Глава 8. ДОСТИЖЕНИЕ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ

Поэтому надлежит понимать, что все, что позна­ет человек, все, что он испытывает в этой жизни в мире, все, что он называет познанием или знани­ем, применимо лишь в том мире, где он все это по­знает, и относится к нему таким же образом, как скорлупа яйца относится к цыпленку, но, когда он вступает на путь, ведущий к внутренней жизни, это познание и это знание больше для него непригод­ны. Чем способнее он окажется в забывании этого знания посредством разобучения, тем более спосо­бен он воспринять цель, к которой стремится по духовному пути. Даже мысль о том, что после всех великих достижений в обретении мирского знания придется возвращаться назад, потребует огромной борьбы с собой от тех, кто много знает и опытен во внешней жизни. Часто они не могут этого по­нять, многие из них полагают странным все это, поэтому разочаровываются. Это можно уподобить тому, как если бы вы стали изучать язык некоей страны, в то же время собираясь ехать в другую страну, где этот язык не понимают, но языка ко­торой вы тоже не знаете. Так же, как есть Север­ный и Южный полюс, есть внешняя и внутренняя жизнь. Разница еще больше, потому что расстоя­ние между внутренней и внешней жизнью еще большее, чем расстояние между Северным и Юж­ным полюсами. Тот, кто движется к Южному, не приближается к Северному полюсу, но, напротив, удаляется от него. Для того чтобы его достичь, ему нужно пойти в противоположном направлении. Од­нако душе это не трудно, если она искренний пу­тешественник на пути. Она просто применяет свой энтузиазм в противоположном направлении, и этот энтузиазм, направленный на то, чтобы что-то еще узнать в этом мире, следует обратить на забывание и отказ от накопленного знания, дабы узнать что-то о внутренней жизни.

Теперь возникает вопрос: как человек может разобучиться? Обучение формирует в уме узелки. Что бы человек ни узнавал из опыта или от другого че­ловека, он делает узелок об этом в своем уме — таким образом, там множество узелков, тем боль­ше, чем больше узнал человек. Разобучение, в та­ком случае, состоит в распутывании этих узелков, и это настолько же трудно, как развязывание ре­альных узлов. Сколько сил это потребует, сколько терпения — развязать узел, который так тщатель­но затянут и концы которого натянуты в обе сто­роны! Итак, развязывание узла в уме потребует терпения и усилий. Что же может помочь этому процессу? Свет разума, работающего в полную силу, развязывает умственные узлы. Узел — это ограниченный рассудок. Если его развязать, его ограничения снимаются — он открыт. А когда ум становится ровным через разобучение и через вы­корчевывание всех впечатлений, хороших и плохих, верных и неверных, тогда почва сердца становится благодатной для посева, такой же, как свежевспа­ханная нива. Все старые штампы, и корни, и мел­кий гравий, и крупные камни удаляются, и тогда почва становится готовой к приятию семян. Но если не извлечь все камни, и булыжники, и кир­пичи, если не выкопать все старые корни, тогда семени трудно будет прорасти — земля не в том состоянии, в каком ее хочет видеть фермер.

Следующим моментом в достижении внутренней жизни будет поиск духовного проводника, кого-то, кому человек абсолютно доверяет, на кого он смот­рит снизу вверх и к кому испытывает симпатию, которая может в дальнейшем перерасти в то, что называется преданностью. И если он нашел в жиз­ни такого человека, которого он считает своим Гуру, своим Муршидом, своим проводником, тогда он должен полностью ему довериться и ничего не утаивать. Если что-то останется недосказанным, тогда все, что дано, может быть с тем же успехом взято назад, потому что все должно быть дано в полной мере: либо вы доверяете, либо не доверяете. На пути к совершенству все следует делать в полной мере.

Далее, есть определенные способы водительства, выбор которых зависит от темперамента и прони­цательности отдельного человека — для каждого необходим свой особый метод. Он может вести их к цели по царской дороге или по улочкам и пе­реулкам, вдоль берега моря или через город, по земле или по воде — тем путем, который ему пред­ставляется наилучшим при определенных обстоя­тельствах.

Третьей необходимой вещью для духовного по­стижения является получение знания. Это знание — знание внутреннего мира — несравнимо с тем знанием, которое было у человека прежде. Вот почему так необходимо разобучиться. Человек не может приспособить то, что он получает на этом пути, к идеям, которых придерживался прежде, — эти знания несовместимы друг с другом. Поэтому есть три стадии получения знания, через которые предстоит пройти человеку под руководством на­ставника. Первая стадия — получение знания, ког­да он не делает ничего, только принимает. Следу­ющая стадия наступает после первой, и это стадия усвоения полученного знания. Человек тщательно обдумывает его, чтобы вместить в свой ум, не упу­стив ничего. Это похоже на процесс потребления пищи, а затем усвоения ее. Третья стадия — соб­ственное осмысление. Человек не осмысливает зна­ние сразу, как только получает, — если бы так было, он потерял бы сразу все. Потому что это подобно тому, как если бы мы выучили А, Б и В одновременно, в один присест, а потом стали бы спрашивать, как быть со словами, которые начинаются с других букв. Человек осмыслит эти три бук­вы быстрее, чем надо, потому что не знает других букв. Есть время, которое с необходимостью дол­жно быть отдано восприятию, как нужно потра­тить время на еду. Когда человек ест, он не бегает по улице, чтобы усвоить пищу. После того как человек закончил обедать, он делает все возмож­ное, чтобы помочь перевариванию пищи. Усвоение здесь — это ясное понимание, чувствование и за­поминание знания внутри себя, но не только это, но и ожидание того момента, когда польза и оза­рение придут как результат достижения.

Третья часть, после восприятия знания, состо­ит в его осмысливании: почему это так? Какую оно принесло мне пользу? Как оно может быть использовано в практической жизни? Каким об­разом оно может пригодиться мне и другим лю­дям? Это третья стадия. Если эти стадии пере­мешать, тогда весь процесс перепутается, человек не сможет получить той пользы, ради которой он встал на духовный путь.

Четвертая степень постижения внутренней жиз­ни — медитация. Если человек разобучился, если у него есть учитель и если он получил знание о внут­ренней жизни, медитация — это самое необходимое для него, ее суфийское название — Риазат. Сперва медитация проводится механически, в час, который человек себе назначит как час для поклонения или сосредоточения. Следующим шагом будет размыш­ление об идее медитации в другое время в течение дня. И третьей стадией будет пребывание в медита­ции днем и ночью. Тогда человек достигнет пра­вильной медитации. Если он проводит медитацию только в течение пятнадцати минут по вечерам, пос­ле чего забывает об этом на весь день, он поступает так же, как тот, кто ходит в церковь по воскресень­ям, а в остальные дни недели о ней забывает.

Интеллектуальный тренинг имеет, несомненно, свои плюсы в деле достижения внутренней жизни, однако принципиальной вещью остается медита­ция. Вот истинный тренинг. Обучение в течение одного года и медитация одного дня равны. Под медитацией имеется в виду правильный вид меди­тации. Если человек закрывает глаза и сидит без дела, ему лучше идти спать. Медитация — это не только упражнение, практика — во время меди­тации душа заряжается новым светом и жизнью, вдохновением и жизненностью, в медитации есть все возможное благо.

Некоторые устают от медитации, но это не оз­начает, что они медитируют, — они устали еще до того, как достигли стадии, на которой по-настоя­щему можно испытать воздействие медитации, по­добно тем, кто вымотался, упражняясь на скрип­ке. Они устали, потому что еще ни разу им не удалось сыграть на скрипке, — если бы они хоть раз сыграли, они забыли бы свою усталость. Труд­ность состоит в том, чтобы сыграть на скрипке, трудность в том, чтобы терпимо относиться к сво­ей игре.

В медитации требуется терпение, человек уста­ет потому, что он привык к активной деятельнос­ти в течение дня. Его нервы хотят продолжать дей­ствовать в состоянии активности, которая, по сути, не приносит пользы и заставляет двигаться все вперед и вперед. А когда он сидит, закрыв глаза, он чувствует себя неловко, его ум, который актив­но работал в течение дня, становится упрямым, как норовистая лошадь, пробежавшая большое рассто­яние. Тогда, как бы вы не хотели, чтобы эта лошадь стояла спокойно, она все равно будет противить­ся. Она не может стоять спокойно, потому что каж­дый нерв ее приведен в действие, почти невозмож­но заставить ее стоять спокойно.

Так и с человеком. Однажды я общался с одним человеком, имевшим привычку медитировать, и, когда мы сидели у огня и разговаривали о разном, он погрузился в молчание, и мне пришлось сидеть некоторое время тихо, пока он наконец не открыл глаза. Я спросил его: «Это прекрасно, не правда ли?» — и он ответил: «Этого никогда не бывает до­статочно». Испытавшие радость медитации не зна­ют на свете ничего более интересного и радостного. Они ощущают внутренний мир и радость, которые невозможно объяснить словами, они прикасаются к совершенству, или духу света, жизни и любви — все там.

Пятая вещь, необходимая на духовном пути, — это любовь к повседневной жизни. Духовный про­водник не налагает на человека никаких строгих моральных ограничений, ибо это работа внешних религий. Внешняя мораль принадлежит экзотери­ческой стороне духовной работы, но суть морали практикуется теми, кто идет по духовному пути. Их первый моральный принцип состоит в том, чтобы постоянно избегать задевать чувства других людей. Второй принцип — в том, чтобы самим избегать воздействия раздражающих влияний, с которыми каждой душе приходится сталкиваться в жизни. Третий принцип состоит в том, чтобы сохранять равновесие в самых разнообразных ситуациях и обстоятельствах, нарушающих спокойное состояние ума. Четвертый принцип — непрестанно любить всех тех, кто достоин любви, прощать недостойных — и это становится постоянной практикой. Пятый принцип — отстраненность в толпе, но, говоря «отстраненность», я не имею в виду отделение. Отстраненность означает освобождение от пут, кото­рые связывают человека и не дают ему пуститься в путешествие к цели.
Глава 9. ЧЕЛОВЕК-АНГЕЛ
Индуистское слово дэва обозначает человека-ан­гела, а суфийский термин для него — Фариштахаслат. Первое выражение любой души происходило в ангельской жизни, и поэтому неудивительно, что человек проявляет в своей жизни ангельские черты, ибо они спрятаны в глубине его души. Душа, про­ходящая сквозь различные сферы и планы существо­вания, наделяется разными свойствами. Свойства низшего мира настолько скапливаются и собирают­ся вокруг души, что она почти совсем забывает свой первый опыт самосознания своего чистейшего суще­ства. Душа, которая, несмотря на весь мирской опыт, имеет склонность обратиться к своему исто­ку, своему ангельскому состоянию, показывает ха­рактер, отличный от обычного, свойственного чело­веческому существу. Такая душа показывает свойства компаса, который всегда указывает в определенном направлении, как бы его ни перемещали и ни по­ворачивали, и то же самое происходит с душой, чья природа состоит в том, чтобы указывать на свое происхождение и исток, из которого приходит каж­дая душа.

Итак, эта душа может проявить подобную тен­денцию с самого детства или с юности, она и во

взрослом состоянии может все еще обладать той же тенденцией, она может развиваться все дальше и дальше, но такая тенденция рождена вместе с душой, и магнетизм ее велик. Она привлекает к себе любую другую душу, потому что пребывает в контакте со своим истинным «я», а это истинное «я» является истинным «я» и других душ, поэтому она магнетически действует на эти души. Дэва — вот имя этого чистого типа человеческой души.

Следующий тип души, который мы рассмотрим, — это джинн. Этот тип характерен для души, со­стоящей в контакте с внутренней областью, которая во внешнем мире отражается во всем, что краси­во. В то время как душа каждого человека ищет внешней красоты, внимание души джинна направ­лено не столько на красоту, которая отражена вовне, сколько на источник этой красоты, пребывающий внутри.

Среди тех, кто живет внутренней жизнью, в основном встречаются эти два характерных типа: дэвы и джинны, потому что они меньше погруже­ны в жизнь этого мира, и, следовательно, их боль­ше привлекает внутренняя жизнь. Это не значит, что они не заняты мирской жизнью, это не значит, что они не интересуются этим миром. На самом деле именно интерес к внешней жизни притягива­ет к ней душу. Если бы душа не интересовалась миром, она не пришла бы, ее приводит интерес. Но для такой души внешняя жизнь хотя и представляет интерес, но одновременно приносит и разочарова­ние. Все, что интересует утонченную душу в этом мире, интересует ее до той поры, пока она с этим не соприкоснется, но, как только такая душа со­прикасается с этим, она теряет всякий интерес. Ее естественной склонностью в этом мире является устранение. Вещи, привязывающие к себе среднюю душу, такую душу не могут удержать, они лишь привлекают ее, потому что такая душа ищет чего-то, она видит его отражение вовне, но как только дотрагивается, то сразу понимает, что это была лишь тень, а не реальность, и отходит, разочаро­ванная. Таким образом происходит жизнь дэва или джинна.

Рассмотрим характерные черты поведения оленя, так, как описывают его поэты Индии: он бежит в поисках воды через лес, он радуется, заслышав рас­каты грома, и бежит, подгоняемый жаждой, но бы­вает, что после грома дождя нет или же он проли­вается скудно и напиться не удается, и тогда олень остается со своей жаждой. Такова и жажда утончен­ной души в этом мире. Душа человека, склонного к духовности, постоянно жаждет, пребывая в поиске чего-то, и когда ей кажется, что она уже нашла это, тогда то, что она нашла, оборачивается совсем дру­гим. Таким образом, жизнь — это постоянная борь­ба и разочарование. И в результате вместо того что­бы проявлять интерес ко всему на свете, человек начинает чувствовать своего рода безразличие. И тем не менее в истинном характере такой души нет без­различия, есть только любовь.

Несмотря на то что жизнь, кажется, сделала та­кую душу безразличной, она не может по-настоя­щему стать безразличной, ибо именно такое состо­яние проживания жизни дает человеку особое чувство, которое можно описать одним только ин­дуистским словом — ни в каком другом языке та­кого слова нет, чтобы выразить адекватно его осо­бый смысл. Индусы называют это Вайрагья, откуда и произошел термин Вайраги. Вайраги — это человек, ставший безразличным, и все же «безразличие» — это не совсем верное слово для него. Оно опи­сывает скорее человека, в глазах которого потеря­на ценность всего, что привлекательно для людей. Его больше ничего не привлекает, его ничто не пленяет. Он может все еще интересоваться всеми вещами, какие только есть в этой жизни, но он к ним больше не привязан. Первое чувство Вайраги — от всего отвернуться. Он показывает природу оленя, который убегает прочь, заслышав трепета­нье листа, ибо он становится чувствительным, его убеждают разочаровывающие результаты, происхо­дящие от ограниченности и изменчивости жизни в миру. Задетый за живое, он становится чувстви­тельным, и первое, что приходит ему на ум, — улететь, спрятаться где-нибудь, уйти в пещеру в горах или в лес, где он никого не встретит. Ника­кие дела этого мира, никакие связи, никакие от­ношения, никакая дружба, никакое богатство, ни­какой ранг, положение или комфорт — ничто его не удерживает. И все же это не значит, что ему в какой-то степени недостает любви или доброты, ибо если он живет на этом свете, то только ради любви. Его не интересует этот мир, и лишь любовь удерживает его здесь, любовь, которая выражается более не в привязанности, но только в доброте, прощении, щедрости, служении, заботе, симпатии, готовности помочь — во всех возможных формах, любовь, никогда не ожидающая отдачи от мира, но делающая все, что может, сожалея об условиях, зная ограничения жизни и ее непрерывную измен­чивость.

Когда такой Вайраги достигает большего разви­тия, он становится подобен змее: мудрый, как змея, он ищет одиночества, как змея ищет одиночества. Змею не интересует толпа, у нее всегда есть дом, где она прячется. Она выходит оттуда лишь тогда, когда голодна или хочет пить. Но когда она уто­лила голод и жажду, она долго не захочет есть и пить, не в пример кошкам и собакам: вы можете давать им пищу снова и снова, а они будут хотеть еще. Когда змея насытилась, она сразу теряет всякую прожорливость, она уползает в свою нору и остается там до тех пор, пока снова не захочет есть.

Так же и душа Вайраги: он хочет жить в этом мире только для других, не для себя. Его связь с людьми в этом мире направлена на то, чтобы слу­жить им, не требуя от них служения, любить их, не требуя взамен любви, дружить с ними, не прося о дружбе. Он никогда не позволяет обмануть себя более одного раза, одного разочарования для него достаточно. Если Вайраги осознал фальшь обыден­ной жизни, он ни за что не даст снова обмануть себя. Он видит мир глазами опыта и говорит: «Я не ожидаю от вас ничего, если я пришел к вам, то для того, чтобы дать вам, но не для того, чтобы взять у вас. Я все для вас сделаю, но не буду к вам привязан». Вот девиз Вайраги.

Когда Вайраги развивается дальше в своем ощу­щении Вайрагьи, тогда он превращается во льва. Он больше не змея, ищущая уединения, хотя и любит его, он больше не олень, убегающий от тол­пы, он — лев, который остается на месте и проти­востоит всем невзгодам. У него более нет той чув­ствительности, но со всей своей силой и мощью, со всей уравновешенностью и терпением он выдер­живает напор и, наделенный храбростью духа, сто­ит посреди толпы в миру. Для чего? Чтобы вынес­ти все, что выпадет на его долю, все раздражающие воздействия, которые мир оказывает на чувстви­тельного человека, чтобы посмотреть в глаза каж­дому, будучи храбрым духом, укрепленным в исти­не, с чистой совестью.

Именно так подобная льву душа дэва — ангела-человека — приходит во спасение человечества. Тот, кто зовется Учителем, или Святым, или Про­роком, или Мудрецом, — это развитый Вайраги. Он подобен плоду, созревшему на ветви дерева с помощью солнца. Такова эта душа, вызревание которой определяется жизненным опытом, которая не позволила себе от этого опыта разложиться, но за­щищает истину, соблюдая равновесие с надеждой и терпением, направляемая любовью к человече­ству и желанием служить Богу, лишенная желания оценки или отдачи как в этом мире, так и свыше. Именно такая душа дэвы приносит Божественное Послание обществу, нации или миру, когда бы оно ни приходило.
Глава 10. ПЯТЬ РАЗНЫХ ВИДОВ ДУХОВНЫХ СУЩЕСТВ

Живущим внутренней жизнью приходится при­нимать определенные внешние формы жизни в миру среди людей самых разных типов. Есть пять основных видов образа жизни, которые принима­ют духовные существа, чтобы жить в миру, хотя, вообще говоря, этих видов значительно больше. Очень часто эти души обретаются в таких формах жизни, что невозможно даже на мгновение пред­ставить, что эти существа живут внутренней жиз­нью. Именно по этой причине мудрые люди всех эпох учат уважать каждое человеческое существо, как бы ни проявлялся его внешний характер, и советуют человеку задуматься, кто скрывается под этим обликом и что он собой представляет.

Из пяти основных характеров духовного суще­ства первый — религиозный характер. Он живет ре­лигиозной жизнью, жизнью ортодокса, как любой другой человек, внешне не проявляя ни следа бо­лее глубокого знания или более широкого кругозо­ра, хотя осознает все это в себе самом. Внешне он ходит в свой храм или церковь, как и все другие. Он воссылает молитвы Божеству так же, как и все, читает религиозные книги тем же самым образом, что и все другие, подходит к причастию и просит благословения в церкви точно так же, как любой другой прихожанин. Он не показывает никакого отличия, никаких особых свойств, внешне демон­стрирующих, что он духовно развит, и тем не ме­нее тогда как другие производят все упомянутые действия чисто внешне, он осуществляет их в сво­ей жизни реально. Каждое религиозное действо для него представляет собой символическое открове­ние, молитва для него — медитация, Писание — меморандум, ибо Святая Книга соотносит его с тем, что он читает в жизни и в природе. И поэто­му, будучи внешне всего лишь религиозным чело­веком, как любой другой в мире, внутренне он является духовным человеком.

Другой аспект духовного человека мы находим среди философских умов. Он может не выказывать никаких следов ортодоксальности или даже пиете­та, он может казаться человеком мирским, бизнес­меном, погруженным в дела мирской жизни. Он принимает все дела ровно, он терпим, что бы ни случилось, он выдерживает все. Он принимает жизнь легко, с пониманием. Он понимает все внутренне, а внешне действует согласно требованиям жизни. Никто не может даже подумать, что он живет внут­ренней жизнью. Он может устраивать дела и в то же время иметь осуществление Бога и истины. Он мо­жет вовсе не показывать, что занимается медитаци­ей или созерцанием, и все же каждый миг своей жизни посвящать созерцанию. Он может относить­ся к своей каждодневной работе как к средству ду­ховного осуществления. Никто, наблюдая с внешней стороны, не может ни на мгновение представить, что духовно он так развит, единственное, что те, кто с ним соприкасаются, смогут в свое время убедить­ся, что он честный человек, что он справедлив и в своих принципах, и в жизни, что он искренний че­ловек. Это вся религия, которая ему нужна. Таким образом, его внешняя жизнь становится его религи­ей и внутренним осуществлением духовности.

Третья форма духовного существа — это служи­тель, это человек, который делает другим людям добро. В этой форме могут скрываться святые. Они никогда не говорят о духовности, немного говорят они и о философии жизни. Их философия и рели­гия проявляются в действии. Любовь излучается из самого сердца этих людей в каждое мгновение их жизни, они заняты тем, что делают добро людям. Они считают каждого, кто подходит к ним, своим братом или сестрой, своим ребенком, им интерес­ны радости и печали всех людей, они делают все, что в их силах, чтобы направить их, наставить их, дать им совет на протяжении всей своей жизни. В этой форме духовный человек может быть учите­лем, проповедником или филантропом, но в какой бы форме он ни появлялся, главное в его жизни — это служить человечеству, делать добро ближнему, приносить кому-нибудь счастье в той или иной форме. И та радость, которая от этого возникает, является высшим духовным экстазом, ведь каждое доброе деяние окрашено особой радостью, которая вносит райскую атмосферу. Когда человек все вре­мя занят тем, что делает людям добро, в нем по­стоянно поднимается радость, и эта радость созда­ет райскую атмосферу, сотворяя в нем самом рай, который и составляет его внутреннюю жизнь. Наш мир наполнен терниями, бедами, болями и скорбями, а ведь это тот же самый мир, в котором живет и такой человек, но самим своим старанием убрать тернии с пути другого, пусть те и расцара­пают его собственные руки, он возвышается, это дает ему внутреннюю радость, которая и является его духовным осуществлением.

Есть четвертая форма духовного человека — фор­ма мистическая, такая форма трудна для понимания, потому что мистиком рождаются. Мистицизму нель­зя научиться, это некий темперамент. Лицо мисти­ка может быть обращено на север, тогда как сам он смотрит на юг, мистик может низко склонить голову и в то же время смотреть в небеса, глаза его могут быть открыты вовне, тогда как смотреть он может вглубь, глаза его могут быть закрыты, но он тем не менее может смотреть вовне. Средний человек не способен понять мистика, поэтому люди всегда те­ряются, общаясь с ним. Его «да» — не то же «да», что у всех, его «нет» имеет не такой смысл, как тот, что понятен всем. Почти в каждой фразе, которую он произносит, есть какое-то символическое зна­чение. Каждое его внешнее действие имеет некую внутреннюю значимость. Человек, не понимающий символического смысла, может прийти в полное изумление, услышав фразу, которая, по его мнению, не несет ничего, но повергает в смятение.

Внешне мистик может сделать один шаг, а внут­ренне пройти тысячу, он может находиться в од­ном городе и одновременно работать в другом ме­сте. Мистик представляет собой феномен в себе и смущение для тех, кто рядом с ним. Сам он не может им сказать, что он делает, они и не поймут истинную тайну мистика. Ибо он — тот, кто жи­вет внутренней жизнью и в то же время прикры­вает эту внутреннюю жизнь внешним действием: его слово или движение представляют собой не что иное, как покров некоего внутреннего действия. Поэтому те, кто понимают мистика, никогда не спорят с ним. Когда он говорит: «Идите», — они идут, когда он говорит: «Приходите», — они при­ходят. Когда он приходит к ним, они не говорят ему: «Не приходи», — они понимают, что это то самое время, когда он должен прийти. И когда он уходит, они не просят его остаться, потому что зна­ют, что пришло время, когда он должен уйти.

Ни смех мистика, ни его слезы нельзя трактовать как какое-то внешнее выражение, которое что-то означает. Его слезы могут быть покровом великой радости, его улыбка, смех — покровом очень силь­ного чувства. Его открытые глаза, его закрытые гла­за, поворот лица, его взгляд, его молчание, его раз­говор — ничто из перечисленного не имеет того значения, которое привычно придается этим прояв­лениям. И все же это не значит, что мистик посту­пает так намеренно, нет, он просто создан таким: никто не смог бы намеренно себя так вести, даже если бы и захотел, ни у кого нет такой силы. Прав­да в том, что душа мистика — это танцующая душа. Она осознала этот внутренний закон, проникла в глубины этой тайны, о которой тоскуют все души, и в радости этой тайны вся жизнь мистика стано­вится тайной. Вы можете встретить мистика двад­цать раз на дню, и все двадцать раз у него будет иное выражение лица. Каждый раз его настроение будет иным, и все-таки его внешнее настроение может во­все не быть его внутренним настроением. Мистик являет собой пример тайны Бога в форме человека.

Пятая форма, в которой предстает перед нами человек, живущий внутренней жизнью, странная форма — это форма, которую могут понять очень немногие люди. Такой человек во внешнем мире носит маску невинности, и она кажется до такой степени неотъемлемой от него, что непонимающие легко сочтут его неуравновешенным, особенным или странным. Его это не заботит по той причине, что это только его щит. Если бы он перед всем челове­чеством признался в том, какой силой он обладает, тысячи людей ходили бы за ним, и у него не оста­лось бы времени на собственную внутреннюю жизнь. Громадная сила, которой он обладает, правит на внутреннем плане странами и континентами, осуще­ствляя над ними контроль и уберегая от несчастий, таких, как наводнения и эпидемии, а также от войн, храня гармонию в стране или том месте, где он жи­вет, — и все это делается посредством его безмол­вия, посредством постоянного осуществления его внутренней жизни. Человеку, которому недостает прозорливости, он покажется странным существом. На языке Востока его называют Мадзуб. Та же идея была известна древним грекам, ее следы еще суще­ствуют в некоторых местах, по большей части на Востоке. Есть сегодня на Востоке такие души, жи­вущие в обличье человека, достигшего самоосущест­вления, не проявляющие никаких внешних призна­ков философии, или мистицизма, или религии, или какой-то особенной морали, и однако само присут­ствие которых подобно заряженной батарее, — его взгляд вдохновляет, в нем прослеживается повели­тельное выражение, и если он когда-нибудь говорит, то его слово — это обещание Бога. То, что он гово­рит, — истина, но он крайне редко произносит хотя бы слово, от него трудно добиться слов. Но если он что-то сказал — это всегда исполняется.

Нет предела разнообразию внешних форм, кото­рые принимают духовные существа в жизни, и тем не менее нет лучшего способа жить в этом мире и одновременно вести внутреннюю жизнь, чем быть самим собой, и внешне и внутренне. Какова бы ни была профессия, работа, роль человека во внешней жизни, главное — выполнять все честно и искрен­не, неся свою миссию во внешней жизни с тщани­ем и в то же время храня внутреннее осознание того, что внешняя жизнь — независимо от рода де­ятельности — должна отражать внутреннее осозна­ние истины.