Поэма Картина первая

- Ну, и погодка, - Сказал Афанасий Иванович Лисичкин, грея над каминным огнем озябшие руки, - Утро, а темно словно ночью. Вы не знаете, Сергей Владимирович, для чего это Федор Трифонович выволок нас из дома в такую непогоду?

- Вы лучше пейте коньяк, Афанасий Иванович, - Сказал на это Трехмясов, - Он у него в этот раз хороший. Не зря, стало быть, Федор Трифонович место занимает. А то ведь до этого он всегда дрянь подавал, а не коньяк. И тарталетки сегодня отменные. Да вы попробуйте, Афанасий Иванович. Или вот икорки с шампанским.

- Шампанского, - После коротко раздумья сказал Лисичкин, - пожалуй, что и выпью. Зябко, как-то тут.

- От зябкости это лучше уж вам пригубить рюмку водки.

- Нет, водку не буду, - Отрицательно завертел головой бывший редактор, - у меня еще сегодня заседание сенатской комиссии.

- Как хотите, любезный Афанасий Иванович, а я, пожалуй, что и водочки выпью… под астраханскую селедочку.

Сергей Владимирович выпил и, подцепив вилкой селедку, забросил её себе в рот.

- Ну, где же он? - Поглядывая на часы, спросил Афанасий Иванович, - Мне ведь еще надобно к себе в кабинет заехать кое – какие бумаги взять. Так же нельзя: сказал, что на минуточку, а мы его уже полчаса как дожидаемся!

- Бр- бр, - Подковерный зябко дернул плечами и укатался в теплый халат, - ну и погодка. Не преведи Господь. Да что вы, господа, в камин – то дров не положили.

Федор Трифонович бросил в камин несколько березовых поленьев. Затем подошел к столу и, садясь в кресло, таинственным голосом произнес:

- Я собрал вас здесь, господа, чтобы сообщить вам о полученном мною сегодня известии.

- Какого рода? - Дрогнувшим голосом спросил Лисичкин.

- Не понял?

- Афанасий Иванович, - Вступил в разговор Трехмясов, - очевидно, хочет полюбопытствовать, какого рода известие… хотите вы… нам сообщить: приятное али неприятное. Правильно я вас понял, Афанасий Иванович.

Лисичкин одобрительно кивнул.

- Это, господа, будет зависеть от хода отечественной истории и нашего с вами выбора.

- Эко вы, Федор Трифонович, мудрено изрекаете, - Усмехнулся Трехмясов, - нельзя – ли как-то попроще?

- Можно, - Ответил Федор Трифонович и достал из стола большой конверт, - Отчего же нельзя, любезный Сергей Владимирович.

Хозяин кабинета бросил на стол конверт и хлопнул по нему его ладонью.

- Пакет сей, есть письмо от бывшего чиновника по особым поручениям, а ныне вора и самозванца Сергея Эдуардовича Бойко. Оный, как вам известно, господа, стоит ныне своей воровской шайкой у столичных ворот. И не просто стоит, а и вот-вот может столицей и овладеть.

- И что же пишет, сей узурпатор, - Поинтересовался Трехмясов, - этот вор и разбойник

- Отчего ж это узурпатор и отчего же это вор, - Недовольно хмыкнув, сказал Федор Трифонович, - может он и впрямь император воскресший.

- Кто, - Изумился Трехмясов, - Бойко что – ли император. Да какой же он император. Он так мелкая сошка на незначительных побегушках! Император! Если он император, то я архангел Михаил!

- Зачем же святотатствовать, Сергей Владимирович, - Укорил Трехмясова Афанасий Иванович, - оно может быть он и не император, а только глядишь завтра уже и император, а вы, сколько не бейтесь, архангелом ни за что станете. Потому как это Божья прерогатива архангелов-то назначать, а император сам себя назначать волен. Вот овладеет он, Сергей Эдуардович столицей, разобьет войска правительственные, а уж половина войска, вам – ли не знать, к нему перебежала, и быть ему императором.

Афанасий Иванович взял паузы и прервал её вопросом:

- Так что же он пишет, Федор Трифонович, читайте.

Хозяин кабинета надел очки, подвинул к себе ёлектрическую свечу и принялся читать:

-Бог наш Троице, прежде всех времен бывший и ныне сущий, Отец и Сын и Святой дух, не имеющий ни начала, ни конца, которым мы живем и движемся, именем которого цари прославляются и властители пишут правду. Богом нашим Иисусом Христом дана была единородного сына божия победоносная и вовеки непобедимая хоругвь

Сим письмом, любезный Федор Трифонович, извещаю тебя, что силою Божественного провидения открылось мне, есем императорская сущность и право азм на престол, который учиня непростительную дерзость занимает узурпаторша Евлалия Лукинична. Собрав вокруг себя злодейскую шайку, производя сим повсеместно в отечестве нашем паки и паки возмущение, грабежи, разорения и смертоубийственные действа. Коего зла и гонения от нее не азм грешный претерпех! И коих бед и напастей на отечество не подвигла еси! И коих лъжей и измен намя не възвела она еси! А вся приключившася ми ся от её различныя беды по ряду, за множество их, не могу изрещи, понеже горестью еще душа моя объята бысть. Но вкупе вся реку конешне: всего лишен и от земли Божия ею туне отогнан бых. И воздал еси мне злая возблагая и за возлюбление мое — непримирительную ненависть. И кровь моя, яко вода, пролитая за неё, вопиет к богу моему. Бог — сердцам зритель — во уме моем прилежно смышлях и совесть мою свидетеля поставлях, и исках, и зрех, мысленно обращался, и не вем себе, и не наидох в чем пред тобою согрешивша.

Того ради, с получением сего извещения, имей Федор Трифонович немедленно принять надлежащие меры к аресту упомянутой особы, а буде можно и к совершенному уничтожению оной. На сие даю тебе сроку до Николы зимнего. Коли апосля этого дня узурпаторша не будет низложена, али предана смерти, то я пойду на столицу приступом, а, взяв её, живьем сварю в кипятке и тебя, и всех членов правительства.

Вчерашнего дня я, любезный Федорович, воспомяши я аки как мы с тобой…

Ну, дальше пошли дела интимного свойства.

Хозяин кабинета снял очки и сказал.

- Я, господа, призываю вас со всей серьезностью отнестись к сему посланию. И сделать правильный вывод и принять единожды верное решение.

- Вы, как я понимаю, Федор Трифонович - Сказал Трехмясов с хитрым прищуром, - уже выбрали это самое единожды правильное решение?

- Я, уважаемый Сергей Владимирович, ни каких решение, - Строго сказал хозяин кабинета, - не принимал, а только зачитал вам сие послание.

- А вы то сами, как думаете, - Вступил в разговор Лисичкин, - сможет – ли матушка отбиться от супостата?

Федор Трифонович открыл дверцу стола. Вытащил стопку бумаг и сказал:

- По имеющимся у меня, господа, разведывательным данным. бойковское войско силу имеет неимоверную, а численность его не знает пределов. Говорят, что он может из костей выращивать людей и тут же ставить их под ружье. Не знаю уж верно то или брешут, но я за что купил за то вам и продаю.

- Верно! Верно! – Горячо выкрикнул Лисичкин, - ведь он… Сергей Эдуардович… с заморским доктором был послан на раскопки этих самих костей. Я об этом даже материал в газету стряпал, но материал ходу не имел. Был запрещен тогдашними верхами.

- Значит у нас, - Наливая себе новую рюмку, сказал Сергей Владимирович, - есть только один путь бежать в стан самозванца? А коли и у императрицы такие же кости есть? Кости, да плюс ёнергетическое море – акиян, то не сдюжить супостату матушкину твердь. И что тогда будем делать, господа? Тут надобно точно знать. Потому как непопадание в цель - смерти подобно.

- Федор Трифонович говорит, - Сказал на это Лисичкин, - что у него данные…

- Данные, данные, - Резко остановил его Трехмясов, - а то вы не знаете, как у нас данные пишутся. Тут надобно другое, господа. Тут Марфушенька надобна.

- Мракобесие, - Скривил рот Лисичкин, - какое-то, в самом деле.

Сергей Владимирович не ответил, нажал на кнопку своего компактного приборчика. Тут же из всплесков и тресков собралась в кабинете известная столичная предсказательница Марфушенька.

- Здравы были, соколы. - Низко поклонившись, сказала она, - Как живете можете?

- Живем, можем, Марфушенька, - Сказал Трехмясов, - ты нам лучше скажи, голубушка, как мы дальше жить станем?

Предсказательница осведомилась:

- Про сердешные дела аль про бранные боя?

- Про бранные, про бранные, Марфушенька, да поживей, - Подхлестнул предсказательницу Сергей Владимирович.

- А что желаете, голуби, - Поинтересовалась Марфушенька, - чтобы я на вас бросила. Лягушечьи кости, кофейные гущи, болотную водицу, али куриный помет.

Лисичкин брезгливо поморщился.

- Как вернее, Марфушенька на том и ворожи, хоть себе и на помете, только чтоб вернее выходило, – Сказал Трехмясов, протягивая Марфушеньке стакан воды, - В этом деле ошибки быть не должно! А я уж не поскуплюсь!

- Да ты, отец, - Отодвигая стакан, сказала предсказательница, - ужо скупишься, а что далее-то будет.

Сергей Владимирович с удивлением взглянул на Марфушеньку.

- Где ж ты видишь скупость мою, милая?

- А что ж ты мне, голубь, водицы – то с колодца налил, - Усмехнулась предсказательница, - Кому–кому, а уж тебе, сокол, доподлинно известно, что Марфушенька об эту пору только беленькую усугубляет.

- Во- первых, голубушка, - Сказал на это Сергей Владимирович, - водица эта не из колодца, как ты изволишь молвить, а из волоколакских минеральных источников. Служащая для большей верности твоих предсказаний…

- Об второе, матушка, - Продолжил С.В. Трехмясов, - ты уж и без того кажись беленькой – то усугубилась. Личико у тебя красненькое, глазки бегают, волосенки растрепаны, одежонка расстегнута, взгляд наш мужской в грех вводящая. Тебе зараз гитару -ты нам и цыганочку спляшешь. Ты давай-ка, голуба, водички выпей, соберись, приведи себя в рабочее состояние и гадай. И ворожи как надобно со смыслом, ибо я тебе ежели, что не так…тебя с медведями дикими цыганочку плясать заставлю. Понятно тебе?

- Отчего ж не понять, - Спокойно ответила Марфушенька и, икнув веером, пустила карты по столу, - Церви вы церви, Церви рогаты, не тоците, вертите у раба Божьего ушки. Тоците и вертите сухое дерево, где скот не ходит, трава не растет, красно солнце не всходит. Вам там питенье и кушанье.

- Ты чего такое плетешь, - Резко перебил Марфушеньку хозяин кабинета, - какие такие ушки?

- Ой, прости, батюшка, - Спохватилась Марфушенька, - попуталась я. Я давеча Мишку Строгонова, что на Виленском трахте постоялый двор держит, от ушных коликов заговаривала. Вот и… А вам на что, золотой мой, надобно?

- Ну, знаете, Сергей Владимирович, - Возмутился Лисичкин, - вы уж коли обращаетесь к таким деликатным и греховным делам, как гадание, то уж хотя бы извольте приглашать специалистов, а не пьяных шарлатанов.

- Какая же я пьяная, отец, – Икнув, сказала Марфушенька, - рюмочку не скрою, выпила. Но мне ж та рюмочка, драгоценный мой, что слону дробина. А насчет моего профессионализму, так ты об энтом ты не смей сумлеваться. Хошь я те в рыбу оберну, али птахой в небо пущу?

Афанасий Иванович грохнул по столу кулаком и грозно произнес:

- Ты давай, того! Предсказывай, все как есть! А рыбами, да птахами - это всякий шарлатан зараз умеет. Давай начинай.

- Да ты не горячись, милый, не горячись. – Сказала предсказательница, - Ишь как ты копытом бьешь, да глаза пучишь. Ты не пучь глазья - то, не тужись, ты не баба на сносносях, ты в карты гляди, что Марфушенька на стол кинула. Вишь шестерка крестовая легла на червонного короля, на тебя, стало быть.

- И что сие значит?

- А то и значит, голубь, что снесут тебя вскорости на погост!

- Но- но! - Прикрикнул Лисичкин, - ты говори у меня, да не заговаривайся.

- Марфушенька, сокол ты ясный, завсегда, правду, говорит, - Загадочно улыбнулась предсказательница, - а не заговаривается, как ты изволишь сказывать. Снесу тебя миленького, как пить снесут. Коли не будешь ты слушаться короля, который нынче метит в императоры.

- А вот с этого места, - Перебил предсказательницу Трехмясов, - более подробно. Что за король и станет ли он императором?

- Бубновый король, - Ткнув в карту желтым от табака пальцем, сказала Марфушенька, - а станет он им, стало быть, императором, в той самый день, как заколют к Рождеству черного борова. Боров тот зараз в сарае на Никольской улице, третья изба с краю, лежит, полеживает, да бока належивает. Вот такой мой сказ, сокол ты мой ненаглядный. А уж куды бежать али на погост, али к новому императору, то вам решать.

В кабинете повисла гнетущая тишина.

- Ладно, - Нарушил ее Сергей Владимирович, - держи Марфушенька рюмку беленькой, а рюмочку я, так и быть, накрою красненькой.

- Набросить бы надобно, сокол… Трехмясов резко остановил предсказательницу.

- Ишь ты её! Погремела тут костями на копейку, а требуешь как за цельный обряд.

- Ладно, - Сказала Марфушенька, - и на том спасибо, сокол. Ну, отцы, будьте здравы!

Марфушенька опрокинула в щербатый рот налитую до краев рюмку. Закусила соленым огурцом. Отерла губы рукавом платья и, поклоняясь, сказала:

- Прощевайте, соколы, али может вам приворотного зелья сварганить? Так я зараз. Синенькую дадите, и я вам такое зелья дам, что у камней и у тех на вас красавцев писаных встанет!

- Ты что такое несешь, ведьма ты старая, - Крикнул Федор Трифонович, - а ну пошла прочь из кабинета. Ужо я тебя проклятущую!

Хозяин кабинета схватил каминную кочергу и бросился на Марфушеньку, но та влетела в камин и громко хохоча, вылетела через трубу в сырой осенний воздух.

- Что ж, господа, каковы будут ваши мнения… относительно… какую сторону… нам принять.

Поинтересовался Трехмясов, - Марфушка эта хоть и дура, а дело говорит верное. Сдается мне, что нам надобно поступать, как бы не оказаться на погосте, согласно её предсказаниям.

А.И. Лисичкин ответил на это возгласами.

- Глупости! Мракобесие!

- Мне, господа, - Сказал хозяин кабинета, - и без костей жабьих ясно, что надобно занимать сторону Сергея Эдуардовича. Все одно матушка и так, и так на ладан дышит. Давайте голосовать. Кто за?

Федор Трифонович поднял руку. За ним поднял её Трехмясов. А.И. Лисичкин некоторое время подумал, махнул рукой и поднял ее вверх.

- Тогда, стало быть, господа, распределим обязанности, - Произнес хозяин кабинета, - я пойду подминать на восстание Семеновский и Преображенский полки, а вы, Афанасий Иванович, ступайте и готовьте воззвание. Вы же, Сергей Владимирович, займитесь подготовкой к съемке въезда нового императора в столицу. На этом все, господа. Ступайте и помните, что судьба отечества в наших руках!

Заговорщики крепко пожали друг – другу руки.

Федор Трифонович сбросил халат. Облачился в военный мундир и уже направился к двери, как из камина к нему обратился женский голос:

- Куды ж это ты, Федор Трифонович, направилси?

Хозяин кабинета обернулся.

- А это ты, Марфушка, чаво тебе.

- Как это чаво. Позолоти ручку, милый, за то, что я твоих дружков – приятелей на правильный путь выставила. Без Марфушеньки они тебя, глядишь, и скрутили бы, да в острог. Так, что давай, как и подрядился, плати десять златых червонцев.

- Десять золотых… ишь ты. – Покачала головой Подковерный, - Хватит тебе и пяти ассигнаций.

- А я зараз к Лисичкину, а от его к Трехмясову слетаю, да и скажу им, что спуталась я, мол, а зараз разобралась. И карты совсем другое говорят. Верное. Нельзя им на сторону самозванца переходить.

- Ладно! Ладно! – Успокоил предсказательницу Подковерный, - спуталася она. Держи вот свои золотые, лети себе… да помалкивай. А не то я тебе…

Но договорить хозяин кабинета не успел. Марфушенька влетела трубу и вылетела на улицу. Подлетела к окну и через стекло развратно улыбнулась хозяину кабинета.

- Тьфу ты, бестия!

Сановник сплюнул и вышел из кабинета. У черного выхода его уже ждал скромный ёкипаж. Ф.Т. Подковерный проворно влез в салон и приказал вознице:

- Гони, Федор. Гони, братец, да поживей.

Возница кивнул. Нажал на газ. Ёкипаж сорвался с места и резво побежал по темным городским улицам. Дул ветер. Мерцали фонари, хоть часы и показывали полдень.

У чугунных воротов ёкипаж затормозил. Федор Трифонович приоткрыл окно и торжественным баритоном промолвил:

- Самодержец и народ.

Часовой проворно открыл ворота. Ёкипаж проехал по длинному черному туннелю и остановился на полковом плацу. К ёкипажу подбежал статный человек в полковничьих эполетах. Он распахнул дверь и помог пассажиру выйти из салона. Федор Трифонович вылез и увидел перед собой ровные шеренги солдат. Осенний ветер трепал полы их серых шинелей. Капли дождя скользили по кокардам синих фуражек. Несмотря на непогоду, солдаты держали строй. Вид их был спокоен и торжественен.

- Здорово, молодцы!- Крикнул Ф. Т. Подковерный.

-Здравжелвашблагдия! -Прокатилось по плацу.

Довольный слаженностью солдатского приветствия и стройностью рядов Федор Трифонович широко улыбнулся и отеческим тоном поинтересовался:

- Ну, что, молодцы, послужим отечеству нашему.

- Так точно, ваше превосходительство. – Ответил за всех бравый полковник.

- Ну, вот и распрекрасно, господин полковник. Ведите ваших солдатушек к императорским покоям. Всех, оказывающих вам сопротивление, казнить самым жестоким манером. Императрицу. Точнее оную брать живьем и только в крайнем, я подчеркиваю, крайнем случае подвергнуть оную смерти.

- Разрешвыпять. Приложив ладонь к кокарде, поинтересовался полковник.

- Выполняйте.

- Третья и четвертая рота, - Крикнул полковник, - направо. К северным воротам шагом марш. Пятая и шестая рота. Кругом. Шагом марш к южным воротам. Командирам блюсти строй и тишину.

Вскоре на плацу осталась две шеренги солдат и стоящий рядом с ними майор с лихо закрученными усами и пышными бакенбардами.

- Ну, как майор, готовы твои молодцы?

- Такточвашество!

- Ну, вот и отлично. Задачу свою ведаешь, сынок?

- Такточвашество.

- А коли знаешь, то ступай и выполняй.

- Естваство. Майор лихо развернулся на каблуках.

- Да, погоди ты, - Остановил майора Подковерный. – Дай – ка я тебя, сынок, поцелую, да благословлю. Ведь на святое дело идешь!

Федор Трифонович перекрестил майора. Крепко обнял его и вытер набежавшую на щеку слезу…

В это самое время к золотым воротам столицы. На примечательной ёбричке. Окруженный множеством солдат, подъехал в парадном императорском мундире Сергей Эдуардович Бойко. Голову его покрывала золотая треуголка. Самозванец поправил чуть съехавшую на глаза треуголку и крикнул:

- Ребятушки - солдатушки, вяжите своих командиров и выходите к вашему императору!

В ответ на этот призыв, командующий обороны, убеленный сединами маршал, поднял жезл. Затрещали барабаны.

- По клятвоотступнику и самозванцу!- Громоподобным басом приказал командующий, -Угол пятнадцать. Прицел восемь. Шрапнелью пли!

Дружно грянули пушки. Дым окутал бойковское войско. Когда он рассеялся, ряды его несколько поредели.

С головы Сергея Эдуардовича сорвало золотую треуголку.

- Пошто стреляете в императора вашего, братцы, - Опечалено произнес Сергей Эдуардович, - в заступника вашего! Вяжите, солдатушки, ваших командиров и ступайте вон со стены. Кожному кто исполнит сие мое распоряжение, обещаю стакан водки и золотой алтын! А ежели вздумаете и далее пулять по мне с ваших пуколок, то ужо будет вам ослушникам по первое число!

Сергей Эдуардович вытащил из корзины отрубленную голову. Сильно раскрутил её и бросил на крепостную стену. Голова упала на снаряды они сдетонировали, раздался оглушительный взрыв. В рядах защитников началась паника и неразбериха.

- Сабли наголо! – Приказал усатый майор своим солдатам, - на штурм марш!

Солдаты дружно ударили в тыл защитникам столичных стен.

По войску Бойко тоже пронеслась лающая команда:

- Zur Attacke! Lanzen gefällt! Marsch! Marsch! Hurra!

Затрещали городские ворота. Бойковский авангард ворвался в столицу. Городской гарнизон дружно поднял руки. Затихла барабанная дробь. Смолкли пушки. На улицу с хлебом- солью выбежал народ.

- Батюшке императору! Сергию Первому ура! Ура! Ура!

Ожили столичные колокола. Тучи расступились. На небе вспыхнуло, ярко осветив городские улицы, холодное солнце.

На Болотной площади, где ожидали нового императора, уже стоял кабинет министров, члены сената, депутаты и представители интеллигенции.

Согласно визжали пилы. Бойко стучали молотки. Росли висельницы.

- Едет! Едет, - Разнеслось по толпе, - Едет батюшка государь. Ура! Ура - а- а!

Народ бросился к белой ёбричке в которой ехал император. Вскоре она остановилась возле постамента, на котором нового императора поджидало огромное кресло. Сергей Эдуардович одернул парадный мундир. Поправил треуголку. Дружески помахал толпе императорской дланью и скзала:

- Готовы – ли вы, детушки, служить мне верой и правдой?

- Готовы, батюшка, готовы!

- Ну, уж глядите, - Суровым взглядом скользнул по толпе Сергей Эдуардович, - уж я коли что-то, то спуску вам не дам. У меня не забалуешь. Я на одну руку положу, а другой прихлопну.

- Режь, батюшка! Жги! На то твое царское величиство и поставлено.

- Ну, пущай, детушки, будет по – вашему. Сказал Сергей Эдуардович, садясь в кресло.

Как только он уселся в нем, то тотчас же на площадь ввели пленных защитников столицы. Некоторые шли со связанными руками, но были и такие, что в знак безусловной покорности, несли под мышками плахи и топоры. Стихли колокола. Умолкли крики. К Сергею Эдуардовичу подвели командующего столичным гарнизоном.

- Как же ты, пес смердящий, - Сергей Эдуардович недобро сверкнул очами, - супротивиться мне, твоему императору.

Раненный в голову командующий, превозмогая боль, крикнул:

- Ты мне не император! Ты, дядюшка, вор и мошенник!

Сергей Эдуардович угрюмо сдвинул брови, достал кокетливый платочек и небрежно махнул им. Тут же дюжие молодцы с арийской внешностью подхватили бедного главнокомандующего под руки и поволокли к висельнице. Грянули барабаны и бравый главнокомандующий, забавно дрыгая ногами, повис на пеньковой веревке.

Как только стихли барабаны к императорскому креслу, подвели генералов.

- Присягайте мне, - Протянув им, декрет о своем возведении на императорский престол, сказал С.Э Бойко, - Коли не хотите болтаться рядом с вашим командиром. Ставьте свои подписи и ступайте с миром. Я не кровожадный император.

- Я присягал матушке императрице и присягу не нарушу, - Сказал на это старый генерал, - Особливо тебе вору и самозванцу!

Сергей Эдуардович вновь вытащил платочек. Высморкался и махнул им. К старому генералу подбежали арийские молодцы. Грянули барабаны. Верный присяге генерал закачался на веревке.

- И вы тоже держите меня за вора и самозванца, - Обведя генералов хмурым взглядом, спросил Бойко.

- Мы, батюшка, тутова совет держали, - Ответил старший из генералов, - и порешили, что ты и есть наш законный император и, стало быть, присягнем служить тебе верой и правдой. Куды, батюшка, велишь поставить наши закарючки.

- Вот сюды. – Сергей Эдуардович, ткнул пальцем в бумагу, - и ставьте, и ступайте себе с миром.

Генералы поставили подписи. Низко поклонились новому государю и стали позади его кресла. К Сергею Эдуардович подвели офицеров с плахами под мышками.

- Ну, братцы, который из вас хочет первым присягнуть его императорскому величеству? Из строя вышел молодой поручик

- Дозволь мне.

- Молодец, сынок, - Похвалил его Сергей Эдуардович, - подай пример… своим боевым товарищам… верного служения императору.

- Ты не император, а разбойник. Жаль, что я тебя не могу скрутить и отправить в острог, а вот плюнуть в твои воровские зенки это уж я смогу!

Поручик плюнул. Желтая сопля потекла по лицу императора. Сергей Эдуардович вытащил платочек. Вытер лицо и махнул им молодцам арийской внешности.

Один из них сильным ударом в челюсть сшиб храброго поручика на землю. Второй поклал его голову на плаху. Сверкнуло лезвие топора. Голова храброго воина, сверкая выпученными очами, покатилась по брусчатке Болотной площади. Сергей Эдуардович обвел свирепым взглядом офицеров и поинтересовался:

- Который тут еще храбрый? Подходи, уважу!

Офицеры молчали.

- Мы, батюшка, готовы её покласть, но только за твое величество и на бранном поле.

- Сказал пожилой шабс - капитан. – Так ведь, братцы?

- Так. Так. - Загалдели офицеры.

- Вот это правильно, - Приветливо улыбнулся новый император, - Ставьте ваши подписи и служите мне верой и правдой, а уж я вас, детушки, видит Бог, не обижу.

Офицеры повалились на колени.

- Спасибо тебе, царь- государь. Ужо и мы послужим - те от души.

Загремели барабаны. Забили в колокола. На площадь, квело цокая копытами по брусчатке, въехала лошадь, которых иначе как старая кляча и не называют. Она с трудом тащила небольшой возок, в котором сидела растрепанная старушка. Трудно было узнать в ней всесильную матушку императрицу. Возок остановился возле императорского кресла.

Гвардейцы с арийской внешностью помогли Евлалии Лукиничне спуститься на землю.

- Ну, что матушка, - Сказал с ухмылкой Сергей Эдуардович, - нагосударилася, навластвовалася. Упилась народной кровушкой. Вот пущай тебя народ православный и судит. Как он скажет, так и будет. Скажет казнить, стало быть, так тому и быть, а миловать, то я спорить не стану. Путы тебе развяжу, и гуляй на все четыре стороны.

Сергей Эдуардович обратился к толпе.

- Что думаешь народ честной, Богоизбранный?

- Казнить!- Взвизгнул женский голос.

- Казнить! – Согласился с ним мужской баритон

Вскоре вся площадь дружно скандировала:

- Казнить! Казнить!

- Сереженька, - Обратилась матушка к Сергею Эдуардовичу, - уж я ли не баловала тебя своим вниманием. Никто другой так не был мной обласкан, как ты, Сереженька. Так за милость мою к тебе и ты меня милуй. Не вели казнить…

- Как же я, - Не дал окончить речь Евлалии Лукиничне, император, - могу ослушаться гласа народного, который есть ни что иное, как Божий глас. Это только ты его не слушала. Коли слушала бы… так и на лобном бы месте не оказалась. Правильно я говорю, народ честной?

Толпа заревела тысячами глоток:

- Правильно, батюшка, правильно! Верно, государь!

- Бери, - Император Сергий Первый протянул Евлалии Лукиничне табакерку. Матушка, горько вздохнув, вытащила табак и поднесла его к носу. Через мгновение она стала вытягиваться, меняя человеческую кожу на змеиную чешую и вскоре перед императорским креслом раздув «капюшон», в боевой стойке, почти под прямым углом стояла королевская кобра. Волнообразно шевеля головой, она издавала угрожающее шипение.

Сергей Эдуардович громко обратился к толпе.

- Ну, кто из вас, народ честной, готов сразиться со змеёю подколодной, кровопийцей народной.

Толпа молчала. Наконец где-то в самой ее гуще раздался детский голос.

- Огнехват.

- Огнехват! – Поддержала толпа, - Огнехват! Огнехват.

- Тутова я! Тутова!

Толпа расступилась. К императорскому креслу подошел Огнехват.

- Что же ты, детушка, - Удивился Сергей Эдуардович, - голыми руками на неё, коварную пойти вздумал?

- Так точно, батюшка государь, - Сказал Огнехват, - с крюком, али шаблей какой этак всякий может.

Огнехват уселся на корточках возле змеи и принялся что-то напевать, качаясь из сторону в сторону. Кобра замерла и уставилась на него немигающим взглядом. Тот же, глядя поверх змеиной головы, продолжал напевать. Веки змеи дрогнули: раз, другой, третий и, наконец, сомкнулись. В тот же самый момент Огнехват молниеносно выбросил вперед руку. Схватил змею и, сломав ей, хребет бросил к ногам Сергея Эдуардовича.

Толпа радостно засвистала, заулюлюкала, заревела.

- А теперь, честной народ, - Крикнул Сергей Эдуардович, - милости прошу к нашему императорскому столу, что накрыт на Вознесенском поле.

Народ толкая, а кое где и давя друг – дружку, бросился на Вознесенское поле. Множество народу в основном деток, да старичков, погибло в тот день. Кои под колесами охранных ёбричек, а которые под сапогами жаждущего дармового угощения народа честного, богоизбранного.