Первая Глава первая
жүктеу/скачать 0.54 Mb.
|
| Поднялась с места стройная девушка в старинном башкирском наряде. Абдельахата бросило в жар.
— Гульбану?! — непроизвольно воскликнул он. — Я — Мадина... дочь Гульбану... Абдельахат хотел было извиниться, сказать, что знал ее маму в таком же возрасте, но передумал: неизвестно, как воспримет это девушка. Может ведь совсем смутиться, и вместо прослушивания черт знает что получится. Ограничился вопросом: — Что ты решила спеть, Мадина? — «Бурёнушку». Оказалось, что у нее есть напарник — со скамейки встал паренек с кураем в руке. И сначала плавно полилась мелодия курая, затем к ней присоединился голос, необыкновенно чистый и сильный, в то же время естественный, как весенние ветры, как цветы на лугу, как радость и печаль. Bсe собравшиеся в клубе замерли, слушали Мадину завороженно. Смолкла песня, и взволнованный Мирхайдаров сказал: — Лишил ты нас доярки, Абдельахат-кустым. — И спросил, обратившись к Мадине: — А что, если я не отпущу тебя учиться, а? Мадина потупилась. — Значит, судьба у меня такая. Окончить десятилетку помешала война, теперь — вы... — Я пошутил, дочка, пошутил! — На глаза Мирхайдарова набежали слезы, он отвернулся, чтобы скрыть их. Песня Мадины, ее голос и трогательная непосредственность глубоко взволновали и Абдельахата. Эх, взять бы сейчас в руки гармонь, излить переполнившие душу чувства. Не хватает ему гармони, и всю жизнь будет не хватать. Он взглянул на свою правую руку, словно решил проверить, не отросли ли пальцы взамен оторванных осколком вражеской мины. Нет, торчали на ней лишь два пальца, да и те — изуродованные... Что поделаешь, не повезло ему. Но не все потеряно, он будет помогать другим, таким, как Мадина, одаренным девчатам и ребятам, чтобы раскрылись их способности, чтобы играла гармонь и звучали песни, как звучали испокон веков. Он думал об этом и потом, когда, простившись с собравшимися в клубе, спустился к речке и долго сидел на берегу, вспоминая прошлое и пытаясь представить будущее. Вспомнились Шахарбану-апай и Гульбану, вечера, проведенные с ними, счастливые вечера, озаренные его первой любовью. Гульбану поныне жила в его сердце, но сегодня ее образ слился с образом Мадины, и возникла сумасшедшая мысль, что Мадина ниспослана ему небесами вместо потерянной Гульбану. А в самом деле, вдруг Мадина полюбит его? Конечно, разница в возрасте большая, но в душе он будто семнадцатилетний. Между прочим, почему бы ему самому не поступить учиться? Он во сне сочиняет музыку, и какие только мелодии в уме у него не рождаются! Если бы он овладел нотной грамотой и стал записывать эти мелодии, сочинять песни, а Мадина — исполнять их... Словом, размечтался Абдельахат и заторопился в аул, решив повидаться с Мадиной — теперь у нее дома. * * *
Но увидев на улице идущую в клуб Мадину, Ихсанбай чуть с ума не сошел. Примстилось, что это Гульбану. Девчонка была в том самом наряде, в котором много лет назад Гульбану пришла на сабантуй — тогда, пораженный ее красотой, Ихсанбай сунул ей в руку записку с приглашением на свидание. Вместо Гульбану на свидание явилась Сабиля, и с этого начались все его несчастья. Ихсанбай привык видеть Мадину в замызганной телогрейке, перетянутой в поясе бечевкой, в лаптях и надвинутом на лоб выцветшем платке. И вдруг эта нищенка предстала царевной. И до чего же похожа на мать, на ту, поразившую его на сабантуе! Правда, у той глаза были синие, у этой — черные, и взгляд у Гульбану был нежный, у этой — недоверчиво-испытующий. Но остальные черты лица — дужки бровей над широко распахнутыми глазами, ямочки на щеках, заостренный подбородок с маленькой родинкой — одинаковы. Губы у Мадины обветренные, в мелких трещинках, но все равно притягательные, как у Гульбану. И фигура та же, что у матери: покатые плечи, тонкая талия, под еляном обозначились тугие бугорки грудей — когда это у девчонки они успели появиться? У Ихсанбая даже во рту пересохло, нахлынуло вожделение. Вот где, оказывается, зрело счастье, совсем рядом, по соседству! Одна ночь с такой девчонкой целой жизни стоит. Давно угасшие чувства воспламенила в нем Мадина. Он ел ее глазами и словно бы уже чувствовал вкус ее губ, очень похожий на вкус губ Гульбану, который он не мог забыть после той ночной встречи у речки... Та встреча... Мысль о ней, вернее о ее последствиях, отрезвила его. Вспомнил выкрики Раузы в сельсовете, ее слова о мальчишках-близнецах. Проклятье! Само их существование оборачивается для него бедой. Что делать? Как от мальчишек избавиться? Вот о чем надо думать прежде всего. Правда, кое-что он уже предпринял... * * *
Мадина быстренько сняла праздничную одежду, уложила обратно в сундук. Опять влезать в заношенное старье не хотелось. Надела новое, сшитое соседкой ситцевое платье — ситец привез в подарок отец. Может быть, этот дядечка из района опять встретится, заговорит с ней, надо выглядеть прилично. Глава двенадцатая Кукбуре лежала на заднем дворе, наблюдая за возней своих щенков. Рано утром она поймала в поле зайчонка, притащила сюда. Щенки пытались разодрать его труп. Пусть учатся, привыкают к мясу. Окрасом все они пошли в отца, живущего в лесу. Серые, как ненастное небо. Кукбуре поняла, почему не любит аульных псов и почему прежде щенки у нее рождались мертвыми. В этом году поняла. Однажды ночью она завыла в тоске. Другие собаки не присоединились к ней, напротив, все умолкли. Ответный вой донесся со стороны леса. Теперь Кукбуре знает, что щенков, как только они окрепнут, уведет в лес. Их отец приходил несколько раз, зовет ее туда. А тогда, услышав ее вой, пришла целая стая зверей. Она почувствовала кровную близость с ними. Пошла за ними в лес. Там несколько дней справляли свадьбу. Она спарилась с отцом нынешних щенков. Он не хотел отпускать ее, но она предпочла вернуться в привычный уже двор и ощенилась в своей конуре.
* * *
Неожиданное появление Мадины несколько смутило Ихсанбая. — Да нет... — отозвался он. — Я задворками шел и никого не встретил. — Люди говорят — видели, что они пошли в эту сторону. — Не знаю... Может, они к болоту ушли? Встревоженная Мадина побежала дальше. У Ихсанбая зачастило сердце. Неужто?.. Он давно заметил, что близнецы прибегают посмотреть на щенков Кукбуре. Поэтому-то и отодрал одну доску ограды. Мальчонки не стерпят, полезут во двор, а Кукбуре, если кто-либо приблизится к ее щенкам, звереет... На этом и построил Ихсанбай свой расчет. Не может же он прожить всю жизнь рядом с живыми свидетельствами о его грехе. Вон ведь что выкрикнула в сельсовете Рауза, да еще при Абдельахате. Может и по всему аулу разнести. Хашим и без этого точил на него зубы. И Мирхайдарову это на руку. Смерть отца избавила Ихсанбая от некоторых неприятностей, еще бы и от мальчонок избавиться. Если оправдается его расчет, то он спасен. А иначе затянется петля на шее... Ихсанбай, просунув руку в дыру, отпер высокую калитку, вошел в задний двор. Кукбуре лежала в конуре. Увидев Хозяина, подняла голову, однако с места не сдвинулась. А Ихсанбай тут же заметил два окровавленных тела и застыл: перед ним среди кустов лебеды лежали трупы Янтимира и Биктимира. Молнией промелькнула мысль: что делать? Колени у Ихсанбая затряслись, в горле пересохло. И заметалось в голове: нет, нет, он не виноват! Конечно, их рождение и жизнь были для него нежелательны, однако в их смерти он не виновен! Но если люди узнают, что загрызла их его сука, все равно возложат вину на него. Пойдут разговоры... А тучи над ним и без этого сгустились... Взгляд Ихсанбая остановился на лопате, прислоненной в углу под навесом. Он побежал к ней, схватил, вернулся обратно. Надо быстрей закопать трупы. Но копать яму нельзя, мальчишек, безусловно, начнут искать и свежевыкопанную яму обнаружат. А вот... Ихсанбай посмотрел на огуречную грядку. На толстом слое навоза, покрытого слоем земли, уже зеленели готовые зацвести растения. Под навозом земля тоже разрыхлена. А главное — огурцы будут расти и расти... Ихсанбай принялся выгребать рыхлую землю из-под навоза. Пока он спрячет трупы тут, а потом видно будет. Впрочем, кому придет в голову искать их под давно посаженными огурцами? Когда поволок старый мешок с трупами к выкопанной под грядкой пещерке, его удивило, что тяжести он почти не почувствовал. В тощих мальчонках весу было не больше, чем в ягнятах. * * *
В избе Фаузии, напротив, всю ночь горел свет. Она лежала, устремив неподвижный взгляд в невидимую точку. По-разному переживают люди горе, по-разному сходят с ума. Об исчезновении внуков она уже знала. Сколько стараний приложила, чтобы они не умерли с голоду! Из-за них невестка окатывала ее холодным взглядом, и от Ихсанбая веяло тем же холодом. Поскольку не могла она открыло выказывать свою заботу, Мадина с близнецами тоже смотрели на нее недоверчиво, даже отчужденно. Фаузия не понимала, почему Ихсанбай так не любит их, особенно мальчишек. Кое о чем она догадывалась, но отмахивалась от этих догадок, боялась утвердиться в них. Как же быть Мадине, если братишки не найдутся, и как перенесет такую потерю Хашим? Да-да, и Хашима Фаузие жаль. Не перестает она удивляться тому, как война изменила этого бродягу. Совсем другим человеком вернулся. С его возвращением и мальчишки переменились, повеселели, стали озорней, и с лица Мадины сошло выражение сиротства. Фаузия, что называется, макушкой до неба достала, когда услышала, что Мадина в клубе своим пением обворожила приехавшего из района начальника, а председателя колхоза даже довела до слез. Ее, Фаузии, кровь в ней! И она, Фаузия-Барсынбика, пела когда-то так, что не только у женщин — у стариков набегали слезы на глаза. Бабушка говорила ей: «Певучие люди обычно бывают несчастливы». Пусть же это правило не коснется Мадины, не найдет дорогу к ней, заблудится!.. Фаузия выпавшего на ее долю не то что близким — врагу не пожелает. На дворе ночь. В окнах Мадины так и не зажегся свет. Страшно, наверно, ей одной, раз отца дома нет, горюет, думая о братишках. «Выйду-ка, посижу у ворот, решила Фаузия, — оберегу избу Мадины до рассвета от дурных глаз и дурных снов...» * * *
— Поздравляю, Хашим, — сказал председатель райисполкома, — подняли мы касающиеся тебя и твоей семьи бумаги, никакого долга перед государством у тебя не было. Исполком принял решение вернуть вам конфискованную корову, можешь потребовать и приплод за три года. А на Ихсанбая заведено уголовное дело... Если отобранная корова приносила каждый год по телочке, то выходит, что Хашим может получить три коровы. Да зачем ему столько! Мальчишкам хватит молока и от одной. Но раз выпало так, он возьмет две, старую продаст, на вырученные деньги оденет-обует Мадину с мальцами. Затем приведет в порядок родительский дом, и переселятся туда. Не жить же всю жизнь в соседстве с Ихсанбаем. Хотя Камалетдинов и сказал, что на него заведено дело, лучше держаться от него подальше. Даже убив змею, надо, говорят, остерегаться ее яда. И eще Камалетдинов сказал, что в Тиряклах может понадобиться новый председатель сельсовета. Ты, сказал он, грамотен и русским языком владеешь, как посмотришь, если предложим тебя? Не знай, не знай... Впрочем, чем он хуже других? И пресного, и кислого в жизни отведал, во главе дела такой человек, наверно, и нужен. * * *
— Я не против, если она поедет учиться, — сказал Хашим, — но страшновато будет мне отпускать ее, ведь девчонка еще. — Так я тоже поступлю учиться, вот мы и будем вместе... В глазах Хашима, еще недавно таких печальных, заплясали веселые искорки. — Какие вы быстрые! Давно ли ты мне сказал, что не знаешь, к кому заехать в Тиряклах! Уже спелись?... Абдельахат покраснел, как мальчишка, застигнутый врасплох на месте преступления. Преодолев смущение, заверил: — Хашим-агай, я сделаю все, чтобы Мадина была счастлива! Тепло попрощался с ним Хашим. Конечно, Абдельахат намного старше Мадины, но, если подумать, это и неплохо: мужчина по-настоящему ценит женщину лишь вступив в зрелый возраст. Не потому ли Хашим обижал Гульбану, что был молод и глуп? Ну, еще и потому, что между ними стоял Ихсанбай. Теперь вот Гульбану нет, а все равно он ревнует ее к Ихсанбаю... * * *
Камалетдинов сам, не обращаясь к НКВД, кое-что выяснил. По его запросу из республиканского архива сообщили, что Муратов Сибагат Ярлыкапович и Муратова Фаузия Тайсиновна в актах гражданского состояния не значатся. Следовательно, эти люди носили не свои имена и фамилию. Если покопаться в списках раскулаченных в конце двадцатых и начале тридцатых годов, возможно, выяснится, кто они на самом деле, но это слишком хлопотно. К тому же Камалетдинов теперь не сомневался в том, что узнал убийцу своих родителей. Его счастье, что умер... Что касается его сына, Ихсанбая. Сын за отца не отвечает, но и сам он не безгрешен. Им занялись следователи. Заинтересовались, почему он не был призван в армию. Болел туберкулезом или не болел — установить не трудно. Кроме того, к делу уже приобщены жалобы на его бесчинства в годы войны. Вот, например, уборщица сельсовета жалуется на незаконное увольнение с работы и заодно связывает гибель колхозницы Гульбану Насибуллиной с развратным поведением Ихсанбая. Но и без этого достаточно оснований для предания его суду. * * *
Почему он не женился на девушке, с которой дружил с детства и в которую потом страстно влюбился? Мать воспротивилась. А почему он не вступился за свою любовь? Потому что уже тогда жил двойной жизнью. Одна побуждала его идти вперед, другая тянула назад, вынуждала хитрить, лукавить, таить свои мысли... И в конце концов его любовь обернулась ненавистью. Ненавистью Гульбану к нему, его ненавистью к детишкам, которые теперь лежат под огуречной грядкой. Порою Ихсанбаю хочется вытащить их трупы, объявить о них всему свету. Пусть бы его мать их увидела: это она, она сбила его с пути, сломала его жизнь! Разве Ихсанбай, когда его сверстники поднялись, чтобы защитить Родину, не был способен взять в руки оружие? Был. Но опять же мать встала поперек. Сказала тогда отцу: «Если не сумеешь избавить сына от призыва на войну, лучше на глаза мне не показывайся!» Правда, и сам Ихсанбай против «отмазки» не возразил, лишь закусил губу и потупился. Теперь вот... А, пропади все пропадом! Он почувствовал себя приговоренным к казни и подумал, что когда-то было принято исполнять последнее желание приговоренного. А чего бы он, Ихсанбай, пожелал? В ответ на этот вопрос вдруг представилась ему Мадина в праздничном наряде. Поразила она его при встрече на улице, всколыхнула давно заглохшие в нем чувства, крепко зацепила. И ничего желанней ночи с ней не смог он сейчас придумать. За такую красавицу можно заплатить высокую цену. Пусть придется ему выложить на стол партбилет, пусть изгонят его из родного аула — что же, он уедет... но только с Мадиной. Воображение Ихсанбая разыгралось, и он представил, как увезет девчонку с собой. У него есть остатки отцовского золота, кони найдутся, надо лишь уговорить Мадину. Но девчонка может заартачиться. Все равно Ихсанбай не отступится от нее. В свое время Хашим нашел способ уломать Гульбану, а чем Ихсанбай хуже?.. Ладно, надо пойти домой, поспать. Утро, говорят, вечера мудреней. Ихсанбай погасил лампу, дунув в стекло, и зажег спичку, чтобы не споткнуться в темноте... * * *
— Атак… Ты разве дома? — Как видишь, — огрызнулась Зарифа. — А что, из-за чужих сопляков я бегать должна? — Побоялась бы Бога! Твои ведь племянники! — сказала соседка. — Оттого, что боюсь Бога, я и не рожаю, — ответила Зарифа. Она давно уже сделала для себя вывод: если не будешь беззастенчивей, злоязычней других, тебе тут же сядут на шею. А ей и так нелегко. Ее Ишмухамет не вернулся с войны. Война уже шла к концу, когда его перевели из трудармии в действующие войска, и успели убить. Правду сказать, пока он был дома, Зарифа желала, чтобы его мобилизовали, муж мешал ей встречаться с Ихсанбаем. Если, думала, Ишмухамета заберут, руки у нее развяжутся, и перетянет она Ихсанбая к себе. Уже и вместе прикидывали, как ей избавиться от мужа. И вот избавилась: и Ишмухамета теперь нет, и Ихсанбай заглядывает к ней лишь для того, чтобы упиться. Без хозяина дом — сирота, частенько сидит Зарифa без дров. Приносит Шангарей хворост на загорбке, да разве этим печь как следует согреешь? Печаль старит Зарифу раньше срока. Сегодня посмотрела в зеркало и вздрогнула: не было у нее на лице ни морщинки, и на тебе — появились возле глаз. И губы, алевшие без всякой помады, обесцветились. Так она скоро совсем превратится в старуху, и кто на нее тогда взглянет? При Ишмухамете у нее даже обычных для женщины домашних забот не было: утром встанет — очаг уже разожжен, самовар вскипячен, завтрак готов... После помывки в бане Ишмухамет на руках ее домой приносил. Эх, верно, оказывается, сказано: что имеем — не храним, потерявши — плачем. Ихсанбай быстро забыл свое обещание перебраться к ней, когда Ишмухамет уедет. Мало этого, так еще, напившись, руку на нее поднимает. Стараясь угодить ему, Зарифа выпивала вместе с ним, и постепенно втянулась. Споил ее Ихсанбай, и пошла о ней дурная слава... Зарифа закрыла окно, побоявшись, что налетят комары, но душно стало в комнате, — снова открыла, прислушалась к ночной тишине. Не дает ей покоя зародившееся в душе подозрение: не нашел ли Ихсанбай другую? Если переметнулся к другой после всего, что между ними было, после того, как довел Зарифу до такой жизни, она его не простит, не сможет простить. Дрожащими пальцами Зарифа взяла спички, зажгла семилинейную лампу. Затем, выдернув из стоявшего на печи бочонка пробку, нацедила полную миску кислушки, высосала ее до дрожжей — и руки перестали трястись. Держа в руке лампу, она подошла к зеркалу. Женщина, взглянувшая на нее из зеркала, оказалась неприглядней, чем представлялось Зарифе: под глазами — темные ямы, веки опухли, губы приобрели какой-то синюшный цвет... Да-а, Зарифа, ничего от былой твоей красоты не осталось... Ишмухамет сейчас и не узнал бы тебя... А ведь Ишмухамет любил ее. «Я тебя еще девчонкой полюбил, как только стал твоим езнэ», — говорил он. Перед сном брал ее на руки и баюкал, как ребенка, утром будил поцелуем. Сперва и Зарифе казалось, что безумно любит его. Разве иначе дошла бы до состояния, толкнувшего ее на убийство старшей сестры? Чур, чур ее!.. Об этом никто не знает. Только старуха Payза вроде догадалась, треплет, проклятая, языком... Нет, все-таки она по-настоящему любила одного лишь Ихсанбая и никому его не отдаст! Живым не отдаст. Вот пойдет сейчас, походит под окнами всех подозрительных баб, найдет Ихсанбая. Раз он не пришел к ней, наверно, развлекается с какой-нибудь вдовушкой. Зарифа им покажет, что она не из тех, кого можно обсосать и выплюнуть! Перед тем, как выйти из дому, она сунула себе в рукав кухонный нож. Хмель ударил ей в голову, но еще не до такой степени, чтоб она ничего не соображала. Выйдя во двор, вспомнила, что Ихсанбай иногда спьяну забредал спать в ее баню. Надо проверить, не там ли он... Услышав скрип банной двери, в хлеву замычала корова — Зарифа забыла подоить ее вечером. Ладно, это — потом... Баня была пуста. жүктеу/скачать 0.54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|