Уже връжеся дивь на землю…

21. Се бо готскiя красные дђвы въспеша на брезђ синему морю, звоня рускымъ златомъ.…

Уже первые издатели «Слова…» восприняли данную фразу как загадку. В примечании они отметили: «По какой связи сïя одержанная половцами победа могла доставить готфским дђвамъ Русское злато, сообразить невозможно». Со временем исследователи выдвинули целый ряд гипотез, призванных пролить свет на данную загадку. Так, например, академик Ф. Брун полагал, что подчинением Готии половцам «объясняется, почему готские красавицы принуждены были на берегу синего моря воспевать месть Шароканю» [Брун, 1874, с. 39—40]. «Звеня русским златом» готские девы могли возрадоваться и без особого принуждения.

«Готских дев» считали обитательницами Готии Н. М. Карамзин, Д. Н. Дубенский, Н. А. Мещерский и многие другие комментаторы «Слова…». А. Куник, исходя из текста «Слова…», предположил, что под «Синим морем» следует подразумевать не Чёрное, а Азовское море. По его мнению «готские девы» появились здесь, поскольку половцы переселяли сюда пленных готов [Куник, 1874, с. 141]. Пленение и переселение отнюдь не предполагают одаривание золотом, поэтому рассуждения А. Куника не решают загадку обретения русского золота готскими девами.

Зависимое положение готов не мешает большинству исследователей рассматривать пение «готских дев» как проявление радости по поводу доставшихся им драгоценностей. Чтобы не заострять внимание на русском золоте В. В. Мавродин объясняет радость и пение готских дев тем, что отпала угроза им со стороны русских [Мавродин, 1940, с. 260—267]. Разумеется, замалчивание проблемы отнюдь не устраняет её. Не решает проблему и гипотеза С. Н. Плаутина, который полагал, что «готские девы» воспевали отнюдь не половецкую, а русскую славу во «время Бусово» [Плаутин, 1958, с. 256].

А. Л. Никитин предполагал, что половцы поделились русским золотом не с крымскими, а с дунайскими готами, с которыми у них были не рабовладельческие, а торговые отношения. Ссылка на торговлю не объясняет причину, которая побудила кочевников, традиционно питавшим пристрастие к золотым украшениям, расстаться с русским золотом при избытке ходового товара: пленных.

Совершенно мифологизированная трактовка образа «готских дев» предложена Д. Прозоровским. Он полагал, что в «образе… готских дев представлены мифические существа, подобные древним вакханкам, неистово пирующие в честь Буса и во славу Шароканя» [Прозоровский, 1882, с. 61, 63].

На первый взгляд вполне реалистичная трактовка поющих «готских дев» в «Слове…» дана М. А. Салминой. Известно, что в Новгороде ещё в XIII веке существовал принадлежащий купечеству острова Готланд «Готский двор». Согласно гипотезе М. А. Салминой «готские девы» не радуются поражению русских. Напротив, они, «звоня русскимъ златомъ», воспевают времена торговли с русскими и «лелеютъ месть Шароканю» [Салмина, 1981, с. 228—229]. М. А. Салмина не учла, что активность половцев на южных торговых путях должна была активизировать торговлю русских с северными странами, поэтому северным готам вовсе не следовало беспокоиться по поводу спада торговли.

Гораздо реалистичнее предположить, что «готские красные девы» в «Слове…» появились по причине ошибки, которая была допущена переписчиками или первыми издателями «Слова…». По всей видимости, данный фрагмент начинался со слов: «Се богачки…» или «Се богатые». Ошибочная разбивка могла привести к тому, что «богагатые красные девы» трансформировались в «готских красных дев».

Если на берегу синего моря запели половецкие красные девы, то вопрос о причинах появления у них русского золота не возникает. Следует заметить, что употребление эпитета «богатый» в «Слове…» далеко не единично. Так, например, «злато слово» Святослава включает следующую фразу: «А уже не вижду власти сильного, и богатого, и многовои брата моего Ярослава…». Таким образом, предложенная конъектура не нарушает общей ткани повествования.