Возникновение «информационных рынков» и аналогичных форм научной коммуникации

3.3. Возникновение «информационных рынков»
и аналогичных форм научной коммуникации

Насколько нам известно, впервые анализировал «информаци­он­ный рынок» М. А. Розов, он же ввел соответствующий термин³¹. М. А. Розов обратил внимание на описываемый у Геродота древний обычай вавилонян, обеспечивающий им возможность лечить своих больных. Геродот пишет:

Есть у вавилонян... весьма разумный обычай. Страдающих каким-нибудь недугом они выносят на рынок (у них ведь нет врачей). Прохожие дают больному советы [о его болезни] (если кто-нибудь из них или сам страдал подобным недугом, или видел его у другого). Затем прохожие советуют больному и объясняют, как сами они исцелились от подобного недуга или видели исцеление других. Молча проходить мимо больного человека у них запрещено: каждый должен спрашивать, в чем его недуг³².

Другой пример информационного рынка был найден нами в широко известной «De bello Gallico» Цезаря:

В Галлии есть обычай насильно останавливать путешественников, даже против их воли, и расспрашивать, кто из них о чем слышал или знает; купцов в городах толпа окружает и заставляет рассказывать, из каких стран они прибыли и что там узнали³³.

Во времена правления Юлия Цезаря в Риме (I в. до н. э.) появились особые информационные бюллетени, содержащие краткие протоколы заседаний сената (т. н. Acta senatus), а также сообщения о других событиях из жизни римлян (т. н. Acta diurna populi Romani). Бюллетени писались на особой доске, покрытой гипсом, и помещались в общественных местах. Копии этих бюллетеней снимались писцами и рассылались по городам и провинциям Рима.

В XVI в. в Венеции возникли бюро по сбору информации о политических событиях, о прибытии и отходе кораблей и т. п. Слово «газета» обычно производится от наименования мелкой серебряной венецианской монеты (gazetta), по цене которой продавались тогдашние листки сообщений. В Венеции появился даже цех «писателей новостей» (Scrittori d'avvizi); в Риме он назывался «Novellanti» или «Gazettanti». Появились также рукописные листки с сообщениями о новостях городской жизни, слухах, происшествиях, с хроникой придворной жизни и т. п. В Германии большой известностью пользовалась рукописная газета торгового дома Фуггеров, выходящая регулярно в Лейпциге, имевшая своих агентов, которые собирали разнообразную информацию во многих городах всего цивилизованного мира³⁴.

Таким образом, весьма давние обычаи и ритуалы информационного рынка не только сохранялись, но и непрерывно развивались, обогащались новыми формами в средневековой Европе. Открытие книгопечатания было не просто полезным техническим изобретением, но событием, революционизирующим весь инфор­ма­цион­ный обмен в цивилизованном мире.

Можно сказать, что книгопечатание было надежным техническим обеспечением уже имеющихся в культуре традиций информационного поведения, т. е. сбора, обмена и хранения нужных сведений. В силу этих причин оно и сыграло столь важную роль в генезисе европей­ской науки, как на это указывал В. И. Вернадский. Он писал:

Мы можем и должны начинать историю нашего научного мировоззрения с открытия книгопечатания³⁵.

В другом месте:

Можно даже до известной степени указать границу, когда приобретает силу рост нового нашего мировоззрения. Эта граница определяется открытием и распространением книгопеча­тания³⁶.

С чем же это связано? Вернадский отвечает:

В эти века [Средневековья] постоянно вновь переделывалось одними то, что было добыто другими, и также быстро уничтожалось обстоятель­ствами жизни. Чем больше мы проникаем в изучение этой эпохи, тем более мы удивляемся многочисленным следам индиви­дуальной, своеобразной мысли, наблюдения, опыта, не нашедших последователей или искаженных дальнейшими нарастаниями. В биографиях ученых этих столетий мы видим нередко, какие необычайные усилия они должны были употребить для того, чтобы получить нужные сведения: далекие, нередко годами длящиеся путешествия, трудные отыскивания людей, имеющих рукописи или рецепты, иногда многолетняя работа учеником у какого-нибудь адепта или схоластика. Человеческая личность не имела никакой возможности предохранить, хотя бы несколько, свою мысль от исчезновения, распространить ее широко — urbi et orbi³⁷ — переждать неблагоприятное время и сохранить ее до лучших времен. Вечно и постоянно все создавалось и вновь разрушалось тлетворным влиянием всеразрушающего времени³⁸.

Обсуждая эти идеи В. И. Вернадского в одной из своих лекций (1985), М. А. Розов заметил:

Какую роль сыграло книгопечатание в развитии науки? Думаю, что это культурная эстафета, которая зародилась очень давно (печати и т. п.), проникла в сферу размножения, тиражирования книг, а уже затем и в сферу знания, создав здесь мощный механизм «впитывания» и централизации информации. Мы привыкли к книге, и сейчас даже трудно представить, какому риску подвергались итоги исследо­ваний и раздумий, когда их доверяли рукописи и оставляли на произвол времени. А печатная книга способна размножаться со скоростью бактерий.

Какое же все это имеет отношение к судьбам русской науки? Дело в том, что в автохтонной традиции России ритуалы инфор­мацион­ных рынков, информационного поведения не приобретали такого ясного общественного звучания, как это произошло на Западе, — в частности, не было традиций выпуска газет. В петровскую эпоху все это, как и многое другое, пришлось формировать целенаправленно и «сверху». Но это было вполне возможно, поскольку западно-европейские образцы подобных информационных служб уже ясно очерчены и хорошо представлены.

Некоторые информационные программы, конечно, встреча­лись и в допетровскую эпоху. В исторических очерках, посвященных развитию российских газет, обычно указывают, что в царствование Михаила Федоровича дьяки Московского Посоль­ского приказа составляли для царя сводки иностранных новостей, представляли извлечения из донесений русских агентов за границей и других источников. Эти рукописные сводки назывались «Куранты»; наиболее ранний сохранившийся в архивах экземпляр этого издания относится к 1621 г. Это и неслучайно, потому что модернизация традиционной русской культуры (ее «вестер­низация») как раз начиналась после Смутного времени, в царствование Михаила Федоровича и Алексея Михайловича Романовых. На это указывал еще В. О. Ключевский.

Как говорилось выше, Петр Великий оформил уже идущие процессы «вестернизации» древнерусской культуры. В этом плане его деятельность была не произвольно-волюн­та­ристской, а напротив, закономерной и по­следовательной. В частности, это касается и коренного изменения информационных структур российской культуры. По указу Петра, рукописные «Куранты» заменяются печатной газетой — действительно газетой в обычном европейском и даже отчасти современном смысле этого слова. «Ведомости о военных и иных делах достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах» появились в декабре 1702 г., тираж ее от 200 до 4000 экземпляров.

Эти московские «Ведомости» были заменены на «Санктпетербургские ведомости», первый номер которой вышел 4 января 1729 г. Издание этой газеты (2 раза в неделю) было поручено Императорской Академии наук. В 1756 г. при Московском университете стали выходить (также 2 раза в неделю) «Московские ведомости». После передачи «Московских ведомостей» в порядке аренды И. И. Но­викову, тираж резко вырос, и она стала ведущей газетой России XVIII в.

В начале XIX в. продолжался бурный рост информационных органов: появляются новые газеты «Северная почта» (1809), «Русский инвалид» (1813), «Земле­дель­ческая газета» (1834), журналы для разной аудитории, «толстые» литературно-критические и публицистические журналы.

Очень важно иметь перед глазами эту общую картину для того, чтобы понять особенности историко-научных изданий России того времени. Сплошь и рядом под титулом «составление истории» стояли задачи налаживания разнообразных информационных ритуалов, отсутствовавших до той поры.

Вот характерный пример. В середине XVIII в. была сделана совершенно сознательная попытка создать информационный рынок медицинских сведений для русских врачей. Если не считать письменной (печатной) формы, то в чем-то, по ритуалу, это очень похоже на древневавилонский способ лечения больных.

Президент Медицинской коллегии А. И. Черкасов при составлении инструкции для коллегии 12 ноября 1763 г. отмечал:

...надобно, чтобы каждый из докторов и лекарей повседневного своего врачевания журнал у себя вел и описывал метод, каким он кого и в какой, а особливо хронической и экстраординарной болезни лечил, и тот бы журнал в три месяца или как назначат в Коллегию присылал. История Медицинской сей Коллегии таким образом собираема изо всей империи будет и по разности климатов и пространству земель много включит нового в откровении натуры для врачевания рода человеческого, а удивительно, что и лекарства из произращений откроются новые. Коллегия, на собрании таковых журналов негодные исключа, полезное издавать должна в печать на латинском языке особливою книгою под именем «Записки докторов российских»³⁹.

Издание, впрочем, не состоялось. Первое периодическое медицинское издание появилось в 1792 г. Душою предприятия был профессор Калинкинского медико-хирургического института в Петербурге Ф. К. Уден. Первый номер журнала «Санкт­петербургские врачебные ведомости» вышел в свет 2 ноября 1792 г. и открывался статьей исторического содержания. Конечно, эта «история» была образцом лишь риторического искусства, а не подлинного исследования. Вот ее стиль:

Видеть врачебное искусство в руках Иппократа и Галена было утешительно; зреть же оное у друидов и у монахов есть ужасное зрелище...⁴⁰

Устав Медико-хирургической академии предусматривал издание «Всеобщего журнала врачебной науки». В одном из планов этого журнала, подписанного В. В. Пет­ро­вым, А. М. Теряе­вым, С. А. Громовым, С. Ф. Гаев­ским и другими, проводи­лась такая мысль:

Ни в какой науке взаимное сообщение мнений не бывает так нужно и полезно, как в науке врачебной, поелику сфера врачебного познания есть самая обширная из всех прочих, коими человек занимается... Если принять в рассуждение, что российские врачи, рассеянные по отдаленным от столицы губерниям, не везде находят книжные лавки, что большая часть сочинений издается на иностранных языках, коих многие из наших врачей вовсе не разумеют, то нельзя не увериться, что чтение периодических сочинений необходимо для них, тем более, что не только иностранные направления или изобретения, к медицине относящиеся, но даже и отечественные наблюдения остаются им неизвестными⁴¹.

Но еще раньше, в 1809 г. президент Медико-хирур­ги­чес­кой академии издал предложение, которое гласило:

Дабы профессоры всей Академии для журнала, который предполагается издавать от оной, занялись ныне, каждый по своей части, сочинением истории врачебных наук и описали бы, в каком состоянии находилась за 15 лет перед сим преподаваемая каждым из них наука и какие успехи с того времени по сие сделаны к усовершенствованию ее⁴².

Другое предложение президента 1811 г. продолжает и развивает начатое:

Из протокола Конференции от 30 сентября № 34 усмотрено мною, что господин министр народного просвещения предложил академическому сословию, дабы оно в случае смерти кого-либо из профессоров сей Академии, знаменитых своею ученостью и трудами, о кончине извещало в ведомостях в виде некрологии с означением трудов их, или того, чем они наиболее прославились в ученом свете. Как таковые биографические сведения нужны также и для составления истории медицины в России, равно и похвальных слов, коими отличные заслуги ученых мужей с признательностью возвращаются, то предлагаю по сему конференции приступить немедленно к собранию подробных жизнеописаний членов ее и врачей Российских, в коих должны быть означены место и время рождения, гражданское состояние, прохождение наук, с означением также места и времени слушания оных, служение по учебной части, поступление в гражданские звания, отличные труды и заслуги и прочее достойное внимания⁴³.

Нам важно подчеркнуть, что различные медицинские учреждения, созданные государством, ясно понимают, что одна из первостепенных задач — это развитие научных коммуникаций, информационного обмена. Именно в таком ключе даются задания «сочинить историю врачебных наук», «составить историю медицины в России».

Интересно, что поскольку медико-хирургическая академия оказалась в ведомстве Министерства народного просвещения, то «история медицины в России», составленная как «извлечение» из отчетов о деятельности Академии за прошедшие годы, понимается как предмет, необходимый для преподавания. Так, предписание министра от 14 июля 1813 г. гласит:

Предлагаю распорядить, дабы ученым секретарем Академии сделано было из представлен­ного мне отчета краткое извлечение, содержащее в себе все интересные для публики предметы изо всех частей, входящих в круг ученого действия Академии со времени поступления оной в ведомство Министерства народного просвещения и чтобы извлечение сие напечатано было во «Всеобщем журнале врачебной науки», как предмет, принадлежащий истории медицины в России⁴⁴.

Сочинения по истории науки во многих случаях были образцом риторического искусства. Во всяком случае стиль, в котором они писались, напоминал стиль парадных од — торжественный, величавый, эпический... Вот в каких выражениях предлагалось написать на конкурс сочинение по истории медицины:⁴⁵

Конечно, в любом виде наук и искусств мы оказались бы не столь далеки от истины, если бы история учености представила нам с чистой и светлой ясностью, каким именно путем шествовал во все времена ум человеческий к познанию истины, — то усовершенствуя и обогащая науку и искусство открытиями, то помрачая их, погрязнув в заблуждениях, то, наконец, достигая познания, которое мы почитаем нашим. Такая история была бы светочем истины и наставницей учености, подобно как история жизни является наставницей жизни. Но в тех занятиях и искусствах, которые по природе трудны и темны, а потому легко приводят к ложным взглядам и заблуждению, необходимость подобного светоча оказывается едва ли не наибольшей... Привести противоположные стороны к единой стезе истины можно ли лучше, чем озарив ее светом истории?⁴⁶

Как сообщает В. П. Зубов, конкурс потерпел неудачу: единственное представленное сочинение по истории медицины оказалось плагиатом. Запечатанная записка с именем плагиатора была торжественно предана огню. Тем не менее на следующий год задача была повторена:

Вновь требуется, чтобы в изложении кратком, сжатом и ясном были тщательно разъяснены важнейшие изменения в медицинской теории и практике от Гиппократа до наших дней...⁴⁷

В дальнейшем Физико-медицинское Общество стало ставить историческую задачу более узко: представить историю медицины в России. § 18 Устава Общества возвещает: «Особенною и главною целью поставляет себе Общество составление физической и врачебной истории столичного города Москвы и его окрестностей». Во исполнение этого пункта было предпринято коллективное начинание: под руководством председателя Общества В. М. Рихтера составлялась первая «История медицины в России», основанная на анализе старых книг и рукописей, архива Аптекарского приказа и т. п.⁴⁸ Секретарь Общества Ф. Ф. Рейс представлял цель этого начинания в следующих витиеватых выражениях:

Бесчисленные памятники исторические, которых большая часть хранится в Москве, казалось обещали прилежному исследователю обильную жатву достопамятностей и сведений, кои, будучи тщательно собраны, составили бы историческую таблицу начала и возрастания врачебного искусства и других к нему принадлежащих заведений, таблицу, весьма занимательную для каждого любящего науки и отечество⁴⁹.

Как мы видим, все подобные мероприятия были, по сути дела, развитием исходной идеи А. И. Черкасова о необходимости информационного обмена между практикующими врачами России. Именно эта задача проводимых мероприятий была ясна каждому здравомыслящему человеку того времени. «Составление истории», как нам хотелось бы подчеркнуть, — общее название для нужного организационного комплекса мер, направленных на развитие информационных рынков в каждой из областей познания.

Аналогично тому, как развивались коммуникации в области медицины, происходили подобные процессы в русском лесоведении. Заказчиком для работ по описанию русских лесов был все тот же Петр I. Это было связано с развитием кораблестроения.

Он велел описать все леса вдоль больших рек по обе стороны на 50 верст и вдоль малых сплавных притоков их — на 20 верст, а также заповедные леса и составить карты с обозначением лесных дач, рек и пристаней, к которым удобно доставлять лесные материалы. Особое значение придавалось таким породам, как дуб, мачтовая сосна, лиственница, а также ильм, вяз, клен и ясень, предназначавшимся главным образом для нужд флота⁵⁰.

Сведения о лесах, произрастающих в России, имеются в исторических и географических сочинениях Татищева. Некоторую роль в изучении лесов играла и Академия наук. Вопросами лесоведения интересовался Ломоносов; на заседании Академии обсуждался труд Фокеля «Описание естественного состояния растущих в северных Российских странах лесов с различными примечаниями и наставлениями как оные разводить» (1766). Много материалов о лесе было собрано в академических экспедициях Палласа, Лепехина, Крашенинникова. Появляется и историческая статья: «История лесоводства в 1804 году» адъюнкта Германа (опубликована в 1806 г.).

Но главным фактором в развитии русского лесоведения был деятельность Вольного экономического общества, которое активно способствовало возникновению новой сферы хозяйственной деятельности — лесного товарного хозяйства. Лес начинают не только использовать, но и производить. Здесь потребовались новые знания, и имеющиеся уже программы описания лесов (для нужд кораблестроения) были недостаточны. Стихийный обмен опытом был упорядочен учреждением в России Лесного института (1803).

История формирования русского лесоведения интересно проанализирована в работе М. А. Розова. Он пишет:

И вот опытные лесничие начинают заниматься преподавательской деятельностью, что приводит затем к появлению первых учебников лесоводства. Интересно следующее: появляются первые системы знания, хотя науки еще явно нет, ибо нет никаких программ исследовательской деятельности — только систематизация и передача стихийно накапливаемого опыта. Нетрудно проследить здесь первые стихийные акты обмена опытом, организация преподавания (информационный рынок), выделение для этой цели наиболее опытных лесничих («биб­лиотека» из знающих индивидов), первые системы знания⁵¹.

Вот такими процессами — развитие коммуникаций, инфор­мационный обмен, коллекторская деятельность — в XVIII — начале XIX вв. определялись задачи историко-научных обзоров.

Аналогичные явления мы находим в процессе быстрого развития трудов по истории мореплавания и путешествий в конце XVIII в. В. П. Зубов отмечает, что литература по истории географии и географических открытий занимает по объему первое место среди историко-научной литературы других областей⁵².

Дело в том, что мысль о необходимости преподавания в Морском корпусе курса истории мореплавания возникла очень рано. Действительно, необходимость интенсивного информа­ционного обмена в этой области осознается практически сразу. Предпринимаются переводы большого количества трудов по всеобщей истории мореплавания. Сам адмирал А. И. Нагаев был не только инициатором переводов, но и активным собирателем материалов по истории отечественного мореплавания. В. Н. Берх указывает, что по бумагам Нагаева, сохранившимся в Адмирал­тейском департаменте, видны его неосуществившиеся намерения

издать в свет оба Берингова путешествия и журналы плаваний капитанов Чичагова и Креницына... Надобно полагать, что А. И. Нагаев хотел составить биографию российских мор­ских чиновников. В делах нашел я несколько списков, где означено время производства и кончины разных лиц⁵³.

В журналах и месяцесловах появились очерки по общей истории географии и мореплавания, которые равным образом занимались популяризацией географических сведений, пропа­гандой «выгод» и «польз» просвещения, а также — представ­ляли собой произведения изящной русской словесности.

Огромное значение имела разработка и публикация архивных материалов и документов. Это официальное поручение Академии наук выполнял Г. Ф. Миллер. Им была составлена подробная история Великой Северной экспедиции 1733–1743 гг., которая представляет собой вполне добросовестный профессиональный труд, при написании которого использовались судовые журналы, дневники участников и другие исторические источники.

Надо указать также на большую работу в области истории географии великого труженика науки Палласа. В 7 томах своих «Neue Nordische Beitrage», вышедших с 1781 по 1796 гг., он опубликовал целый ряд важных историко-географических источ­ников; прежде всего дневники различных русских путешествий. Указом от 31 декабря 1796 г. Паллас был сделан даже официаль­ным «гисто­риографом флота», и в представлении Адмиралтейств-коллегии отмечалось, что от него ждут помощи не только при отправлении назначенной экспедиции, но и «в приведении в порядок бывших и нынешних плавателей журналов и в сочинении карт»⁵⁴.

К чему же мы пришли? Вероятно, основное, что появилось к началу XIX в., — это оформление и укоренение в национальной русской культуре технического и организационного обеспечения процессов отбора, накопления, систематизации и хранения знаний. В частности, именно в такой картине становится понятным, почему так высок, на первый взгляд, удельный вес историко-научной литературы в массе всей научной литературы того времени. В. П. Зубов пришел к такому выводу в своей работе:

Помещенные материалы показывают, что вопросы истории науки уже в начале XIX в. были в России не только предметом разрозненных исследований, производимых одиночками, но и результатом организованной коллективной работы... Итак, в Москве и Петербурге вопросы истории науки в начале XIX в. уже сделались предметом внимания ученых обществ и ученых учреждений, направивших свои усилия преимущественно на разработку новой, еще неисследованной области — на разработку истории естествознания и родственных с ним дисциплин в нашей стране⁵⁵.

Здесь все было бы правильно, если бы не слово «ис­сле­дование». Никаких историко-научных исследований еще не было. Книги, статьи и другие издания были по форме историко-научными работами, но по сути воспроизводили ритуалы информационного рынка, т. е. фиксации и обмена сведениями.

Однако в результате этой псевдоисторической работы XVIII в. потомки все же получили много нужного и важного для дальней­шей подлинной историко-научной работы: например, сбор биогра­фи­чес­ких сведений, расположение известных сведений в хроно­логическом порядке. Важные функции квазиисторико-научных исследований XVIII в. — распространение знаний, просвещение широких слоев населения, овладение риторической культурой, а также воспитание научной молодежи на высоких примерах прошлого, включая воспитание ее глубинной мотивации — стремления к самоотверженному труду в поисках научной истины.