определить, 43

при какой скорости вращения педалей отдача получается наибольшей и нет ли пробелов в

моей технике педалирования, каких-то лишних движений, где я растрачиваю силы

вхолостую. Мой стиль педалирования напоминал симметричные движения сваебойной

машины - вертикально вверх-вниз, поэтому я затрачивал слишком много усилий, не

получая нужной скорости. Мы поехали на велодром, чтобы изучить мою посадку в седле

и разобраться, в чем причина того, что энергия уходит зря. Идея велогонок заключается в

том, чтобы генерировать как можно большую скорость, затрачивая как можно меньше

сил. Мы решили, что мне нужна более низкая посадка, и это сразу отразилось на

скоростных показателях.

Примерно в то же самое время я познакомился с легендарным бельгийским гонщиком

Эдди Мерксом, пятикратным победителем "Тур де Франс", славившимся своими

яростными атаками. Я слышал о нем много историй, знал, каким мужественным и

стойким гонщиком он был, и решил, что сам хочу стать именно таким. Я хотел не просто

побеждать. Я хотел побеждать определенным образом. Мы стали друзьями. Эдди сказал,

что у меня есть все шансы когда-нибудь выиграть "Тур де Франс", но для этого мне нужно

сбросить вес. У меня было телосложение футбольного защитника: толстая шея и могучие

грудные мышцы - последствия моих занятий плаванием и триатлоном. Эдди объяснил, что

тащить этот вес по горам в течение трех недель очень тяжело. До сих пор я побеждал во

многом лишь за счет своей силы, но, чтобы победить в "Тур де Франс", я должен найти

способ сбросить вес, не потеряв при этом силу. Поэтому я перестал есть мучные продукты

и отказался от прелестей мексиканской кухни; я понял, что мне нужно найти в себе силу

иного рода - внутреннюю силу, называемую самодисциплиной.

До 1995 года мне так и не довелось проехать "Тур де Франс" целиком - только какие-то

отрезки. Мои тренеры считали, что я еще не был готов к такому испытанию. И они были

правы: у меня еще не было ни физической, ни психологической силы, чтобы выдержать

все тяготы этой гонки. Молодой гонщик должен готовиться к такому испытанию

постепенно, с годами накапливая силы и опыт, чтобы не просто закончить эту гонку, но

закончить ее живым и здоровым. Мои результаты устойчиво улучшались: в 1994 году я

занял второе место в гонке "Льеж-Бастонь-Льеж", пришел вторым в Сан-Себастьяне и

вторым в "Тур Дюпон". В первой половине 1995-го гонки классика "Сан-Себастьяна" и

"Тур Дюпон" я уже выиграл. И тогда Оч решил, что мне пора выходить на новый уровень

- нужно финишировать в "Тур де Франс", а не только стартовать. Настала пора узнать, что

значит выиграть в самой главной гонке велосипедного спорта и что для этого нужно.

У меня была репутация гонщика-однодневщика: покажите мне линию старта, и я выиграю

гонку на адреналине и злости, вырубая соперников один за другим. Я мог выдерживать

болевой порог дольше, чем кто-либо еще, и для победы готов был идти по головам.

Но "Тур" - совсем другое дело. Если применять ту же тактику в нем, выдохнешься уже

через пару дней. Здесь необходимо заглядывать далеко вперед, думать на перспективу.

Чтобы выиграть "Тур", гонщик должен уметь применять нужные ресурсы в нужное время,

терпеливо и экономно использовать свои силы, не растрачивая их почем зря. В "Туре"

нужно продолжать ехать даже тогда, когда вдохновение иссякает, уровень адреналина

падает и перестает толкать тебя вперед.

Если и есть качество, принципиально отличающее мужчину от мальчишки, так это,

наверное, терпение. В 1995 году я наконец познал всю требовательность "Тура" и все его

необыкновенные тяготы и опасности. Я закончил эту гонку, и закончил неплохо, выиграв

один из завершающих этапов. Но знание и опыт дались слишком дорогой ценой, и я

предпочел бы эту цену не платить. 44

На одном из последних этапов гонки на крутом спуске погиб мой товарищ по команде

"Motorola", олимпийский чемпион 1992 года Фабио Касар-телли. С горы пелотон

спускается плотной группой, и если один из гонщиков падает, это может привести к

ужасающей цепной реакции. Вместе с Фабио в завал попали 20 гонщиков. Но Фабио

ударился затылком о бордюр, сломав шею и пробив череп.

Я ехал слишком быстро и мало что видел. Упала группа гонщиков - но такие вещи в

"Туре" случаются часто. О том, что случилось на самом деле, я узнал лишь несколько

позже по рации: погиб Фабио. Когда тебе говорят такое, поначалу далее не веришь своим

ушам.

надеждой итальянского велоспорта; он совсем недавно женился и стал отцом. Его ребенку

был лишь месяц от роду.

Мы должны были ехать дальше и закончить этап, как бы плохо нам ни было. С Фабио я

познакомился еще в 1991 году, когда делал только первые шаги в международных гонках.

Он жил в окрестностях Комо, где и я снял себе квартиру, мы состязались с ним на

Олимпийских играх 1992 года в Барселоне, где он завоевал золотую медаль. Он был очень

жизнерадостным человеком, немного легкомысленным шутником. Некоторые из лучших

итальянских гонщиков - серьезные и даже суровые мачо, но Фабио был не таким. Он был

сама легкость и свежесть.

Тем вечером в команде "Motorola" было проведено собрание, где решался вопрос,

продолжать нам участие в гонке или нет. Мнения разделились. Половина членов нашей

команды хотела сойти с дистанции и, поехав домой, оплакивать с родными и друзьями

участь своего товарища, другие желали продолжать борьбу в честь Фабио. Лично я хотел

остановиться; я думал, что мне уже не хватит мужества продолжать эту жестокую гонку.

Я впервые столкнулся со смертью и искренним горем, поэтому не знал, как справлюсь с

этим. Однако вскоре на наше собрание пришла жена Фабио и сказала, что хотела бы,

чтобы мы продолжали гонку, потому что ей казалось, что этого захотел бы и сам Фабио.

Тогда мы сели кружком на траву позади отеля, помолились и решили остаться на трассе.

На следующий день пелотон ехал неторопливо и торжественно и в память о Фабио

церемониально отдал победу на этапе нашей команде. Это был еще один бесконечный

день: восемь часов в седле, и у всех печальные лица. Гонки как таковой не было. Это была

фактически похоронная процессия. Наша команда пересекла финишную черту первой, а

вслед за нами ее пересек автомобиль технической поддержки с перевязанным черной

лентой велосипедом Фабио на крыше.

Через день гонка возобновилась уже всерьез, и мы достигли Бордо. Следующий этап

заканчивался в Лиможе, и накануне старта Оч обошел нас всех и сказал, что Фабио в

"Туре" преследовал две цели: он хотел дойти до финиша и особенно хотел попытаться

выиграть этап в Лиможе. Как только Оч замолчал, я подумал, что если Фабио хотел

выиграть этот этап сам, я должен выиграть вместо него и обязательно пройти "Тур" до

конца - как того хотел Фабио.

К середине этапа я оказался в лидирующей группе из 25 гонщиков. Индурайн в желтой

майке лидера общего зачета отсиживался сзади. И я сделал то, что было для меня вполне

естественно,- атаковал. 45

Проблема была в том, что я, как обычно, пошел в отрыв слишком рано. Оставалось ехать

еще 40 километров, и дорога шла под уклон. Но с горы я скатился так быстро, что одним

махом оторвался секунд на тридцать. Остальные гонщики были совершенно ошеломлены.

Полагаю, они недоумевав ли: "О чем он думает?"

И о чем же я думал? Я огляделся на гонщиков, ехавших рядом со мной,- никто особенных

амбиций не проявлял. Было жарко, и ускорять темп никому не хотелось. Все

рассчитывали подойти к финишу поближе и уже тогда начинать тактические игры. Я

оглянулся еще раз: кто-то пьет воду. Оглянулся снова: кто-то поправляет шлем. И я

рванул.

Когда в группе 15 человек из 15 разных команд, никакой организованности нет. Все

кивают друг на друга: "Догоняй!" - "Сам догоняй!" Так я оторвался. Я летел быстрее, чем

когда-либо. Это был тактический удар в лицо. Он никак не был связан с моей силой или

способностями; все зависело от первоначального шока и величины отрыва. Это был

неблагоразумный поступок, но он сработал.

К финишу мой отрыв составил 55 секунд. Группа технической поддержки нашей команды

подъезжала ко мне на машине и доводила последнюю информацию. Сначала Хенни

Куйпер, наш менеджер, сообщил: "Отрыв - 30 секунд". Через несколько минут он

подъехал снова и доложил: "45 секунд".

Когда он подъехал еще раз, я сказал:

- Хенни, больше не надо подъезжать. Они меня уже не догонят.

- Хорошо, хорошо,- сказал он и приотстал.

Меня не догнали.

Выиграв почти минуту, я в момент финиша боли и усталости не чувствовал. Наоборот, я

испытывал душевный подъем. Я знал, что в тот день у меня была высокая цель. Хоть я и

пошел в отрыв слишком рано, никакой усталости не было. Мне нравилось думать, что

Фабио радовался этой победе вместе с нами - просто из другого мира. Я ни минуты не

сомневался, что во время гонки на моем велосипеде сидели и крутили педали два

человека. Со мной незримо был Фабио.

Чувства, переполнявшие меня на финише, были такими, каких я еще никогда не

испытывал. Мне казалось, что я одержал победу за Фабио, за его семью, за его ребенка и

за всю погруженную в траур Италию. Пересекая финишную черту, я возвел глаза к небу, к

Фабио.

мрамора было доверено выполнить одному скульптуру из Комо. На церемонию открытия

мемориала слетелись из разных стран все члены нашей команды. Солнечные часы на

памятнике запечатлели три даты: день рождения Фабио, день, когда он выиграл

Олимпийские игры, и день его смерти.

Я узнал, что значит участвовать в "Тур де Франс". Это не просто самая длинная велогонка,

но и самая воодушевляющая, самая волнующая и самая трагическая. Это не просто

велогонка. Это Жизнь. Она подвергает гонщика всем мыслимым и немыслимым

испытаниям: холод, жара, горы, равнины, ямы, пробитые шины, ветер, невыразимое46

невезение, несказанная красота, задор, скука и - глубочайшее познание самого себя. Так

же и в жизни мы сталкиваемся с различными стихиями и преградами, переживаем

неудачи, несемся сломя голову в дождь - просто чтобы оставаться в строю и иметь хоть

малую толику надежды на успех. "Тур" - это не просто гонка. Это испытание на

прочность. Она испытывает тебя физически, психологически и морально.

Теперь я это понимаю. В этой гонке нет коротких путей, ее нельзя выиграть "на халяву".

Нужно годами укреплять свое тело и характер, нужно записать в свой актив сотни побед в

других гонках и откатать тысячи километров. Я не мог выиграть "Тур де Франс", пока мои

ноги, легкие, мозг и сердце не обрели достаточной силы. Пока я не стал мужчиной. Фабио

был мужчиной. А я еще только пытался стать им. 47

Глава четвертая

ВСЕ ХУЖЕ И ХУЖЕ

Мне казалось, я знаю, что такое страх, пока не услышал слова: "У вас рак". Когда

приходит настоящий страх, его не спутаешь ни с чем: это ощущается так, словно вся

кровь в организме начинает течь не в ту сторону. Все мои прежние страхи - боязнь не

понравиться кому-то, боязнь насмешек, боязнь потерять деньги - вдруг показались

мелкими и незначительными. Теперь все в жизни виделось по-другому. Повседневные

неприятности - лопнувшая шина, потеря работы, транспортная пробка - были

пересмотрены мною с точки зрения приоритетов: что необходимо, а что желательно, что

является реальной проблемой, а что мелкой царапиной. Болтанка в самолете - это всего

лишь болтанка в самолете; это не рак.

Люди есть люди: у каждого свои слабости и недостатки, и ничто человеческое им не

чуждо. Но спортсмены не склонны мыслить подобным образом. Они слишком заняты

созданием ауры собственной непобедимости, чтобы признавать свои страхи, слабости,

обиды, свою уязвимость, подверженность ошибкам и быть особенно добрыми,

участливыми, благодушными, терпимыми и склонными к прощению по отношению к себе

самим и окружающим их людям. Но, сидя в одиночестве в пустом доме в тот первый

вечер после диагноза, я боялся чисто по-человечески.

Я не находил в себе силы сообщить матери о своей болезни. Вскоре после моего

возвращения домой из офиса доктора Ривса ко мне заехал Рик Паркер, считавший, что

Мне не следует оставаться одному. Я сказал ему, что не могу заставить себя позвонить

матери и сообщить ей о болезни. Рик предложил сделать это за меня, и я согласился.

Не было какого-то мягкого способа донести до нее эту новость. Когда раздался звонок,

она только-только вернулась с работы и сидела в саду, читая газету.

- Линда, Лэнсу нужно поговорить с вами по этому поводу самому, но для начала я хочу

ввести вас в курс дела. У него выявили рак яичка, и на завтра на 7 утра назначена

операция.

- Нет,- сказала мама.- Как такое может быть?

- Мне очень жаль, но я думаю, вам стоит приехать сюда.

Мать заплакала, и Рик попытался утешить ее, но продолжал настаивать на том, чтобы она

приехала в Остин как можно скорее. Взяв себя в руки, мама сказала:

- Хорошо. Скоро буду.

Она повесила трубку, даже не поговорив со мной, быстро побросала что попало в свою

дорожную сумку и помчалась в аэропорт.

Когда Рик повесил трубку после разговора с мо ей матерью, я снова раскис. Рик терпеливо

уговаривал меня. 48

- Это нормально, что ты плачешь, Лэнс,- говорил он.- Это даже хорошо. Лэнс, твоя

болезнь излечима. Но нужно действовать быстро. И поскорее удалить эту заразу.