Сборник статей участников IV международной научной конференции 25-26 апреля 2008 года Челябинск Том 3 Челябинск 2008
жүктеу/скачать 4.04 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ФОНДА БИБЛЕИЗМОВ
- Список литературы
- ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ СПЕЦИФИКА УСТНЫХ ФОРМ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
- К вопросу о единицах внутреннего лексикона
Список литературы
Сокращения
А.Ю. Швидченко Магнитогорск, Россия
В первую очередь необходимо отметить, что фонд крылатых выражений каждого языка формируется на определенном этапе его развития. Мы предполагаем, что этот этап является знаковым, так как обусловлен высоким уровнем развития материальной и духовной культуры его носителей. Библия – беспрецедентное культурно-религиозное явление для христианских народов. На протяжении веков Писание оказывало всеобъемлющее влияние на духовную, культурную, социальную и политическую жизнь людей, на фоне которого процессу концептуализации подверглись библейские образы и ценности. Таким образом можно предположить, что Библия является источников таких концептов, как Бог, грех, человек, вера, надежда, любовь. Эти концепты существуют в языке отчасти в форме библеизмов. Итак, библеизмы – это любые крылатые единицы, независимо от их семантико-синтаксической структуры, генетически связанные с Библией. Интерес к исследованию библеизмов за последнее десятилетие заметно возрос, но если большая часть работ исследователей посвящена изучению грамматических особенностей библеизмов, их сопоставительному анализу по отношению к другим языкам, их формированию и функционированию в речи, влияние Библии на литературу XIX-XX веков и использованию библейских реминисценций в произведениях русской литературы 1960-1980-х годов, а также вопросу функционирования библеизмов в языке современных светских и духовных газетах, их анализу с точки зрения прецедентности, то для нас в первую очередь представляет интерес роль библеизмов в формировании языковой картины мира различных социальных групп носителей языка. В первую очередь нами была поставлена задача определить степень употребления различных библеизмов, определить вышедшие из употребления и наиболее активно используемые библеизмы, подтвердить предположение С.Г. Займовского [Займовский 1930: 18], что употребление крылатых выражений, и в частности библеизмов, характерно для речи образованных людей. На основе сплошной выборки из фразеологических словарей и словарей крылатых слов ([Берков, Мокиенко, Шулежкова 2000],[Бирих 2005],[Серов 2003],[Телия 2006],[Быстрова 1992], [Тихонов, Ломов 2003], [Бирих, Мокиенко, Шулежкова 1998]) был собран комплекс библеизмов, насчитывающий 812 библейских крылатых слов и выражений, полностью вошедший в опросник. В опросе приняли участие 256 человек в возрасте от 17 до 84 лет, представители различных профессий и социальных групп, с различным вероисповеданием и уровнем образования. Мы предположили, что использование библеизмов индивидуально для каждого носителя языка, потому как встречать крылатые выражения в литературе или СМИ и употреблять их самому не одно и то же: использование человеком определенных библеизмов обусловлено социальным опытом человека, воздействием окружающего мира, его культурой и образованием, ситуацией общения. Особый интерес для нас представляет вопрос, в какой степени влияет знание текста Библии на употребление библеизмов, идентифицируют ли носители языка библейское выражение с его источником. В свете вышесказанного, участникам опроса было предложено указать источник или автора каждого выражения, назвать его значение, указать, часто, редко или впервые встречается каждое выражение, и часто, редко или совсем не употребляется самим опрошенным. Кроме того, участникам опроса было предложено указать, где им встречается каждое выражение (разговорная речь, литература, СМИ) и в конце опросника ответить на вопрос, читали ли они Библию. Помимо этого им предлагалось указать фамилию, имя и отчество, возраст, пол, образование и профессию. Итак, на основе результатов опроса можно сделать следующие выводы. 1. Носители языка, даже незнакомые с текстом Писания, а также носители языка, исповедующие другую религию, широко употребляют в речи библеизмы. 2. Исследование подтвердило, что носители языка знакомы со многими библейскими выражениями, но употребляют не все из них. 3. Предположение С.Г. Займовского полностью подтвердилось: опрошенные с высшим образованием, тем более с высшим гуманитарным образованием, знакомы с большим количеством библейских крылатых слов и выражений, чем остальные. То же самое можно сказать и об их употреблении. 4. Результаты исследования, касающиеся частоты употребления библеизмов можно передать в виде диаграммы (рис. 1), в центр которой помещены библеизмы первой группы, то есть часто употребляемые всеми опрошенными, например блудный сын, божий суд, брать грех на душу, бросить камень в кого-либо, каждому свое, видеть в чужом глазу соринку, а в своем бревна не замечать и так далее.
Рис.1. Диаграмма употребления библеизмов Ко второй группе следует отнести библеизмы, которые отмечены участниками опроса, как часто встречающиеся в СМИ и литературе, но редко употребляемы ими. Особенно это характерно для носителей языка, незнакомых с текстом Библии. Анализ библеизмов второй группы показал, что в основном это выражения, появившиеся в результате переосмысления проповедей и притч, содержащие характеристики библейских персонажей и требующие хорошего знания текста Писания для их последующего правильного употребления, например воскрешение Лазаря, Голгофа, египетский суд, масличная ветвь, альфа и омега, беден как Иов, поклоняться золотому тельцу. К третьей группе относятся библеизмы, которые встречаются редко и практически не употребляются носителями языка, например опоясать чресла, от Понтия к Пилату (означает долгие проволочки и бюрократию), под своей смоковницей, приносить жертвы Молоху, служить Мамоне, раздирать на себе ризы. К четвертой группе относятся библеизмы, полностью вышедшие из употребления: Адамовы веки, Адамова голова, семь тощих коров, во многоглаголании нет спасения, жена Пентефрия, звезда от звезды разнствует во славе, заднюю созерцать, купель силоамская, Мафусаилов век, кимвал звучащий и так далее. Анализ первой и второй группы показал, что границы между двумя группами довольно размыты, что не мешает нам отметить намечающуюся тенденцию: в фонде библеизмов русского языка существует пласт библейских крылатых выражений, обладающих более нейтральной стилистической коннотацией, что обеспечивает им высокую степень употребления по сравнению с другими библеизмами. Подобные библеизмы не содержат антропонимов, архаизмов, зоонимов, фитонимов и топонимов, которые указывали бы на их источник, как остальной комплекс библеизмов. Кроме того, эти выражения автономны по своему смысловому содержанию, то есть для понимания значения не требуют «отсылки» к контексту Библии, например: брать грех на душу, быть на седьмом небе, бить себя в грудь, Бог знает, во веки веков, все как один, каждому свое, за семью печатями, капля в море и так далее. Выяснилось также, что носители языка не ассоциируют эти выражения с Библией, а идентифицируют их либо как устное народное творчество (поговорки) – в чужом глазу соломинку видеть, а в своем бревна не замечать, либо как высказывания исторических личностей. Так, библейские выражения «кто не работает, тот не ест» и «да будет свет» большинство опрошенных приписывают В.И. Ленину, а выражение «кто к нам с мечом придет от меча и погибнет» – Александру Невскому. Итак, чем нейтральнее стилистическая коннотация библеизма и его смысловая независимость, тем выше степень его употребления. Список литературы
О.С. Шиляева Магнитогорск, Россия
Особый интерес для развития концепции корреляции этнических, языковых и социальных различий представляют данные о том, что между социальными группами внутри отдельных регионов возникают языковые конфликты, вызванные употреблением диалекта и стандартного литературного языка, так как диалект рассматривали как язык, которым пользовались низкие по социальному происхождению слои населения в кругу семьи и друзей, а литературный язык, в противоположность диалекту, рассматривался как язык высокого престижа [Ammon 1986]. Исследовав социальную дифференциацию форм существования языка по этническому, ареальному, социально-групповому, возрастному признакам, а также по профессиональной принадлежности и полу, мы получили следующие характеристики употребления литературного языка по социально дифференцированным слоям населения: а) литературный язык в письменной форме; б) литературный язык в устной форме или разговорный язык, близкий к литературному языку; в) городская устная речь. Как показывают наблюдения проблемы отношения языка, общества и культуры могут быть поняты только в рамках взаимоотношения стандартного литературного языка и диалектов, которые представляют самостоятельное значение для современных лингвистических исследований. Существенным при таком подходе является значимость использования языка как средства трансляции культуры для раскрытия функциональных закономерностей этнического языка, где под культурой понимается духовное освоение действительности [Нещименко 1994]. Литературно-разговорный язык или обиходно-разговорный язык, близкий к литературному, употребляется в повседневных ситуациях непринужденного общения; именно им пользуется носитель стандартного литературного языка, когда он оказывается в незнакомой, чужой, непривычной для него ситуации в разговоре при нейтральных или далеких отношениях с собеседником, которого он близко не знает, из тех, кто не равен ему в социальном отношении. Литературно-разговорный язык – это самостоятельная форма существования современного литературного языка, употребляющаяся на всей территории Великобритании. Это тот язык, на котором носитель стандартного литературного языка спонтанно говорит со своими коллегами по университету как в рабочее время, так и в обстановке дружеских неформальных контактов, в интервью с журналисткой. Вот пример речи одного и того же носителя английского стандартного литературного языка в официальной обстановке, когда он говорит в соответствии с литературной нормой (The majority is against. Poll after poll reveals no sign that US voters want to legalize any drug. ‘Большинство против. Опрос за опросом не обнаруживает ни малейшего признака того, что избиратели в США хотят легализовать какой-либо из наркотиков.’) и в ситуации неофициальной (When you are high pot relieves many symptoms. ‘Когда ты под кайфом «травка» приносит облегчение’) [Чужакин 1998: 149], и тогда его речь – иная по лексике. Следует кратко остановиться на исторических условиях процесса формирования английского литературно-разговорного языка, который так же, как и процесс становления английского стандартного литературного языка, растянулся на столетия. Отечественные ученые, исследуя условия формирования общенациональной разговорной формы литературного языка, указывали на то, что сущность литературного языка в его устной форме пыталась осмыслить в то время образованная часть английского общества. Свои представления о литературно-разговорном языке образованные горожане связывали с коммуникативно-прагматическим фактором – со стремлением к достижению простого, понятного и “доступного” для всего народа общенационального английского языка [Ярцева 2004], который обладал бы свойством “надрегиональности” и служил бы достижению взаимопонимания между носителями английского языка. Но на пути сближения письменной и устной традиций английского литературного языка препятствием являлись различные диалекты и различные языковые и литературные традиции, сохранявшиеся в английских землях. По предположению В.Н. Ярцевой, вопрос о вариантах английского языка является столь же актуальным для современности как и для прошлого, хотя эта варьированность совсем иного порядка [Ярцева 2004: 249]. В связи с этим некоторыми учеными дискутируются вопросы о “нормах литературно-разговорной речи”, и применительно к литературно- разговорному языку на современном этапе считаем уместным употребление данного термина, так как данная форма существования языка является относительно автономной, обладает статусом социокультурного языка общения, который позволяет пользоваться им в неофициальных коммуникативных ситуациях. Перейдем к характеристике статуса современного английского литературно-разговорного языка, а также определим круг носителей данной формы существования английского языка, их социальный состав и установим совокупность языковых реализаций. Некоторые ученые полагают, что, сформировавшись позднее, чем английский стандартный литературный язык, литературно-разговорный язык существует как форма средняя между стандартным литературным языком и внелитературными формами и реализуется в ситуациях, где по различным причинам не требуется “чистая” литературная форма [Босак 1988: 247]. В основном это связано с попытками ученых разработать новые модели стратификации английского обиходно-разговорного языка и унифицировать связанные с этим процессом терминологические обозначения. В частности, существующие для определения феномена литературно-разговорного языка разнообразные термины свидетельствуют о сложности стоящей перед учеными проблемы. Разные авторы при определении английского литературно-разговорного языка берут разные его признаки (“высокая разговорность”, “высокий разговорный язык”, “повседневная употребительность”, “стандартность”, “разговорный стандартный язык”, “надрегиональность”). Но так как литературно-разговорный язык содержит многочисленные языковые региональные особенности (прежде всего, в произношении слов, грамматических формах и словаре), то в этом случае ученые встают перед проблемой отграничения литературно-разговорного языка от другой разговорной формы – общерегионального обиходно-разговорного языка. Английский литературно-разговорный язык в произношении отдельных слов и в интонационном оформлении высказываний обладает многими чертами, свойственными общерегиональным обиходно-разговорным языкам – английскому, уэльскому, шотландскому. Без региональных фонетических и лексических вариантов этот язык редко можно услышать в “чистом виде”, например, poverty – poortith ‘бедность’ [Маковский 2005: 80]. Но факты такого отграничения социолингвисты ищут, однако, не столько на экстралингвистическом уровне, сколько на языковом – фонетическом, морфологическом, потом на лексическом и синтаксическом. Но именно экстралингвистические факторы определяют выбор языковых средств носителями литературно-разговорного языка. Литературно-разговорный язык, как и английский стандартный литературный язык, имеет свои языковые особенности и управляется своими коммуникативными ситуациями. Таким образом, литературно-разговорный язык – достаточно самостоятельная социолингвистическая форма существования со своим набором единиц, сочетающихся друг с другом по присущей этой форме правилам. Он используется при иных, чем стандартный литературный язык, условиях общения говорящих, находящихся между собой в неофициальных отношениях. Его носители – это современные носители английского литературного языка, различающиеся по этническим, социальным и культурным характеристикам, но для которых владение обеими формами существования английского языка – естественное явление, и таким образом носители языка – диглоссны. Список литературы
И.Н. Щекотихина Орел, Россия
Статусом единиц внутреннего лексикона, помимо слова, наделяются фразеологические единицы, штампы, клише, пословицы, поговорки, цитаты, афоризмы и т.п. Эти единицы, обладая семантической целостностью и более или менее стабильной формой, вполне вписываются в указанный промежуток от словоформы до типовой фразы. Свободные высказывания обычно не включаются в состав единиц лексикона, поскольку они «не столь четко соотнесены с повторяющимися ситуациями, <…> не столь легко ассоциируются со стабильными сущностями из окружающего мира или его отдельными фрагментами» [Человеческий фактор в языке 1991: 100]. Однако область того, что трактуется как воспроизводимое в речи, постоянно расширяется в связи с осмыслением понятия языкового/речевого стереотипа как единицы функциональной, характеризующейся определенной коммуникативной, жанровой, стилевой, тематической, индивидуальной, социальной, маркированностью (см., например, работы Т.Ф. Дельской, Т.М. Николаевой, Т.В. Булыгиной, М.П. Котюровой, Н.Г. Брагиной, В.А. Рыжкова, О.Г. Жуковой и др.). Уточняется трактовка терминов «клише», «штамп», «формула», «шаблон», «стандарт». Вводятся новые термины для обозначения различных типов стереотипных единиц: «коммуникативные стереотипы», «текстовые стереотипы», «фразеосхемы», «устойчивые синтаксические конструкции», «функционально интегрируемые единицы» и т.п. Эти единицы различаются структурно-содержательными параметрами, степенью устойчивости и стабильности состава. О наличии в лексиконе единиц постоянно-переменного состава (частично заполненных лексикой грамматических фрагментов) говорит Р. Джекендофф [Jackedoff 2002]. Кроме того, автором не исключается возможность толкования поэтических размеров и стихотворных форм в качестве подобных конструкций с переменными, входящих в лексикон наряду с самими текстами. Б.М. Гаспаров [Гаспаров 1996] еще более расширяет перечень «стационарных частиц» языкового опыта человека – коммуникативных фрагментов, составляющих его мнемонический лексикон: отдельные словоформы и даже их «осколки», готовые словесные группы, синтактико-интонационные фигуры с опорными словами, целые готовые реплики-высказывания, различные риторические «жесты», отдельные куски текстов и речений и т.п. Данные единицы характеризуются целостностью присутствующего в нашей памяти звукового и графического образа, имеющего подвижный и множественный характер; коммуникативной, тематической, жанровой, стилистической, эмоциональной «заряженностью»; динамической заданностью, т.е. способностью быть готовым средством языкового выражения в сочетании с пластичностью, возможностью видоизменяться, адаптироваться к условиям и задачам коммуникации. Все эти факты свидетельствуют о размывании границ между воспроизводимым и создаваемым в речи (что ведет к пониманию соотношения стереотипного и творческого как континуума), о более динамичном и гибком понимании свойства целостности единицы, о возможности градации единиц лексикона по свойству «заданности» в нем (готовности к употреблению). Такая возможность имеет определенные когнитивные основания. Во-первых, это обусловлено «субстратными» характеристиками, т.е. особенностями функционирования нейронной сети: характером накопления и взаимодействия «следов памяти», принципами их организации, в частности, способностью создания взаимно подкрепляющих групп узлов, силой связей между узлами и, соответственно, скоростью распространения активации между ними (ср. понятия «стабильная коалиция», «функциональная система», «динамический стереотип» и т.п.). Во-вторых, индуцированная нейронной материей психическая сущность (в данном случае репрезентация вербальной единицы) как единица универсально-предметного кода (по Н.И. Жинкину) может иметь разный характер в смысле полноты этой репрезентации. Если исходить из того, что репрезентация языковой формы соотнесена с определенным ментальным содержанием (а посредством него с определенной референтной областью, ее отдельными фрагментами), то это ментальное содержание во многом задает целостность и устойчивость формы. Чем типичнее, стереотипнее содержание, чем чаще оно «востребовано», чем больше однозначности в соответствии между этим содержанием и некой формой, тем более это способствует стереотипизации и стабилизации формы. Однако, чем протяженнее форма, чем больше в ней композиционных составляющих, чем больше связей (узлов) формируют ее репрезентацию, тем больше простора для ее вариативности (произвольной и непроизвольной). Трудно строить предположения о том, в каком виде хранится языковая форма в состоянии «нулевой» активации, но активированное состояние может достигаться по-разному: либо мгновенным возбуждением всех сложившихся во время предыдущих операций со стимулом связей (и тогда единица воспроизводится полностью), либо возбуждением каких-то отдельных «запечатленных» связей и дальнейшим распространением активации по вербальной сети в поиске необходимых для «достройки» формы единиц. В случаях типичности, «банальности» передаваемого содержания бывает сложно установить степень связанности/свободы всех компонентов полученной формы. Например, по итогам проведенного нами анкетирования, направленного на выявление единиц, которые респонденты могли бы использовать для описания особенностей студенческой жизни, выявляются цепочки единиц (от слова до высказывания), вербализующих определенные понятия (концепты), в частности «льготный проезд»: «проездной», «проездной билет», «покупать проездные билеты», «возможность покупать проездные билеты», «мы можем покупать проездные билеты», «мы можем покупать проездные билеты дешевле, чем люди, которые работают», «студент может покупать проездные билеты и ездить со скидкой на поезде, если форма обучения очная». Данные единицы отличаются степенью конкретности и аналитичности в представлении указанного концепта, и по мере конкретизации смысла, расчленения его на составляющие стабильность формы становится более зыбкой, хотя, как мы видим, в этих единицах выделяется стабилизирующее ядро, лежащее в основе идентификации единицы. При этом в последних двух единицах, представляющих собой в целом свободные высказывания, вычленяются другие типовые сочетания слов. Акты речевого творчества, в отличие от описанных случаев, характеризуются «нахождением» необычных, нетривиальных связей (ассоциаций) как между языковыми формами, так и между формой и содержанием, а также осуществлением подобных операций при формировании вербализуемого содержания, и могут осуществляться на уровне форм разной протяженности и композиционности. В данной статье мы едва коснулись некоторых аспектов рассматриваемой проблемы, преимущественно ее «формальной» стороны, и не затронули содержательных (семантических, прагматических) и прочих параметров функционирования единиц лексикона, которые самым непосредственным образом вплетены в сложнейший механизм внутреннего лексикона и связаны с вопросами стереотипного и творческого в речевой деятельности человека.
жүктеу/скачать 4.04 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
