Порфирий Порфирьевич Полосухин Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста

В дни войны

Ярость благородная

Рядом со мной стояли два добровольца.

— Вот посмотрите: через неделю они побегут — пятки засверкают! — убеждённо говорил один из них — молодой человек, по-видимому студент.

— Через неделю! Нет, дружок, это дело пахнет месяцами, а может, и годом. Нам ещё отмобилизоваться надо, — солидно возразил его собеседник в фуражке железнодорожника и добавил будто поговоркой: — Сколько бы ни воевать — Гитлеру несдобровать! Русский человек ко всему привычен. Привыкнет и к войне. Зло будет биться, крепко…

На мой значок мастера парашютного спорта с любопытством посматривал какой-то пожилой мужчина, необычайно похожий на Мошковского. Я спросил не родственник ли он Якова Давидовича.

— Угадали, — оживился тот. — Родной дядя. А ваша фамилия?

— Полосухин. Может, слыхали такого?

— Вот как! Знаю, знаю. Яша рассказывал мне, как вы потерпели аварию, лечились, а потом опять стали прыгать. А как сейчас со здоровьем?

— В порядке. Только вот прихрамываю немного. Что же, воевать, значит?

В глазах моего собеседника мелькнул знакомый огонёк:

— Не сидеть же в тылу. Я медицинский работник. Мы на фронте нужнее, чем здесь. А вы, небось, летать будете?

— Пока не знаю… Жду назначения.

— Эх, Яша, Яша! — немного помолчав, сказал Мошковский. — Сколько прыгал, где только не летал, даже над Северным полюсом. А погиб ни за что…

Мы стали вспоминать о Якове Давидовиче, который нелепо погиб, участвуя в групповом прыжке на воздушном параде. Но тут меня вызвали к военкому, и наш разговор прервался.

На следующий день я уже ехал в одно из авиационных соединений на Балтике. Добраться до него оказалось невозможным. По пути наш эшелон разбомбили. Железные дороги были перерезаны, и через неделю я возвратился в Москву. Много увидел и пережил я за эту неделю. Но самое страшное были не горечь отступления наших войск, не разрушенные бомбами здания и железнодорожные узлы, а убитые старики, женщины, дети. Я видел, как самолеты с чёрными крестами на бреющем полете поливали пулемётным огнём беззащитные толпы жителей, уходящих от фашистского нашествия. Подлости врага не было границ. Впервые в жизни я узнал чувство жгучей ненависти, заставлявшее сжимать кулаки, стискивать зубы.

3 июля я выехал на специальный сбор парашютистов… Эшелон шёл на Кавказ. Знакомая, милая дорога на юг. Сколько раз ездил я здесь, счастливый и беззаботный, отправляясь в очередной отпуск… Вот и золотые кубанские края. Сюда эвакуировалось много жителей из прифронтовых районов.

На Краснодарском вокзале нас встретил майор Николай Чернышев, который так ещё недавно был начальником памятного мне сбора армейских парашютистов на придонском аэродроме. Могли ли мы тогда предполагать, что мастеру спорта Чернышеву вскоре придётся руководить нашей тренировкой в грозные дни войны?

Сразу же начались напряжённые учения. Мы прыгали днём и ночью, выполняли различные тактические задачи, осваивали вооружение наших войск и вооружение противника. Как-то раз испытатель парашютов Григорий Богомолов и я прыгали с самолёта, чтобы доставить на командный пункт донесение. Дул очень сильный ветер, нас могло далеко отнести, и мы оставили машину на высоте всего лишь 70 метров. Собирая парашют, я удовлетворённо подумал о том, что тренировка мирного времени не прошла даром.

В сентябре парашютисты разъехались по воинским частям, а начальника сбора Чернышева и меня вызвали в Москву.

Сурово и настороженно выглядела родная столица. Сосредоточенные, молчаливые люди. На не снявших ещё зелёного убранства скверах — аэростаты заграждения. Воздушные тревоги по вечерам. И песня, слова которой так отвечали настроению:

…Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна!

Идёт война народная,

Священная война…

Если б я приехал днём раньше, то успел бы увидеть моих друзей-аэронавтов. Фомин, Крикун, Масенкис, Карамышев, Фадеева, Коновальчик получили назначение на Центральный фронт. Им предстояло трудное и опасное дело — корректировка артиллерийской стрельбы с аэростатов. Почекин, Невернов, Митягина, Попов ушли в воздухоплавательные части под Киев. Голышев, Рощин и Зиновеев были назначены в подразделения противовоздушной обороны.

Уже после войны мне пришлось прочесть до глубины души взволновавший меня документ — протокол собрания воздухоплавательного отряда Аэрологической обсерватории, состоявшегося 10 июля 1941 года. Собрание обсуждало письмо командира отряда Фомина к начальнику Генерального штаба, в котором Фомин от имени всего лётного и технического состава отряда просил использовать воздухоплавателей на ответственных участках борьбы с заклятым врагом нашей Родины — немецким фашизмом.

…Чернышев возвращался в Краснодар. Прощаясь с ним, я не думал, что вижу его в последний раз. Через два месяца он погиб при выполнении боевого задания.

Невзирая на мои протесты, меня назначили военным представителем на один из парашютных заводов. Как же так? Выходило, что я остаюсь в безопасности в тылу, в то время как другие рискуют жизнью в боях. Но что я мог поделать?

Мне пришлось поселиться в тихом областном городе, где находился завод, прежде выпускавший мирную продукцию, а теперь начинавший массовое производство парашютов.

Плохие вести приходили с фронтов. Сильный, жестокий враг рвался к Москве. Холодными октябрьскими утрами до жителей столицы доносились звуки артиллерийской канонады. Но люди в те суровые дни не теряли мужества, верили в грядущую победу.

Однажды в дверь моего кабинета на заводе заглянул круглолицый молодой военный и весело спросил:

— Разрешите, товарищ военпред!

— Богомолов! Гриша! Откуда? — обрадовался я.

— Из лесу, вестимо! Прибыл на лётно-испытательную станцию вашего завода.

Я очень обрадовался товарищу, которого знал задолго до краснодарского сбора.

Самоотверженно трудились рабочие и работницы нашего завода. По 16 20 часов, а порою сутками не выходили они из цехов. Завод выпускал всё больше парашютов.

Испытывая их образцы, мы с Богомоловым ежедневно по нескольку раз прыгали с самолётов. Но что были эти обычные испытательные прыжки по сравнению с геройскими подвигами наших товарищей, сражавшихся с врагом? Мои друзья Аркадий Фотеев, Александр Лукин, Юрий Гульник, Владимир Войцицкий и многие другие отдавали весь свой опыт и силы борьбе с немецкими захватчиками.

В конце октября газеты сообщили о славных делах группы молодых парашютистов, задержавших на подступах к Москве фашистскую мотомехколонну. Этой группой командовал Иван Старчак, с которым я также познакомился на сборе армейских парашютистов. Он выполнял тогда замечательные экспериментальные прыжки, а теперь прославился, как настоящий герой.

…Лагерь учебного подразделения воздушно-десантных войск раскинулся в лесу, на берегу извилистой неширокой речки. Осеннюю тишину нарушал отдалённый грохот орудий. Иногда над верхушками деревьев проносились самолёты.

Сообщение о том, что фашисты прорвали фронт и движутся по дороге вблизи лагеря, пришло неожиданно, когда командир подразделения майор Старчак проводил очередные занятия. Верный сын Родины, поняв, что врагу открывается прямая дорога к Москве, собрал командный состав части и поставил задачу: во что бы то ни стало остановить продвижение фашистов.

— Умрём, но задержим фашистских бандитов! — твёрдо сказал Старчак перед строем молодых парашютистов.

Вражеские броневики, за которыми на грузовиках двигалась пехота, показались на шоссе и въехали на мост. Огнём из станкового пулемёта Старчак остановил передний броневик. Вскоре мост усеяли трупы вражеских солдат. Фашисты повернули назад.

Бешеный огонь миномётов и орудий обрушился на защитников дороги. Гитлеровцы ринулись на мост, сбрасывая на ходу тела своих убитых и раненых, чтобы дать дорогу броневикам. Снова мост покрылся трупами, и враг опять откатился назад.

Неравный бой продолжался семь часов. У героев вышли боеприпасы. Они ненадолго отошли, а затем контратаковали противника и, истребляя его в жестоких рукопашных схватках, держались на рубеже до подхода наших войск.

Группа старчаковцев во главе со своим мужественным командиром на рассвете напала на захваченный гитлеровцами аэродром, где при отступлении советских войск остался четырёхмоторный корабль. Было принято решение его угнать. Задачу эту взял на себя старший лейтенант-лётчик, летавший прежде только на небольших учебных самолётах. Он поднял корабль на глазах у фашистов и взял курс на Москву. Этим лётчиком был не кто иной, как мой наставник, отважный парашютист Пётр Балашов.

Он подлетел к Московскому центральному аэродрому, на который столько раз опускался с парашютом и на самолёте ПО 2. Теперь ему предстояло впервые в жизни посадить сюда четырёхмоторную машину. Нелёгкое дело! Прежде всего нужно было, чтобы никто не мешал ему, а с аэродрома то и дело взлетали самолёты. Он сбросил вымпел с просьбой поскорее освободить посадочную площадку. Необычный сигнал удивил лётчиков: “Что за чудак идёт на посадку?” Но когда самолёт приземлился и стало известно в чём дело, Балашова чуть не на руках вынесли из машины.

Под командованием Ивана Георгиевича Старчака не раз высаживались парашютные десанты в глубокий тыл противника. Об одном из таких десантов мне рассказал его участник, приехавший к нам на завод за парашютами.

Майор Старчак вывел флагманский корабль к цели и дал условный сигнал. Над поляной пролетали самолёты, оставляя невидимых в ночном небе парашютистов. Сильный ветер отнёс нескольких человек в раскинувшуюся рядом деревню. Один сел буквально на голову фашистского часового, и тот упал, сражённый ударом ножа. Двое опустились на крышу дома. Жившие там гитлеровские солдаты выскочили на улицу и в панике начали стрелять друг в друга.

Парашютный отряд собрался в лесу и двинулся в район, который нужно было удерживать до подхода наших войск. Десантники уничтожали линии телефонной и телеграфной связи, взрывали мосты на дороге, ведущей к западу, блокировали все пути отхода фашистских бандитов. Они нападали на гитлеровские колонны, истребляли живую силу врага.

Невообразимая паника поднялась в тылу фашистов. Их части оставляли села, опасаясь внезапного нападения советских десантников. Уходя, гитлеровцы сжигали дома колхозников, вымещали свою злобу на жителях.

Разведчики донесли Старчаку, что по дороге движется большая колонна вражеской мотопехоты, сопровождаемая танками и бронемашинами.

— Уничтожить! — приказал майор.

Пропустив голову колонны, десантники ворвались в её середину и стали стрелять зажигательными пулями. В темноте гитлеровцы не могли понять, что случилось. Между обеими частями колонны завязалась сильная стрельба. Парашютисты, отойдя в лес, с удовлетворением наблюдали, как фашисты уничтожают друг друга.

Девять суток пробыл отряд в тылу гитлеровских войск до встречи с наступающими частями Советской Армии. За это время парашютисты взорвали десятки мостов, уничтожили много вооружения и истребили несколько сотен фашистских солдат и офицеров.

Однажды зимой Иван Георгиевич Старчак, пробираясь в фашистском тылу по болотам, обморозил ноги и ему ампутировали пальцы. Но и после этого он продолжал прыгать с парашютом, выполняя боевые задания.

О многих славных подвигах моих товарищей узнавал я, работая около года на парашютном заводе. Завод выполнял и перевыполнял планы, оказывал серьёзную помощь фронту. Но я не мог более оставаться на этой спокойной работе и был очень доволен, когда, наконец, после моих настойчивых просьб меня откомандировали в распоряжение Управления кадров Военно-Воздушных Сил.

У народных мстителей

Штабом руководил Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, пользовавшийся у нас огромным авторитетом и любовью. Моим непосредственным начальником был полковник Алексей Иванович Брюханов. Строгий и волевой командир, он обладал живой, беспокойной натурой. Вместе со мною работали смелые и опытные парашютисты Борис Бондаренко, Кузьма Артюхин, Василий Жилкин, Фёдор Красавин. Ответственные задания штаба выполнялись также прославленным рекордсменом Василием Харахоновым.

Осенью 1942 года партизанские соединения Ковпака, Федорова, Сабурова готовились к своему знаменитому рейду от Брянска до Карпат, описанному в книге “Люди с чистой совестью”. Наш штаб забрасывал к ним много вооружения. В этот период мне пришлось впервые побывать во вражеском тылу.

Смеркалось, когда самолёт, управляемый лётчиком Поповичем, поднялся с подмосковного аэродрома. Земля погрузилась в темноту. Но вот на горизонте, словно зарницы, стали вспыхивать отсветы артиллерийской стрельбы. Небо расцветилось следами трассирующих пуль. Под нами шли бои. Там сражались за Родину советские люди.

Миновав линию фронта на высоте около 3000 метров, мы продолжали лететь на запад. Прильнув к окну кабины, я глядел вниз на разбросанные внизу огни. Кровью обливалось сердце при мысли о том, что это пылают зажжённые врагом деревни. Вдруг мне показалось, что где-то невдалеке мелькнули совсем иные знакомые огоньки. Неужели… Ну, конечно же, это бортовые огни двух самолётов! Я обернулся к башенному стрелку и встретился с его взглядом!

— Истребители! — сказал он.

Вражеские самолёты были так близко, что различалось пламя, выбивавшееся из выхлопных патрубков их моторов. “Ну, будет сейчас дело!” — подумал я, невольно нащупывая вытяжное кольцо парашюта.

К счастью, фашистские стервятники не заметили нас, и мы благополучно долетели до назначенного места. Вот и выложенные для нас костры. Лётчик уверенно снизился, сделал круг. Темноту прорезали яркие лучи фар. Толчок. Машина покатилась по земле. Навстречу бежали люди. Через минуту мы пожимали руки обступившим нас партизанам. Вслед за нами на площадку приземлились ещё четыре машины. К нам подошёл человек в чёрном дублёном полушубке и кубанке. Это был комиссар партизанского соединения Герой Советского Союза Бондаренко. Особенно приветливо встретил он нашего пилота, прилетавшего сюда не один раз.

Партизаны быстро разгрузили самолёт и внесли в него раненых. Машина тут же вырулила на край площадки, побежала, освещая себе дорогу, и взлетела. Поднялись и остальные машины. Они торопились пересечь линию фронта до рассвета.

За ужином в землянке я рассказывал о Москве, о положении на фронтах. Хотя партизаны получали по радио сводки о военных действиях, их вопросы ко мне, казалось, были неисчерпаемы. Они ловили каждое слово о том, что происходит на “большой земле”.

С восхищением смотрел я на бесстрашных народных мстителей. Как-то даже не верилось, что эти сидящие рядом со мною в глубоком тылу врага простые люди неизменно выходят победителями из сражений с крупными силами гитлеровцев.

Утром, походив по лагерю, я поразился его размерами. А ведь это был только лагерь штаба партизанского соединения. Большое впечатление на меня произвели соблюдавшиеся здесь, словно в регулярной воинской части, порядок и дисциплина. Осмотр посадочной площадки убедил меня в её пригодности для одновременной приёмки значительного числа самолётов. Моя задача заключалась в том, чтобы проинструктировать людей о правилах аэродромной службы, обеспечивающих безаварийность полётов. Я имел также задание осмотреть накопившиеся у партизан парашюты, выбрать годные и подготовить их отправку в Москву. Освободясь от этих дел, я с радостью наблюдал, как ночью на партизанский аэродром приземлились двенадцать краснозвёздных транспортных самолётов. С одним из них отправился в обратный путь и я.

Москва встретила нас первым снегом и морозами. Наступила зима. Она принесла много важных событий, но самыми главными из них были прорыв нашими войсками блокады Ленинграда и полная ликвидация группировки немецко-фашистских войск, окружённой под Сталинградом. В ходе войны наступил перелом. Теперь грозовые тучи стали сгущаться над гитлеровской Германией.

Всё шире развёртывавшиеся в тылу врага действия народных мстителей привели к созданию республиканских штабов партизанского движения. Вместе с Брюхановым и Бондаренко я стал работать в штабе белорусских партизан. Перед этим штабом стояли серьёзные и трудные задачи. Он должен был сделать всё для того, чтобы население оккупированной Белоруссии знало правду о положении на фронтах, что час освобождения не за горами. Мы были обязаны помочь подготовке партизанских соединений к решительным боевым действиям.

С приходом весны нам удалось резко увеличить отправку к партизанам боеприпасов и людей на самолётах. Помню, как однажды вечером мы с Алексеем Ивановичем прощались с очередной группой товарищей, улетавших во вражеский тыл.

— Счастливого пути! Крепче бейте фашистов! — напутствовал смельчаков Брюханов, крепко пожимая им руки.

По лесенке в кабину двухмоторного самолета поднялся стройный молодой офицер Василий Игнатенко. Скрывая волнение, оглядел он парашютные мешки с взрывчаткой, автоматами, минами, свежими газетами… Прощай, дорогая столица! Машина порулила на старт, Игнатенко за окном улыбался и махал нам рукой. А через полтора часа он уже находился за линией фронта.

Благополучно миновав зону обстрела, самолёт летел над погруженной во мрак землёй. Эта родная Василию исстрадавшаяся земля ждала освобождения от фашистского нашествия. “Скорее бы на место!” — думал Игнатенко. Ему хотелось действовать, сражаться, мстить.

Под крылом машины в ярком лунном свете заблестел, отливая серебром, широко разлившийся Днепр. Приближалось устье реки Березины. Здесь, в 60 километрах западнее Гомеля, и должен был выбрасываться Василий. Штурман точно вывел самолёт к заданному пункту. Внизу виднелся костёр, и очертания лесной поляны.

В открытую дверь кабины один за другим полетели мешки с грузом. Члены экипажа, как родного, поцеловали Игнатенко. С учащённо бьющимся сердцем он шагнул к двери, решительно бросился вниз и ощутил сильный рывок открывшегося парашюта.

Подняв голову и убедившись в том, что купол хорошо наполнился воздухом, Василий стал внимательно следить за землёй. Ветер нёс его к поляне. Офицер подтянул стропы и ускорил спуск. Коснувшись земли, освободился от парашюта, быстро отполз в сторону и прислушался.

На поляне бегали какие-то люди. Раздавались голоса:

— Нашёл!

— И я нашёл, ребята!

Партизаны подбирали спустившиеся на парашютах мешки.

Осторожно приблизясь к костру, Игнатенко увидел нескольких вооружённых человек. Несомненно, это были свои. Но всё же он постарался подойти незаметно и, сжимая автомат, громко сказал:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуйте, — спокойно отвечал один из партизан.

— Откуда будете?

— Из Москвы, — просто сказал Василий.

— А наши вас ищут! — стоявшие у костра бросились к Василию, жали руки, обнимали его, наперебой засыпали вопросами и, наконец, стали качать.

Вскоре Игнатенко представили секретарю Гомельского подпольного обкома партии Герою Советского Союза Илье Петровичу Кожару.

Это был человек лет пятидесяти, среднего роста, в простой красноармейской гимнастёрке, подпоясанной простым узким ремешком.

— Вы, вероятно, устали, — сказал Кожар. — Перекусите и ложитесь спать. Поговорим после.

Василий с благодарностью воспользовался таким предложением: он действительно чувствовал большую усталость.

Первоначальный план своей работы Игнатенко пришлось несколько изменить. Комиссары всех отрядов просили его выступить перед партизанами. Эти выступления превращались в долгие задушевные беседы. Глубоко врезались они в память молодому офицеру. Сколько любви к Родине, к своему народу, сколько веры в победу над врагом сквозило в каждом заданном ему вопросе! Его по многу раз заставляли повторять, как выглядит Москва, расспрашивали о жизни столицы. Рассказы об успехах Советской Армии приводили мужественных народных мстителей в восторг.

Интересовались они, конечно, и вторым фронтом.

— Должен быть второй фронт, товарищи, да только затяжное это дело, — пояснял Василий. — Вот наша партизанская война и есть настоящий второй фронт!

Только спустя несколько дней Игнатенко смог заняться своим прямым делом: помощью подпольному обкому в организации и обучении диверсионных групп. Ему страстно хотелось самому принимать участие в боевых операциях. Секретарь обкома не разрешал этого.

— Ваша задача — обучать людей, — говорил он.

Но вот однажды стало известно, что гитлеровцы готовятся крупными силами окружить и разбить гомельских партизан, отрезав им пути отхода. Требовались немедленные контрмеры. Кожар приказал Игнатенко с отрядом в сто пятьдесят конников уничтожить все мосты на дороге, ведущей к партизанскому району.

Совершив большой переход, отряд ночью приближался к мосту через реку Ведрич. Кратчайший путь к нему вёл через занятое врагом село Новики. “Фашистам в голову не придёт, что мимо них поедут партизаны”, — решил Василий и дерзко двинулся на рысях с частью отряда вперёд.

Бесшумно снята фашистская охрана. Игнатенко с несколькими людьми минирует мост, потом остаётся один и ещё раз проверяет все мины, затем он аккуратно прикладывает к бикфордову шнуру спичку, чиркает по ней коробкой и, увидев, что спичка вспыхнула, бежит к укрытию, где его ждут партизаны.

Минута тянется за минутой, но всё тихо. В чём дело? Неужели фашисты как-то предотвратили взрыв и теперь подстерегают партизан? Или шнур отсырел и горит дольше обычного? Подождав минут десять, командир отряда снова лезет под мост. Шнур погас! Василий достаёт зажигалку и тщательно зажигает шнур. Спустя короткое время раздается оглушительный грохот. Мост взлетает на воздух. Отряд опять проскакивает под носом у гитлеровцев через село и движется к своему соединению, взрывая за собой все мосты.

Возвратясь, Игнатенко получает от Кожара новое задание. С усиленным отрядом партизан он должен взорвать рельсы и уничтожить телеграфную линию на одном из участков железной дороги Калинковичи — Жлобин. После полуторасуточного перехода отряд прибывает на место. Внезапный и дружный огонь заставляет разбежаться полицейскую охрану дороги. Грохочут взрывы. Партизаны подрывают рельсы и столбы, рубят провода, ломают изоляторы. Через два часа участок дороги на протяжении 3 километров имеет такой вид, словно здесь только что произошло землетрясение.

Эти операции парализовали действия гитлеровцев, которые крупными силами пытались после ожесточённой артиллерийской подготовки окружить и при поддержке авиации уничтожить партизанские соединения. Наступление фашистов провалилось. Только в районе села Узнош враг потерял несколько сотен человек убитыми и ранеными. Партизаны вырвались из окружения, перешли через разрушенный участок железнодорожного пути и углубились в район Полесских лесов и болот.

Всю свою злобу гитлеровцы выместили на мирном населении. Они жгли деревни, расстреливали ни в чём неповинных людей, не щадя женщин, детей и стариков; они бросали живых людей в колодцы. Негодяи убрались восвояси, раструбив повсюду, что “разгромили гомельских партизан”.

Кровь советских людей взывала к отмщению.

Партизаны усилили боевую деятельность. Игнатенко, исколесив значительную часть Гомельской области, неустанно готовил диверсионные группы. За пять месяцев ему удалось подготовить более трёхсот партизан, которые пустили под откос десятки железнодорожных эшелонов противника, уничтожили и повредили много паровозов и вагонов, вывели из строя свыше тысячи гитлеровцев, взорвали два больших артиллерийских склада и сожгли крупный склад горючего.

В начале осени Игнатенко получил приказ о возвращении в Москву. Пасмурной октябрьской ночью из-за Днепра донёсся гул моторов. Осветив площадку, около партизан приземлился самолёт. В кабину погрузили больных и раненых. Игнатенко сердечно простился с боевыми товарищами, и тяжело нагруженная машина оторвалась от земли.

Через несколько часов Василий был в Москве. А месяц спустя он в качестве работника нашего штаба находился в одной из армий 1 го Белорусского фронта и переправлял к партизанам людей, боеприпасы, литературу.

В глубокий тыл

Эта область, объявленная гитлеровцами “собственно германской территорией”, была отделена от остальной оккупированной Белоруссии охраняемой границей. Мотожандармерия, полиция и другие специальные войска жестоким террором подавляли малейшее сопротивление населения. Для выявления лиц, симпатизирующих советской власти, орудовали переодетые под партизан гестаповские провокаторы. Те, кто оказывали этим “партизанам” самую незначительную помощь или не заявлял властям о их появлении, безжалостно уничтожались.

И вот весной 1943 года маленький отряд добровольцев отправлялся в Белостокскую область, чтобы по заданию нашего штаба развернуть там боевые действия и организовывать массовое партизанское движение. Отряд возглавляли командир Николай Войцеховский и комиссар Анатолий Андреев. Незадолго до этого они сражались вместе с народными мстителями в Витебской области. Андреев был комиссаром у знаменитого Константина Заслонова. За боевые действия во вражеском тылу его наградили орденом Ленина.

Из-за отсутствия безопасных посадочных площадок и дальности расстояния доставить людей в Белостокскую область не представлялось возможным. Поэтому мы приняли решение сбросить их на парашютах в районе одной из партизанских бригад Барановичской области. Такое решение было горячо поддержано Войцеховским:

— Самое верное дело! — гремел он своим раскатистым голосом. — У меня люди умеют прыгать. Да и сам я, как никак, парашютист!

Большая часть отряда действительно была знакома с парашютным делом. Андреев, работая до войны машинистом паровоза, увлекался парашютизмом и выполнил в аэроклубе десять прыжков. Столько же прыжков имела врач Чернышева, а у москвича Александрова насчитывалось восемнадцать прыжков. По два-три раза прыгали с самолёта другие товарищи.

Приехав вместе с партизанами на аэродром для тренировочных прыжков, я напомнил им, как выбрасываются десантники с многоместного самолёта. Делается это просто. Зацепив предварительно вытяжные верёвки за трубу, проходящую под потолком кабины, они один за другим прыгают в дверь. Когда парашютист падает, вытяжная верёвка вытягивается во всю длину и стягивает чехол с парашюта. Такой способ сбрасывания полностью гарантирует раскрытие парашюта у каждого десантника.

Поскольку Войцеховский, Андреев и другие партизаны уже прыгали ранее, я решил, что им полезно выполнить обычный прыжок с самостоятельным раскрытием парашюта. Они с энтузиазмом согласились на это. Мы тут же поднялись в воздух. Самолет вышел на расчётный курс, и я, отворив дверь кабины, сделал знак стоявшему первым Войцеховскому. Мне показалось, что шагнув вперёд, он лукаво взглянул на меня. Через несколько мгновений командир отряда уже опускался под парашютом. Следом за ним смело прыгнули Андреев и все остальные. Оставив самолёт последним и проследив за спуском парашютистов, я приземлился, подошёл к ним и с недоумением увидел, что все они, глядя на меня, хохочут. Я осмотрел свой комбинезон, потёр ладонью лицо. Комбинезон был в порядке, ладонь чистая. “Почему же они смеются?” — старался догадаться я. Наконец мне пояснили, что я стал жертвой обмана: Войцеховский и еще двое партизан никогда в жизни не прыгали и, оказывается, только что совершили свой первый прыжок.

Я рассердился и сказал, что это, мол, безобразие, что новичков полагается готовить иначе, что могло произойти несчастье и т. д.

— А нам хотелось по-настоящему испытать себя, — нимало не смущаясь, пояснил Войцеховский.

Я посмотрел на этого решительного, неугомонного человека, на его отважных товарищей и молча пожал им руки.

…В конце апреля началась переброска отряда. Сложная была это задача! Лётчикам предстояло на самолетах ЛИ 2, имевших сравнительно небольшую скорость, успеть за короткую весеннюю ночь пролететь около 800 километров, разыскать затерянную в лесах полянку, сбросить десантников и грузы, а затем возвратиться назад.

В сумерки самолёт, на котором летела группа партизан во главе с Андреевым, вблизи линии фронта на высоте 4000 метров был случайно встречен фашистским бомбардировщиком. Вражеский пилот решил расправиться с советской транспортной машиной и, предвкушая лёгкую победу, стал уверенно подходить сзади. Наш лётчик лейтенант Быстрих приказал десантникам и экипажу приготовиться к прыжку и перевёл самолёт на крутое планирование.

Сопровождавший десантников Борис Бондаренко рассказал мне, как люди построились у открытых дверей кабины… Куда опустят их парашюты? К своим или на гитлеровские штыки? Об этом, казалось, не думал башенный стрелок Жилин. Стиснув зубы, следил он за приближавшимся врагом и, хладнокровно позволив ему подойти поближе, нажал гашетку крупнокалиберного пулемёта… Объятый пламенем, бомбардировщик стал, беспорядочно вращаясь, падать вместе со своим неиспользованным смертельным грузом. Сверху было слышно, как взорвались на земле его бомбы. Вслед затем вблизи появились разрывы снарядов немецких зениток. Но лётчик Быстрих на небольшой высоте проскочил зону обстрела.

В течение нескольких дней все партизаны были доставлены на место. Они благополучно добрались до Белостокской области, и вскоре мы уже имели с ними регулярную радиосвязь.

В фашистском пекле, на самом далёком западе в районе Белостока отряд Войцеховского и Андреева стал наносить сильные удары по коммуникациям и другим вражеским объектам. Организовывая вокруг себя партизанские группы, он постепенно вырастал в крупную боевую единицу. А к осени здесь появились отряды партизанского соединения генерала Филиппа Капусты. Местное население, поддерживая народных мстителей, стало оказывать всё большее сопротивление оккупантам. Фашисты, хвастливо заявлявшие, что в Белостокской области партизанскому движению не бывать, просчитались!

В своём глубоком тылу немецко-фашистские захватчики не знали покоя от партизан. Мщение народа настигало их повсюду.

Гордые соколы

Многие наши пилоты совершили по четыреста рейсов в фашистские тылы! Таковы лётчики Борис Лунц, Георгий Чернопятов, Николай Слепов, Иван Гришаков, Степан Запыленов, Семён Фроловский, Виталий Масленников, Василий Асавин.

Таким был легендарный герой Василий Таран. Человек, носивший эту грозную фамилию, отправлялся в тыл врага в самую ненастную погоду, когда партизаны, не ожидая наших лётчиков, даже не выкладывали сигнальных костров. Но Таран всегда безошибочно сажал машину. Как волновались мы с Алексеем Ивановичем при каждом вылете! Об этом не принято было говорить. Но смотришь бывало на экипаж улетающего воздушного корабля, а на душе кошки скребут.

Однажды Василий Асавин, улетев ночью к минским партизанам, почему-то к утру не вернулся. Брюханов и я ходили как в воду опущенные. Еле дождались наступления следующей ночи. Аэродром жил обычной напряжённой жизнью. Поднимались и садились самолёты. Но Асавина не было. Глядим, на рассвете приземляется какая-то непредусмотренная расписанием машина. Алексей Иванович всмотрелся в её номер и радостно крикнул мне:

— Асавин!

Мы подбежали к самолёту. Он остановился. Вздрогнув, перестали вращаться винты. Открылась дверь кабины — и на землю спрыгнули… два здоровенных фашистских генерала в полной форме, с крестами и орденами. Мы разинули от удивления рты, но тут же покатились со смеху.

— В чём дело, Асавин? Что за маскарад? — стараясь сделать строгий вид, спросил Брюханов.

— Не сердитесь, товарищ полковник. Сейчас всё доложу по порядку, — лихо откозырял пилот и кивнул на второго “генерала”. — Разрешите познакомить. Командир партизанского отряда Михаил Мармулев!

После выброски груза у Асавина не осталось времени для перелёта линии фронта до рассвета. Он решил переждать остаток ночи и день в районе Пуховичи и сел на глухую лесную площадку, в партизанском районе. Сообщить об этом из-за неисправности рации экипаж не мог. Лётчик со своими помощниками спокойно вышел из машины, и вдруг они заметили, что их окружают какие-то люди. Не успели они опомниться, как с криками: “Руки вверх, фашистские гады!” — на них бросились партизаны. Но тут же раздалось:

— Стой, товарищи! Да это же свои!

Экипаж обнимали, радостно подбрасывали на руках.

Здесь Асавин и встретился с Мармулевым, который недавно вернулся после интересной боевой операции. Узнав о том, что Кубе — так звали гитлеровского наместника в Белоруссии — созывает на совещание своих “министров”, Мармулев решил организовать им “тёплую” встречу. В устроенную вблизи Минска засаду попалась целая шайка самозванных распорядителей Белорусской земли. Все они были перебиты. “Министра” жандармерии партизаны хотели взять живьём. Но тот выхватил пистолет и ранил Мармулева в руку.

Мармулев обладал огромной физической силой. Не сдержавшись, он одним ударом здоровой руки замертво уложил “министра”.

Форма, ордена и “регалии” фашистов могли пригодиться, и партизаны захватили их в своё соединение. Мармулева давно уже вызывали в Москву. А теперь нужно было ещё подлечить раненую руку. Вот он и полетел с Асавиным.

— А что касается маскарада, товарищ полковник, — лукаво закончил свой рассказ Асавин, — так ночью было очень холодно, мы и надели это барахло на себя…

Славные наши лётчики, мужественные и простые, с милым, присущим авиаторам задором! Многим из них война принесла личное горе, лишила родных и близких. Мне пришлось лететь в тыл врага с лётчиком Иутиным. После выполнения задания в районе города Рогачева пилот снизил машину, и я увидел при свете луны остатки какой-то сгоревшей деревни. Иутин на небольшой высоте сделал круг, помахал крыльями.

— Тут я родился. Не знаю, уцелели ли мои старики, — сказал он мне.

К счастью, после освобождения Белоруссии родители Иутина оказались живы. Укрываясь в лесной землянке и видя, что порой над деревней кружит советский самолёт, они не догадывались, как близко был в эти минуты их сын.

Очень давно, на заре моей спортивной юности, приходилось мне видеть на Тушинском аэродроме худощавого молодого человека в осоавиахимовской форме с лицом, покрытым бронзовым, южным загаром. Это был планерист Сергей Анохин, работавший инструктором высшей школы безмоторного летания в Коктебеле. Я довольно часто встречал его имя в газетах. Он летал на первых планерных поездах, устанавливал рекорды, осуществил первый парашютный прыжок методом срыва с “бесхвостого” планера.

Осенью 1934 года Анохин выполнил эксперимент, о котором заговорил весь мир. Для проверки сделанных конструкторами теоретических расчётов он довёл в воздухе аэродинамические нагрузки до разрушения планера. Было это так. Заставив планер пикировать с предельно большой скоростью, Анохин взял ручку управления “на себя”. И произошло то, чего он хладнокровно добивался, выполняя опасное задание: планер разрушился. Молодой испытатель услышал оглушительный треск и почувствовал, что камнем летит вниз. Сделав затяжку, чтобы уйти от обломков машины, он выдернул вытяжное кольцо парашюта и благополучно опустился на землю.

Вскоре Сергей Анохин вместе со своей женой — известной планеристкой Маргаритой Раценской уехал в заграничную командировку. По заданию Советского правительства они в течение нескольких лет обучали турецкую молодёжь самолётному, планерному и парашютному спорту. Возвратясь на Родину незадолго до войны, Анохин работал в Центральном аэроклубе имени В.П. Чкалова и здесь занялся опытами, имеющими прямое отношение к тому эпизоду, о котором сейчас пойдёт речь.

Ещё при первых перелётах воздушных поездов Анохин обратил внимание на то, что для буксировки планеров самолётами применяется чрезмерно длинный — стометровый — трос. Если полёт происходил в облаках или во время сильного дождя, самолёт порою скрывался из глаз планериста. В результате усложнялось пилотирование, становилось трудным предотвращать мощые броски планера и рывки, грозящие разрывом троса. Длинный трос препятствовал развитию ночных спортивных полётов, мешал воздушным поездам взлетать с площадок ограниченного размера.

Не веря установившемуся мнению об опасности сокращения расстояния между самолётом-буксировщиком и планером, Сергей стал постепенно уменьшать длину троса и после ряда полётов довёл её всего лишь до… 10 метров! Правда, этого опыта никто повторить не мог: слишком большого искусства требовало управление планером, летящим у самого хвоста самолёта, но зато полная возможность летать на тросе, сокращённом вдвое, втрое была доказана.

Наш штаб для переброски к партизанам боевых грузов широко использовал планеры. Только это были не довоенные маленькие и изящные спортивные машины, а специально построенные, большие и вместительные. На этих, буксируемых самолётами, безмоторных аппаратах летали в тыл опытные планеристы. Дважды побывал у партизан и Сергей Анохин.

Тёмной весенней ночью на размокшем Бегомольском аэродроме опустилось несколько планеров, нагруженных минами и взрывчаткой. Вдали затихал гул самолётов-буксировщиков. Прилетевших планеристов тесно обступили люди.

— Анохин! Вот неожиданность! — воскликнул какой-то бородатый человек. — Не узнаёшь? Да ведь я — Сидякин!

В незнакомом партизане Сергей узнал планериста, которого он когда-то обучал летать в Москве. Константин Сидякин был сброшен в фашистский тыл на парашюте и успешно возглавлял партизанскую группу. Об этих успехах красноречиво свидетельствовал поблескивавший у него на груди орден Ленина.

Сидякин представил Анохина командиру партизанского соединения Титкову. За ужином в штабе Титков рассказал о том, что в недавних боях ранено много партизан. Некоторые из них, в том числе командиры, находились в тяжёлом состоянии, им требовалась срочная хирургическая помощь, но получить её было неоткуда.

— И обстановка у нас серьёзная. Каждый день жди событий. Разве тут поправятся тяжело больные люди? А вывезти их отсюда нельзя — аэродром раскис, большой самолёт не сядет, — говорил Титков.

Сергей задумался. Чем можно помочь партизанам?.. А что, если… у Анохина мелькнула смелая мысль.

— Сколько у вас самых нуждающихся в помощи? — спросил он.

— Человек двенадцать, — сказал Титков. — Почему вы об этом спрашиваете?

— Надо вывезти их планером.

— Планером? — удивился партизанский командир. — Как же здесь приземлится буксировщик?

А в голове Сергея уже созрел план. Состояние аэродрома, он оценил привычным глазом сразу же после посадки. Аэродром действительно был непригодным. Но очень опытный лётчик всё же мог бы посадить на нём двухмоторный бомбардировщик. Анохин перебирал в уме лётчиков своей части… Желютов! Вот кто справится с этой задачей. Безусловно справится! Самое важное — взлёт. Для пробежки, конечно, слишком мало места. На длинном тросе с тяжёлым планером здесь не разбежишься. Да, но трос-то можно сократить до минимума. Сергей недаром умеет это делать!

Далеко, за линией фронта в одной из воздушно-десантных частей усталый радист принял радиограмму Анохина, и через короткое время она лежала на столе у генерала. Генерал задумался, подчеркнул карандашом слова “Ввиду сложности посадки” и приказал адъютанту:

— Передайте: пусть ждут у рации. Вызовите ко мне Желютова…

Прошло минут тридцать, и в штаб партизан пришёл ответ: “Желютов прилетит завтра”.

В напряжённом ожидании тянулся день. Анохин обдумывал предстоящий полёт. Нелегко придётся ему! Самолёт будет слишком близко к планеру. Малейшее неверное движение грозит катастрофой. А что если их в воздухе встретит враг? Ведь планер скуёт действия Желютова, не позволит ему маневрировать…

К вечеру раненых перенесли в лес, поближе к аэродрому, на котором собралось много партизан. В ночной тиши раздался нарастающий гул моторов. Опытная рука Желютова вывела самолёт прямо к цели. В небе вспыхнули условные ракеты. В ответ на земле запылали костры.

Лётчик мастерски посадил машину. Раненых разместили в фюзеляже планера. Анохин следил за присоединением троса. Всего лишь 10 метров отделяло планер от самолёта!

“Ничего! Долетим!” — говорит себе Сергей. Ему подают парашют. Зачем? Если что-нибудь случится, раненые не смогут спастись. Тогда и Сергею нечего думать о себе! Он подходит к своим молчаливым, беспомощным пассажирам.

— Ну, дорогие друзья, скоро будем дома. Подлечимся, поправимся и ещё повоюем! Так что ли?

Самолёт осторожно трогается с места. Анохин внутренне собран, готов к борьбе. Он неотрывно следит за указателем скорости. Наконец, планер в воздухе. Самолёт начинает набор высоты, и Сергей плавно берёт штурвал на себя.

Титков и Сидякин не отходили от рации, нетерпеливо глядели на медлительные часы. Радист вращал ручки настройки приёмника, вслушивался в шумы эфира. Вдруг, он встрепенулся, что-то быстро записал. Потом сдёрнул с себя наушники, обернулся радостный, сияющий:

— Долетели! Всё в порядке!

— Какие люди! Настоящие соколы! — тихо сказал Титков.

Две недели спустя стало известно, что раненые выздоравливают, а Анохин и Желютов награждены боевыми орденами.

Золотые всходы

Пламя партизанской борьбы охватило всю Белоруссию. Мне довелось неоднократно видеть, какие огромные районы контролировались партизанами. Так, вокруг Бегомоля, этого небольшого городка, они занимали все деревни в радиусе 50 километров. Здесь, как и во многих других партизанских районах, сохранялись советские порядки. Несколько раз побывал я у озера Червонного в крупном партизанском соединении, которым командовал Василий Иванович Козлов, ныне председатель Президиума Верховного Совета БССР. За бесстрашную организацию борьбы населения с фашистскими захватчиками ему, одному из первых партизан, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Чем ближе подходила к Белоруссии победоносная Советская Армия, тем сильнее становились удары по тылам противника. Партизанские соединения в полном контакте с войсками выполняли крупные операции. Одна из таких операций, носившая у нас условное название “Концерт”, имела своей целью одновременное и повсеместное разрушение путей сообщения врага, полную дезорганизацию работы фашистского транспорта. Мы перебросили в тыл на самолётах огромное количество взрывчатки, оружия, боеприпасов.

Подпольные обкомы и райкомы партии привлекали для “концерта” всех партизан. На помощь им вышли даже старики, женщины и дети.

В ночь со второго на третье августа 1943 года целая армия сосредоточилась у железных дорог. От взрывов, казалось, содрогнулась вся белорусская земля. Фашисты не смели высунуть носа из укреплений. А наутро они увидели партизанские подарки: неподвижно застывшие эшелоны, сотни километров разрушенного полотна, множество взлетевших на воздух мостов на железных и шоссейных дорогах, разгромленные железнодорожные узлы.

Гитлеровское командование, взбешенное успехами партизан, пыталось обречь белорусский народ на голодную смерть.

Немецкие части усилили грабёж населения, вывозили продукты питания, посевные семена, скот, уничтожали сельскохозяйственный инвентарь. Нашему штабу было необходимо предпринять все меры к тому, чтобы обеспечить продовольствием партизан и жителей.

Однажды Алексей Иванович сказал мне:

— Я получил от товарища Пономаренко важное задание. Нам придётся заняться весенним севом.

— Так, понимаю, — кивнул я, решив, что “весенний сев” — какая-либо новая операция вроде “концерта”.

Полковник по своему обыкновению внимательно глядел на меня большими, чуть навыкате глазами.

— Речь идет о настоящем севе, — пояснил он. — Нужно, чтобы партизаны весною обеспечили сев в колхозах. Мы должны довести это указание до всех подпольных партийных организаций и партизанских соединений.

Так возник один из любопытнейших этапов партизанского движения. Всю зиму велась подготовка к севу на каждом свободном участке белорусской земли. Чтобы достать семена, партизанские бригады захватывали немецкие склады зерна, с боями расширяли посевные площади. Весною колхозники стали организованно выходить на поля и впервые после долгого перерыва обрабатывать родную землю. Партизаны помогали им и с оружием в руках защищали посевные работы от фашистов, стремившихся зверски расправляться с колхозниками. Действовали усиленные немецкие патрули. Самолёты обстреливали с бреющего полёта даже одиночных крестьян. Во многих районах сеять приходилось по ночам. Между немцами и партизанами, защищавшими колхозников, порою завязывались серьёзные бои, но весенний сев продолжался.

А когда Советская Армия начала разгром захватчиков в Белоруссии, наши воины увидели на освобождённых полях созревшие золотые массивы колхозного хлеба.

Боевые дела

К концу 1943 года в Белоруссии насчитывались сотни тысяч партизан. Они занимали большую часть территории республики и выросли в силу, способную оказать серьёзную помощь наступающим на запад советским войскам.

Важную задачу поставило Верховное командование перед партизанскими соединениями и бригадами, действовавшими в районе Витебска, Полоцка и Минска. Они должны были освободить район протяжением более 300 километров, прочно удерживать его и, оттягивая на себя резервные части противника, содействовать наступлению войск 1 го Прибалтийского фронта, которым командовал маршал Советского Союза Баграмян.

Для координации боевых действий и оказания помощи партизанам в тыл врага вылетела оперативная группа, возглавляемая представителем ЦК КП БССР Героем Советского Союза Владимиром Лобанок и полковником Брюхановым.

Алексей Иванович поддерживал со мною регулярную связь. У меня сохранилось несколько записок, полученных от него из вражеского тыла. Коротко сообщая о делах, он торопил с доставкой боеприпасов: их требовалось всё больше и больше. Восторженно отзывался Брюханов о Лобанке, который в мирное время был учителем. Он показал себя талантливым организатором, смелым и опытным командиром, сумевшим в тяжёлых условиях организовать крупное партизанское соединение.

Брюханов писал мне, что волнуется за Машу Сухову и Отю Ройзман. Эти отважные девушки — операторы студии кинохроники, рискуя жизнью, запечатлевали на плёнке ход операции. Порою им приходилось, откладывая в сторону съёмочные аппараты, с автоматами в руках сражаться плечом к плечу с партизанами. Они ходили в разведку, исполняли обязанности поваров, прачек и ухаживали за ранеными. Увы, не напрасной была тревога Алексея Ивановича. Маша Сухова погибла. Она пала смертью храбрых в бою, отдав за Родину свою молодую жизнь. Навеки сохранила память о боевой подруге Отя Ройзман, продолжающая до сих пор работать в кинохронике и дважды удостоенная Сталинской премии.

Партизанские бригады при поддержке местного населения выполнили приказ командования и овладели заданным районом. Поняв значение происшедшего, фашисты яростно пытались вернуть потерянную территорию. Они располагали всеми средствами борьбы, в том числе танками и авиацией. У партизан же не было тяжёлого оружия и противотанковых мин, не хватало боеприпасов. Однако народные мстители мужественно оборонялись, одновременно действовали вне района обороны, срывали перевозки противника по железным и шоссейным дорогам, разрушали мосты и линии связи, громили отдельные гитлеровские гарнизоны.

Четвёртый месяц удерживали партизаны огромный район в тылу врага. Боеприпасы были на исходе, а нелётная погода не позволяла нам посылать самолёты ночью. Командование фронта приняло решение сбросить партизанам боеприпасы днём с штурмовиков и истребителей.

Брюханов и Лобанок впоследствии рассказывали мне, как это было. Стояло пасмурное февральское утро; туман, низкие облака. И такое же пасмурное настроение было у людей — обстановка сложная, отсутствуют боеприпасы и нет особой надежды на прилёт самолётов. Вдруг раздался быстро приближающийся гул моторов и откуда-то вынырнули летящие на низкой высоте машины. “Наши! Родные!” — закричали люди, увидевшие на крыльях красные звёзды. Из домов выбегали радостные жители. Женщины плакали, поднимая детишек, чтобы они поглядели на советские самолёты. Даже бывалые партизаны украдкой смахивали слёзы радости. Ликование было всеобщим. Появление наших самолётов днём предвещало скорый приход Советской Армии.

Сброшенные боеприпасы быстро собрали. Особенно отличалась детвора. Ребятишки неслись по глубокому снегу к упавшим ящикам. Некоторые ящики разбились, и дети, разрывая снег, собирали все патроны до единого.

Брюханов говорил мне, что невозможно было без душевной боли смотреть на этих голодных, обтрёпанных детей. Многие из них лишились родителей и о довоенной жизни советского народа знали только по рассказам старших. Как жадно тянулись они ко всему советскому, как любили партизан и ненавидели фашистов! Подростки с гордостью выполняли задания по разведке и связи. А для малышей не было большой радости, чем носить советскую фуражку, звёздочку, ремень или играть патронными гильзами советского производства.

В марте установилась благоприятная погода. Мы стали регулярно снабжать партизан боеприпасами, и они активизировали свои действия. Тогда командование немецко-фашистских войск решило сосредоточить крупные силы, окружить плотным кольцом партизанский район и превратить его в “зону пустыни”.

О таком решении гитлеровцев стало известно из перехваченного партизанами в первых числах апреля приказа. Пленные подтверждали, что фашистские генералы придавали огромное значение этой операции. Они считали, что сильная партизанская группировка в их ближайшем тылу может нанести смертельный удар в спину немецких войск, обороняющихся на фронте Орша — Витебск — Полоцк. Они требовали от своих подчинённых самых решительных действий для полного разгрома партизан.

Немцы сосредоточили резервную танковую армию, несколько соединений “СС”, большое количество артиллерии, танков, самолётов и более 100.000 войск. Появился неизмеримый перевес сил в пользу фашистов. Но партизаны раскрыли замысел врага, знали, что он создал сильную группировку на востоке, предполагая, что партизаны будут выходить из окружения в сторону советских войск.

Перед партизанскими бригадами возникла задача, используя местность и оборонительные сооружения, нанести противнику как можно большие потери и, прорывая окружение, уйти со всем населением на запад и юго-запад.

Накануне первого мая фашисты перешли в наступление. Завязались жестокие бои. Партизаны подпускали врагов на близкое расстояние и расстреливали их в упор. Горели немецкие танки, подбитые партизанскими бронебойщиками. Противник нёс потери, откатывался, оставляя на поле боя убитых и раненых, бросая боевую технику, которая немедленно пускалась партизанами в ход. Атаки продолжались. Там и здесь завязывались рукопашные схватки. Наша авиация, помогая партизанам, бомбила гитлеровцев. Соседние, находящиеся вне окружения партизанские бригады наносили удары по тылам наступающих фашистов.

Партизаны, преодолев огромные трудности, прорвали окружение и, спасая население, уходили в намеченные места. Овладевая тем или другим участком партизанской зоны, фашисты находили пустые дома и землянки. Это выводило их из себя. Они вымещали свою злобу, расстреливая не успевших уйти с партизанами детей и стариков.

Выйдя из окружения, партизанские бригады сохранили свою боеспособность и, в ожидании решительного наступления советских войск, громили вражеские тылы.

Весной 1944 года для организации взаимодействия партизан с наступающими советскими войсками в тыл врага вылетели офицеры нашего штаба и представители ЦК КП БССР.

Василий Игнатенко получил задание передать Могилёвскому подпольному обкому партии приказ о выводе из строя железнодорожных линий Орша — Борисов и Орша — Могилёв, доставить в обком медали “Партизану Отечественной войны” и помочь в подготовке боевых действий.

Переброску Игнатенко организовывал Григорий Богомолов. С большим трудом, рискуя разбиться, лётчик, с которым летел Игнатенко, посадил самолёт на маленькую лесную поляну, и Василий оказался вблизи Могилёва.

Для подготовки операции имелось очень мало времени. Секретарь обкома Шпак и командир соединения Солдатенко вместе с Василием двигались верхом от бригады к бригаде, давали необходимые указания командирам, проверяли состояние боевых средств.

Игнатенко запомнилось, как они побывали в полку, которым командовал двадцатитрёхлетний сержант, организовавший этот полк из небольшой партизанской группы после гибели её командира. В полку соблюдался строгий порядок, словно в образцовой кадровой части, велась политическая работа и даже имелся коллектив художественной самодеятельности.

Вскоре операция была подготовлена. Ночью 20 июня около восьми тысяч партизан вышли к железнодорожным магистралям, представлявшим собою боевые, укреплённые линии. Фашисты вырубили лес по обе стороны путей, через каждые 300 400 метров установили дзоты с пулемётами, соорудили укреплённые пункты. Подойдя на расстояние ружейного выстрела, партизаны открыли огонь из всех видов оружия и стремительным натиском погнали гитлеровцев, выбивая их из укреплений.

В течение двух часов на значительной части магистралей Орша — Борисов и Орша — Могилёв были взорваны рельсы и остановлены продвигающиеся к фронту эшелоны противника.

А в это время гитлеровцам наносили сокрушительный удар советские войска. Когда партизаны отошли в район Кличевских лесов, Игнатенко узнал, что Советская Армия форсировала Днепр. Нападая на отступающих фашистских вояк, партизаны двигались навстречу своим войскам, и вскоре Василий стал свидетелем незабываемых сцен соединения партизанских частей с войсками 2 го Белорусского фронта.

В Ивенецкую пущу к барановичским партизанам был переправлен Борис Бондаренко. В северо-восточную часть Минской области улетел другой мой товарищ по работе в штабе Иван Кривошеев, смелый офицер, получивший большой опыт борьбы в фашистском тылу ещё у калининских партизан. Он перелетал линию фронта на самолёте ПО 2 при очень сильном встречном ветре. Порою казалось, что машина совсем не движется вперёд. В ту ночь наша авиация громила крупные скопления противника в Минске. В небе рыскали фашистские истребители. Один из них увязался за самолётом Кривошеева, но его лётчик на бреющем полёте ушёл от преследования.

Бригады, которыми руководил Кривошеев, вывели из строя железные дороги, идущие от Минска на Борисов и Бобруйск, и не давали гитлеровцам возможности восстанавливать движение на этих магистралях. Партизаны окружили и наголову разбили два усиленных фашистских батальона, захватив несколько пушек, много пулемётов и другие трофеи.

По Могилёвскому шоссе отступала огромная колонна гитлеровцев. Штурмовики “Ил 2” беспощадно громили эту колонну, растянувшуюся километра на три. Фашисты рады были бы укрыться в лесу, но там их встречал меткий партизанский огонь.

Народные мстители взяли в плен штаб гитлеровской дивизии во главе с высоким, обросшим рыжей щетиной генералом. Его привезли к Ивану Кривошееву как раз, когда тот брился.

— Пожалуйте, бриться, господин генерал! — сказал Кривошеев и кивнул партизану, исполнявшему по совместительству обязанности парикмахера: ну-ка, побрей, мол, господина генерала. Партизан, с любопытством поглядывая на фашистского вояку, стал точить бритву. Генерал испугался, вообразив, что его собираются резать. Он успокоился лишь после того, как ему принесли безопасную бритву. Через непродолжительное время этот генерал “маршировал” по Москве вместе с десятками тысяч других пленных гитлеровцев.

…Навстречу наступающей Советской Армии шли партизанские разведчики. Они помогали авангардным частям скрытно подходить к Минску. В городе Червень фашисты решили оказать нашим войскам сопротивление. Две партизанские бригады вместе с армейскими частями окружили город и перебили фашистов.

По узкой лесной дороге отступали гитлеровские танки. Партизаны, заминировав дорогу, подорвали передний танк; остальные не смогли двинуться ни вперёд, ни назад. Немало других славных подвигов совершили советские патриоты, помогая освобождать Белоруссию.

Наступили радостные дни соединения партизан с войсками 2 го Белорусского фронта. Среди многих ярких впечатлений и событий тех дней Ивану Кривошееву особенно запомнилось, как один из партизан встретился со своим братом — командиром танкового корпуса. Эта встреча словно символизировала соединение родных братьев — народных мстителей и воинов Советской Армии, сражавшихся против общего ненавистного врага.

О старых товарищах

А где мои старые друзья-воздухоплаватели? — быть может, поинтересуется читатель. Война надолго разлучила нас. Лишь изредка удавалось мне встречаться с ними или что-нибудь о них узнавать.

Будучи у брянских партизан, я совершенно случайно услышал, что они переправили в Москву вышедшего из фашистского окружения Виктора Почекина. Случайно узнал я и о судьбе Людмилы Ивановой. Она летала радисткой, нередко участвовала в боевых действиях, была тяжело ранена и два месяца лежала без движения у партизан. У неё неправильно срослась кость ноги. Чтобы восстановить работоспособность, ей пришлось перенести серьёзную операцию.

Как-то я прилетел на фронт в обслуживавшую наших партизан авиационную дивизию. Вместе с другим товарищем, прибывшим сюда для отправки в фашистский тыл людей и боевых грузов, мы остановились в одной из деревенских хат. Мой коллега завершил свои дела, но почему-то не отправлял нескольких человек.

— Они полетят в далёкие районы, — пояснил он мне.

— Так что же вы их задерживаете?

— Да вот жду командира эскадрильи. В такие рейсы он отправляется сам. Людвиг — не знаете случайно такого?

— Так это же мой приятель! — воскликнул я.

Вечером я сидел в хате, греясь у жарко натопленной печи. Кто-то открыл наружную дверь и удивительно знакомо запел:

Она — моя хорошая —

Забыла про меня…

— Юрка! — позвал я.

В комнату вбежал стройный, подтянутый лётчик с погонами капитана. На его груди сверкали ордена и медали. Мы обнялись. Юрий Людвиг, учившийся вместе с Голышевым и Неверновым, был одним из самых способных курсантов воздухоплавательной школы. Прекрасный спортсмен, он прыгал с парашютом, овладел пилотированием аэростата, дирижабля, планера и самолёта. В дивизии он прославился как лучший командир эскадрильи учебных самолётов ПО 2, на которых наши лётчики, как известно, во время войны творили чудеса.

Через несколько лет я увидел художественный фильм “Небесный тихоход”. Наблюдая за развёртывавшимися на экране событиями, я вспоминал Юрия Людвига и других знакомых лётчиков-спортсменов, благодаря мужеству которых безобидный ПО 2 стал серьёзным оружием борьбы с фашистами.

Изредка я встречал Голышева, работавшего заместителем директора Аэрологической обсерватории. Обсерватория эвакуировалась на Урал, но в Москве осталась оперативная группа, которая обслуживала противовоздушную оборону столицы. Аэрологи Боровиков, Тонкова, Ларченко самоотверженно летали на “зондаж” атмосферы, чтобы получить необходимые нашей авиации сведения о погоде.

В войне находила применение и воздухоплавательная техника. Когда фашистская авиация совершала налёты на Москву, по вечерам над городом поднимались на тросах десятки аэростатов заграждения, похожих на крошечные дирижабли. Боясь натолкнуться на них, вражеские лётчики старались держаться повыше, а там их поджидали наши истребители.

По предложению воздухоплавателей привязные аэростаты были впервые использованы для парашютной подготовки десантных частей Советской Армии. Прежде десантники учились прыгать с тяжёлых самолётов. Требовались оборудованные аэродромы, расходовался высокосортный бензин. При неблагоприятных метеорологических условиях прыжки значительно усложнялись. Парашютисты иногда попадали в лес, на воду, в населённые пункты. Иное дело массовые прыжки с аэростатов. Они связаны с незначительными расходами. Привязной аэростат всегда может быть поднят так, чтобы люди приземлились в том месте, где это необходимо и безопасно. В отдельных случаях с одного аэростата в течение суток сбрасывалось по две тысячи человек.

На фронте в некоторых артиллерийских частях привязные аэростаты наблюдения с большим успехом применялись для корректировки стрельбы. Воздухоплаватели помогали артиллеристам точнее разить врага. На эту опасную работу, как я уже упоминал, и ушли аэронавты из аэрологической обсерватории. В октябре 1941 года, когда гитлеровцы прорвали фронт в районе Ельни, артиллерийский полк, в котором служили мои друзья, попал в окружение. Георгию Коновальчику, Станиславу Карамышеву, Клаве Фадеевой с огромным трудом удалось прорваться через вражеское кольцо. Они рассказывали о сложной обстановке, создавшейся в момент окружения, о тяжёлых, неравных боях и больших наших потерях. В те дни они в последний раз видели Фомина и Крикуна и ничего не знали о их судьбе. А вскоре жена Крикуна получила “похоронную”. Но мы надеялись, что это ошибка.

Георгий Коновальчик вновь отправился на фронт, и я однажды прочёл в “Правде” о совершённом им подвиге. На его аэростат налетели несколько “мессершмидтов”. Оболочку пронзила очередь зажигательных пуль, и она, вспыхнув, мгновенно сгорела, оставив в небе клубы чёрного дыма. Георгий выпрыгнул из падающей гондолы, благополучно опустился на парашюте, тут же поднялся на другом аэростате и продолжал корректировать стрельбу артиллерии.

Ещё до этого случая мы встретились с Коновальчиком в Москве на улице Кирова, и я поинтересовался, не знает ли он что-нибудь нового о Фомине и Крикуне.

— Разве ты не слышал? — спросил Георгий.

Его голос и лицо заставили меня содрогнуться.

— Фомин погиб ещё тогда — в октябре сорок первого года. Теперь это точно известно. Я недавно встретил Константина Гвоздева — парторга нашего отряда. Он выходил из окружения вместе с Фоминым…

Коновальчик рассказал мне, как недалеко от линии фронта группа, в которой был Фомин, столкнулась с колонной фашистов. Завязалась перестрелка. Гвоздев лежал вблизи от Саши и видел, как он метнул гранату в немцев, а потом стал стрелять из автомата. Рядом пролетела вражеская мина. Гвоздев припал к земле. Раздался взрыв. Через мгновение, подняв голову, парторг увидел неподвижно лежащего Фомина. “Фомин! Саша!” — позвал он и подполз поближе. Лицо Фомина было покрыто мертвенной бледностью. Из глубокой раны у виска растекались струйки крови.

Мы помолчали. Потом я спросил:

— А что с Крикуном?

— О нём Гвоздев ничего не знает.

“Нет и Крикуна”, — подумал я…

…Проклятая война, сколько унесла она моих товарищей. Сколько погибло замечательных воздушных спортсменов.

Они беззаветно отдали свою жизнь за Родину и подвиги их никогда не будут забыты.

Солнце Победы

3 июля 1944 года советские войска освободили Минск и туда переехал наш штаб.

Надо же было случиться так, что в эти радостные дни на окраине Минска получил тяжёлое ранение Василий Игнатенко! Он лежал в местной больнице, и ему становилось всё хуже.

— Доставай машину, — сказал мне Алексей Иванович Брюханов. — Необходимо срочно отправить Игнатенко в Москву.

Когда мы привезли Василия на аэродром и внесли его в самолёт, он печально поглядел на нас и прошептал:

— …Вот и победа пришла. А я ухожу… Навсегда…

Его глаза наполнились слёзами.

Я чуть не заплакал.

А Брюханов сказал:

— Брось хандрить, Игнатенко. Поправишься, и мы ещё так отпляшем на твоей свадьбе, что любо будет.

Губы Василия тронула слабая, недоверчивая улыбка.

— Вот так. Не годится унывать партизану! — продолжал Алексей Иванович и, обратясь к медицинской сестре, которая должна была сопровождать Игнатенко до Москвы, строго добавил: — Смотрите, чтобы он не вешал нос, сестра!

Я глядел в след поднявшемуся самолёту и думал о том, что, пожалуй, больше никогда не увижу Игнатенко. Но предсказание Брюханова сбылось в точности. Врачи поставили Василия на ноги, а осенью 1945 года мы действительно плясали на его свадьбе.

Освобождена вся Белоруссия! Партизаны соединялись с войсками Советской Армии. Уничтожая и вылавливая в лесах недобитых гитлеровцев, они стягивались к Минску. Население освобождённой белорусской столицы восторженно встречало партизан. Народ приветствовал своих отважных сынов и дочерей.

Ясным июльским днём на Минском ипподроме готовился парад партизанских соединений. Высоко в небе над разрушенным городом светило яркое солнце — солнце победы.

На трибуне, обтянутой кумачом, украшенной огромными портретами Ленина и Сталина, стояли члены ЦК Коммунистической партии Белоруссии, Правительства БССР, партизанские командиры. Секретарь ЦК КПБ и Председатель Совета Министров Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко поздравил белорусский народ и партизан с освобождением родной земли от фашистских варваров. Он говорил о победе над врагом, о дружбе народов Советской страны, о помощи великого русского народа народу Белоруссии, о Коммунистической партии.

Долго разносилось по рядам партизан могучее “Ура”!

Парадом командовал полковник Брюханов. Под звуки торжественного марша перед трибуной одно за другим, чеканя шаг, проходили соединения народных мстителей. Впереди своих частей гордо шагали прославленные командиры партизан.

Стоя на трибуне и вглядываясь в их мужественные лица, я вспомнил, как в первый раз сопровождал людей, направлявшихся в фашистский тыл на помощь к партизанам. В памяти ярко возникла картина: я подхожу к двери кабины самолёта и открываю её. За ней — зловещая, чёрная пустота, лишь где-то мерцают огоньки костров. Но мои десантники — среди них есть женщины — смело бросаются вниз. А ведь они имеют всего по одному тренировочному прыжку! И эта смелость рождена любовью к Родине. Могут ли не побеждать такие люди?

Сомкнутыми рядами с боевым оружием шли солидные бородачи, совсем молодые парни, девушки. У многих на груди сверкали ордена и медали, сияли золотым блеском звёзды Героев Советского Союза.

Навстречу им неслись возгласы:

— Партизанам и партизанкам слава!

Проносились кавалерийские подразделения. Грохотала партизанская артиллерия. Внушительное, незабываемое зрелище, свидетельствовавшее о силе и непобедимости советского народа!

Немало утекло воды с тех пор. Но многие мои друзья — лётчики и парашютисты, самоотверженно помогавшие разжечь пламя партизанской борьбы и обеспечить победу, и по сей день занимаются своим любимым авиационным делом.

Григорий Богомолов испытывает парашюты. В Советской Армии служат Василий Игнатенко и Борис Бондаренко. В Минске живёт и работает Анатолий Андреев. Николай Войцеховский сейчас главный инженер крупнейшего предприятия в Норильске.

Алексей Иванович после расформирования нашего штаба ушёл в Гвардейскую воздушно-десантную армию. Когда закончилась война, он побывал в Италии, Дании и долгое время находился в Западной Германии. В декабре 1947 года я прочитал опубликованную в “Литературной газете” запись переговоров, состоявшихся между полковником Брюхановым и представителем военной администрации в одном из детских домов английской зоны оккупации Германии.

Этому потрясающему материалу редакцией газеты были предпосланы следующие строки: “Оторвать ребёнка от родной семьи, от своего дома — жестоко. Насильно лишить ребёнка родины, вырвать его из среды своего народа, заставить забыть свой родной язык, звучание материнской песни, цвет родимого неба, шелест листвы и говор лесного ручья, — это уже не просто жестокость. Это бесчеловечность, навеки калечащая детскую душу, опустошающая её невозвратимо”.

А вот отрывок из записи:

“Брюханов: Со мной прибыла гражданка Мейнертс, дочь которой находится в этом доме. Английские власти её не отдают матери в течение шести недель. Я прошу без предупреждения ввести эту девочку, чтобы посмотреть, узнает ли она свою мать.

(Заведующая детским домом Утенанс вводит в комнату девочку, закрывая ей лицо руками. После того, как девочке открыли глаза, она с криком “мама!” бросается к Мейнертс. Та плачет…)”.

Алексей Иванович решительно требовал возврата советских детей их матерям, отцам и родственникам, находящимся в Советском Союзе. Припёртые к стене неопровержимыми фактами представители английского командования всё же отказывались удовлетворить это справедливое требование, запрещали беседовать с детьми, фотографировать их.

Материалы этих переговоров послужили основой для появившихся вскоре пьесы Сергея Михалкова “Я хочу домой” и кинокартины “У них есть родина”.

…Однажды меня попросили прыгнуть с самолёта над подмосковным пионерским лагерем. Я охотно выполнил эту просьбу. Парашют опустил меня на зелёную лужайку близ лагеря, и я оказался пленником весёлой и шумливой толпы детей. Как сверкали глаза ребят, когда я рассказывал о подвигах партизан, о лётчиках, воздухоплавателях и парашютистах, о моём незабвенном друге Фомине, когда мне наперебой задавались самые разнообразные вопросы!

В эти минуты мне вспомнилось прочитанное в “Литературной газете”, вспомнились ребятишки, собирающие в снегу боеприпасы, и я подумал о том, что долг каждого из нас — сделать всё, чтобы наша замечательная детвора никогда не услышала грохот снарядов, не узнала горя и ужасов войны.

жүктеу/скачать 0.92 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: