{127} Рецензии и характеристики

{127} Рецензии и характеристики

{128} Станиславский под Мейерхольда
Мейерхольд под Станиславского

Читателям моим известно и даже наверное известно, что здесь у нас, за полным отсутствием так назыв. публики, большинство театров перестало существовать и только еще делают {129} вид, что существуют. Так себе, плавают в тумане, как весь «Петербург» у Андрея Белого. Понятно, после этого, что я с жадностью устремил свое захолустное любопытство в театры большого города.

У себя на далекой родине я слышал путешественников, что в столице этой существуют: театр Станиславского (МХТ) и Мейерхольда (Театр Актера и Театр революции). Два, так сказать, антипода, два противоречия. И с той и с другой стороны заслуженные артисты Республики, и с той и с другой стороны двадцатипятилетний юбилей.

Историческая роль этих двух доминирующих направлений, как мне объясняли, такова:

Московский Художественный славится тем, что он перебил спинной хребет штампованной условности, оперной театральщине, глупой неправдоподобности некультурных постановок, заменив все это изучением, кропотливой работой, пресловутым «художественным реализмом» (читал в хрестоматиях)!

Мейерхольд, говорили мне, знаменит тем, что он нанес много могучих ударов этому «худреализму», провозгласив условность и театральность как животворные принципы сцены.

{130} Дальнейших сведений о жизни этих течений к нам в провинцию не поступало.

Твердо зазубрив эти сообщения, я ринулся в Москву. Уверяю вас, что там

Все наоборот!

Первая условность — что Аристофан ни чуточки же не похож на самого себя.

Вторая условность: — помилуйте, куда же дальше: вся сцена вертится, и колонны плывут, как карусель. И очень хорошо и очень неправдоподобно.

С печальной смутен в понятиях ушел я из театра. Если это — из МХТ — еще не условность, то значит есть какая-то условность, условнейшая, у Мейерхольда.

И я устремился в «Театр революции». Шел (или шла) «Человек-масса» Толлера, теперь не безызвестного. Правда, постановка оказалась не самого Мейерхольда, но я решил, что на творчестве учеников еще отчетливее пойму заповеди мастера, и не огорчился.

По дороге я встретил приятеля, который мне {131} сказал, что там есть еще одна заповедь: выявление материалов, как таковых. Это мне понравилось, и я действительно увидел театральные станки, как таковые, красные знамена с сусальным золотом, как с таковым, и даже электрическую лампочку, как таковую, которая светила мне в глаза и мешала смотреть на сцену. Впрочем, это быть может были случайности, и я с особым вниманием смотрел на центральный, отлично поставленный 3 й акт.

Тут и начинается самое странное.

На сцене была «конструкция», т. е. на фоне штукатурной стены театра несколько темных площадок и лесенок. Никакие писанные декорации не могли дать более натуралистического ощущения внутренности какого-то фабричного здания!

Незагримированные рабочие, в самых настоящих серых и синих блузах отстреливались от белогвардейцев. В руках у них были самые настоящие винтовки, которые производили самые настоящие выстрелы. В зрительном зале трудно было сидеть от порохового дыма и было странно, что по телам раненых не течет кровь. Иные из публики были явно не прочь присоединиться к сражающимся.

{132} Так вот они какие принципы условности и театральности. Опечаленный, купил я билет и поехал обратно, спрашивая себя в тревоге: уж не замкнулись ли два больших двадцатипятилетних круга, если от реализма ушел, вновь и даже к натурализму вернулся Мейерхольд, и вспять, к наиопернейшей условности, возвратился Немирович-Данченко.

Заснул удрученный, и было мне видение. Кузнецов Евгений Михайлович стоит передо мной, а в руках корректура статьи моей «Об актере», которую я написал ему в марте и которую он сейчас в «Арене» печатает¹.

— Удивляюсь вам, — говорит, — Сергей Эрнестович. Как это вы из ваших же слов не можете вывода сделать, что главное в театре не строенная или писанная декорация, не «материальная культура спектакля», на которую я опрометчиво обращал главное внимание, а

Система игры актеров

— Вы трижды правы! Станиславский создал свою систему, и этим он велик. Его актеры {133} знают, чего они хотят, и все работают в одном плане.

Мейерхольд начал создавать послушных ему молодых актеров, и он прав в этом.

Я видел под Нескучным Дворцом «Землю дыбом», где тоже было достаточно изощренного, наивного реализма, начиная с живого петуха, который все время кричал в кустах и не давал слушать актеров, и где самое ценное было — это система движения, очень четкого и плакатно преувеличенного. В этом ведь, а не в игрушечной «под машины» конструкции из фанеры, была заслуга режиссера.

Новый театр укрепится через новую систему актерской игры

Вспомните, пожалуйста, мои слова, когда я буду справлять двадцатипятилетний юбилей в родном городке.

— Хорошо, — ответила тень. — А скоро ль справляете?

— Через девятнадцать с половиною лет.