Поэтические воззрения славян на природу

дождевых туч сосудам, греки и римляне изображали реки изливающимися из урн или чаш богов, богинь и нимф¹. У славян, наравне с другими индоевропейскими племенами, наибольшим религиозным почетом пользуются родники (ключи, студенцы, криницы) и реки, вытекающие из горных возвышенностей; им приписыва­ется та же святость и та же чудодейственная сила, что и дождю. Подобно дождевым потокам, льющимся из облачных скал и гор, эти родники и реки пробиваются из жил земли и расщелин обыкновенных гор, и то, что прежде соединяла народная ве­ра с первыми, впоследствии было перенесено на подземные и нагорные ключи. Об этих источниках ходят в народе сказания, что они явились из земных недр после удара в землю молнии, почему они и называются громовыми, гремячими и святы­ми. Некоторые из них, по народным преданиям, потекли от удара огненных стрел Ильи-пророка или из-под копыт богатырского коня Ильи-Муромца (т. е. Перуна; см. I, 317); на подобные источники указывает и географическое название Конь-ко­лодезь, встречаемое в некоторых губерниях. У германских племен источники вбли­зи гор, посвященных Донару (Тору), также назывались «громовыми»²; у античных же народов в обрядах, совершаемых в честь богини Весты, употреблялась ключевая вода³. Громовые родники и святые колодцы и озера во множестве известны по раз­ным местностям, обитаемым славянскими, литовскими и немецкими племена­ми⁴. Окрестные жители устраивают над ними часовни с иконами Спасителя, Бого­родицы и святых и совершают туда крестные ходы, большею частию во время за­сух — с мольбою о дожде. Так как дождь есть дар небесных колодцев = летних туч, то, перенося это воззрение на земные ключи, язычники издревле стали обращаться к этим последним с просьбами о пролитии дождя — обычай, до сих пор удержав­шийся в массе простонародья. В любопытной вставке, сделанной древним перевод­чиком слова Григория Богослова (XI век), сказано: «ов требоу створи (жертву при­носит) на стоуденьци, джда искы (ища дождя) от него, забыв, яко Бог с небесе дждь дает»⁵. В Корсунском уезде Симбирской губ. во время засухи богомольные старухи и девицы подымают иконы, идут к роднику и начинают рыть возле него землю; ес­ли им удастся дорыться до нового источника, то это верный знак, что в скором вре­мени дождь оросит землю⁶. В Воронежской губ. в день Преполовения старики и старухи ходят с образами и священником на хлебные поля и там у каждого колодца служат молебны⁷; в других губерниях совершают молебны на студенцах в весенний Юрьев день⁸. Чехи в засушливые годы ходят на поклонение к источникам и молят­ся о дожде⁹. У кельтов было в обычае почерпать воду из священных криниц и поли­вать ею камни, из которых сложен колодец, дабы небо одождило землю¹⁰.

И славяне, и германцы с обливанием водою соединяют мысль о вызове дождя. У сербов обряд этот, по описанию В. Караджича, совершается так: несколько девушек, во время летней засухи, ходят по селу, поют и просят, чтобы пошел дождь («да удари киша»). Одна из них снимает с себя одежду и голая обвязывается различными травами и цветами, так что из-за них совсем не видать ее наготы: она называется додола. Затем девушки обходят деревенские избы; у каждой избы становятся они в ряд и поют обрядовые песни, а перед ними пляшет додола. Хозяйка дома или кто другой из семейства берет полный воды котел или ведро и выливает на додолу, ко­торая продолжает плясать и вертеться. Песни додольские содержат в себе мольбу, чтобы Бог послал дождь и оросил нивы, и за каждым стихом следует припев: «oj додо, oj додоле!»

Да удари росна киша,

Да пороси наша пол(ь)а

И шеницу-озимицу

И два пера кукуруза.
Особенно интересна следующая песня:
Ми идемо преко села,

А облаци преко неба.

А ми брже, облак брже;

Облаци нас претекоше,

Жито, вино поросише.
Или, после двух первых стихов: «ми идемо преко села, а облаци преко неба», по­ют:
Из облака прстен паде,

Уjaгми га коловођа¹.

дjeвojaк'»; а когда жених собирается ехать за невестою, поют: «облак се виje по вед­ром небу, се лепи Ранко (имя жениха) по белом двору»¹. Перстень, который падает из облака и, по свидетельству песни, схватывается додолою (коловоджею), есть символ брачных уз, обручения богини с тученосным Перуном. В Малороссии неве­ста должна подать жениху чарку вина с кольцом на дне². В народных сказках бог-громовник похищает себе в жены мифических красавиц, унося их на крыльях вих­ря или тучи. Пляска додолы — то же, что пляска грозовых духов и нимф (I, 164); обливание ее водою указывает на те дождевые источники, в которых купается боги­ня весны, а ведра, из которых ее окачивают, — на те небесные сосуды, откуда про­ливается на землю благодатный дождь. В Далмации место додолы-девицы заступа­ет неженатый молодец, которого зовут прпац; товарищей его (все холостые парни) называют прпоруше; самый обряд существенно ничем не отличается от додольского: так же одевают «коловођу» зеленью и цветами, обливают его перед каждой из­бою и поют о ниспослании плодородия:

Терем Бога молиле,

Да нам даде кишицу,

Да нам роди година —

И шеница-бjелица,

И винова лозица,

И невjеста ђетиђа

До првога Божиђа³.

В Болгарии, во время засухи, собираются все обыватели деревни, выбира­ют девушку не моложе и не старше пятнадцати лет, покрывают ее с ног до головы ореховыми ветками, разными цветами и травами (луком, чесноком, зеленью картофеля и бобов, и пр. ) и дают ей в руки пучок цветов. Девушку эту болгары называют дюдюл (= додола?) или пеперуга — слово, которое озна­чает также бабочку, подобно тому, как серб. вjештица — не только ведьма, но и дух, излетающий из нее в виде мотылька, что свидетельствует за тождество додолы-пеперуги с облачными нимфами (ведьмами). В сопровождении девиц и юношей ходит пеперуга по домам; домохозяин встречает ее с котлом воды, поверх которой плавают набросанные цветы, и обливает желанную гостью при пении следующей обрядовой песни:

Летела е пеперуга —

Дай, Боже, дАж(д)ъ! —

От ораче на копаче...

Да са роди жито, просо,

Жито, просо и ченица¹.

От орача нă орача,

От копача на копача,

От режача на режача,

Да заросит ситна роса,

Ситна роса берикетна (плодоносная)

И по поле и по море,

Да се родит 'сАберикет,

'САберикет, вино-жито,

Ченици-те до греди-те

Ячмени-те до стре'и-те

Лено'и-те до пояси,

Уро'и-те до колена.
² Каравел., 242—3.

³ D. Myth., 560—1.

⁴ У валахов слово это изменилось в papaluga, как видно из песни, которую поют дети во время засу­хи: «Papaluga! взойди на небо, отвори ворота и пошли сверху дождь, чтобы хорошо росли хлеба» (ibidem).

⁵ Точно так, как пух имеет корнем pu = дуть.

рить — мочиться, т. е. испускать мелкие, подобные дождю капли. Отсюда, во-пер­вых, возникло уподобление дождя и снега (= пороши) — мучной пыли (I, 148), и во-вторых, падающие капли дождя стали сближаться с зерновым хлебом, осеменя­ющим поля (I, 291), и с мужским семенем, которым Небо оплодотворяет Землю. По указанию этих данных, прпоруша значит: орошенная дождем, осыпанная его благодатным семенем¹. В народных обрядах посыпание зерновым хлебом вполне соответствует обливанию водою: после венца молодых обыкновенно осыпают ов­сом, житом и ячменем не только для того, чтобы они вели жизнь богатую и счаст­ливую, но и с тем, чтобы небо благословило их чадородием; те же приметы дает и дождь, оросивший новобрачную чету в первый день свадьбы (см. гл. XXIX). На Ру­си неизвестен обряд хождения додолы; но существует обыкновение, близкое к это­му обряду: на второй день Пасхи, на рассвете, парни обливают девиц, а те в свою очередь обливают парней во вторник²; кто на светлый праздник просыпал заутре­ню, того в старину окачивали холодною водою или заставляли искупаться в реке, против чего издан был 17 апреля 1721 года запретительный указ, в котором чита­ем: «в Российском государстве как в городах, так и в весях происходит от невежд не­которое непотребство, а именно: во всю светлую седмицу Пасхи, ежели кто не бы­вает у утрени, таковаго, аки бы штрафуя, обливают водою и в реках и в прудах купа­ют». Обливанье бывает и на Красную Горку и в Фомин понедельник, следов., при начале весны. Об этом обычае упоминают Густинская летопись, Синопсис Гизеля и Боплан в своем «Описании Украйны». Во время летней засухи поселяне наши со­вершают крестный ход к ключевой кринице, и после молебствия и мужчины и женщины обливают друг друга водою, думая чрез это вызвать дождь; в Курской губ. при долгом бездождии бабы собираются к реке, хватают проходящих мимо и бро­сают в воду или по крайней мере обливают их с головы до ног, что в тамошних ме­стах называется делать мокрины³. В некоторых деревнях еще недавно, вслед за мо­лебствием от засухи, признавали необходимым выкупать приходского попа, чтобы дождь оросил нивы⁴.

Под влиянием указанных нами воззрений воде были приписаны те же чудесные свойства, какие присвоялись весеннему дождю, а именно:

а) Сила плодородия. В грозе древний человек видел брачный союз бога-громовника с облачною, дожденосною девою, а в этом союзе — источник земных урожаев. Низводя мифическое представление на землю, народ ставит возле князя (царя) Ог­ня княгиню (царицу) Воду; первый — символ небесного пламени (молнии), вто­рая — дождя. Названия князь и княгиня, по первоначальному своему значению, доселе удержавшемуся в простонародном обыкновении чествовать этими именами жениха и невесту, прямо указывают на то супружеское сочетание, в каком являлись поэтической фантазии огонь и вода⁵. К родникам и криницам, как уже было сказа­но, издревле обращались с мольбою о дожде: от них, следовательно, ожидали и про­сили изобилия плодов земных; крестные ходы на засеянные пашни и совершаемые

там общественные молебствия сопровождаются окроплением полей святою во­дою¹. Перед посевом крестьяне выходят поутру к студенцам, черпают ключевую во­ду и смачивают ею заготовленные семена; другие же смачивают зёрна речною во­дою в продолжение трех утренних зорь, с надеждою на несомненный урожай*. Эту плодородящую силу воды народное верование распространяло и на человека, что свидетельствуется старинными свадебными обрядами (см. I, 231—2). Начальный летописец говорит об умычке невест у воды³. «И се слышахом, читаем в Правиле митрополита Кирилла (конца XIII стол. ), в пределех новгородских невесты водят к воде, и ныне не велим тому тако быти, или то проклинати повелеваем»⁴. В Витеб­ской губ., в Люнецком уезде, есть большое озеро, почитаемое у раскольников свя­щенным; холостые парни, похищая девушек, объезжают с ними вокруг озера три раза, и этот обряд считается за действительное вступление в брак⁵. Между чехами сохраняется поверье, что самый верный союз — тот, который заключается над ко­лодцем⁶.

b) Сила целебная, очистительная. Как живая вода весенних дождей просветляет туманное небо, возрождает природу и потому принимается за божественный напи­ток, прогоняющий демонов, дарующий красоту, молодость, здоровье и крепость мышц, так те же животворные свойства соединяют народные верования и вообще с водою — тем более что она действительно обладает свойством освежать тело и восстановлять утомленные силы. И огонь, и вода — стихии светлые, не терпящие ни­чего нечистого: первый пожигает, а вторая смывает и топит всякие напасти злых духов, к сонму которых причислялись в старину и болезни. Рядом с окуриванием больного, перенесением его через пылающий костер, высеканием искр над боляч­ками и тому подобными средствами народная медицина употребляет обливание водою, омовение, взбрызгиванье, сопровождая все это заклятиями на болезнь, что­бы она покинула человека или животное и удалилась в пустынные места ада. По преимуществу лечебные свойства приписываются ключевой воде. Родники и ко­лодцы, глубоко чтимые за свою целительность, известны во всех славянских и не­мецких землях. В Германии их называют jungbrunnen и heilbrunnen = дающие юность и здравие; по народному убеждению, вода их стягивает и заживляет раны; это большею частию минеральные (горячие, соленые и кислые) источники, знако­мые еще римлянам. С целью лечить недуги омовением немецкие поселяне идут пред восходом солнца и почерпают воду из трех бьющих ключей — в сосуд, перед которым ставится возжженная свеча. В Лифляндии есть священный источник (Wöhhanda); в лесу, где он течет, никто не смеет срубить дерево или отломить ветку; воды его всегда чисты, и что бы ни было в них брошено — тотчас же восстает непо­года⁷. В Сербии, в первые дни после новолуния («на младу неделю»), ходят больные к родникам, купаются в них и пьют воду⁸; лужичане и чехи также знают источники,
¹ Цебриков., 277.

² Сахаров., II, 22.

³ П. С. Р. Л., 1, 6.

⁴ Оп. Румян. Муз., 321.

⁵ Терещ., II, 28.

⁶ Срезнев., 23. Так как супружеские узы связывались у воды, то и разорвать их (развестись) можно было, по свидетельству Барберини, не иначе как над проточной водою.

⁷ D. Myth., 552—3, 565.

⁸ Срп. рjечник, 562.

помогающие людям и животным от чар и болезней; в Богемии устраиваются над ними часовни, и больные, черпая воду, обращаются к священному источнику с та­кою мольбою:

Krista Pána krtitelnieko!

Beru si te k pomoci,

V této moji nemoci;

Ту zahàniš všecky čárу,

Trhas¹ kovy, hory, skály,

A to vsecko tvou moci.
Иные оставляют здесь штуку холста, что напоминает нам жертвенные дары, приносимые белорусами русалкам, таинственным обитательницам вод². На Руси от болезней, приписываемых сглазу, рано на утренней зоре отправляются к ключу, зачерпывают воду по течению, закрывают посудину и возвращаются домой молча и не оглядываясь; потом кладут в принесенную воду один или три горячих угля, ча­стичку печины (печной глины), щепоть соли и взбрызгивают ею больного или об­ливают его по два раза в сутки на зоре утренней и вечерней, с приговором: «с гуся вода, с лебедя вода — с тебя худоба!»³ Иногда дают больному испить этой воды, смачивают ею грудь против сердца и затем все, что останется в чашке, выливают под притолку⁴. В заговорах, произносимых над водою, находим следующие указа­ния: «пошла я в чисто поле, взяла чашу брачную, почерпнула воды из загорного студенца»; «звезды мои ясные! сойдите в чашу брачную, а в моей чаше вода из за­горного студенца»; «умываю я красну девицу (имярек) из загорного студенца клю­чевой водою, стираю я с красной девицы все узороки с призороками»⁵. Целебная сила присвояется воде, взятой из нагорного источника, как эмблеме дождя, ниспа­дающего из горы-тучи; вода эта, по народному выражению, должна быть непитая, неотведанная, ибо она назначается не для обычных нужд человека, а на дело рели­гиозное (см. выше стр. 14); черпают ее на утренней зоре, потому что утро = метафо­ра всеоживляющей весны: оно прогоняет демонов ночного мрака и воды земных источников превращает в чудодейственную амриту;| печина и горячие уголья ука­зывают на связь воды = дождя с огнем = молнией. Вместо горячих угольев пользу­ются и другими символическими знамениями бога-громовника. Так, от испуга взбрызгивают и окачивают водою, в которой был выкупан петух — птица, посвя­щенная Перуну и домашнему очагу (Агни); нередко в воду, назначенную для омо­вения больного, кладут громовую стрелку⁶, или, обращаясь к иконам и читая заго­вор, знахарь берет налитую воду и несколько раз перерезывает ее накрест острием ножа⁷; в Малороссии на «Водохрещи» умываются от коросты водою, в которую по­ложена красная калина; сверх того, повсюду в обычае пить наговорную воду и умы­ваться ею с серебра и золота, т. е. погружая в чашу серебряную монету или золотое
¹ Разрываешь.

² Sagenbuch der Lausitz, Гаупта, I, 248; Громанн, 47—48.

³ О. 3., т. LVII, 50; Послов. Даля, 836; Ворон. Лит. Сб., 385. Подобный обряд совершается и у дру­гих славян — см. Илича, 110; Громанн, 155—6; Чешск, песни Эрбена, 510.

⁴ Сахаров., 50—53; Записки Авдеев., 134.

⁵ Сахаров., I, 19, 24, 32.

⁶ То же у хорутан — сб. Валявца, 247.

⁷ Болгары на Крещение заставляют детей прыгать через секиру и кропить их освященною во­дою. — Миладинов., 523.

кольцо: такое умыванье спасает от удара молнии¹. Взамен громовой стрелки кашу­бы бросают в воду три раскаленные в печи камня и потом три раза или трижды три (девять раз) обливают больное место². Красная калина — эмблема Перуновой вет­ки (см. гл. XVIII), а серебро и золото — блеска молниеносных стрел. При раскатах первого весеннего грома вода, по народному поверью, получает живительные свой­ства, и потому в эту благодатную пору все — и большие, и малые — спешат к кри­ницам и умываются на счастие и здравие. Очевидно, что горячие уголья, громовые стрелки, раскаленные камни, острый нож, петух, ветка калины, серебро и золото в исчисленных нами обрядах имеют значение, равносильное удару весенней грозы. Немцы считают купанье в источниках наиболее действенным, если оно совершает­ся в четверг — день, посвященный Донару; в тот же день, перед восходом солнца, бросают они в воду мелкую монету и промывают ею больные глаза³. В новгород­ском Кремле у часовни, возле старинных Псковских ворот, бьет родник, к которому доныне приходят страдающие лихорадкою на утренней зоре и обливаются водою⁴. По другим местностям русского царства обращаются за помощью к святым колод­цам не только от лихорадки, но и вообще от всяких болезней. В Воронежской губ. водят больных к родникам; туда же носят матери и своих хворых детей. Явившись к колодцу, снимают с больного рубашку и вешают на одном из растущих подле де­ревьев, потом окачивают его холодной водою и надевают ему чистое белье. Иные только умываются и, вытершись принесенною тряпицею, вешают ее у колодца на дереве. Крестьяне убеждены, что как скоро истлеет оставленная ими тряпица или сорочка — вместе с тем сгинет и самая болезнь⁵. От сухотки купают детей в воде, почерпнутой из девяти колодцев, и затем посыпают золою, собранною из семи пе­чей⁶. В Могилевской губ., в случае трудной болезни, крестьяне ставят возле родника крест⁷.