Сборник материалов III межвузовской научной конференции Издательство «Наука» 2010 (47)(082)

Согласно постановлению ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 24 июня 1941 г. эвакуацией населения, учреждений, предприятий и грузов должен был руководить специально созданный Совет по эвакуации². Во главе его председательствовал Л.М. Каганович, уже вскоре, 16 июля, заменённый на Н.М. Шверника³. 27 июня 1941 г. появилось постановление «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества». Согласно этому документу, в первую очередь эвакуации подлежали не люди, а промышленные ценности и сырьевые ресурсы и только потом шли «квалифицированные рабочие, инженеры и служащие вместе с эвакуируемыми предприятиями, население, в первую очередь молодёжь, годная для воинской службы, ответственные советские и партийные работники». Приём, размещение и трудовое устройство возлагались в областях на облисполкомы Советов, под ответственность председателей¹. Эвакуация предприятий могла заслонить собой эвакуацию населения, становилось очевидно, что необходимо создать особый комитет, который бы занимался продвижением только людского контингента. Для этого постановлением ГКО от 26 сентября 1941 г. при Совете по эвакуации формировалось Управление по эвакуации населения (действовало до 31 января 1942 г.). Возглавлял его председатель СНК РСФСР К.Д. Памфилов, который одновременно был заместителем Н.М. Шверника в Совете. На Управление возлагались задачи обслуживания эвакуируемого населения в пути следования, приём, размещение и хозяйственной устройство в районах расселения. Для прямого осуществления этих задач на местах образовывался институт уполномоченных со своим аппаратом. Как сказано в телеграмме ГКО, уполномоченные должны были тесно сотрудничать с местными органами советской власти, координировать с ними свои действия². Проблем с сотрудничеством не возникло, так как уполномоченные на местах часто и являлись местной властью, т.е. были советскими или партийными работниками³. Так произошло и в Саратовской области. 8 ноября 1941 г. уполномоченным Управления по эвакуации был утверждён М.А. Шишкин, до этого заведующий областным отделом коммунального хозяйства⁴.

В Саратовскую область первые эшелоны с эвакуированными стали прибывать уже в конце июня⁵, так как область вошла в первую группу очерёдности принимающих, т. е. в неё и ряд других областей переселенцев направляли в первую очередь⁶. Кроме того, через область проходили транзитом многочисленные эвакуационные потоки. Имели место частые случаи неразберихи с порядком следования эшелонов, конкретным местом их прибытия, обслуживания на станциях. Многие эшелоны простаивали по несколько дней. Из-за нехватки вагонов время пути следования от места погрузки до места назначения могло затянуться на несколько недель⁷. Уполномоченный по вселению колхозников Г. Брант отмечал в начале октября: «Продвижение эшелонов от ст. Ртищево до станции назначения идёт очень медленно, до сих пор не удаётся добиться точного времени прибытия маршрута на станцию назначения…»¹. Путаница с направлениями была головной болью властей и самих эвакуантов. Так, отправленный из Харькова эшелон с семьями военнослужащих, вместо подготовленного района в Казахской ССР, почему-то оказался в Баландинском районе Саратовской области. Этот район был совершенно не подготовлен к принятию переселенцев, в результате чего у них возникли большие проблемы материально-бытового характера². Перегруженность области обуславливалась также неконтролируемой переотправкой нескольких тысяч человек в сутки со стороны соседних областей – Сталинградской, Куйбышевской, Пензенской. Загруженными оказывались как железнодорожные узлы, так и пристани. Секретарь Саратовского обкома ВКП(б) И.А. Власов вынужден был в специальной телеграмме высказать свои претензии Н.М. Швернику, после чего этот вопрос удалось разрешить³.

Эти и подобные сложности заставили 18 ноября 1941 г. ГКО принять постановление о первоочередной отправке со станций эшелонов с эвакуированными (вслед за воинскими эшелонами) и обеспечение скорости следования их не менее 500-600 км в сутки⁴. 25 ноября соответствующее решение принял и исполнительный комитет Саратовского облсовета⁵. Стоит отметить, что проходящие через область эшелоны по мере сил и возможностей обеспечивались необходимой помощью. Партийный актив мобилизовывал жителей городов на помощь эвакуированному населению. Переселенцы получали от местных жителей питание, одежду, медицинскую помощь⁶.

Прибывающее в область эвакуированное население скапливалось на вокзалах и станциях. Характерной чертой осени-зимы 1941 г. являлось огромное количество плохо одетых, голодных, слоняющихся из стороны в сторону людей – это были эвакуанты. Нехватка вагонов для дальнейшей отправки была одной из причин плохого состояния вокзалов. Не всегда и местные органы власти заботились должным образом о своих новых подопечных. Повсюду, от Ртищева до Пугачёва, и в Саратове, в том числе, имела место одна и та же картина. Люди фактически жили на вокзалах, от нескольких дней до нескольких недель. Спали прямо на полу, из одежды было только то, что успели захватить при бегстве, поэтому внешний вид прибывших был нелицеприятным. Из-за отсутствия чёткого механизма снабжения питанием часть эвакуированных фактически голодала. В условиях большой скученности закономерным результатом явилось распространение различных заболеваний, как среди взрослых, так и среди детей. Личная гигиена уходила на второй план¹. Вот какую картину увидела, случайно оказавшаяся на вокзале 10 октября 1941 г., работница канцелярии обкома ВКП(б) Т.М. Жирнова: «Приспособленного умывальника и мыла нет, все грязные, некоторые граждане снимают одежду, начинают искать насекомых и просто бросают их на пол. Питьевой куб превратили в умывальник. Из-за кипятка получается скандал между гражданами в очереди. Маленькие дети в течение пяти дней питаются только хлебом и водой…»². Не всегда адекватным было и отношение работников вокзалов к новоприбывшим. Не раз мигрантам приходилось выслушивать упрёки в свой адрес. Прокурор Ртищевского района Болдырев отмечал нечуткое отношение работников местного медпункта к нуждам больных: «…персонал груб, при приёме больных делают как будто бы одолжение. Комната медпункта холодная, температура до 7 градусов»³.

Саратовские власти, конечно, знали о создавшемся положении. Документы фиксируют их попытки как-то решить эти вопросы⁴. Однако ни просьбы, ни приказы, ни проверки не выполнялись в полной мере, по крайней мере, до 1942 г. На наш взгляд это объясняется всеобщей путаницей и разрухой военного времени, а в большей степени тем, что эвакуированное население психологически воспринималось, как некая новая обуза, принесшая с собой новые проблемы. Да и главные свои задачи партийные и советские работники видели не в приёме населения, а в быстрейшем его размещении и устройстве на работу, дабы безвозмездно не кормить «лишние рты».

В противовес этому государство было озабочено вопросами агитации и пропаганды среди эвакуантов, так как те значительно лучше знали ситуацию на фронте, могли рассказать местным жителям многие «ненужные» факты. Учитывая это, ЦК ВКП (б) 16 ноября 1941 г. направил в регионы специальное письмо «О работе агитпунктов на станциях и вокзалах железных дорог», согласно которому предполагалась работа специальных агитаторов, распространение периодической печати и сводок Информбюро⁵. На местах продвижение этого решения было затруднено. В Саратовской области постоянно отмечается нехватка специальных лекторов и различных средств массовой информации. Отслеживанием политических настроений и изысканием «нежелательных элементов» занимались сотрудники милиции, прокуратуры и НКВД. Они выявляли по прибытии эшелонов подозрительных граждан, отмечали факты антисоветского поведения на вокзалах, стремились ограничить контакты приезжих с местным населением. Характерной чертой являлся досмотр багажа и личных вещей. Наличие больших денежных сумм, ценных бумаг и предметов сразу вызывало подозрение и с такими гражданами уже «беседовали» особо. Если у партийного руководства возникли сложности с материально-бытовым обслуживанием населения, то работники правопорядка справились со своей задачей хорошо, пресекая в будущем возможные правонарушения¹.

Обеспечение питанием прибывших и проходящих эшелонов с эвакуированными вызывало вопросы не с точки зрения отсутствия продуктов как таковых, а с точки зрения их грамотного, упорядоченного распределения. Буфеты и фабрики-кухни работали, но работали неравномерно, с перерывами, их не хватало. Это вызывало законное раздражение со стороны вновь прибывающих граждан². Неоднократно исполком областного Совета выдвигал претензии местным торгующим организациям. В решении от 13 декабря сказано, что «пункты питания в области для приходящих эшелонов эвакуированного населения, при наличии фондов, крайне недостаточно снабжали эшелоны хлебом, горячей пищей, буфетной продукцией и кипятком»³.

Центральным звеном по приёму эвакуированного населения были эвакуационные пункты. «Положение о эвакуационном пункте» было разработано Советом по эвакуации и утверждено Политбюро ЦК ВКП (б) 5 июля 1941 г⁴. Именно с эвакопунктов (далее – ЭП) и происходило непосредственное размещение населения по местам жительства и работы. До отправки по районам расселения, работники ЭП должны были обеспечить переселенцев питанием и медицинским обслуживанием. Пребывание на ЭП могло растянуться от нескольких часов до нескольких недель.

Прежде всего, эти эвакуационные учреждения создавались в крупных городах и на крупных железнодорожных узлах. В Саратовской области в разное время они действовали в нескольких городах. В Саратове ЭП был организован уже 9 июля 1941 г., также эти учреждения были созданы в Вольске, Балашове, Аткарске и на станции Урбах⁵. Крупный транзитный ЭП было решено организовать в Ртищево 28 ноября 1941 г., правда деньги на его создание выделил Совет по эвакуации⁶.

Безусловно, важнейшее место принадлежало саратовскому ЭП. Он играл большую роль для всего Поволжья, ведь через него прошло около 820000 человек⁷. Располагался он в Октябрьском районе Саратова, в клубе им. К. Либкнехта и нагрузка на него осенью 1941 г. была без преувеличений громадной. Состояние ЭП в достаточной мере отражено в докладной записке прокурора Октябрьского района от 26 сентября. Согласно ей, ЭП рассчитан на 400 человек в день, но реально там ежедневно находились 300 человек. До распределения по местам вселения люди ожидали от 4-х до 8-ми часов. Им предоставлялись койки с чистым бельём. Имелось круглосуточное медицинское обслуживание и изолятор для больных. Все приезжающие обеспечивались бесплатным питанием (400 грамм хлеба, манная и перловая каши). Правда, с питанием имелись перебои в виду невыдачи Областным торговым отделом нарядов на продовольствие. Специфической проблемой явилось отсутствие ложек в столовой, так как все были «расхищены приезжающими»¹.

Анализируя состояние ЭП, можно уверенно оценить его как в целом положительное. Жалоб на работу ЭП в это время практически нет. Норма количественного приёма населения была в порядке, даже с запасом. Сложность состояла в том, что количество эвакуируемого населения увеличивалось буквально с каждым днём, а количество работников ЭП и его материально-техническая база оставались на прежнем уровне. Результаты этого отображены в следующей докладной записке, адресованной в обком и облисполком прокурором области Бобрышевым. Написана она почти через два месяца после выше упомянутой. Условия пребывания людей оцениваются как совершенно невозможные. Обслуживание организовано плохо, нет кипячёной воды, царит антисанитария. «Уборные эвакопункта приведены в негодное состояние и нечистоты из канализации выходят наружу и залили дезокамеру и душевую. <…> эвакуированные не имеют возможности помыться и продезинфицировать одежду, что привело к вшивости». Медицинское обслуживание было фактически на нуле, так как отсутствовали медикаменты. Понимая явную перегрузку ЭП, Бобрышев призвал власти как-то разгрузить вокзал и ЭП, обеспечив подачу дополнительных эшелонов и транспорта для отправки людей в районы размещения².

25 ноября 1941 г. бюро Саратовского обкома ВКП (б) обсудило этот вопрос. Констатировалось, что саратовский ЭП находится в неподобающем состоянии. Были приняты необходимые меры, в том числе обеспечение водой, топливом, ускоренное размещение и устройство переселенцев на работу³. Впрочем, как показывают документы более позднего времени, не все указания областных властей выполнялись и на ЭП и в дальнейшем возникали сложности. В январе распространилось заболевание сыпным тифом из-за неудовлетворительного состояния санпропускника и жаровой камеры. Некоторое время из общего помещения даже не убирались трупы⁴.

Наличие больших сложностей с приёмом эвакуированного населения явилось, по сути своей, неизбежным следствием военного времени. Конкретные проблемы выражались в нехватки материальных ресурсов разного плана, неясностью в точном распределении тех или иных функций государственных учреждений, элементарной неразберихи. Присутствовал, конечно, и человеческий фактор – невыполнение рядом лиц своих прямых обязанностей. Тем не менее, организация приёма людского контингента позволила плавно переходить к этапу размещения эвакуированного населения. Советская военная экономика, пусть и с большими недостатками, активно функционировала и могла подстраиваться под сиюминутно возникающие проблемы, доказывая свою дееспособность.

В изучении данной темы можно выделить 2 периода: «советский» – с 1941 г. до конца 80 - х – начала 90 - х гг. XX в., «постсоветский» – с рубежа 80 – 90 - х гг. XX в. по настоящее время. Аналогичной точки зрения придерживаются уральские историки Г.Е. Корнилов, Н.П. Палецких, М.Н. Потёмкина, В.Н. Могутнов, Р.Р. Хисамутдинова и другие¹. Учёные отмечают в рамках первого периода несколько этапов, однако их количество и границы не имеют принципиального значения при анализе концептуальной направленности исследований.

В 1941 – первой половине 1950 - х гг. XX в. история сельской интеллигенции рассматривалась в исследованиях, посвящённых военному периоду². В них излагаются факты, свидетельствующие об уровне эффективности работы различных отрядов интеллигенции в сложных условиях военного времени, раскрывается её патриотизм, самоотверженный труд в тылу и некоторые вопросы подготовки специалистов во время войны. Материал о сельской интеллигенции Южного Урала представлен фрагментарно в рамках общесоюзной историографии. Одним из первых в стране защитил кандидатскую диссертацию И.Ф. Плотников¹. Объектом внимания выступила роль КПСС в повышении политической культуры представителей сельской интеллигенции.

После XX съезда КПСС историки получили доступ к более широкому кругу документальных материалов. Развернулось издание ранее неизвестных архивных и статистических данных, расширилась проблематика изысканий. Ряд исследований посвящён подготовке кадров советской интеллигенции СССР, её вклада в победу в Великой Отечественной войне. Работа высших учебных заведений нашла отражение в монографиях Е.В. Чуткерашвили, Г.И. Ушакова, М.Р. Круглянского.² Их заслуга состоит в том, что они проследили процесс подготовки кадров высшей квалификации. Однако остался без внимания такой аспект этой проблемы, как потребность в специалистах для нужд тыла и фронта в период войны.

Во второй половине 50-х гг. XX в. выходит работа Б.С. Тельпуховского, в которой уделяется внимание политической деятельности сельской интеллигенции³.

Со второй половины 60-х и в 80-е годы гг. XX в. начинают выходить фундаментальные базисные труды по истории Великой Отечественной войны, Второй мировой войне. Приоритет в них отдавался освещению основных аспектов истории войны, в том числе военным действиям, работе тыла и вклада в победу над фашизмом. Интеллигенцию, как правило, рассматривали с точки зрения вклада учёных, поэтов, художников, педагогов. Практически не исследовалась деятельность и вклад в Победу представителей сельской интеллигенции Южного Урала⁴.

В 1974 г. выходит монография В.М. Савельева и В.А. Саввина «Советская интеллигенция в Великой Отечественной войне»¹. Авторы показывают участие всех отрядов интеллигенции на фронтах и в тылу Великой Отечественной войны.

Участие сельской интеллигенции Южного Урала во всенародной помощи фронту представлено в работах И.Е. Зелениной, Л.В. Максаковой, Г.П. Иванова, А.М. Синицына, П.Н. Поспелова, И.З. Захарова².

Уровень эффективности работы сельской интеллигенции Южного Урала в сложных условиях военного времени исследовались Г.П. Веселовым, Ю.В. Арутюняном³.

Появились публикации, раскрывающие такой аспект, как подготовка кадров сельской интеллигенции ⁴.

На данном этапе происходит разработка темы и в масштабе Южного Урала. В.И. Швыдченко, Н.И. Сайгин показали деятельность Оренбургской партийной организации КПСС по мобилизации сельской интеллигенции Чкаловской области на обеспечение нужд фронта⁵.

В.И. Швыдченко, А.П. Олейник освещают и деятельность представителей сельской интеллигенции Чкаловской области на фронте, их патриотизм.⁶

Вклад сельской интеллигенции в разгром фашистской Германии во второй половине 70 − 80-х гг. XX в. освещается преимущественно в литературе, посвящённой борьбе всего народа⁷.

Проблему обеспечения педагогическими кадрами сельских школ, уровень подготовки учителей, учебно-воспитательную, общественнополезную работу сельских учителей раскрывает в своих монографиях С.А. Черник. ¹

В 1979 г. выходит монография М.К. Кузьмина «Советская медицина в годы Великой Отечественной войны»,² где автор на основе изучения первоисточников подверг анализу и раскрыл многогранную по своему характеру деятельность гражданской и военной медицины в условиях военного времени, показал самоотверженный труд и героизм сельских врачей в тылу и на фронте.

В исследовании Л.Максаковой говорится о деятельности некоторых отрядов интеллигенции в годы Великой Отечественной войны. Богатый материал о работниках культуры, литературы и искусства России содержится в книге «В рядах воюющего народа»³. Деятельность сельской интеллигенции не рассматривается.

К 40-летию Победы над фашистской Германией вышла книга «Урал – фронту».⁴ Авторы в комплексе рассматривают вопросы деятельности партийных организаций по мобилизации сельской интеллигенции Южного Урала на развитие сельского хозяйства, фронта.

Таким образом, первый период историографии характеризуется введением в научный оборот большого по объёму фактического материала, раскрываются важные стороны развития и деятельности советской интеллигенции в различных регионах страны в трудные годы войны, особенности и трудности подготовки кадров для народного хозяйства в условиях военного времени. История сельской интеллигенции Южного Урала малоизученна.

Второй период историографии истории сельской интеллигенции военной поры начался на рубеже 80–90–х гг. XX в. и продолжается по настоящее время. Исследователи получили доступ к ранее закрытым архивным материалам, оформились новые подходы в изучении истории 1941–1945 гг. Этот период характеризуется формированием новых подходов к рассмотрению истории сельской интеллигенции, ломкой устоявшихся стереотипов, переоценкой многих фактов.

С середины 80-х до второй половины 90-х гг. продолжают выходить фундаментальные труды по истории Великой Отечественной войны. В них показаны ход военных действий, работа тыла, его вклад в победу над фашизмом. Деятельность интеллигенции не является предметом специального исследования, а освещается лишь в общей связи с основными событиями Великой Отечественной войны. По – прежнему остаётся не исследованной деятельность сельской интеллигенции¹.

Особое место среди научных работ, посвящённых советской интеллигенции и её вкладу в Победу занимают монографии известного историка, доктора исторических наук, профессора Н.И. Кондаковой,² в которых глубоко и всесторонне исследуются общие проблемы социальной истории, даётся глубокий анализ процессов функционирования органов управления культурно – просветительными учреждениями в условиях Великой Отечественной войны, выявляются особенности идеологической работы в освобождённых от оккупации регионах, раскрываются другие аспекты функционирования общественного механизма в исследуемый период.

В 1995 г. выходит монография Н.И. Кондаковой, В.Н.Маина «Интеллигенция России 1941 – 1945 гг.». Она посвящена вкладу интеллигенции РСФСР в Победу. Здесь характеризуются трудности и уровень подготовки кадров для народного хозяйства в годы войны³.

Начиная с 90-х гг. выходит большое количество работ, касающихся социальной истории войны, где, так или иначе, говорится о сельской интеллигенции. Их общая тенденция заключается в пересмотре традиционных догм и стереотипов, оценочных суждений и постановке новых проблем⁴.

Особо среди них следует отметить работы Н.П. Палецких и Е.И. Сенявской⁵. Первая представляет собой обобщающую монографию по истории социальной политики на Урале в годы Великой Отечественной войны. На основе широкого круга источников освещаются вопросы трудовой и налоговой политики, организации системы жизнеобеспечения южноуральского населения, социальной помощи семьям военнослужащих и инвалидам войны, эвакуированному населению и другим. Вторая работа посвящена социально – политическому феномену «человека в условиях военного времени» и отражению этого явления в народном сознании, его влиянию на судьбы нескольких поколений.

Во второй половины 80-х − начала 90-х гг. XX в. трудовой подвиг сельской интеллигенции Южного Урала, её участие во всенародной помощи фронту, патриотизм отражены в литературе по проблемам тыла в годы Великой Отечественной войны¹.

На рубеже XX в. − начала XXI в. уральские историки Г.Е. Корнилов, В.С. Пузанёв внесли большой вклад в изучении истории сельской интеллигенции Южного Урала².

Работы первого посвящены социально – демографическому, экономическому, культурному, политическому развитию уральской деревни в условиях Великой Отечественной войны. В центре внимания автора трудовой героизм колхозников, работников МТС и совхозов, сельской интеллигенции Урала, их вклад в достижение победы.

В.С. Пузанёв уделяет внимание подготовке кадров сельской интеллигенции Чкаловской области в годы войны, её политической и культурно-просветительной работе.

А.В. Сперанский, Н.Л. Усольцева, Р. Кузахметов, В.Т. Анисков³ проявили интерес к деятельности, численному составу сельских учителей, врачей, избачей, председателей колхозов Южного Урала.

Участие сельской интеллигенции Чкаловской области на фронтах Великой Отечественной войны показано в работе Л.Д. Колесникова⁴.

На современном этапе историографии в г. Оренбурге сложился круг учёных, активно изучающих историю южноуральского тыла военного времени: Л.И. Футорянский, А.В. Фёдорова, Р.Р. Хисамутдинова и другие. Разнообразный материал и интересные выводы по рассматриваемой проблеме содержатся в трудах Л.И. Футорянского.¹

А.В. Фёдорова в своих исследованиях отразила деятельность сельской интеллигенции Чкаловской области, помощь фронту.²

Р.Р Хисамутдинова рассмотрела проблему обеспечения сельских школ Чкаловской области педагогическими кадрами, уровень образования директоров МТС в годы Великой Отечественной войны³.

Таким образом, второй период историографии характеризуется появлением обширного круга научных публикаций, авторы которых исследовали жизнь и деятельность сельской интеллигенции военной поры, опираясь на новые, недоступные ранее для изучения документы и материалы. Повышенный интерес вызывала помощь сельской интеллигенции фронту.

Но по-прежнему есть аспекты, которые мало изучены, например, уровень образования, стаж работы, жизнеобеспечение сельской интеллигенции.

С.И. СИВЦЕВА