Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия
жүктеу/скачать 1.8 Mb.
|
" 84 деятельный» . Другой распространенной чертой русского восприятия США являлась идеализация социально-экономических и политических условий существования
американской нации, объяснявшаяся недостатком информации в периодических изданиях. Правда, кроме литературы и прессы к 1914г. получает распространение еще один важный канал поступления сведений о жизни в Новом Свете, который, однако, только усиливал мифологизацию образа Америки в сознании широких слоев населения Российской империи. Мы имеем в виду кинематограф с преобладанием в экспортном варианте комедийных и приключенческих лент (любопытно подчеркнуть в связи с этим, что приезд уже в Советскую Россию звезд Голливуда Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса в 1927 г. вызвал небывалый энтузиазм зрителей) . Здесь уместно привести мнение профессора Санкт-Петербургского университета, специалиста в области истории российско-американских отношений И.Х. Озерова, отраженное в книге, написанной под впечатлением неоднократных поездок за океан: «В Америке культура мысли, а затем развитие самодеятельности
Источники свидетельствуют, что практически во всех слоях русского общества начала XX в., от крестьянства до дворянской и разночинной интеллигенции, господствовало представление об Америке как о «земле обетованной», последнем прибежище гонимых и преследуемых людей со всего света. Не случайно в 1909-1912 гг. резко выросла эмиграция из России в США, причем основными путями ее осуществления наряду с традиционным трансатлантическим стал и транстихоокеанский, вызванный массовым выездом бывших крестьян, которые работали на постройке КВЖД, в Калифорнию и на Гавайи87. Определенную роль в формировании образа США - «Нового Иерусалима» сыграла также гуманитарная помощь России, оказанная различными американскими благотворительными организациями при молчаливой поддержке администрации во время голода 1891-1892 гг.88 Каким же представлялся типичный американец нашим соотечественникам в начале XX в.? Анализ высказываний путешественников из России, побывавших в США, позволяет сделать вывод, что их внимание привлекли три образа, которые, казалось, давали возможность современникам понять «душу» граждан Америки: «Мне хотелось показать русскому читателю, — подчеркивает П.И. Попов, — что самые оригинальные типы американского народа — политикан, агент и репортер (выделено нами — Авт.), — так сказать, проникают всю его жизнь (так в тексте — Авт.) и служат выразителями воли, потребностей и идей не отдельных классов или слоев, а целого народа; на них лежит печать американского гения более рельефно, чем на представителях каких-либо других профессий или религий»89.
Что касается первого из представленных символов американского образа жизни, то перманентное участие всего за редким исключением, населения США в избирательных кампаниях на разных уровнях представительной демократии резко контрастировало с робкими начальными опытами формирования вертикали выборной законодательной власти под «отеческой» опекой самодержавия в России. Второй тип хорошо вписывался в процесс коммерциализации, который в рассматриваемый период охватил все социальные структуры Америки, хотя, как подчеркивали русские авторы книг о США, было бы упрощением думать об американцах, «поглощенных только наживой» или, другими словами, «неразрывно связанных со своим, будто бы, божеством — всемогущим долларом»90. Наконец, практически все наблюдатели подчеркивали особую роль прессы в повседневном существовании населения США. Так, если в России в 1902 г. увидели свет 800 периодических изданий, а в высококультурной Великобритании -более 9500, то в Америке их количество превысило 21300 наименований9 . Страсть американцев к чтению периодики отмечали не только российские, но и европейские авторы . Подтверждая сделанный вывод, сошлемся на высказывание одного из них: «В какую бы часть Соединенных Штатов вы ни отправились, везде вы встретите газету на первом плане. Действительно, с раннего утра до поздней ночи здесь приходится видеть американцев, старых и юных, мужчин и женщин, богатых и бедных, читающих всевозможные газеты и журналы» . Именно массовое распространение периодических изданий, содержащих разнообразную информацию о внутриамериканских реалиях и событиях за пределами США, оценивалось нашими соотечественниками как свидетельство образованности (точнее было бы сказать, уровня грамотности), любознательности и материального достатка жителей Нового Света, несопоставимых по степени развитости с аналогичными характеристиками подавляющей части русского народа. Переходя к другому аспекту интересующей нас проблемы, а именно особенностям восприятия США различными слоями российского общества, подчеркнем, что по мере движения от «верхов» к «низам» идеализация и мифологизация образа Америки приобретали все более ярко выраженный характер. В частности, среди достаточно узкого круга придворных и представителей высшей имперской бюрократии господствовало убеждение о некой «аномальности», «неестественности» американского пути развития, который рано или поздно должен завершиться катастрофой - распадом США на отдельные государства (как это произошло в период гражданской войны 1861-1865 гг.) с последующей их инкорпорацией в сферы влияния мировых держав94. Вполне понятно, что ни о каком восприятии элементов американского опыта в социально-политической и хозяйственной сферах, за исключением некоторых чисто технических нововведений, по мнению российской элиты, не могло быть и речи. Не стоит также упускать из виду, что противодействие экспансии царской 9  0 Бородин НА. Указ. соч. С. VIII-IX; Попов П.И. Указ. соч. С. 113.
91 Попов П.И. Указ. соч. С. 115. 92 См. напр.: Roz F. L'energie americaine. Paris, 1911. P. 56-\09-Ross E.A. Changing America. N Y., 1912. P. 111-136. 93 Попов П.И. Указ. соч. С. 113. 94 Allen R. V. Op. cit. P. 263-264. России на Дальнем Востоке со стороны Соединенных Штатов и особенно японофильская позиция, занятая Вашингтоном в ходе войны 1904-1905 гг., добавили черной краски в гамму восприятия Америки верхами российского общества, которые к 1914 г. оказались фактически расколотыми в своих симпатиях между странами Антанты и Германией. Довольно пестрая мозаика представленческих образов заокеанской республики сложилась к началу XX в. в среде российской интеллигенции. Если для представителей образованных кругов Польши, Финляндии, Прибалтийских губерний, а также в определенной степени Украины и Белоруссии, США ассоциировались с чувством восхищения идеалами свободы и равенства, воплощенными на американской земле эмигрантами из Европы, то собственно великорусская интеллигенция, продолжая мифологизировать многие аспекты жизни в Новом Свете, как правило, противопоставляла недостижимую для американцев глубину отечественной духовной культуры передовым образцам новой индустриальной цивилизации, которые тем не менее следовало бы взять за модель экономического прогресса России . В подтверждение сказанному необходимо обратиться к очеркам и путевым заметкам В.Г.Короленко, В.Г.Бого-раза, А.М.Горького, посетивших США в конце XIX — начале XX в., или к стихотворению А.Блока «Новая Америка» (1913 г.) Знакомясь с этими произведениями, переживаешь вместе с авторами смешанное чувство разочарования бездуховностью, прагматизмом, космополитизмом американцев и уважения к разумному, целесообразному устройству их жизни на основе последних достижений технической мысли. Позднее, уже в 20-е гг., аналогичное восприятие оказалось свойственно двум великим русским поэтам, Сергею Есенину («Железный Миргород» — с весьма символичным сочетанием противоположных по значению слов в названии) и Владимиру Маяковскому («Мое открытие Америки» — «открытие» тоже не случайно; известно, что Маяковский испытал сильное разочарование после путешествия за океан). Указанная двойственность образа Америки в сознании российских интеллигентов видна, например, в следующей метафоре С. Есенина, употребленной им при описании эмиграции из Старого Света в США: «Европа курит и выбрасывает окурки; Америка подбирает окурки, но из них вырастает нечто великолепное»96. Любопытно, что сами американцы признавали неоднозначность характера типичного жителя Соединенных Штатов, в котором могли присутствовать одновременно скаредность и бесшабашность, холодный прагматизм и сентиментальный альтруизм, религиозный фанатизм и широчайшая толерантность в вопросах веры, патриотизм и космополитизм. Стремясь нарисовать такой образ, известный научный и общественный деятель США, президент Колумбийского университета Николас Батлер, совершивший лекционное турне по ряду европейских государств в 1915 г., отмечал: «Типичный американец - это тот, кто... живет жизнью доброго гражданина и соседа, кто законопослушен и всем сердцем верит в институты своей страны а также в основополагающие принципы, на
которых они созданы, кто согласовывает свою личную и общественную деятельность со здравым смыслом, кто дорожит высокими идеалами и кто стремится воспитывать своих детей для полезной жизни и служения стране»97. Что касается простого народа, то у неграмотных или малообразованных россиян в начале XX в. большое распространение получили слухи о простоте и легкости быстрого обогащения в Америке, где каждому желающему найдется свободный участок земли или рабочее место на предприятии98. При этом крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы или рабочие, стремившиеся вырваться из нищеты и обеспечить достойное существование себе и своим детям, практически не представляли или просто не хотели задуматься о трудностях адаптации к жизни в чуждой для них социо-культурной среде, будь то плантации на Гавайских островах или «каменные джунгли» Нью-Йорка. Политические преследования, отсутствие демократических свобод, полное бесправие обывателя перед лицом всесильной имперской бюрократической машины на Родине создавали дополнительные стимулы для эмиграции за океан. Характерно поэтому, что после Февральской революции российские консульства в США оказались буквально завалены прошениями бывших подданных Николая II о содействии в реэмиграции. Проблемы исторической имеджинологии как науки о формировании образов и представлений в социальной среде приобретают дополнительную актуальность в кризисных условиях, условиях, говоря словами итальянского исследователя В. Страда, «поиска Россией собственной историко-национальной идентичности в ^ 99 рамках мировой действительности» , когда на страницах книг и периодических изданий, по радио и с экранов телевизоров высказываются неоднозначные, зачастую полярные точки зрения о выработке и принятии некоей новой 100 национальной идеологической парадигмы . Думается поэтому, что обращение к опыту прошлого способно как устранить стереотипы априорно отрицательного отношения к «иным странам и народам», в данном случае - Америке, так и помочь сегодняшним россиянам в преодолении идеализации образа США, внеся свою лепту в формирование объективного, основанного на реальных фактах представления наших соотечественников о великой атлантической республике.
АМЕРИКАНСКИЙ ДИПЛОМАТ О РЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ. События февраля-октября 1917 г. глазами М. Саммерса
Многих исследователей, посвятивших работы событиям русских революций 1917 г., волновал вопрос: какое влияние оказала политика западных держав, в том числе и США, на развитие ситуации в России в этот переломный для ее судеб период101. Внимание ученых концентрировалось, однако, на проблемах межгосударственных отношений. При этом как бы на задний план отходила тема видения ситуации в России ведущими американскими учеными, дипломатами, политическими деятелями. А между тем именно это восприятие позволяет не только объяснить многие решения и действия Вашингтона, но и изучить открывавшиеся перед американской политикой в России, чаще всего неиспользованные, альтернативы. В данной статье сделана попытка представить ситуацию в России от февраля к октябрю 1917 г. глазами опытного американского дипломата, консула в Москве Медцена Саммерса, стремившегося осмыслить происходящее под углом зрения собственного видения судеб русской демократии. «Очень способный консул», — такую характеристику дал М. Саммерсу в начале сентября 1917 г. один из руководителей миссии Американского Красного Креста в России Раймонд Робине1 2. Самого высокого мнения о Саммерсе был и журналист Уильям Буллард. Человек весьма влиятельный, он был доверенным лицом ближайшего друга президента В. Вильсона Эдуарда Хауза и находился осенью 1917 г. в России с целью политической разведки . Эти оценки весьма отличались от иных, совсем нелестных, которыми наделяли современники посла США в России Дэвида Фрэнсиса104. Однако, именно последний имел срочную связь с Вашитоном и оказывал реальное влияние на формирование политики США по отношению к России. У консула в Москве такой возможности не было. Его депеши достигали Вашингтона через 3-4 недели и, как правило, к ответственным чиновникам государственного департамента не попадали. Учитывая эти важные обстоятельства, зарубежные исследователи концентрировали свое внимание на фигуре посла, отказывая М. Саммерсу в должном внимании, хотя и отдавая дань его уму и профессионализму. Показательной можно считать ремарку видного американского специалиста по проблемам международных отношений Дж. Гэддиса: «В то время, как Д. Фрэнсис был плохо подготовлен к анализу событий там (в России — Авт.), его подчиненные, такие, как Уиншип в Петрограде и Саммерс в Москве, регулярно передавали в Вашингтон детальные и в целом содержательные доклады о происходившем... Кажется, однако, маловероятным, чтобы Вильсон когда-либо
видел их или действовал на основании содержавшейся в них информации»105. Что касается отечественных специалистов, то фигура М. Саммерса почти полностью осталась ими незамеченной. Говоря о биографии нашего героя, отметим, что из отпущенных ему судьбой 41 года (родился в г. Нэшвилл, штат Теннесси, 1 февраля 1877 г.) Меддил Саммерс половину посвятил карьере дипломата. Он был принят на консульскую службу в 1899 г.; за плечами остались учеба в двух университетах, Вандербильда и Колумбийском, а также работа в банке. Саммерс занимал различные консульские должности и выполнял поручения госдепа в ряде стран Латинской Америки и Испании (помимо пребывания в 1911-1913 гг. в Белграде). Так что Россия, куда Саммерс был переведен в августе 1916 г., была для него страной незнакомой. Однако последовавшая вскоре после его прибытия в Москву женитьба на дочери русского дворянина Наталье Горяновой, позволила консулу не только обрести личное счастье, но и быстро войти в курс русской жизни106. Связи супруги открыли для Саммерса путь на самые «верхи» русского общества. «Я с глубоким удовлетворением узнал, - писал ему Фрэнсис, — что министр-председатель Львов - двоюродный брат вашей тещи, что и другие члены правительства связаны с Вашей семьей и что многих из них Вы лично знаете»107. Придерживавшийся весьма консервативных общественно-политических взглядов, консул общался с близкими ему по духу и воззрениям представителями московских торгово-промышленных кругов, интеллигенции, дворянства. Среда формировала его видение ситуации в России, которое он, вольно или невольно, переносил на страницы своих депеш в Вашингтон. Так, последовавшее в двадцатых числах апреля 1917 г. донесение из Москвы можно было с полным основанием считать запоздалой реакцией на события Февральской революции. Причем принадлежало оно перу вице-консула в Москве Д. Макгована, которому Саммерс, видимо, солидарный с выводами своего подчиненного и коллеги, предпослал небольшое, но весьма значимое вступление. Американская консульская служба в Москве явно желала остудить царившую в Вашингтоне эйфорию по поводу победы «русской демократии» и давала понять, что ничего хорошего от дальнейшего развития событий ждать не приходится. В донесении рисовалась следующая картина: в Москве бремя лежащих на плечах людей проблем не стало легче, тот же недостаток продуктов питания и длинные очереди, многие продукты будут скоро распределяться только по карточкам. Цены подскочили стремительно, владельцы лавок и магазинов больше походят на спекулянтов. Беженцы наводнили столицу, но жилья не найти даже по самым
высоким ценам . Иными словами, революция не совершила чуда, и ответ на вопрос о том, сможет ли новая власть справиться с проблемами старого режима, был весьма проблематичным. Высокие слова о свободе и демократии прекрасны. Но
многомиллионные армия и народ, как писал Саммерс, «хотят кушать», и это могло решить судьбу революции. Подобные оценки Февраля свидетельствовали о скептических прогнозах американских представителей относительно перспектив революции в России. Настроения настороженности и пессимизма в отношении русских событий должны были еще более усилиться в Вашингтоне под влиянием майского послания, когда заговорил сам Саммерс. Пережив бурные события апрельского кризиса, он определял состояние русского общества как движение к хаосу и гражданской войне109. Стремясь объяснить суть происходившего на его глазах, Саммерс попытался сделать свой доклад более теоретичным и поразмышлять о судьбах России и проделанном ею в XX в. пути. Американский дипломат менее всего был склонен винить в чем-то русский народ, который считал жертвой многовекового угнетения военно-бюрократической верхушкой общества. Экскурс в историю России убеждал его: развитие демократических институтов шло крайне медленно, государство, церковь, высшие слои общества, вместо реформ и просвещения, воспитания у многомиллионной массы людей навыков жизни в демократическом государстве, тратили время и силы на внешнеполитические авантюры и войны. Именно они и привели царский режим сначала к поражению в русско-японской войне, затем - к трагедии 1914-1917 гг. После двух с половиной лет войны и крови, испытав на себе предательство, коррупцию и беззаконие, народ сверг утративший его доверие режим. По Саммерсу, трагедия России была в том, что и после революции многомиллионная масса граждан осталась такой же забитой и темной. Ей не принес пользы столь быстрый и резкий переход от тирании к свободе и демократии. «Неразвитое сознание» большинства восприняло их как право делать все, что заблагорассудится, как вседозволенность. Страна стала погружаться в хаос. Желание удовлетворить свои самые насущные потребности вылилось у многих не в стремление к разумной организации производства во имя общественного блага, а в широчайшее распространение радикальных, разрушительных идей «конфискации земли и собственности». Вместо наказания сравнительно ограниченного круга виновных в преступлениях царского режима, констатировал консул, у «низов» появилось желание отомстить тем социальным слоям, которые неоправданно причислялись к «угнетателям народа». Не случайно он приводит фразу, услышанную среди пассажиров трамвая: «Богачи высасывали нашу кровь поколениями, теперь наша очередь»110. К тому же в России было немало людей, использовавших развивавшиеся хаос и смуту в своих корыстных целях. Это — криминальные элементы, германские агенты. К этой группе Саммерс причислял и крайних радикалов, не делая больших различий между ними и двумя вышеназванными категориями. Он не ставил прямо вопроса, сможет ли Временное правительство укротить разбушевавшуюся стихию, взяв ситуацию в стране под контроль. Однако, судя по тексту донесения, его автор к подобной перспективе относился весьма скептически. Уже к середине мая, по
мнению консула, процесс разложения власти зашел слишком далеко. Любое правительство, которое попытается действовать решительно и навести порядок в стране, будет восприниматься значительной частью захваченных революционной волной граждан России как фактор реставрации режима тирании и угнетения народа, считал он. Вслед за майским посланием Саммерса последовал достаточно долгий перерыв. Нам не удалось найти его аналитических донесений, посвященных ряду крупнейших общественно-политических событий в России, например, неудаче июньского наступления русской армии и последующим волнениям в столице. Причины этого кроются, вероятно, в том, что другие американские корреспонденты и дипломаты в России достаточно полно освещали кризисные моменты русской революции. Или в том, что Саммерс находился на значительном удалении от эпицентра событий, в Москве, консерватизм и умеренность которой он склонен был противопоставлять зараженному вирусом радикализма Петрограду. В двух следующих, обнаруженных нами посланиях, от 10 июля и 8 августа, Саммерс обратился к сюжету более спокойному и менее броскому, а именно к результатам муниципальных выборов в Москве и по стране в целом. Однако случайной эту тему назвать нельзя. Муниципальные выборы были для Саммерса своего рода моделью, генеральной репетицией судьбоносных для России выборов в Учредительное собрание. Дипломат пытался оценить перспективы наиболее вероятных претендентов на победу, давая Вашингтону повод призадуматься о будущей политике в отношении России. Выборам в Москве Саммерс уделил особое внимание: он считал первопрестольную типичным для России, адекватно отражающим расклад общественно-политических сил по стране в целом, городом. С горечью признал он сокрушительное поражение кадетов111. При этом он считал сомнительными перспективы партии, которая не смогла приспособиться к порожденным революционной обстановкой условиям политической борьбы. Кадеты, констатировал консул, не использовали новых форм агитации (массовые митинги, разбрасывание листовок с автомобилей). Выдвигая достойных, сильных кандидатов, кадеты проигрывали там, где шло соперничество программных установок. Наконец, не в пользу буржуазных партий было и то, что выбор избирателей определяли общенациональные проблемы, явно отводившие на второй план вопросы местной жизни. Однако драматизировать ситуацию после неудачи кадетов Саммерс склонен не был. Сдержанный оптимизм консула был вызван впечатляющей победой на выборах социалистов-революционеров, получивших 58% голосов избирателей. Саммерс нашел в эсерах много достоинств. Партия с репутацией решительного, вплоть до использования террористических действий, борца против царской тирании, проделала сложную эволюцию и стала более умеренной. Саммерс считал, что осенью 1917 г. эсеры по своим идейно-политическим позициям были наиболее 1 11 М. Summers to R. Lansingio. 1917. July 10. Records of the Department of State Relating to the Internal Affairs of Russia and the Soviet Union, 1910-1929. Box 9. Record Group 59. National Archives, Washington, D. С. О выборах в Москве в июне 1917 г. см.: Думова Н. Г. Кадетская партия в период первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988. С. 169, Rosenberg W.G. Liberals in the Russian Revolution. Princeton, 1974. P. 164-165. Кадеты получили около 17% голосов, меньшевики — 12%, большевики —11%.
близки конституционным демократам. И, что особенно ценно для американских интересов в России, руководство партии выступало за войну до победного конца, за сохранение верности России союзническим обязательствам. Другой важнейший позитивный момент консул видел в том, что партия располагала широчайшей массовой базой, поддержкой привлеченных ее аграрными лозунгами многомиллионной массы крестьян. В Москве партия одержала внушительную победу благодаря голосам той части трудившихся на военных предприятиях жителей, которая имела тесные связи с деревней. Эта масса москвичей еще не свыклась с жизнью индустриальных рабочих и не приняла их социал-демократических ориентиров. Считая эсеров подлинно крестьянской партией, консул усматривал в них реальный противовес социал-демократам - большевикам и меньшевикам. Последних Саммерс считал менее опасными, пропагандировавшими «постепенную эволюцию общества» в сторону социалистического идеала. Впрочем, доверия к ним дипломат не испытывал, утверждая, что они в целом придерживались тех же идейно-политических ориентиров, что и радикалы крайнего толка. «Крикливых сторонников Ленина» Саммерс ненавидел и боялся. Он предупреждал от недооценки этих решительных людей, способных вовлечь массу граждан в авантюры под лозунгами немедленного прекращения войны и достижения в ближайшем будущем социалистического рая. Вместе с тем шансы большевиков на серьезный успех на выборах в Учредительное собрание консул, исходя из результатов муниципальных выборов в Москве, оценивал довольно скептически. Согласно его сообщению, несмотря на поддержку левых радикалов в Москве реакционерами всех мастей, включая сторонников сепаратного мира с Германией и криминальными элементами; несмотря на поступившую из Германии значительную финансовую помощь и исключительно высокую активность большевиков при проведении избирательной кампании, только один из 9 избирателей отдал им свой голос. Победу в Москве партий, не высказывавших «открытую враждебность к продолжению войны», Саммерс воспринял как явление позитивное. Убедившись, что буржуазные партии утратили популярность у граждан России, Саммерс по существу ненавязчиво советовал Вашингтону повнимательнее присмотреться к партии социалистов-революционеров, в своей политике активно используя ее и противопоставляя другим партиям социалистической ориентации. Модель Саммерса имела одно весьма существенное неудобство: она была рассчитана на процесс относительно мирной, плавной, парламентской борьбы за власть. Однако случившиеся 3-4 (16-17) июля в Петрограде кровавые события, самое активное участие в которых приняли левые экстремисты, дали консулу новый повод поразмышлять о возможностях альтернативного, революционного варианта развития событий. Возвращаясь в начале августа к теме муниципальных выборов112, Саммерс сместил акценты. Анализируя расстановку политических сил в стране он одновременно оценивал возможности новых открытых выступлений радикалов по образцу июльских демонстраций в Петрограде.
Результаты голосования в 171 городе должны были немного успокоить американского консула. Саммерс докладывал в Вашингтон, что влияние большевиков было относительно незначительным и их попытка нового мятежа не могла не натолкнуться на негативное отношение огромной массы населения, уставшей от насилия и крови за три года войны. Позиции социалистов были весьма сильными и опасность леворадикального мятежа сохранялась лишь в губернских центрах и крупных городах. Сравнивая количество полученных здесь социалистами мест с результатами голосования в средних по величине городах, Саммерс делал вывод о том, что им удалось добиться избрания 62% своих кандидатов, а поддержка «самой крайней группы» (большевиков) со стороны населения была здесь в 6 раз слабее. Что же касается небольших населенных пунктов, расположенных в сельской местности, то здесь успехи социалистов были весьма скромными. Больше половины голосов получили кандидаты, весьма далекие от радикализма, «независимые и представлявшие интересы местных групп». Он еще раз акцентировал внимание на успехах эсеров, указав, что социал-демократам они уступили только в Костроме, где победили большевики; в Красноярске меньшевикам удалось получить в городской думе половину мест. Под влиянием результатов муниципальных выборов Саммерсу в начале августа казалось, что наметилась перспектива некоторой стабилизации ситуации в стране и укрепления власти Временного правительства. Он считал, что этому способствовали ослабление леворадикальных сил и некоторая дезорганизация социал-демократов после июльских событий, а также процесс консолидации политически активных буржуазных элементов общества и открывавшаяся перспектива их сотрудничества с Временным правительством, ряд ключевых позиций в составе которого занимали социалисты-революционеры113. Однако надежды Саммерса на достижение какого-то подобия национального единства при изоляции леворадикалов достаточно быстро растаяли. Передавая свои впечатления от заседаний II Всероссийского торгово-промышленного съезда 3-5 (16-18) августа 1917 г.114, консул признавал, что собравшиеся на нем три сотни представителей деловой элиты к идее сотрудничества с Временным правительством отнеслись более чем прохладно. Наоборот, вступительная, дышавшая ненавистью к правительству, выдержанная в самых резких выражениях речь известного московского фабриканта и финансиста П.П. Рябушинского была выслушана с выражением «общего одобрения». Его поддержали монополист и банкир С.Н. Третьяков, видный специалист по проблемам транспорта А.А. Бубликов и др. Впрочем, по мере работы Совещания негативный пафос выступлений начал спадать, и в ряде речей прозвучали конструктивные
предложения взаимодействия с правительством, путей вывода из бедственного положения отдельных отраслей промышленности, достижения modus vivendi с рабочими организациями. Свои размышления Саммерс подытоживал отрывками из статей «Русского слова» и «Биржевых ведомостей», отмечавших, что случившееся на конференции вполне точно отразило настроения торгово-промышленных кругов, их неприятие правительства, политических оппонентов из среды социалистов, стремление всех их приравнять к «партии крайне радикальной ориентации» . В развитие темы консул информировал Вашингтон о состоявшемся 8-10 (21-23) августа Совещании общественных деятелей116. Москва решительно представлялась ему центром притяжения конструктивных, патриотических сил, формировавших штаб для борьбы за политическую власть и наведение порядка в стране. Саммерс явно симпатизировал собравшимся: представителям военной элиты (генералы М.В. Алексеев, А.А. Брусилов, A.M. Каледин), торгово-промышленных кругов (П.П. Рябушинский, А.И. Коновалов), думских и кадетских лидеров (А.И. Шингарев, З.А. Маклаков, М.В. Родзянко), обрушивших шквал критики на правительство. Во всеуслышание звучали лозунги замены его правительством национального спасения из лиц, умудренных опытом государственной деятельности, способных овладеть ситуацией в стране, ставивших благо отечества выше партийной принадлежности. Полным одобрением встретили собравшиеся текст приветственной телеграммы стороннику самых жестких мер по наведению порядка в армии главнокомандующему Л.Г. Корнилову. Предложенная лидером кадетов П.Н. Милюковым резолюция, говорившая, в частности, что правительство ведет страну по ложному пути, который должен быть немедленно покинут, была принята единодушно. Так постепенно Саммерс, внимательно наблюдавший за активными действиями буржуазных политических сил в Москве, утрачивал надежду на перспективу выхода России из кризиса путем объединения широкого спектра политических сил, включающих и значительную часть социалистических. Его внимание все более притягивала другая идея — необходимости утверждения сильной власти, диктатуры буржуазии, способной жесткой рукой навести порядок в стране и принудить ее продолжать войну. Для обоснования своей позиции Саммерс в донесении от 8 сентября попытался передать состояние русского общества117. Консул утверждал, что Россия стоит на пороге национальной катастрофы. Разложение фронта и тыла достигло невиданных размеров. Широкие слои граждан пребывают в состоянии оцепенения, безразличия, которое наступило у россиян, согласно мнению Саммерса, после военных поражений весны-лета 1915 г. Успех брусиловского прорыва (май-июль 1916 г.) на время возродил интерес к событиям на фронте, но затем безразличие 1 116 M. Summers to R. Lansing. 1917. August 23. Records of the Department of State Relating to the Internal Affairs of Russia and the Soviet Union, 1910-1929. Box 9. Record Group 59. National Archives, Washington, D. С. См. также Московское совещание общественных деятелей 1917 г. Отчет о Московском совещании общественных деятелей 8-10 августа 1917 г. М., 1917. 117 М. Summers to R. Lansing. 1917. September 8. Records of the Department of State Relating to the Internal Affairs of Russia and the Soviet Union, 1910-1929. Box 10. Record Group 59. National Archives, Washington, D. С М. Summers to R. Lansing. 1917. August 18. P. 4. вернулось. Из него простых граждан не вывело даже новое страшное поражение — потеря Риги 21 августа (3 сентября) 1917 г. Людей заботили мелкие житейские проблемы, они смертельно устали от войны утратили чувство патриотизма. Какие политические силы, задавался вопросом консул, могут остановить страну у края пропасти, мобилизовать силы нации для продолжения войны? Саммерс не верил в социалистов. Он полагал, что они сознательно скрывали правду о положении дел в армии и в тылу, не желали предпринимать решительных шагов для их оздоровления. Показательным считал Саммерс реакцию социалистической прессы на падение Риги. Она все списывала на военное превосходство противника, требовала ужесточения цензуры для сокрытия поступавшей с фронта правдивой, трагической информации, обходила молчанием вопрос о «вкладе» левых сил в разложение армии и потерю ею боеспособности. (Приказ № 1 Петросовета от 1(14) марта 1917 г., действия солдатских комитетов, бесправие и унижение офицеров и, как следствие, катастрофическое падение дисциплины). Нежелание социалистов, во имя сохранения политического влияния и амбиций, признать очевидное, стало для Саммерса доказательством бессмысленности союза с ними тех сил, на которые консул возлагал надежды на изменение ситуации в России к лучшему. Он считал, что вирус безразличия проник даже в среду патриотически настроенных граждан, «отчаяние охладило даже самых пылких». Вместе с тем, значительная часть интеллигенции, военной элиты, деловых кругов, лидеры буржуазных партий и некоторые видные социалисты (в частности, Б.В. Савинков) не утратили веры в возможность круто изменить неблагоприятное течение событий на фронте и в тылу, были готовы идти ради этого на самые жесткие меры. Об этом свидетельствовали выражавшие их мнение статьи в таких газетах, как «Русское слово» и «Московские ведомости», где прямо писали об утрате Россией статуса великой державы, проповедовали национальное единение во имя борьбы с внешним врагом, требовали создания ответственной и сильной власти. Саммерс считал, что потеря Риги должна заставить теснее сплотиться всех тех, кто радеет о благе отечества, как это случилось летом 1917 г., когда понесенное в ходе июльского контрнаступления немцев поражение стало лейтмотивом Государственного совещания 12-15 (25-28) августа. Возвращаясь к его заседаниям на страницах другой депеши118, Саммерс предпочел не давать комментариев. Он переслал в Вашингтон тексты речей А.Ф. Керенского и Н.Д. Авксентьева, министров торговли и промышленности С.Н. Прокоповича и финансов Н.В. Некрасова, депутата Государственной думы В.Д. Набокова и М.В. Родзянко, А.И. Гучкова и М.В. Алексеева, П.П. Рябушинского и А.А. Бубликова. «На конференции не было секретной дипломатии, и критическое положение было показано открыто», — сообщал консул в Вашингтон. Саммерс делал ставку на группу сильных личностей, способных, опираясь на поддержку прослойки патриотически настроенных граждан — пускай не столь многочисленную, но состоящую из людей деятельных — самыми решительными мерами поднять боеспособность армии и приступить к реорганизации тыла. К их числу Саммерс 1 18 М. Summers to R. Lansing. 1917. September 9. Records of the De partment of State Relating to the Internal Affairs of Russia and the Soviet Union, 1910-1929. Box 10. Record Group 59. National Archives, Washington, D. С. См. также: Государственное Совещание. Стенографический отчет. М.-Л., 1930.
относил Савинкова, Алексеева, Керенского, Корнилова. Он считал их единомышленниками, стремящимися к достижению общей цели. Вот почему корниловское выступление и его крах Саммерс переживал как крушение этих надежд. Событийная сторона конфликта (Саммерс описывал его «по горячим следам» 15 и 19 сентября) была для него не совсем ясна. На первый взгляд, произошло столкновение двух лидеров, претендовавших на руководство патриотическими силами России — Корнилова и Керенского. Симпатии американского консула были на стороне первого. Корнилов представлялся консулу прямым и честным, думающим только о судьбах отечества, воином. А вот образ Керенского — безусловно, сформировавшийся у Саммерса еще до мятежа — не был лишен темных тонов. Ему претили чрезмерная амбициозность, эмоциональность и постоянные колебания министра-председателя. Консул порицал стремление Керенского усидеть сразу на двух стульях, с одной стороны, сохранив репутацию популярного в народе социалистического вождя, с другой — утвердив себя в роли единовластного правителя России, якобы готового к самым решительным действиям. И Керенский, и его противники перекладывали вину за случившееся друг на друга. Резонно полагая, что объяснение происшедшего, данное Временным правительством будет и без него известно Вашингтону, Саммерс приводил в своем донесении полученный по своим каналам текст «приписываемого» Корнилову заявления (прозвучавшего по радио 28 августа 1917 г.) Согласно версии сторонников Корнилова, генерала, «используя принятую в американской полиции терминологию», просто «подставили» — сознательно затягивая реализацию программы Корнилова по наведению порядка в армии, Временное правительство спровоцировало его выступление119. Сам консул полагал, что столкновение Корнилова и Керенского стало следствием цепи недоразумений и взаимных амбиций. Один из его участников проявил излишние нерешительность и колебания, другой — нетерпеливость и прямолинейность. Оба претендовали на концентрацию в руках всей полноты военной и гражданской власти. Крупные и мелкие инциденты: резкий тон главнокомандующего и неприятие его Керенским; неосторожные действия политических друзей Корнилова, создавших организацию в его поддержку и резко критиковавших премьера; нежелание правительства прислушаться к предупреждению Корнилова о неизбежном падении Риги - все эти факторы готовили разрыв120. По мысли Саммерса, принципиальных разногласий между Керенским и Корниловым не наблюдалось. Не случайно во время конфликта «Русское слово» и «Русские ведомости» выражали надежду, что обоим лидерам правых сил хватит здравого смысла не доводить дела до кровопролития. Консул подчеркивал, что многочисленные почитатели Корнилова в Москве панически боялись крови, насилия и гражданской войны. Их вполне устроила бы «мирная» сдача одной из сторон, достигнутая посредством закулисных контактов и договоренностей (в этой связи Саммерс вспоминал неудачную попытку посредничества, предпринятую В.Н.
Львовым 22-25 августа). Тогда проигравших фактически не было бы. А победитель, сконцентрировав в своих руках всю полноту власти, должен был предпринять решительные шаги по наведению порядка в армии и в тылу. Размышляя о мятеже и его последствиях, американский дипломат, однако, совершенно не склонен был упрощать картину происшедшего, сводя все к столкновению двух личностей, Корнилова и Керенского. Мятеж привел в движение широкие слои населения, резко обострил борьбу общественно-политических сил, оказал самое глубокое влияние на развитие ситуации в стране. Стремясь более полно разобраться в природе Корниловского движения, консул считал куда более объективным мнение о нем «думающих людей» из окружения своей семьи, чем социалистической пропаганды. Последняя обвинила Корнилова в организации контрреволюционного заговора с целью реставрации авторитарного режима. Саммерс считал это мнение по меньшей мере «лишенным серьезных доказательств». Он утверждал, что генералу симпатизировали сотни тысяч людей. Душой с ним были все, кто хотел сильной и устойчивой власти, кто разделял идею утверждения в обществе порядка, законности, защиты жизни и собственности — тех ценностей, которые воодушевляли граждан демократические общества. Однако на этот раз открыто выступить против Временного правительства решились лишь немногие. Одобрявшие действия Корнилова люди опасались только, что его выступление запоздало, и процесс разложения власти и раскола в обществе зашел слишком далеко, стал неконтролируемым. Исходя из своего понимания логики событий, Саммерс утверждал, что генерал стремился к «быстрой и эффективной» реформе в армии (после падения Риги многим в Москве эта задача казалась самоочевидной). Вслед за этим открывалась перспектива наведения порядка и во всей стране. Власть неизбежно должна была перейти в руки «умеренных», по терминологии Саммерса, партий буржуазной ориентации, представлявших в первую голову интересы «профессионалов и собственников»121. Поражение Корнилова поставило крест на этих надеждах, последствия его были губительны. Сильной власти не получилось, с политической авансцены исчез верный интересам нации генерал, готовый действовать жестко и конструктивно. Армия, как признавал Саммерс, не пожелавшая следовать за Корниловым, продолжала разлагаться, терять боеспособность. По войскам прокатилась волна террора против заподозренных в симпатиях к нему офицеров. Силы «закона и порядка», хотя бы временно, оказались разобщенными и ослабленными. Впрочем, первый шок прошел и, как свидетельствовал консул, многие явные и тайные сторонники Корнилова вновь начинали действовать весьма решительно — идеи опального генерала разделял даже арестовывавший его генерал М.В. Алексеев. С Дона приходили вести о неповиновении Временному правительству генерала A.M. Каледина, о съезде казаков в Новочеркасске, решивших перед угрозой распада державы защищать каждую пядь родной земли. Другим крайне неприятным следствием поражения Корнилова стал рост влияния социалистов в общественно-политической жизни страны. Они умело 1 21 М. Summers to R. Lansing. 1917. September 15. P. 3-5. Records of the Department of State Relating to the Internal Affairs of Russia and the Soviet Union, 1910-1929. Box 10. Record Group 59. National Archives, Washington, D. С
использовали в своих целях состояние хаоса и дезорганизации до выступления Корнилова. Понимая, что в случае его успеха их часы сочтены, левые со всей решительностью поддержали Керенского, сыграв, видимо, решающую роль в победе весьма разношерстной коалиции антикорниловских сил. Более всего беспокоил Саммерса бурный рост влияния большевиков, «получивших огромное влияние в советах» с целью повторить попытку захвата власти. А что же Временное правительство, Керенский? У Саммерса вообще возникли сомнения, не был ли премьер формальным вождем тех сил, которые возглавлял; шел ли он сам впереди — или его влекли за собой куда более решительно настроенные социалисты и радикалы. Последнее было чревато тем, что Временное правительство не сможет вырваться из-под влияния левых, проводить самостоятельную линию; ему не удастся добиться утверждения сильной власти в России. Информация, полученная из лагеря победителей, подтверждала эти опасения. Керенский не смог сформировать новый кабинет и остался во главе директории из 5 человек, подвергаясь даже в своей партии острым нападкам и слева, и справа; оппозиция возглавлялась экс-министром В.М. Черновым . Поляризация общественно-политических сил при слабой власти делала, по Саммерсу, угрозу гражданской войны в России все более реальной. Его не покидало предчувствие надвигавшейся беды. Эта линия в донесениях Саммерса нашла вполне логичное завершение в депеше, направленной в Вашингтон за несколько дней до большевистского 123 переворота . Уверовав, что демократический эксперимент в России завершится неудачей, Саммерс предался размышлениям о ее причинах и той роли, которую сыграла в ней американская политика. Главный вывод: Россия страна слишком своеобразная, противоречивая и сложная, чтобы следовать чужим, пускай даже самым совершенным, общественно-политическим моделям. Американцы же настолько уверовали в превосходство собственной модели над всеми существующими, что полагают, будто другие народы готовы безоговорочно ее принять. Отсюда их склонность «видеть события так, как нам хотелось бы их видеть, и верить, что они могут произойти и развиватьтся только так, как мы того пожелаем». В этом корень непонимания многими в США сути событий в России, отсюда и ошибки реальной политики. «Нам нравится республиканская идея и мы посчитали, что это как раз то, что нужно для России, — писал Саммерс. — Нам не следовало бы навязывать народу того, что ему не нужно или того, что он не хотел. Или побуждать его предпринимать такие резкие шаги, которые он сделал». Русское общество оказалось не готово к тому резкому рывку в сторону демократии, который поддерживали американцы. Последние «не учли психологической неготовности русского народа к столь решительным переменам». Результаты имели катастрофический характер: «Этот эксперимент почти развалил державу, фактически привел к проигрышу войны, вызвал анархию в стране, увеличил пропасть между социально-политическими партиями до почти непроходимых размеров и подготовил почву для скорой реакции. Может быть, я 1 22 М. Summers to R. Lansing. 1917. September 19. P. 3-4.
123 M. Summers to R. Lansing. 1917. November 2. Records of the Department of State Relating to the Internal Affairs of Russia and the Soviet Union, 1910-1929. Box 10. Record Group 59. National Archives, Washington, D.C. ошибаюсь в своем заключении, но я не верю, чтобы русский народ был готов к образованию республики, или что он понимает, что она означает», — писал американский консул. Однако, как бы не складывались события в России, Саммерс считал очевидными две истины. Первая — огромный русский корабль двинулся в путь, и в старую гавань он не вернется. «У всех думающих, серьезных людей нет и мысли об утверждении какого-либо режима подобного тому, который существовал ранее», — писал он. Вторая — Временное правительство не удержится. «Люди устали от экспериментов, и каждый день озлобляет их против нынешнего правительства и его политики. Наступление холодов вместе с отсутствием теплой одежды еще более ожесточит массы». Нет, Саммерс не ставил вопрос таким образом, что русский народ в принципе не может воспринять и реализовать идеалы демократии. Однако, он должен дорасти до понимания этих идей, «вымучив» их самостоятельно, без постороннего вмешательства, избрав ту форму политического устройства, которая определяется национальными традициями и предпочтениями населения России. Предстоит сложный, длительный, полный испытаний путь. «Конечным результатом потрясений здесь будет прогрессивная конституционная монархия, контролируемая соответствующими представительными органами, — считал Саммерс. — Она, однако, наступит лишь после того, как будет создана сильная военная диктатура и люди поймут, что свобода не есть вседозволенность, и что коммунизм не может существовать в современном мире». Иными словами, Саммерс прогнозировал захват власти леворадикалами, их свержение антибольшевистскими силами и утверждение диктатуры — с последующим постепенным переходом к конституционной монархии. Две недели спустя Саммерсу пришлось признать, что сбылись самые худшие его предсказания, а американская политика в России по существу потерпела фиаско. Петроград оказался в руках большевиков. Армия, лишенная питания, безмерно уставшая от войны, драться не могла и не хотела. Рабочие были решительно настроены против союзников, якобы толкавших русского солдата на продолжение войны ради корыстных целей. Сепаратный мир был неизбежен. Однако в длительное пребывание у власти большевиков Саммерс не верил, а потому призывал Вашингтон предпринять конкретные шаги, которые ускорили бы поворот событий в России в благоприятном для него направлении. Во-первых, консул считал недопустимым ослабление связей США с Россией ни при каких условиях. Следовало заботливо сохранять представительства всех имеющихся в этой стране учреждений и организаций, отправив на работу туда людей знающих, динамичных, не склонных опускать руки в случае неудачи. Во-вторых, во имя победоносного завершения войны над Германией, Саммерс предлагал активизировать действия на западном фронте, дабы возможно более воспрепятствовать продвижению немцев вглубь России. Мысль консула была понятна: необходимо всячески ограничить возможность использования Германией ресурсов России для продолжения войны. В-третьих, следовало начать мощную контрпропагандистскую кампанию против германского влияния в России. Наконец, считал Саммерс, необходимо морально поддержать те «лучшие силы русского общества», которые готовы решительно бороться с большевиками и попытаются вернуть себе власть124. После октябрьского переворота М. Саммерс вместе с вице-консулом в Москве де Витт Нулем и консулом в Тбилиси У. Смитом вошли в группу тех американских дипломатов, которые заняли самую непримиримую позицию по отношению к новому правительству в Петрограде . Они пытались наладить контакты с лидерами антибольшевистских сил — Алексеевым, Калединым, Корниловым, уповая на них как на единственную силу, способную спасти Россию. Однако последовавшая в мае 1918 г. смерть Саммерса прервала его активную деятельность. Общая картина русской ситуации, которую он рисовал на протяжении нескольких месяцев от февраля к октябрю 1917 г., не была лишена внутренней логики. В апреле консул уловил, что развитие событий приобретает неконтролируемый характер, и Россия погружается в состояние хаоса. Поэтому он пытался нащупать противоборствующие тенденции, которые работали бы на стабилизацию ситуации в стране и укрепление центральной власти, Временного правительства. Иногда, как это случилось в конце июля — начале августа, дипломат испытывал сдержанный оптимизм. В конце августа, по мере ухудшения ситуации в России, мысль о диктатуре как о наиболее вероятном варианте развития событий становится для Саммерса определяющей. После поражения Корнилова он ожидал установления диктатуры большевиками. Приход их к власти в ноябре казался Саммерсу вполне логичным: хаос в России не мог продолжаться бесконечно, противники большевиков оказались не способны создать сильную, устойчивую власть, и теперь эту попытку делали леворадикалы. Саммерс проводил ту главную мысль, что Россия забежала вперед, двинулась слишком быстро и не рассчитала своих возможностей, тем самым обрекая собственные благие намерения встать в один ряд с передовыми западными демократиями. Поднятая Февральской революцией волна подхватила и понесла русское общество, и оно перескочило тот важный и необходимый этап своего развития, в ходе которого эволюционным путем, постепенно, должна была готовиться почва для последующих реформ и следования по пути демократии. Саммерс полагал, что возвращение на него возможно через торжество и диктатуру антибольшевистских сил. Взгляды Саммерса, как и многих других американских дипломатов и военных в России (Н. Уиншип и У. Джадсон, руководители Американского Красного Креста в России Р. Робине и У.Б. Томпсон, журналист С. Уошберн) остались без должного внимания тех, кто определял американскую политику в отношении России. С другой стороны, ни посол США Д. Фрэнсис, ни ближайшие советники президента В. Вильсона — в частности, профессор Чикагского университета С. Харпер, известный либерал Дж. Кеннан — не смогли дать адекватной картины и оценок
происходившим в России процессам. Приход большевиков к власти означал, в частности, что при формировании политики в отношении этой страны Вашингтон не смог найти верных подходов и ориентиров. Между тем, период от февраля к октябрю 1917 г закладывал основы для развития русско-американских отношений на многие десятилетия вперед. IV. ОБРАЗ ВРАГА И ОБРАЗ СОЮЗНИКА В XX ВЕКЕ
ВОСПРИЯТИЕ КИТАЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТОЙ СССР 1920-х ГОДОВ: Л.Д. ТРОЦКИЙ Россия, евразийская держава, всегда проводила активную внешнюю политику как в Европе, так и в Азии. Смена власти в 1917 г. и новые границы не смогли изменить эту ориентацию. Внешнеполитическая активность имела разную интенсивность в зависимости от задач, ставившихся правящими кругами. В начале XX в. центр тяжести смещался на Дальний Восток, где Россия наиболее интенсивно расширяла сферы своего влияния. Пришедшие к власти большевики в 1918-1923 гг. были ориентированы на Запад, откуда ждали мировой революции, которая должна была спасти коммунистическую власть от гибели в капиталистическом окружении. Азиатское направление в этот период было второстепенным. Когда стало ясно, что на Западе мировая революция не загорится, надежды советских вождей обратились на Восток. В крупнейшей стране Азии, Китае, в 1924 г. начали обостряться противоречия с иностранной буржуазией и внутриполитические проблемы. Это привело политическую элиту СССР к мысли, что приход мировой революции нужно ждать не с Запада, а с Востока. Но просто ждать большевики не считали возможным — как и в Европе, они намеревались подталкивать революцию всеми доступными для них средствами. Поскольку в их распоряжении была целая страна, средства эти были достаточно разнообразны, а возможности широки. Как их использовать, зависело от установки и воли руководства. Установка в свою очередь определялась, во-первых, представлениями руководства о Китае, во-вторых, официальной идеологией, адаптированным марксизмом-ленинизмом, в третьих — интересами текущей политической борьбы. В настоящей работе делается попытка реконструировать представления о Китае Льва Давидовича Троцкого — одного из видных представителей советской политической элиты 1920-х гг. по его работам, написанным в 1920-е и опубликованным в 1920-1990-х гг. Конечно, подобный образ в полном виде вообще невозможно зафиксировать имеющимися средствами сохранения информации. Тем не менее существующие и доступные источники позволяют начать эту работу, раскрывающую один из факторов внешней политики СССР, и хотя бы наметить возможные направления исследования (тем более, что эта проблема была уже поставлена в научной литературе1). Л.Д. Троцкий в рассматриваемый период часто обращался к проблемам Китая. Это было связано с конкретной политической обстановкой в нашей стране — уже в августе 1919 г. нарком по военным и морским делам констатирует 1 См. в частности: Григорьев A.M. Борьба в ВКП(б) и Коминтерне по вопросам политики в Китае (1926-1927 гг.) // Проблемы Дальнего Востока. 1993. № 2. С. 103.
поражение революционных сил России и Европы на Западе и успехи на Востоке и предполагает, что «ареной близких восстаний может стать Азия»2. В 1926 г. он возглавил комиссию в составе Г.В. Чичерина, К.Е. Ворошилова и Ф.Э. Дзержинского, которая подготовила доклад «Вопросы нашей политики в отношении Китая и Японии»3. Политбюро ЦК ВКП(б) 1 апреля 1926 г. приняло резолюцию по этому вопросу. В 1926-1927 гг. китайские материалы неоднократно использовались в ожесточенной полемике внутри коммунистической партии, как Л.Д. Троцким и его союзниками, так и их оппонентами. В 1928 г., уже в Алма-Ате, Троцкий написал работы «Итоги и перспективы китайской революции» и «Китайский вопрос после VI конгресса Коммунистического интернационала». В эмиграции в 1929 г. он составил проект программы китайской оппозиции, изложив ее в нескольких статьях. В изученных работах затрагиваются вопросы, касающиеся положения Китая в мире, его внешней и внутренней политики, положения в экономике и обществе; примечательно, что в них нет ни одного упоминания о китайской культуре. Первые сведения о Китае Л.Д. Троцкий мог получить во время обучения в Одесском реальном училище св. Павла. Хотя в программах по истории для средних учебных заведений и соответственно в учебниках Китай даже не упоминался, бывший реалист спустя почти 40 лет напишет в своей автобиографии о том, что он увлекся историей и читал университетские курсы, а в них содержались некоторые данные о Древнем Китае. Одним из источников сведений о Китае в 1920-е гг. для Л.Д. Троцкого были встречи с китайцами. Китайские отряды наряду с латышами, венграми и другими охраняли советское руководство уже в 1917-1918 гг. 27 ноября 1923 г. он принял главу китайской делегации в СССР генерала Чан Кайши. При этом советский военный лидер и член Политбюро воздержался от конкретных советов по работе партии Гоминьдан4, что придавало встрече скорее информационный характер. В своих работах Троцкий упоминал и о сборниках международных сообщений ТАСС с грифом «Не для печати», и о прессе, как источниках информации о Китае. А свою ссылку в Алма-Ату он рассматривал как прикосновение к Востоку, где ему не приходилось до того бывать, и в своих мемуарах отмечал, что «провел год на границе Китая»5. Обращался к китайским проблемам Л.Д.Троцкий с точки зрения интересов коммунистического руководства России и СССР, что вполне естественно для политика. Политические деятели и группировки Китая рассматривались им как друзья, союзники или «изменники и враги»6. Если в начале 1920-х гг. Троцкий почти не уделял внимания Китаю, в середине 20-х он активно пытался влиять на принятие советским руководством политических решений в отношении Китая. При этом он рассматривал коммунистическое руководство как «классовую силу истории», то есть активное начало, обладающее свободой воли, и упрекал его в пассивности, превращающей субъект в «бесклассовую инспекцию над историческим процессом в целом»7.
В работах конца 1920-х гг. преобладает анализ уже прошедших событий и просматривается тенденция к сведению счетов со своими политическими оппонентами, одержавшими победу над ним, но проигравшими в Китае. Контент-анализ статей Л.Д. Троцкого в «Бюллетене оппозиции» за 1929 г. показывает, что в эти годы у него преобладало отношение к Китаю как к субъекту, а не объекту политики (25 против 7). Правда в последних случаях затрагивались существенные стороны жизни Китая:
— управление со стороны СССР аграрной революцией в Китае. Это выразилось в сворачивании аграрной реформы «в интересах Северного похода» 1926 г. в соответствии с телеграфной директивой Политбюро ЦК ВКП(б)10; — контроль над партией Гоминьдан со стороны советника М.М. Бородина и контроль над компартией со стороны руководства ВКП(б)11; — управление со стороны СССР общественным мнением Китая путем давления на прессу и при этом маскировка великодержавности, «вызывающей представление об империализме» . Китай в качестве субъекта в работах Л.Д. Троцкого анализируется в контексте внешней и внутренней политики этого государства. Троцкий подходил к истории Китая с точки зрения формационного подхода. Он видел классический феодализм и появляющийся здесь классический капитализм. В описании китайских реалий им без оговорок применялись марксистские понятия, относящиеся к классовой структуре общества. Механизм перехода от одной формации к другой Лев Давидович видел в революциях европейского типа, применял в анализе событий китайской истории европейские закономерности, корректируя их только советским опытом (со ссылками на В.И. Ленина) и полуколониальным положением Китая. Революцию 1925-1927 гг. он сравнивал с революциями 1848 г. в странах Европы и революцией 1905-1907 гг. в России, а свои рекомендации строил на возможности самостоятельной политики рабочего класса, который под руководством китайских и советских коммунистов мог захватить власть, тем самым как бы реализовав неиспользованные возможности российской революции 1905-1907 гг.13 При этом во второй половине
1920-х гг. Троцкий вынужден был с сожалением констатировать спад революционной волны как в Китае, так и в мире, и наступление периода стабилизации. Троцкий считал, что и в 1920-е гг. в Китае остались представители феодальной формации. В стране развивается капитализм и буржуазия, но в основном зависимая от империалистов. Крестьянские движения прежних веков, считал Троцкий, постоянно и неизбежно терпели поражение . Это утверждение было вызвано простой неосведомленностью советского политика: крестьянские восстания в Китае не раз за долгую историю страны побеждали, как это произошло, к примеру, в XIV в., когда крестьянский сын Чжу Юаньч-жан стал первым императором династии Мин. Троцкий расматривал Китай как гигантскую, но отсталую по сравнению с другими страну15, констатировал бессилие и полуколониальное положение Китая в системе международных отношений 1920-х гг.16 Процессы 1925-1927 гг. в Китае расценивались Троцким как важнейшее мировое событие XX в. после октября 1917 г. в России. Характер революции 1925-1927 гг. он определял как антиимпериалистический. В экономике Китая 1920-х гг. Троцкий констатировал наличие развитого капитализма, причем товарное хозяйство, по его мнению, играло «неоспоримо руководящую роль». Он отмечал переплетение национального и международного капиталов в промышленности17. Иностранное господство выражалось в лишении Китая таможенной автономии, в товарной экспансии, импорте в Китай капиталов. Именно иностранный капитал толкал китайскую экономику вперед, к капитализму. А во второй половине 1920-х гг. иностранный капитал, считал Троцкий, тормозил внутреннее накопление, дезорганизовал производительные силы Китая. Иностранное присутствие разоряло кустарную местную промышленность, что вело к пауперизации населения18. Троцкий вполне справедливо отмечал, что Китай 1920-х гг. разделен на сферы влияния милитаристов19. При этом он не анализировал феномен милитаризма, может быть, в связи с тем, что не находил опоры для такого анализа у К. Маркса и В.И. Ленина. Явление принималось им как данность и использовалось в ходе рассмотрения расклада политических сил — милитаристов он ставит на второе по важности место после неких «внутренних сил» и впереди «внешних сил» - СССР и империалистических государств20. Как независимое образование, рассматривалась им территория, контролируемая Кантонским (Гуанчжоусским) правительством, чье дальнейшее существование в 1926 г. Троцкий видел только в случае достижения компромисса с Францией, что могло
быть противовесом для влияния других держав. Генералы играли важную роль в Китае, с точки зрения Троцкого, контрреволюционную. Вместе с тем они могли балансировать между СССР и другими державами . Лев Давидович отмечал получение денег от империалистических держав некоторыми из милитаристов в 1927 г.22, а Чжан Цзолиня прямо называл агентом империалистов23. Он считал, что необходимо разлагать армии милитаристов, создавать рабочие войска для противодействия генералам-помещикам . Во время встречи с Чан Кайши в 1923 г., Троцкий заметил, что китайские революционеры увлекаются военной работой, пренебрегая политической, и добавил: «Хорошая газета лучше, чем плохая дивизия» 5. Позднее он отмечал личный характер военных формирований Гоминьдана и КПК, ориентированных на определенного лидера, а не на программу26. В то же время Троцкий вполне одобрял материальную и политическую поддержку со стороны СССР Чан Кайши и Сунь Ятсена в середине 1920-х гг. Позднее он напишет: «мы питали, одевали, обували, рекламировали, приказывали китайским коммунистам подчиняться» Гоминьдану . Троцкий верно определял классовый характер китайской военной элиты, подчеркивая, что офицерство в Китае состоит из буржуа и землевладельцев28. Революцию 1925-1927 гг. Троцкий рассматривал как буржуазно-национальную , а позднее — как стихийную, сравнивая ее с бурей. При этом он констатировал поражение авангарда рабочего класса, произошедшее в результате раскола 1927 г.30 Однако и прежний союз Гоминьдана с КПК 1925-1927 гг. в рамках «единого антиимпериалистического фронта» в 1929 г. потерпевший поражение политик счел неверным шагом. Впрочем, против этого союза Лев Давидович выступал уже с 1926 г., когда он констатировал подъем революции и необходимость самостоятельного выступления рабочего класса31. При этом национально-освободительную борьбу Троцкий считал по своему характеру классовой32. А главную причину поражения китайской революции он видел в неверном руководстве ею со стороны Коммунистического Интернационала. Явная противоречивость вышеприведенных утверждений показывает эмоциональное напряжение автора, его стремление скорее выплеснуть раздражение, чем проанализировать реальность для выработки скорректированной политики в Китае. В 1929 г. Троцкий писал: «Сейчас — межреволюционный период. Все три разгрома (2-й китайской революции — Авт.) явились прямым и непосредственным
результатом ложной... политики Коминтерна и ЦК КПК». Гоминьдан — буржуазная партия. Ввели в нее коммунистов для обмана рабочих. Неверен курс на общий фронт борьбы с иностранным империализмом, поскольку китайская буржуазия колеблется Поражение этой революции, которую Троцкий считал антиимпериалистической, отчего-то констатировалось несмотря на победу войск Гоминьдана над всеми противниками и объединение Китая Чан Кайши в 1928 г. Неравноправные договоры были пересмотрены и Китай вернул себе основы суверенитета. Правда, при этом у власти в стране оказались не коммунисты, к чему стремились лидеры СССР, а националисты, и, видимо, именно это подтолкнуло к подмене целей в исходных позициях и конечных выводах Троцкого о событиях в Китае в середине 1920-х гг. В личном письме к Н К.Крупской он прямо раскрывает эту оценку: «поражение китайской революции чрезвычайно ослабило международный коммунизм»34. Во многом это было связано с идеологией военного противостояния, при которой не существует нейтральных событий, каждое оценивается как победа или поражение одной из сторон. Дихотомич-ные представления о мире заставляли Троцкого несколько панически относиться к поражению политики СССР в Китае и предполагать, что уж противник-то этим воспользуется и развернет наступление на Советский Союз. Это было бы естественно, с точки зрения коммунистического политика, провозглашавшего лозунг: «Через Варшаву — на Берлин!» в 1920 г. Следствием такого подхода стало ожидание войны против СССР в 1927 г. В 1926-1927 гг. Л.Д.Троцкий выделяет три политических лагеря в Китае — реакционный лагерь, лагерь либеральной буржуазии и лагерь пролетариата . Продолжался, по мнению Троцкого, распад КПК36. При этом он считал, что китайские коммунисты выступали против аграрной революции в стране. Перспективы китайских коммунистов он видел в переходе к обороне, уходу в подполье, возврате к экономической борьбе, к борьбе за демократию в Китае. Троцкий выражал уверенность в перспективности развития Советов как формы организации власти рабочих и крестьян в Китае как во время, так и после поражения революции 1925-1927 гг. Китайские советские органы власти, по его мнению, должны были стать «грандиозным удлиннением советского фронта», укрепить мировые позиции СССР37. Троцкий выделял в социальной структуре Китая классы феодального и капиталистического общества. Китайская буржуазия 1920-х гг. склонялась, по его мнению, или к феодалам, или к империалистам. Беднота, в отличие от интеллигенции, последовательная антиимпериалистическая сила , Многочисленная мелкая буржуазия не играла, по мнению Троцкого, 3 3 Троцкий Л.Д. Политическая обстановка в Китае и задачи большевиков-ленинцев (оппозиции) //
Бюллетень оппозиции. 1929. № 1-2. С. 30. 34 Троцкий Л.Д. Письмо Н.К. Крупской к вопросу о «самокритике» // Архив Троцкого. Т. 3. С. 58. 35 Троцкий Л.Д. Письмо Альскому // Там же. Т. 2. С. 212. 36 Троцкий Л.Д. Политическая обстановка в Китае и задачи большевиков-ленинцев (оппозиции) // Бюллетень оппозиции. 1929. № 1-2. С. 30-31. 37 Троцкий Л.Д. Борьба за мир и англо-русский комитет // Архив Троцкого... Т. 3. С. 56. 38 Троцкий Л.Д. Политическая обстановка в Китае и задачи большевиков-ленинцев (оппозиции) // Бюллетень оппозиции. 1929. № 1-2. С. 30-31. самостоятельной роли, но была способна присоединиться как к крупной буржуазии, так и к пролетариату39. Опору китайской революции по Троцкому составляли рабочие, крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы . В 1927 г. Л.Д. Троцкий считал, что и правый (Чан Кайши), и левый (Ван Цзинвэй) Гоминьдан занимают антирабочую и антикрестьянскую позицию41. Сам же китайский рабочий класс характеризовался им как «могучий», что подтверждалось победой рабочего восстания в Шанхае в 1927 г.42 Крестьяне Китая в конце 1920-х гг., утверждал Троцкий, вели самостоятельную «гражданскую войну против помещиков, чиновников, офицеров и ростовщиков», что рассматривалось им как стихийная аграрная революция43. Троцкий допускал возможность некапиталистического развития Китая, правда, он считал эту перспективу возможной в случае победы социалистических сил только при помощи извне. Во всяком другом случае, по его мнению, был неизбежен капитализм44. Говоря о перспективах коммунистической революции в Китае в мае 1927 г., Троцкий высказал мнение, что она «разбита, но не побеждена. Ее задачи остаются неразрешенными, ее силы — неисчерпанными... [Это] молодой рабочий класс, многомиллионное пауперизованное крестьянство, вынуждаемое к борьбе»45. События в Китае в течение 1920-х гг. он рассматривал в контексте мировой социалистической революции. Полемизируя со своими противниками, Троцкий достаточно часто упрекал их в отходе от марксизма-ленинизма: «Марксизм забыт окончательно, - писал он о выступлениях М.И. Калинина и Я.Э. Рудзутака в 1927 г. - Забыты и тезисы Ленина»46. Обращение Л.Д. Троцкого к китайской проблематике представляется действием реального политика, использующего мировые проблемы как для распространения коммунистической революции, так и для победы над своими политическими противниками, прежде всего — над И.В. Сталиным. При этом он оперировал марксистской терминологией, да и все поле анализа не выходило за рамки марксизма в течение всего периода 1920-х гг. В целом анализ положения в Китае у Троцкого, при всем его европоцентризме мировоззрения и непонимании особенностей истории страны, был достаточно верен и глубок для советского политика 1920-х гг. Однако разносный тон многочисленных высказываний о Китае и политике советского руководства скорее способствовал закреплению ошибок Сталина, чем их исправлению, так как не давал возможности скорректировать курс не теряя лица.
Победитель в борьбе за власть в партийно-государственном аппарате в середине 1920-х гг. еще не мог открыто признаваться в ошибках, не настолько прочны были его позиции. Эта ситуация на фоне дальнейших поражений Советского Союза в Китае вынуждала Сталина выдавливать Троцкого вначале из Москвы, а затем - из СССР. Представления Троцкого о Китае в 1920-е гг. были лишь частично адекватны китайской действительности, Это определялось как особенностями источников информации, так и жестким марксистским мировоззрением самого Троцкого.
жүктеу/скачать 1.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|