Сочинение уильяма мьюира, K. C. S. I. Д-ра юстиции, D. C. L., Д-ра философии (болонья)

ВОИНЫ поначалу отказывались давать присягу Аль-Мутасиму, предпочитая скорее — вследствие своей все возрастающей наглости — видеть во главе империи Аль-Аббаса, сына прежнего халифа; но тот, вызванный из Тианы (Тьяны), без промедления поклялся на верность своему дяде, и армии пришлось последовать его примеру. Лагерь в Тиане был оставлен, возводимые при Аль-Мамуне стены разрушены, и все, что нельзя было унести, предано огню. После этого Аль-Мутасим возвратился в Багдад.

Годы правления Аль-Мутасима, вслед за царствованием его брата, даже, пожалуй, еще в большей степени, были отмечены двумя следующими слабостями халифа: нетерпимостью к выделявшимся своим умом людям и предпочтением воинам тюркского происхождения. Свобода выражения своего мнения, в таких масштабах, о коих до Аль-Мамуна и мечтать не приходилось, была сохранена и при Аль-Мутасиме, за исключением всего, что касалось новых догм среди придворных. Наука и философия процветали благодаря таким выдающимся ученым, как Аль-Кинди, «мыслитель арабов», чьи идеи, как оригинальные, так и заимствованные у греков, завоевали признательность в Европе. Однако не допускались никакие расхождения с принципами веры мутазилитов: им беспрекословно должен был следовать каждый из правоверных. Две догмы были особенно дороги халифу, а именно, что Коран не является вечным, и то, что даже освобожденным от телесной оболочки оком в грядущей жизни нельзя будет увидеть Божество. Самым тяжелым наказаниям и мучениям, вплоть до смерти, подвергались те, кто осмеливался не соглашаться с убеждениями Аль-Мутасима. Жители Багдада были сильно встревожены столь неукоснительным стремлением халифа и его богословов искоренить всякое инакомыслие в вопросах веры. Знаменитый Ибн Ханбал вновь подвергся тюремному заточению. Оказавшись стойким в своих убеждениях, исламский законник подвергся безжалостному бичеванию, после чего его обезображенное шрамами бесчувственное тело было обратно брошено в темницу.

Но еще большая опасность угрожала городу со стороны солдат тюркского происхождения, толпы которых, увеличивающиеся с каждым днем, размещались в Багдаде и его окрестностях.

Возрастающая бесцеремонность тюркской солдатни в Багдаде,

Изначально замысел в использовании солдат-тюрков состоял в том, чтобы за их счет несколько уравновесить влияние воинов из Хорасана, благодаря которым Абассидам удалось завладеть халифатом. Тысячи «мамлюков»¹ ежегодно доставлялись в район Багдада с северо-востока. Некоторые из них становились телохранителями, остальные пополняли армию; поскольку многие из тюрков обладали воинскими талантами и внушительным видом, они быстро завоевывали благосклонность халифа и стремительно продвигались на командные посты. Таким образом, арабские воины, как командиры, так и рядовой состав, были с течением времени вытеснены из армии. Возвращаясь в свои пустыни, вместо того, чтобы служить, как прежде, опорою халифата, они превращались в постоянных возбудителей всяческих беспорядков и мятежей. Оборотная сторона этой новой системы — зло, достигшее своего апогея впоследствии в династии мамлюков, проклятии Египта — ограничивалось до настоящего момента столицей и загородными лагерями, окружавшими Багдад. Одичалые лошади тюркских воинов беспрепятственно носились по улицам города. Тюрки их не взнуздывали, подвергая постоянной опасности женщин и детей; в результате чего возникали многочисленные потасовки и убийства. Однажды, когда халиф со своей свитой совершал верховую прогулку по городу, один из шейхов осмелился обратиться к нему по простой арабской привычке: «О, Абу Исхак!» Охранники набросились на человека, показавшегося им всего лишь нежеланным препятствием, но Аль-Мутасим остановил своих слуг и дал тому высказаться. «Орды иноземцев, — пожаловался шейх, — понаехали сюда, поселившись среди нас, и от их наглости и грабежей нам нет никакого спасения». С тех пор Аль-Мутасим больше не совершал верховых прогулок по Багдаду.

…приводит к основанию Самарры.
Этот инцидент послужил основанием для строительства в восемьсот тридцать шестом году Самарры, со всеми ее дворцами и имперскими казармами, примерно в шестидесяти милях выше по Тигру. Туда халиф удалился со своими тюркскими войсками, и Самарра почти на полстолетия и на время царствования семи последующих халифов превратилась в столицу империи ислама (836-894 г. от р. Х.). Жители Багдада вздохнули с облегчением, но сам халиф более чем когда-либо подпал под власть своих иноземных рекрутов.²
Мир с императором Византии, 218 г. хиджры, 833 г. от р. Х.

Мусульманские армии были задействованы во многих районах, и вскоре после своего воцарения Аль-Мутасим заключил мир с греками и произвел обмен пленниками.³

Наряду с этими весьма серьезными угрозами, существовала еще одна опасность, происходившая от довольно странного племени индийцев, называвшегося «Зотт», которое заняло болота нижней Месопотамии, обложило пошлиной все проходящие суда, и, в конце концов, вообще перерезало пути снабжения Багдада.

Эти мятежники были разбиты и обращены в бегство арабским военачальником Оджейфом, который доставил несколько тысяч из них на лодках в Багдад, откуда они были высланы в Малую Азию. Бытует такое мнение, что впоследствии их потомки распространились по Европе как цыгане.¹ Претендент на халифский трон от Алидов также доставлял правительству некоторое беспокойство в Хорасане, но это волнение было подавлено Абдаллою Ибн Тахиром, являвшимся в то время практически независимым правителем тех земель.

Поражение и бегство Бабека, 218 г. хиджры.

Еще одним продолжавшим доставлять наибольшее беспокойство Багдаду мятежником был знаменитый Бабек, который долгое время удерживал власть в Азербайджане, и пользовался там поддержкю из Армении и Греции. Теперь он двинул орды своих разбойников на юг, и ужас объял жителей той страны вплоть до Хамадана. Громадные толпы народа в северной Персии, признавая веру этого злодея, становились под его знамена. В конце концов, отряды Бабека были атакованы карателями, понесли большие потери, после чего преследователи заставили их спасаться на византийской территории. Против самого главаря этих разбойников, нашедшего себе пристанище в неприступных укрытиях, расположенных в горных отрогах по направлению к Каспийскому морю, халиф послал Афшина, одного из талантливейших тюркских военачальников, с большой и хорошо оснащенной армией. Все твердыни Бабека были взяты одна за другой, но произошло это лишь спустя два года упорной борьбы за Ардебилем. И здесь не обошлось без измен, случаи которых становились слишком частыми среди полководцев тюркского происхождения.

Самому Бабеку удалось бежать в Армению, где он был взят в плен и передан Афшину армянским князем, у которого искал убежища. Тысячи пленников-мусульман, женщин и детей, были освобождены и возвращены в лоно своих семей. Афшин овладел несметными сокровищами, накопленными Бабеком за все эти годы, и щедро вознаградил своих военачальников. Затем он отправился в Самарру, прихватив с собою знаменитого разбойника и его брата. Так завершилась продолжительная карьера этого бандитского царька, который к тому моменту уже на протяжении двух десятилетий безраздельно правил Азербайджаном. Нескончаемый список содеянных Бабеком беззаконий, разбитых армий и побежденных магометанских полководцев вселял ужас в сердца целого поколения людей.² Его поимка послужила поводом для монарших рукоплесканий доблестному походу Афшина. По мере его приближения к Самарре халиф ежедневно посылал ему новое почетное платье с роскошными подарками; и когда кортеж подошел ко дворцу, Аль-Мутассим торжественно вышел навстречу Афшину вместе со своим сыном и всем царственным семейством, оказав победителю все возможные почести. Бабек содержался под стражею, и Аль-Мутассим лично в сопровождении главного кади посетил его. Халиф пришел в темницу инкогнито, специально полюбоваться на «шайтана из Хорасана», как мусульмане называли знаменитого бандита, который затем был проведен по всему городу для всенародного обозрения.

…и подвергнут жестокой казни.

Вернувшись к себе во дворец, халиф в окружении своих военачальников приказал собственному палачу Бабека наброситься на своего бывшего хозяина, отсечь его конечности, а затем вонзить клинок в еще агонизирующее тело. Голову отослали напоказ народу Хорасана, дабы провезти по всем тамошним городам, тело же насадили на кол вблизи халифского дворца. Брата Бабека постигла та же участь, только его останкам предстояло занимать взоры горожан Багдада, и его тело было повешено там на берегу реки.

Император Феофил, используя в своих интересах то, что мусульманская армия оставалась связанною борьбой с Бабеком, цели которого отвечали греческим замыслам, разорял тем временем юг Малой Азии, неся огонь и меч, сея смерть и разрушение даже в глубине сирийских земель. Горький упрек одной из знатных пленниц-хашимиток: «Позор Аль-Мутасиму!» дошел до слуха халифа. «Я готов!» — воскликнул он, задетый за живое, как будто слыша ее голос; и тотчас велел начать приготовления к войне в самом грандиозном масштабе. И вот, весной двести тридцать третьего года хиджры, войско халифа двинулось на Сирию. Дойдя до Тарса, Аль-Мутасим привел свою армию в боевой порядок, разделив ее на три части. Командирами у него были, в основном, воины из числа тюрков. Халиф решительно выступил против императора, определив главной целью своего наступления город Аммурию (Аморион) — место зарождения имперской династии, который находился в самом сердце Малой Азии.

Проиграв решающее сражение, Феофил оставил город на произвол судьбы. После пятидесяти пяти дней осады, перебежчик показал незащищенное место, против которого магометанами были расположены катапульты. Уже должен был начаться решающий штурм городских стен, когда греческий военачальник по имени Венду¹ выехал из крепости и сообщил о своем согласии сдаться, если мусульманами будут предложены приемлемые условия. Он был принят с благосклонностью, и гарнизон, полагаясь на переговоры, удерживался от каких-либо действий. Но пока шла беседа, вероломный халиф дал сигнал к началу нового приступа. Венду, спокойно ехавший на коне бок о бок с халифом, увидел в отчаянии, что его перехитрили. Увы, было уже слишком поздно. Город был, таким образом, без труда захвачен, а его населению пришлось испытать на себе самые крайние жестокости военного времени.

Множество людей, нашедших убежище в кафедральном соборе, оказалось охвачено пламенем, поскольку мусульмане подожгли здание. В итоге, все, запертые в этом строении, погибли в огне. Знатные семейства были отделены особо для богатого выкупа со всем их имуществом, которое имело ценность и могло быть взято с собою; все прочие жители города были распроданы с аукциона. Все, что осталось, было предано огню, и на месте Амориона возникла абсолютная пустошь. Некоторые из наиболее благородных пленников, которые не пожелали отречься от своей веры, были казнены. Это было последним великим мученичеством византийской церкви. Феофил попытался наносить мусульманам ответные удары с моря, но в восемьсот сорок первом году было заключено перемирие. Халиф начал было подумывать о восстановлении исламского флота, который находился во времена Абассидов в небрежении, но его армаде суждено было потерпеть крушение.

Радость Аль-Мутасима, однако, была омрачена покушением, которое едва не привело его царствование к преждевременному концу. Оджейф, арабский вождь, отличившийся в кампании против племени Зотт, и стоявший теперь во главе основного отряда мусульманских войск, воюющих с императором Византии, воспылал ревностью к почестям, расточаемым халифом на командиров тюркского происхождения. Его очень задевало их заносчивость и пренебрежительное отношение к нему и его товарищам-арабам. Придя в раздражение из-за такого положения вещей, он стал плести заговор против Аль-Мутасима. Ему удалось убедить Аль-Аббаса вспомнить о своих претензиях на трон, от которого тот поначалу отказывался. Выступление, идею которого поддержали другие арабские лидеры, и даже некоторые тюрки, было отложено до того момента, когда должен будет пасть Аморион. Заговорщики условились, что раздел трофеев станет сигналом к убийству халифа и двух его тюркских фаворитов, Афшина и Ашнаса. Но попытка захватить добычу и в суматохе осуществить свой предательский план была предотвращена Аль-Мутасимом, который смело бросился на грабителей с мечом в руке и разогнал их. Замыслы заговорщиков преждевременно вышли наружу благодаря подслушанной беседе нескольких сообщников, напившихся вина. Халиф не верил в существование такого обширного заговора до тех пор, пока сам Аль-Аббас, находясь в сильном подпитии, не признался ему во всем.

Аль-Аббас был предан в руки Афшина, который, не давая ему воды, таким образом, уморил своего узника жаждою. Такая же злая участь постигла и Оджейфа. Для еще одного из заговорщиков, доставленного в Сирию, был вырыт колодец, в который и был сброшен арестованный. Яма была постепенно заполнена водой, в то время как страдалец еще оставался живым. Вот так, подвергнутые изощренным мучениям и пыткам, все заговорщики были преданы смерти.

Заговор имел еще одно пагубное последствие, в результате которого халиф оказался полностью в руках своих тюркских военачальников, постепенно сместив со всех верховных постов полководцев арабской или персидской крови. Сами тюрки не слишком то много выказывали любви и лояльности по отношению к халифу; присущие им зависть и ненависть, жадность и жажда власти давно превратили Восток в арену для интриг, предательств и насилия, там ни во что не ставились ни жизнь, ни закон, к которому они не имели изначального уважения. И больше всего от этого страдали сами халифы, которые во все время, пока двор оставался в Самарре, были жалкими марионетками в руках своих тюркских командиров или становились беспомощными жертвами произвола озверелой военщины. Примерно в то же самое время тюрки начали переходить на службу к императору Византии.

Но и сам Афшин был близок к своему падению. Мазьяр, будучи наследственным повелителем Табаристана, отказывался платить дань мусульманам. Он разорил юго-восточное побережье Каспийского моря и восстал против Абдаллы Ибн Тахира, в те времена общепризнанного всеми правителя Хорасана. Афшин возненавидел Абдаллу за то, что тот уличил его в присвоенной им добыче, доставшейся от Бабека. Он и сам был не прочь занять место Абдаллы Ибн Тахира в хорасанских землях. Поэтому он тайно подстрекал Мазьяра, в надежде, что его самого с большой армией отправят для подавления восстания, и таким образом он сможет сместить Абдаллу. Но Абдалла сумел и без посторонней помощи разбить войско Мазьяра. Тот был взят в плен и доставлен в Самарру; где, встретившись лицом к лицу с Афшином, обвинил его в подстрекательстве и соучастии в восстании.

Помимо этого, против Афшина были выдвинуты обвинения в совершенных растратах. Отношение халифа к Афшину теперь совсем переменилось. Не на шутку переполошившись, он предпринял попытку бежать на Каспийское побережье, но неудачно, беглец был схвачен и заточен в темницу. Суд состоял из главного кади, визиря и других придворных. Однако, странное дело, Афшину не вменили в вину ни предательства, ни растраты. Подсудимого обвинили в волховских верованиях и тайной враждебности исламу.

Князья из Согдианы были призваны на разбирательство в качестве свидетелей. Двое мужчин в отрепьях и с исполосованными плетьми спинами были выведены вперед. «Знакомы ли тебе эти лица?» — спросил ведший судебное разбирательство визирь. «Да, — отвечал Афшин, — это управляющие мечетью в Согде. Они построили ее на месте храма, который они сровняли с землей, выбросив из него идола. По существующему в то время договору, каждый имел право придерживаться своей собственной религии; и поскольку они нарушили этот договор, я приказал наказать их плетьми». «А как ты объяснишь вот эту твою изукрашенную драгоценностями золотую книгу, в которой содержатся оскорбления в адрес Всевышнего?» — продолжался допрос. «Эта книга, — отвечал Афшин, — досталась мне по наследству от моего отца, в ней заключена мудрость жителей Востока: добрая мораль, а также ересь; первую я использовал, последнюю же оставлял без внимания». Все другие обвинения, предъявленные Афшину, обвиняемый решительно отверг, обосновывая свой протест тем, что они базировались на показаниях магов. Под конец Мазьяр заявил, что брат Афшина написал письмо, в котором он оскорбительно отзывался обо всей мусульманской расе и религии ислама, и убеждал всех вернуться к прежней вере магов. «Я не несу ответственности за то, что писал мой брат, — возразил Афшин, — но, несомненно, это было написано из соображений выгоды, чтобы благодаря этой уловке продвигать завоевания халифата; поскольку даже Абдалла не гнушается такими методами в отдаленных регионах». Главный кади, сомневаясь относительно представленных на суде свидетельств, не решился вынести заключение о виновности Афшина в ереси, однако велел отправить его обратно в тюрьму, заковав в кандалы,

где он вскоре и умер, отведав посланное ему халифом блюдо с фруктами.¹ Его тело было вывешено для публичного осмеяния, а затем сожжено. Странные слухи распространялись повсюду относительно идолов, изукрашенных фигурок и волховских книг, найденных в его доме; но возбужденное воображение мусульман было готово в те дни принять на веру любую сказку относительно магов. Мазьяр был бит плетьми с такою жестокостью, что не сумел пережить перенесенных мучений. Суд над Афшином проливает интересный свет на халифа и его двор, а также свидетельствует о том, что и поклонения, и сами верования волхвов и магов еще долго сохранялись, и в отдаленных землях Востока к ним проявлялась терпимость. Большое количество людей в Персии, хотя и были мусульманами на словах, все еще продолжали держаться за свою прежнюю веру, и если бы представилась возможность, они, несомненно, бросили бы ислам и вернулись к древним религиям Ирана.

Причины, приведшие к восстаниям под предводительством мага Сунбаза, Пророка в Покрывале и Бабека, также как и характер религиозного поклонения Абу Муслима, могут быть объяснены именно таким образом.

Смерть Мутасима, iii. 227 г. хиджры, янв. 842 г. от р. Х.,

Аль-Мутасим умер вскоре после этого, в том же самом месяце, что и его старый противник Феофил. Его царствование продлилось почти девять лет. Обладая своевольным, но в целом добрым характером, он ничего не сделал для того, чтобы остановить упадок халифата. В последние годы он горько жаловался на своих военачальников тюркского происхождения, в которых видел свою опору.¹ Если бы он обратился за поддержкой к арабским вождям, еще оставалась бы надежда возродить политическую мощь империи. Однако он всецело опирался на тюрков, и поощрял приток во власть представителей варварских народов. Это роковое ярмо, наложенное им на исламское государство, так и не смогут сбросить его преемники.

…и его характер.

В подтверждение его доброты приводят случай, когда он помог выбраться из трясины какому-то бедному землепашцу, завязшему там со своею верховой лошадью. Халиф помог ему вытащить лошадь вместе со всей поклажей. Однако противопоставляя этому примеру разрушение Амориона, Гиббон рассуждает следующим образом: «Ради своей минутной славы Мутасим пожертвовал процветающим городом, жизнями двухсот тысяч его жителей и имуществом, стоимостью в миллионы. Тот же самый халиф, спешившись со своего коня, отваживается испачкать роскошные одежды, чтобы помочь дряхлому старику, который со своим груженым ослом застрял в канаве. Так о каком же из двух этих поступков он будет вспоминать с большим удовольствием, когда его призовет к себе ангел смерти?»

Преемником Аль-Мутасима стал его сын Аль-Васик, который, хотя и был рожден греческой невольницей, унаследовал отцовское отношение к персам и даже превзошел его в своей нетерпимости.

Правителем Аль-Мутасим был слабым и деспотичным. История Бармекитов имеет к нему определенное отношение. Говорят, что Ар-Рашид, наловчившись извлекать огромные доходы из их владений, часто восклицал: «Какой замечательный пример оставил мне мой дедушка!» Аль-Мутасим незамедлительно возобновил практику привлечения к суду своих министров и секретарей, и, кого-то подвергая побоям, а кого-то просто запугивая, взыскивал с них огромные суммы денег: от сотни тысяч до миллиона динаров с каждого. Какое яркое представление дает нам эта краткая словесная характеристика о коррумпированности фаворитов халифского двора и о капризах их господина!

На всем протяжении царствования Аль-Мутасима практически всю территорию исламской империи время от времени охватывали разного рода волнения: в районах Мосула были неспокойны хариджиты; в Персии поднимали голову курды; но самыми проблемными зонами оставались Сирия и Аравия.

Незадолго до смерти Аль-Мутасима серьезное восстание разгорелось в Палестине. Муж одной женщины, пострадавшей от грубости какого-то солдата, попытавшегося высадить дверь ее жилища, решился пойти против власти и выступил как лидер Омейядской династии. Впоследствии он приобрел известность под именем «Аль-Мубарки», поскольку лицо его всегда было закрыто покрывалом. Ему удалось взбудоражить всю страну к западу от Иордана. Военачальник, посланный халифом подавить это восстание, все еще был занят борьбою с этим самозванцем, когда еще более опасный мятеж в Сирии, заставил его перенаправить туда свои усилия. Решающая битва произошла за пределами Дамаска, и после того, как больше тысячи человек пало на поле боя, порядок, наконец, был восстановлен. Подавив этот мятеж, карательные войска возвратились в Палестину, где ряды мятежников сильно сократились из-за необходимости собирать поспевший урожай. Каратели одержали легкую победу, причем для восставших их временная свобода обошлась дорогою ценою: они потеряли до двадцати тысяч человек убитыми. Аль-Мубарка был захвачен в плен и доставлен в Самарру.

Год или два спустя в тревожном положении оказалась уже Аравия. Арабы из Бени Сулейм и других бедуинских племен, за неимением на тот момент другого применения своим мародерским наклонностям, совершили налет на священные города, разоряя рынки и повсеместно сея хаос. Они были разбиты тюркским военачальником Бога, который вселил ужас в бедуинов, бросив в Медине за решетку полторы тысячи из числа этих искателей приключений. Когда же он оказался вновь отвлечен новыми беспорядками на сирийской границе, большая масса пленников, попытавшихся бежать, была окружена местными жителями и перебита их темнокожими рабами. Пали все беглецы до единого. Восстановив порядок на севере, Бога вернулся назад и ввязался в продолжительную и порою не очень успешную кампанию против мятежных племен в центре и на юге аравийского полуострова.

Но основная опасность, которая угрожала Аль-Васику, таилась у самого дома, и возникла она благодаря той суровости, с которой он насаждал свои еретические взгляды. Жители Багдада, ужасно рассерженные, устроили против ставшего им ненавистным правительства заговор. Среди прочих его возглавлял мусульманский святой Ахмед Ибн Наср, чья привычка во всем безмерно осуждать нетерпимого халифа привлекла к нему большое число сторонников. Уже был назначен день для угрожающей демонстрации с флагами и барабанами, когда два заговорщика, сильно перепившись, поспешили выступить, опередив события на одну ночь.

Таким образом, этот заговор оказался преждевременно раскрыт. Самого Ахмеда доставили в Самарру, где халиф предал его суду, предъявив обвинение, однако, не в государственной измене или мятеже, но в ереси. «Что ты можешь сказать о Коране?» — начал его допрос халиф. «Это слово Божие», — ответил Ахмед, объятый священным энтузиазмом, ибо он жаждал мучений, и уже успел помазать свое тело для погребения. «Да нет, был ли он сотворен?» — перебил разгневанный халиф. «Это слово Божие», — спокойно повторил Ахмед. «А что ты думаешь про видение райского блаженства?» — продолжал халиф. «Вот что Пророк говорил нам об этом: “Вы увидите Господа в Судный день, так же ясно, как вы видите полную луну”». «Да, он говорил об этом, но в переносном смысле», — отвечал Аль-Васик и начал оспаривать это утверждение. «Так ты приказываешь мне?» — спросил Ахмед. «Да, конечно», — подтвердил халиф. «В таком случае, я не могу отклониться от ясного учения Пророка», — таков был ответ. «Вы сами слышали его слова, — обратился Аль-Васик к судебному собранию, — и что вы об этом думаете?» Кади западной части воскликнул: «Клянусь священным именем Вашего Величества! Поистине его кровь будет пролита законно!» «О, утоли нашу жажду в ней!» — стали выкрикивать остальные — все кроме Ибн Аби Дауда, вождя, который сказал: «Дайте ему время раскаяться, как знать, возможно, он не в себе». «Нет, нет! — вскричал халиф, — предоставьте это мне, я желаю омыть его кровью свои грехи».

И повелев принести «Самсаму» (знаменитый меч Амра Ибн Мадикериба¹), нанес обвиняемому смертельный удар по шее. После чего и остальные вонзили в него свои мечи, и он упал. Труп его был обезображен. Тело было вывешено в Самарре, рядом с останками Бабека, а голова отправлена в Багдад под охраной и там выставлена для обозрения со следующей надписью: «Голова Ахмеда, язычника и проклятого многобожника».

Ближе к концу царствования Васика был произведен обмен пленников между халифом и императором. Два лагеря обосновались по обеим сторонам реки за Тарсом. В результате обмена должны были быть освобождены свыше пяти тысяч мусульман, мужчин и женщин; но и здесь Аль-Васик проявил свой беспримерный фанатизм, ибо с нетерпимостью, почти невообразимой, ни один пленник не был выкуплен без предшествующего признания им обеих религиозных догм, столь любимых при халифском дворе.

В следующем году Аль-Васик стал страдать от невыносимой жажды, явившейся результатом его невоздержанного образа жизни. В качестве лекарства ему были предписаны прогревания в специальной печи, которая, перегревшись, и послужила причиною смерти халифа. Единственным достоинством его недолгого шестилетнего правления была щедрость и пожертвования, которым особенно радовались бедняки Мекки и Медины. Требуется, однако, какое-нибудь более существенное достижение, чем это, чтобы противопоставить его фанатизму и жестокой тирании, многочисленные примеры проявления которых были упомянуты выше.