Поэма Картина первая

Специалист корпорации «BioTex» Вилфрид Кляин вошел в небольшой, заставленный стеклянными шкафами, кабинет. Негромко звучала музыка Баха. В окно заглядывал острый шпиль готического собора. Скромный букет полевых цветов, что стоял на директорском столе, издавал тонкий приятный запах.

- Добрый день.

Генеральный директор корпорации гер Генрих Шпильке приподнял бровь.

- Здравствуйте, здравствуйте. Напомните мне, пожалуйста, кто вы у нас?

- Вилфрид Кляин, научный сотрудник. Молодой специалист.

Гер Шпильке неодобрительно покачал головой.

- Что это вы, молодой специалист, столь неряшливы: костюм расстегнут, галстук расслаблен, волосы непричесанны. У вас ведь прекрасные русые волосы и просто замечательный образец арийского черепа. Неужели по ним трудно пройтись расческой… Глаза красные! Май гад! У вас ведь превосходные голубые глаза – это краснота портит ваш естественный цвет. Нет, дорогой мой, так не годится. Это неприемлемый облик для научного сотрудника нашей корпорации. Тем паче молодого специалиста. Взгляните на меня.

Директор встал из- за стола. Лучезарно улыбнулся и торжественным тоном произнес:

- Посмотрите на вашего старого гера Шпильке. Ему уже без малого семьдесят лет! А у него: костюм отглажен, сорочка чистая, обувь как зеркальная поверхность. Глаза блестят. Очки никогда не носил. Волосок к волоску. Никаких растительных вживание. Каждый волосок свой. А зубы. – Директор раскрыл рот, - Такими зубами, да проволоку грызть! Все как один свой! Ни одного искусственного…

Вы же являетесь ко мне, черт знает, в каком виде. У меня тут цветы, музыка гармония, а вы ее разрушаете своим видом и портите мне тем самым настроение. А настроение мой милый - это залог всего…

Я просто от вас такого не ожидал. Будь на вашем месте кто-то другой, то я бы точно… влепил…ему выговор, но вам так и быть делаю устное замечание. Что у вас. Слушаю.

- Простите, гер Шпильке, Я несколько взволнован оттого и вид такой.

Вилфрид закашлялся.

Гер директор подвинул бутылку минеральной воды и отеческим голосом сказал:

- Пейте, дорогой мой, пейте и рассказывайте, что у вас такое стряслось, что привело вас в такой удручающий вид. И расчешитесь в конце- то - концов. Дайте – ка… я сам… приведу вас в порядок.

Гер Шпильке повертел младшего научного сотрудника вокруг оси.

- Боже мой, как у вас застегнут пиджак! Так… так… эта пуговица сюда, а эта вот туда. Галстук… вот так, - Гендиректор вернул галстук в нужное русло, - Обувь - вы уж почистите сами. Возьмите клинекс… Вот-вот. Вот так. Ну, вот уже и блестят. Возьмите – ка… капли. Вон там, на второй полке… возьмите и закапайте ими ваши изумительные глаза.

Молодой специалист выполнил распоряжение.

- Вот это совсем другое дело. Какие глаза. Какие изумительные у вас глаза. Небо, а не глаза их же нужно беречь! …так теперь садитесь и рассказывайте, что вас ко мне привело.

Вилфрид присел на краюшек стула. Гер Шпильке, подвинул кресло и сел напротив подчиненного.

- Вот вы… говорите… вид. Так откуда же ему взяться, гер директор…

- Ну, зачем столь официально, - Улыбнулся хозяин кабинета и игриво похлопал Вилфрида по колену. – Зовите меня просто Отто.

Директор слегка поиграл «О» покатал его по небу, подбросил его несколько раз на языке и ослепительно улыбаясь, сказал:

- Продолжайте, дорогой мой. Продолжайте, не обращайте внимания на мое мальчишество.

Я человек крайне демократических принципов. Ко мне пришел. Изволь, чувствовать себя как дома! Желаете, скажем, ноги положить на стул, пожалуйста, я не против. Кладите, кладите… не стесняйтесь. Отдыхайте. Я ведь знаю, что такое научный сотрудник. Я, милый мой, не с директоров начинал. Сам бегал в младших научных, а они все больше на ногах. Все бегают, суетятся. То принеси! Это подай! Кладите ноги, милый мой, кладите…

Не хотите? Ну, как хотите. Я привык, знаете - ли, уважать чужие желания, пристрастия и мнения.

Гендиректор хлопнул Вилфрида по плечу:

- Так, что там у вас, дорогой Вилфрид?

- Я хочу сказать, гер дире…, то есть гер Отто, что я действительно виноват… придя к вам в таком виде, но скажите мне, откуда ему взяться, когда я все утро бегаю по инстанциям. У завотдела, завлабораторией. В секретном отделе, в службе внутренней безопасности, у зам. директоров, да где я только не был. Теперь вот сижу у вас. Позволите?

Специалист Кляин кивнул на бутылку с минеральной водой.

- Разумеется, дорогой мой, Пейте, милый мой, пейте.

Младший научный сотрудник жадно выпил. В это время в кабинете замолчал Бах. Наступила тишина. Мимо директорских окон пролетел пассажирский челнок. Шкафы задребезжали. Вилфрид спохватился и продолжил:

- Все эти мои похождения, гер директор.

Гер Шпильке недовольно дернул губой.

- Простите, гер Отто… Похождения мои связаны не с моей непосредственной работой, а с тем, что нашему сотруднику Вильгельму Фаустману грозит смертельная опасность… наша же корпорация не желает ему помогать… избежать… этой страшной участи. А ведь в уставе… сказано, что… на самом же деле… как бы это сказать… все выходит с точностью наоборот.

Вот я… и пришел… к вам, гер дир… то есть Отто, чтобы вы оказали давление на… иначе…

- Минуточку, минуточку, - Остановил подчиненного гендиректор, - Я бы попросил вас, мой милый Вилфрид, не столь сумбурно. Выпейте-ка, еще водички. Вот так. Теперь подышите. Отлично, а теперь наберите воздуха и задержите дыхание. Задержали. Превосходно. Начинаете, считайте. Один. Два. Три… десять, а теперь выдохнули.

Как? Правда, значительно лучше!

Директор весело рассмеялся.

В кабинете форс мажором грянул марш. Вилфрид испуганно подпрыгнул на стуле.

- Не волнуйтесь, мой дорогой, это Мендельсон, кстати, все забываю вас спросить. Вы женаты, Вилфрид? Я так женат. Это вот жена моя Луиза, - Директор взял со стола фотоснимок в позолоченной рамке, - Да, Луиза. Моя красавица. Моя умница. Я вас как нибудь непременно с ней познакомлю. А вы знаете, как я с ней познакомился? Вовек не догадаетесь! О, это была удивительная. Я бы, даже сказал, наполненная трагизмом встреча. Луизу… тогда я еще просто девушку, а не мою супругу накрыла гигантская морская волна. Их называют еще волнами убийцами. И она бы ее непременно убила, не будь меня в тот момента на берегу. Все отдыхающие словно окаменели. Ну, что вы такая волнища! Небоскреб, а не волна. Я же… напротив… решительно бросился в воду и спас Луизу. Да, да… я ведь пловец, милый Вилфрид. Баттерфляй, брасс, кроль и так далее. Вода, мой дорогой, после науки, моя вторая стихия! Я еще и сейчас отлично плаваю. Как нибудь сходим с вами в бассейн. И вы сами увидите. Я дам вам фору… в одну дорожку. Дам, дам, но все равно приду первым! Я всегда и во всем прихожу первым!

Я хоть и человек крайне демократических взглядов, но в этом вопросе делаю исключение. Или первый или никакой. Вот так и не иначе. Впрочем, я вижу, что вам можно дать фору и в две дорожки. Рука у вас слабая, колено вялое, грудь неразвитая. Вам, дорогой мой, следует заняться спортом. Я бы посоветовал вам бокс. Да, да, милый мой, бокс учит держать удар, а ученому именно это и необходимо. Да. Да. Именно так и не иначе! …а это мои дети. Вот это… старший Вили. Я вам скажу, милый мой, у него голова. Он даже мне… мне! … лауреату многочисленных научных премий… указывает на ошибки! Другой бы обиделся. Пришел в ярость. В том смысле, что яйцо учит курицу, но я человек крайне демократических взглядов. Пусть говорит. Пусть указывает. Только в споре рождается истина. Правильно? … а это мой Адам, хотя моя Луиза… супруга… хотела назвать этим именем нашего первенца, ну то есть, как первый человек… его звали Адам, помните? Однако ж я решительно воспротивился этому религиозному мракобесию.

А второй, в смысле сын, уже как бы и ничего. Потому что он хоть и второй, но фору я вам скажу, мой милый, даст и первому. Голова! Две головы, да что там две… все три! Этот спорит и с братом, и со мной, и с матерью и со всеми прочими, но я не ропщу. Я ведь человек крайне демократических взглядов. Пусть спорит! Спор категория научная. А это моя младшая… Гретхен. Ангел, милый мой, ангел, а не дитя. Всегда во всем и всегда со мной соглашается. Никогда не перечит. Не дискуссирует. Ни спорит, ни доказывает… с пеной у рта… свою ерундистику! А что, скажите, мне, мой милый, нужно человеку, проводящему свои дни в бесконечных спорах и непрерывных дискуссиях? Тишины и понимания. Кстати, все забываю вас спросить, вы женаты, Вилфрид.

Подчиненный кивнул.

- Отлично! – Гер Шпильке сильно хлопнул подчиненного по колену, - А чем это от вас так пахнет? Судя по всему, дорогой мой, вы не только не уделяете внимание спорту, но и безобразно относитесь к выбору пищи. У вас на лицо галитоз! Вам обязательно нужно сбалансировать ваше питание. Для начала я бы рекомендовал вам съедать за сутки 3 порции зерновых продуктов, 2 порции источников белка, 5-6 порций овощей и фруктов; Сладости и алкоголь – не больше одной порции в сутки. А вы, судя по вашему запаху, любите кушать Силезскую белую колбасу, которую подают к рождественскому столу вместе с картофельным пюре, квашеной капустой и темным баварским пивом. Только все это, милый мой, хорошо для какого- нибудь мюнхенского бюргера, но не для представителя нашей корпорации. Куда смотрит ваша жена? Как можно лечь в одну кровать с человек имеющим такой запах. Уж вы меня простите за прямоту, но я человек крайне демократических взглядов и привык говорить, то, что думаю. Да, кстати, вы не ответили мне. Вы женаты, Вилфрид.

- Женат. Женат, гер Отто!

Директор вновь сильно ударил его по колену.

- Великолепно, мой милый! Пора! Пора! Мой дорогой, возрождать нацию!

В. Кляин болезненно морщась, потер колено и вымолвил:

- Я как раз и хотел с вами поговорить о проекте в…

Директор перебил его категорическим вопросом:

- Что за проект?

- Как же, гер дир… точнее Отто, ну этот.

- Этот?! Какой этот? У меня знаете, сколько проектов!

Гендиректор взял со стола папку. Открыл ее. Полистал бумаги.

- Вот, пожалуйста. Биофизик из Габсбурга. Как его? Ага. Так. Так. Генрих Штерн. Так вот он предлагает проект биоэнергетической военной установки. Ну, установка и установка, скажите вы. И я с вами согласился бы, если бы ни одно но. Установка эта работает, как вы думаете на чем?

Вилфрид пожал плечами.

- Ну, попробуйте догадаться. Попробуйте. Проявите научную смекалку. Нет? И правильно. Вовек не догадаетесь!

Гендиректор выдержал паузу.

- Она работает на использовании отходов ее экипажа. Вот взгляните – это сидения с отверстиями. Вот по этим шлангам отходы поступают в биогенератор. В нем они расщепляются на наночастицы, из которых создается, как горючее для движения, так и снаряды для стрельбы. Хотите тротиловые, хотите химические, желаете биологические, а то и вовсе психологические. Идиот! Не вы. Вас же я спрашиваю – Горячо воскликнул директор, - да, да вас, а вы мне ответьте, милый Вилфрид. Зачем нам биогенератор? К чему эти наночастицы. Нужно сразу сырым продуктом врага и поливать!

Вилфрид хмыкнул:

- А где же экипаж возьмет столько продукта?

Гендиректор хлопнул подчиненного по колену.

- Отличный вопрос! Именно его я задал изобретателю!

- И что он вам ответил?

- Сказал, что будет работать над этим вопросом.

Гер Отто весело рассмеялся.

- А у вас, какой проект, мой дорогой?

Вилфрид ослабил галстук.

- Я говорю о «Проекте Возрождение» - сбор материала на восточных территориях.

- Ах, вот вы о чем… и что с этим проектом?

- То, что мы отправили туда нашего сотрудника. Вильгельма Фаустмана. А он там попал в беду. Ему угрожает смерть!

- Смерть, - Гендиректор вновь сильно ударил Вилфрида по клену, - Она, знаете - ли, милый мой, подстерегает человека повсюду. Вот недавно слышали… молодая фрау увлеченная общением в «TelBloc» вошла не в двери подземного поезда, а в проем между вагонами. Две станции бедняжку тащило по рельсам. Вот это ужас!

- Но это же случайность, гер Отто, - Воскликнул подчиненный, - а здесь несколько другой случай. Вы должны помочь бедному Вильгельму. Если нет, то я вынужден буду обратиться непосредственно к руководителю «Проекта Возрождение»

- Я вижу, дорогой мой, водички вам недостаточно. Придется налить чего–то покрепче. У меня, кажется, есть, - Гендиректор принялся рыться на полках своих стеклянных шкафов, - немного коньяка. Ага, а вот и он! Пейте. Пейте, а теперь рассказывайте.

Вилфрид жадно осушил рюмку и начал рассказывать. Закончив, спросил:

- Теперь вам понятно?

- Дайте-ка сюда вашу рюмку.

Директор протянул руку.

- Какую рюмку?

-Ту, что вы держите в руке. Вы так ее сжимаете, что вот-вот раздавите и зальете мне весь кабинет кровью.

Директор поставил рюмку на стол.

- У вас все?

Вилфрид кивнул.

- Тогда ступайте, дорогой мой, и работайте. А я займусь этим вопросом. Как вы говорите, его зовут.

- Вильгельм.

- Прекрасное имя. Прекрасное. Ну, а сейчас, милый мой, ступайте.

Гендиректор указал на дверь. Подчиненный впился пальцами в стул.

- Я не уйду отсюда до тех пор, пока вы не окажете помощь Вильгельму. Прямо сейчас!

Гер Отто поправил подчиненному галстук, дружески улыбнулся.

- Дорогой мой, мало того, что вы нарушаете униформу нашей корпорации вы еще и требуете от меня волшебства. Как же я могу оказать ему помощь прямо сейчас? Я, милый мой, лауреат научных премий, а не индийский факир. За здорово живешь, человека из кармана вытаскивать не могу. В нашем случае нужно время, а время у нас величина философская, нежели физическая. Да. Кстати, о времени. Что ж это вы, милый мой, тратите… свое… рабочее время… не по назначению. Будь кто- нибудь другой на вашем месте… я бы его за такие проделки… немедленно бы рассчитал, но вам… пока… делаю устное замечание. Ступайте, мой дорогой, ступайте и спокойно работайте. Я во всем разберусь.

- Я не уйду, – Вилфрид еще сильнее впился пальцами в стул, - Пока не услышу, что вы предприняли меры по его спасению.

- Я же вам сказал…

Вилфрид резко оборвал гендиректора:

- Год назад, гер директор, вы тоже обещали помочь Густаву Пику… отправленному за материалом в Экваториальную Океанию. Да, только бедный Густав, так и не дождавшись вашей помощи, сам стал материалом. Затем материалом стал Эрих Хонекер. Вальтер Ульбрихт. Вили Штоф. В этот раз… я… этого не позволю. Я буду сидеть здесь до тех пор, пока вы не окажете помощь Вильгельму Фаустману.

Директор хлопнул подчиненного по колену.

- Мне нравится, дорогой мой, что вы столь заботливы по отношению к своему другу.

Я, как и вы, всегда готов подать руку помощи своему другу. Вот послушайте-ка. Лет пятьдесят тому назад. Мне тогда только – только исполнилось двадцать лет…

Так вот наша группа выполняла парашютные прыжки. Вы, поди, даже и не знаете, что такое парашют, а уж про прыжки я и не говорю. Они не для вас! Плечи у вас узкие. Руки слабые. Грудь неразвитая. А парашют, милый мой, требует широких плеч, крепкой руки и стальной выдержки. Так вот… мы… в тот день… выполняли групповую акробатику. Безупречная, скажу я вам, королева парашютного спорта! Это вам не брассом плыть. Здесь нужно построить фигуры из четырех, восьми или шестнадцати спортсменов в воздухе за установленное время. Выполнили мы это упражнение и дернули за кольцо, но у моего друга Згифрида парашют не раскрылся. Другой бы бросил его, а я нет. Я друзей не бросаю. Так вдвоем и приземлились. Мы, дорогой мой, жили… не то, что вы в экстремальные времена, а они призывают к экстремальным мерам. Так, что идите и работайте. Я даю вам слово, что ваш друг будет спасен.

- А я не уйду. Занимайтесь этим вопросом при мне и немедленно!

- Что – значит при вас. При вас, дорогой мой… я, да и то только в экстремальной ситуации, хоть я и человек демократических взглядов, могу только помочиться, а не такие важные вопросы решать. Эта операция помечена у нас грифом тройной секретности, а у вас, простите, даже нет доступа к документам первой категории секретности. Так, что прошу вас освободить мой кабинет, если вы хотите, чтобы я… действительно… помог вашему другу.

- Я не уйду!

Решительно топнул ногой Вилфрид.

- Тогда, хотя я в два счета мог бы сделать это и сам, вынужден буду позвать охрану, чтобы она вышвырнула вас вон из моего кабинета

- Зовите! Зовите охрану, спец отдел, полицию, представителей госбезопасности, прессу, ТВ… Я все расскажу. Я всем сообщу, что происходит в стенах данного заведения!

Гер Отто потрепал у подчиненного голову и усмехнувшись сказал:

- Скажи мне это кто- нибудь другой… я бы не удивился, но от вас Вилфрид я такого поворота не ожидал. Корпорация столько для вас сделала. Вы ей многим обязаны, а в благодарность за это вы поливаете ее тем, чем собирается поливать врагов из своей установки изобретатель Генрих Штерн.

Вилфрид взглянул на гендиректора своими изумительно голубыми глазами и отрицательно закачал головой.

- Я, гер Отто, никого не поливаю. Я…

- Не называйте меня Отто! – Начальственным тоном приказал гендиректор,

- Но вы же сами… мне велели… вас… так называть?

- Для друзей корпорации я Отто, а для ее врагов, я гер директор.

- Вы, что же считаете меня врагом?

- А как мне прикажете называть человека, который обещает рассказать ТВ о наших планах, проектах и т.д. и т.п.? А главное противостоящего генеральной линии нашего учреждения!

Вилфрид презрительным взглядом скользнул по спортивной фигуре руководителя корпорации и пафосно произнес:

- Человек, гер директор, важнее всякой линии. Хоть себе и генеральной.

- Если вы так считаете, то вам не стоит заниматься наукой, гер…

Напомните, как вас зовут, и какую должность вы у нас занимаете?

Вилфрид ослабил галстук. Взъерошил волосы.

- Меня зовут Вилфрид Кляин.

Директор подбросил «Н» поиграл с «я» и, наконец, сказал:

- Так вот, гер Кляин, ступайте на ваше рабочее место и занимайтесь вашими прямыми обязанностями. Прошу вас.

Вилфрид схватил директора за грудки и прошипел:

- Я никуда не уйду, до тех пор, пока ты, мерзавец, не вышлешь спасательную группу в район дислокации Вильгельма Фаустмана. А если нет, то несмотря на мои неразвитые плечи, грудь и хлипкую руку размажу тебя по стене.

- Понял?

Вилфрид сдавил директора так, что тот в ответ вместо человеческой речи заблеял, точно обреченный на заклание ягненок.

- Бе-бе- я-я…

- Тогда звони.

Вилфрид толкнул директора к столу.

Гендиректор попятился, зацепился за стул и упал на стеклянный шкаф. Он рухнул на другой шкаф, второй, на третий в кабинете случился «принцип домино» На звон стекла, грохот приборов, скрежет метала, сбежалась добрая половина персонала корпорации «BioTex»

Гендиректора долго отпаивали успокоительными каплями, когда же он окончательно пришел в себя, то ультимативным тоном приказал:

- Немедленно задержите научного сотрудника Вилфрида Кляина.

Директор ткнул пальцем в угол, но никакого научного сотрудника там не оказалось.

Двадцать седьмая картина

- Ну, где ж оно… село это, – Выглянув в окно, поинтересовался Сергей Эдуардович, - как его там…

- Хуепутово, - Подсказал Тихон.

- Ай, ай, срамник. Иностранца бы постеснялся, - Сергей Эдуардович ударил возницу перчаткой по спине, - Может ты. Это. Того. Не в ту сторону едешь?

- Я, вашество, завсегда в нужную сторону еду. Я дорогу нюхом чую.

Тихон шумно втянул в ноздри воздух, нажал на тормоз. Ёбричка остановилась, Тихон вылез из кабины.

- Чего остановился? Опять клапаны?

- Не, батюшка, село срамное. Я ж говорю, что нюх у меня на дорогу.

Чиновник выглянул в окно и увидел перед собой небольшую дощечку с надписью «Хуепутово»

- И, правда, оно самое. Ну, чего стоишь. Нам же не в него надобно, езжай, давай.

- Никак нет, ваша милость, надобно агрегату передышку дать. Давно едем, кабы движок не укатать. Пущай, передохнет.

Путники вышли из машины. Чиновник подошел к щиту. Поковырял пальцем краску и гаркнул:

- Эй, Тихон!

- Чаво.

- А на что она вам, ваша светлость, живописать что - ли вздумали?

- Нет. Хочу эту срамную надпись счертить.

- Пошто её счерчивать, вашество, коли они обратно намалюют.

- И то, правда, - Тяжко вздохнув, чиновник, отошел от надписи и огляделся вокруг. Прислушался и с придыханием сказал:

- Слышь, мин херц, звон.

- Слышу.

- Слышать ты слышишь, да не знаешь к чему он, а то к вечере звонят.

Чиновник сочно пропел:

- Вечерний звон. Вечерний звон.

Как много дум наводит он.

Сергей Эдуардович оборвал песню. Вздохнул полной грудью вечерний воздух и перешел со стихов на прозу:

- Да, наводят колокола на думы. Наводят… Пущай и хреноватая у нас страна, мин херц, но красивая.

- Это точно, вашество, красивая, - Сказал Тихон, исчезая в кустах.

- За красоту эту, - Проводив его взглядом, продолжил чиновник, - все готов ей простить. Коли бабы кривая и гулящая так ее за блудодействие и прибить не грех, а красавице и блядство простишь…

Чиновник взглянул на заходящее солнце. Вытер платком дюжий загривок и крикнул.

- Тихон, ты где.

- Тута я, вашество, - Отозвался из кустов возница, - ягоду рву. Ой, и хороша ягода.

- А ну ступай к ёбричке, - Властно приказал чиновник, - ягодник. Ехать пора. Сумерки густеют. Как бы нас в темноте за разбойников не приняли, да собаками не затравили.

-Ну, до темноты, ваша светлость, еще далече, - Выходя из кустов с шапкой полной ягод, сказал Тихон, - а село вон оно. Езды-то всего раз на газ надавить и тама. Не желаете?

Чиновник отвел руку с протянутой к нему шапкой.

- Нет, не хочу. Может она… того… мутированная.

- Да, какая мутированная. Ентые земли Великий Узрыв стороной обошел, али запамятовали, ваша светлость.

- Хватит болтать. Заводи свою шармань! Поехали! Залезай, мин херц.

Вильгельм влез в салон. За ним последовал С.Э. Бойко.

- Тихон, ну, где ты там?

- Я зараз, ваша милость, красоту только по - малой нужде изгажу и поедем.

Возница отер красные от ягоды руки о траву и залез в кабину. Нажал на газ. Ёбричка весело побежала, мило шурша протекторами, по щебеночной дороге. Вскоре она остановилась возле живописно увитой плющом веранды.

- Эй, - Крикнул возница, - Есть тут кто живой!?

- Ой. Ой. – Отозвалось эхо.

- Никого, вашество.

- А ну-ка, погуди, - Приказал чиновник, - Да посильней дави!

Тихон надавил на клаксон. Вскоре дверь отворилась, и на крыльцо вышел пожилой мужик в выцветшей ливрее.

- Чаво гудешь?

- А чего прикажешь делать, коли вас голосом–то, не докличешься.

- А звонок на что на дверях примощен. Ты позвони тебе и отворят. А ты гудешь… тут… ажно уши позакладывало.

Сергей Эдуардович вылез из брички. Живописно отряхнул перчаткой борт своего мундира и, скользнув по мужику пренебрежительным взглядом, поинтересовался:

- Ты, кто такой, дядя, будешь?

- Я дворецкий их превосходительства Ираклия Петровича Головни, а как он помре…

так с тех пор супружницы евойной… матушки Евгении Степановны Головни и дочке ихней Александре Ираклиевне служу. А вы кто, батюшка, будете. Что-то я вас не припомню. Ну-ка. Ну-ка. Нешто вы губернский лейб - медик Лев Сергеевич Кошечкин.

Сергей Эдуардович сбил с плеча дворецкого куриное перышко.

- Нет, братец, подымай выше. Ступай к своей хозяйке и доложи, что к ней прибыл столичный чиновник по особым поручениям и полковой друг ее покойного супруга.

- Слушаюсь, батюшка.

Дворецкий низко поклонился и слегка подскакивающей походкой направился к дверям.

- Вот тебе, мин херц, к разговору о Родине нашей. Человек… Ираклий Петрович… боевой мой товарищ… верой и правдой служил отчеству, а домишко у него, право слово, избушка на курьих ножках.

Сергей Эдуардович развил бы свою мысль глубже, не помешай ему вышедшая на крыльцо дама. Она быстрым взглядом скользнула по ёбричке и его экипажу. И несколько холодноватым тоном поздоровалась:

- Здравствуйте, господа.

- Добрый день, матушка, Евгения Степановна, - Ответил чиновник и сделал, слегка даже и, подскочив, элегантный реверанс, - Честь имею представиться. Чиновник по особым поручениям и полковой товарищ вашего супруга Ираклия Петровича Головни. Сергей Эдуардович Бойко.

- Пачпорта ваши, господа, предъявите.

Чиновник несколько удивленно вздернул бровь.

- Извольте, матушка, отчего ж не предъявить. Время позднее. Колокола уж к вечерне звонят. Дивные у вас колокола. Особливо большой. Гудит так, что ажно в поджилках холод делается. Далече – ли, церковь от усадьбы вашей, матушка?

- Пятнадцать верст, - Ответил за хозяйку дворецкий, - Коли про прямой…

Дама стрельнула по мужику леденящим взглядом.

Дворецкий скукожился и замолчал. Сергей Эдуардович протянул хозяйке свой паспорт и мандат. Хозяйка вытащила кругленькие, а ля минувший век, очечки. Приладила их к своей орлиной переносице и принялась читать.

- А ко мне по какой… такой… надобности, сударь, вы изволили пожаловать? – Возвращая чиновнику его бумаги, поинтересовалась хозяйка.

- Да вот езжу, матушка, по делам государственным, по местам вашим с нашим заморским гостем.

Вильгельм учтиво склонил голову.

- Вижу название «Луговое» Ба, говорю я себе. Так это же село моего полкового товарища. Первого нашего рубаки, да скакуна Ираклия Петровича Головни. Вот и решил заехать, навестить старого приятеля, а он, оказывается, как успел, матушка, сообщить мне ваш дворецкий. Богу душу отдал.

Хозяйка прошила дворецкого таким леденящим взглядом, что тот закачался и кабы, не подхвативший его за локоть Тихон, то непременно рухнул бы от страха наземь.

Сергей Эдуардович с восхищением взглянул на хозяйку и сказал:

- У вас, матушка, такой властный взгляд. С этаким взором вам не в Луговом сидеть, а в столичном департаменте политического надзора. Вы бы им всех смутьянов в патриотическое чувство привели. Покойный, Ираклий Петрович. Царство ему небесное, - Чиновник перекрестился, - Тоже взором своим неприятеля в бегство приводил…

С.Э. Бойко склонил голову и виноватым тоном произнес:

- Но ежели я вас, матушка, каким либо образом обеспокоил, то я немедля прикажу своему вознице езжать вон с вашего двора. Только вы уж подскажите, где нам тут… постоялый двор сыскать.

-Да уж коли приехали, так уж и оставайтесь, - Слегка потеплевшим голосом, сказала хозяйка, - Куды ж вы поедите, на ночь-то глядя. У нас, сударь вы мой, в темное время суток, на дорогах безобразят. Проходите в дом. Найдем вам и постель, и тарелку супу, и... У меня нынче к вечере молочный поросенок с гречневой кашей, а на постоялом дворе вас щами на машинном масле попотчуют, а кровать дадут такую, в которой клопов, прости Господи, больше, чем у меня волос в голове. Проходите, судари, проходите. Милости прошу.

Приезжие последовали за хозяйкой, а Тихон отправился с дворецким на кухню.

Войдя в залу, хозяйка указала радушным жестом на видавший виды, но, однако же, при этом застеленный связанной крючком кокетливой накидкой, диван.

- Прошу вас, господа, присаживайтесь.

Сергей Эдуардович, как бы невзначай, покачал диван за боковую спинку и только уж, потом сел. Вильгельм тоже закинул фалды своего сюртука.

- Сядь в кресло, - Шепнул ему чиновник, - Двоих он не сдюжит.

Доктор с поднятыми фалдами попятился к креслу.

- Ну, что, матушка, - Хлопнув себя по колену, сказал чиновник, - Как живете, можете. Судя по домику и мебелишке… не богато. Но чисто, аккуратно. Цветочки у вас. Герань, я так думаю?

- Она, батюшка. Она. От моли лучшее средство.

- Что вы говорите, а я завсегда думал, что нафталин.

- Нет, сударь мой, от нафталина только вонь, а проку мало, а герань, и красивая, и пахнет… опять же… ничего себе так.

- Опять же вышивка у вас кругом, - Продолжил, чиновник, - Пасторальки всякие. Вы, матушка, вышиваете, али девки ваши?

- Нет, батюшка, не я и не девки, а Сашенька моя. Дочка значится. Такая она, право, господа, мастерица у меня и шьет, и вяжет, и вышивает, и на роялях играет. Да все, судари вы мои, прЫнца ждет. Такая прынципияльная, что сладу нет. Я уж ей скольки разов говорила. Откуда ж, Сашенька, в наших краях принцу - то взяться. Тут скачи, не скачи, а ни до одного королевства вовек не доскачешь. Ни на ёраплене долетишь.

Был тут, правда, в наших краях учитель. Вроде как бы склалось у них с Сашенькой, а как до свадьбы дело–то дошло так он руки в ноги, и был таков Иван Петров. Подлец этакий. А все, потому что покойный мой супруг Ираклий Петрович слабого характера был человек.

- Как!? - Удивленно воскликнул С.Э. Бойко, - Ираклий Петрович слабого характера, - да он же у нас в полку…

- Так одно дело из пушки пулять, сударь мой, а другое… голубчика связать, да под венец.

- Погодите, из какой пушки?

- Ну, а как же Ираклий Петрович – то мой пушкарем был. Бывало, как уж он в отставку вышел, заложит за воротник и давай предписывать.

Хозяйка дома перешла на плотный мужской баритон.

- Перекатить орудие! Пятому шестому нумеру поднести три ящику фугасных гранат. По орудию, что кустах… вправо от деревни. Заряд уменьшенный! Отражатель ноль! Угломер тридцать - ноль! Пли! И так хватит при этом по столу, сударь ты мой, кулаком, что тот в щепки. Всю мебель переколотил таким безобразным образом! А дочку замуж так и не выдал. Потому что только и умел, что по воробьям из старой берданки шмалять, да беленькую лакать. Был еще акцизный… ладный такой муЗчина, но Сашенька моя очень даже ентелегентных молодых людей жалует. Я, говорит, матушка не люблю персон, которые университетов не кончали. А, где в нашей глуши, судари мои, таких сыщешь? Тут только одни разбойники и живут. Взять хотя бы нашего мирового судью Пафнутия Ивановича Копыто. Такого вора, судари, как это господин… вы во всем свете не сыщите, да и прочие все. Вор на воре сидит и вором погоняет. Вот вы видите, господа, что живем мы с Сашенькой небогато, так не поверите нас еще намедни и обкрасть вздумали. Поехали мы с Сашенькой к свояченице моей… на крестины. Воротилися домой. Хватилися, а у нас из салону. Вот тут она стояла, – Хозяйка постучала рукой по плетеной этажерке, - Вазу китайскую… в розы… такие, право, славные розы… обнесли. Я, само собой, дворецкого и всю дворню… заодно… на конюшне собственноручно высекла. Однако же вазы так и не вернула. А в ней цены было пятнадцать алтынов серебром.

Хозяйка заплакала.

- Ну, что вы, матушка, - Принялся успокаивать хозяйку Сергей Эдуардович, - Подумаешь, пятнадцать алтын серебром. Могли бы и вовсе зашибить, а деньги я вам вот, пожалуйста, возмещу.

Чиновник достал из кармана портмоне и вытащил три монеты.

- Вот спасибо, сударь, вы мой. Вот спасибо. Есть же на свете порядочные люди, не то, что этот мировой судья Пафнутий Иванович Копыто. Он ведь, судари мои, даже и бумагу от меня не принял. Может вы, сказал он мне, куда ее в другое место переставили, да позабыли. Да, как же можно судари мои, чтобы я позабыла.

В это время в комнату вошел дворецкий.

- Великодушно извиняюсь.

- Чего тебе?- Властным тоном спросила хозяйка.

- Изволю, сообщить. Вечеря уж поспела. Прикажите, подавать?

- Подавай. Подавай, да прикажи накрыть на четыре персоны и пущай сервиз фарфоровый поставят.

Чиновник коснулся хозяйкиного плеча и сказал:

- Да вы не беспокойтесь, матушка. Мы и с глиняных мисок поедим. Так в нутрях буравит, что спасу никакого.

Хозяйка встала и направилась к выходу,

- Вы, судари мой, посидите тут, а я пойду, прослежу за людишками. В хозяйстве глаз да глаз нужен, только его отведешь, как тут же чего и утащат.

Чиновник приоткрыл бархатную портьеру, что скрывала ведущую в другую комнату дверь. Заглянул туда и, смеясь, произнес:

- А мировой судья – то, прав, никто у старухи вазу не обносил. Вон она в спальне стоит. Китайская. В розах.

Чиновник подтолкнул Вильгельма к портьере.

- Может не та?

- Да, та, мин херц, та. Можешь даже и не сомневаться.

- Барыня просЮт вас к столу.- Сообщил неожиданно вошедший в залу дворецкий.

- Ты чего ж это, - Быстро одернув портьеру, сказал чиновник, - братец, без стука в дверь прешься!?

- Так у нас, батюшка, замест дверов одни бархата висят. В их же не стукнешь. Они ж материя.

Сергей Эдуардович улыбнулся. Стукнул дворецкого по плечу и сказал:

- Ну, веди что – ли, материя, к столу.

Гости проследовали по тесному длинному коридору и вскоре оказались в довольно вместительной комнате с таким же узким и длинным, как коридор, столом.

- Прошу вас, гости дорогие, к столу.

Сказала тепло, улыбаясь, хозяйка.

Сергей Эдуардович подвинул к себе стул.

- Нет, нет, - Засуетилась хозяйка, - вы уж как гость и человек в летах и регалиях, садитесь, сударь мой, в голову стола. Раньше тут мой артиллерист Ираклий Петрович завсегда сидел.

- Нет, матушка, я уж, пожалуй, рядом со своим приятелем сяду. Я ведь все-таки, согласитесь, гость, а не хозяин.

- Так это, сударь мой, как посмотреть. Я ведь дама одинокая, а вы человек… вижу, на пальце обручального кольца-то нет, неженатый. Может каким образом и сладим.

Сказала хозяйка, и из глаз ее брызнули эротические зайчики. Чиновник несколько смутился.

- Кхе- кхе.

-Да вы не обращайте,- Слегка ударив его по спине, сказала хозяйка, - сударь мой, внимание на шутки мои. Мы ведь люди провинциальные. Политесам особым не приучены.

У нас разносолов–то столичных нету, к хранцузским марципанам мы не привыкшие. Что Бог послал, то и ставим на стол. Прошу.

Гости сели за стол. Сергей Эдуардович подвинул к себе тарелку. Сунул туда нос.

- Ах, какой запах! Это что же щи, матушка?

- Щи, сударь мой, щи: с сушенными белыми грибами, да говяжьей вырезкой. Вы хлебушек берите. Свой хлебушек домашний. Его моя ключница печет. Вороватая, но славная девка. Я её в прошлым лете у путного боярина Кузьмы Федоровича Кобылы выторговала. Двадцать пять бумажек за её отвалила. Кушайте, кушайте хлебушек, судари мои. А где же Сашенька. Отчего ж ее нет? А ну-ка кликни ее, Кузьмич.

- Слушаюсь, матушка. – Сказал дворецкий и вышел из столовой.

- Это у вас, матушка, Евгения Степановна, дозвольте поинтересоваться это кто?

Поинтересовался чиновник.

- Где?

- Так то ж, сударь мой, муж мой Ираклий Петрович Головня. Неужто – то не признали. Вы же кажись… с им… в одном полку… служили.

- Я, матушка, Евгения Степановна, последнее время, - Стал выкручиваться чиновник, - глазами стал слабнуть. Ираклий Петрович, говорите. Ну-ка, ну-ка, мы зараз лорнет- то пристроим, да обозрим боевого нашего товарища. Сергей Эдуардович полез в карман за лорнетом.

- Ну, где, Сашенька –то. Вы, судари мои, обедайте, я пойду ею приведу.

Хозяйка вышла. Чиновник встал, подошел к портрету. Поковырял его ногтем.

- Сдается, мин херц, что не та это Головня. Тот Головня, что со мной в полку служил, косую сажень в плечах имел. Драгун! А этот плюгавец какой-то. Одно слово, артиллерист!

- И что ж нам теперь делать? – Поинтересовался Вильгельм.

- Да ничего не делать. Откушаем сейчас. Переночуем, а завтра и поедем.

- Куда?

- Настоящую Головню искать. Я вспомнил. Фамилия-то у него была не Головня, а Головлев.

В эту минуту в комнату вошла хозяйка.

- А вот, судари мои, извольте познакомиться - дочь моя Сашенька.

Ложка, занесенная Сергеем Эдуардовичем выпала из его рук и с грохотом упала в тарелку:

- Ну, что ж вы сударь мой так неаккуратно, - Пожурила хозяйка чиновника, -  Хорошо тарелка саксофонского фарфора, а была бы нашего, то разбилась бы вдребезки. Ложка–то серебряная. Тяжелая.

-Вы, матушка, извольте выражаться правильно, - Густым мужским басом сказала хозяйская дочь, Не саксофонского, а саксонского. А то ведь люди о нас Бог весть, что подумают.