Софронов Вячеслав Юрьевич

Таблица 2

Сургутской миссии за период с 1865 по 1914 гг.²¹⁰

4. 
   Северные миссионеры-новаторы конца XIX- начала XX вв. – новые пути решения проблемы
   

Кроме традиционных методов, которыми православная церковь пользовалась из века в век, в эпоху реформ Александра явились и новые идеи ряда ученых, церковных и общественных деятелей, чьи взгляды на проблему миссионерства можно назвать довольно прогрессивными, неординарными для своего времени. Считаем, что их идеи не утратили своей актуальности и сегодня, а потому приведем основные положения из них.

К наиболее известным миссионерам-новаторам можно отнести заслуженного профессора Казанского университета, почетного члена Тобольского Епархиального Братства Димитрия Солунского Аркадия Ивановича Якобия. 26 марта 1895 г. на заседании Братства Дмитрия Солунского он выступил с докладом о своей поездке зимой прошлого года по районам крайнего Севера, где он хотел найти место для размещения там еще одной северной миссии²¹¹.

За год до этого епископ Агафангел побывал в Березове и кто-то из местного духовенства подсказал владыке, что по своим климатическим и географическим данным наиболее подходит для размещения миссионерского стана в приполярной зоне местечко Надым. Владыка решил проверить правильность предложенного и с этой целью командировал в те края профессора Якобия вместе с епархиальным священником Герасимовым²¹².

14 ноября 1894 г. путешественники выехали из Обдорска на 5 нартах. В первый день они проехали около 40 верст до одной из стоянок инородцев. В Оксарских (Аксарских) юртах им удалось уговорить три семьи оленеводов переехать в Надым на постоянное жительство. На пути к Пуйко члены экспедиции заблудились, и выручила их «удивительная способность самоедов находить дорогу в снежной равнине»²¹³. Вскоре они прибыли в местность Хэ, где стояло 4 дома «торговых людей». Речной берег с редкими лиственницами оказался изрезан оврагами и эта пустынная местность, тянувшаяся до русского поселения Шуги (Сугей-йя), была неудобна для поселения из-за полного отсутствия леса. Далее они ехали вдоль Оби, останавливаясь на ночлег у кочевых самоедов. 1 декабря они достигли р. Надым, которая в устье разветвлялась, образуя острова. На этих островах росли березы, ели и лиственница. Затем путешественники проехали около 30 верст к югу к вершине реки, где нашли довольно густой кедровый лес, на основе чего сделали вывод: «Где растут кедры, там климат не настолько суров, чтобы нельзя было заниматься скотоводством и огородничеством. Где есть глина, там можно делать кирпичи и иметь разнообразные вещи из глины»²¹⁴.

Для того, чтобы найти место для миссионерского стана, профессор Якобий собрал нескольких старейшин и обратился к ним с вопросом: «Нам нужно место для русской церкви и для казенного магазина. Что на это скажете?» На что получил ответ: «Мы согласны, только одного боимся, что с русской церковью как бы не пришли зыряне; если будут зыряне – ни русской церкви и ничего не надо. От зырян всякая обида идет – и воровство, и торговля водкой, и обманы; они портят наши ягельные пастбища, потому не жалеют их и пасут оленей неправильно; жгут леса и нет на них никакой управы»²¹⁵. Но профессор пообещал им, что местное начальство не позволит зырянам заниматься воровством и торговлей водкой, на что собравшиеся лишь промолчали.

6 декабря, в день Чудотворца Николая, группа Якоба находилась в селении, где самоеды зажигали перед иконами Чудотворца свечи и делали друг другу подарки. Здесь их настиг буран, который они пережидали три дня. 14 декабря они въехали на холм (Тюнде) – самое высокое место хой-йоша (горная дорога). Там они нашли жертвенное место, где самоеды закалывали оленей перед деревянными идолами, занесенными теперь снегом.

Наибольший интерес представляют этнографические сведения профессора о численности местного населения в районе Обдорска и Надыма. В его докладе приводятся следующие данные: «Через Надым направляются в Обдорск низовые самоеды в числе 19 ватаг и 478 семей для сдачи ясака и для покупки муки и прочих припасов и материалов, необходимых для них. Но Обдорск место слишком отдаленное для самоедов (500 верст); поэтому следует ходатайствовать перед гражданским начальством, чтобы сделано было распоряжение о приеме ясака при миссионерском стане Надыма, где должен быть устроен казенный магазин с мукою и прочими товарами, необходимыми для северных инородцев. Это будет удобно и для тех, которые живут в Надыме, а в Надымской

стране надымских остяков, говорящих только по самоедски, живет 28 семей»²¹⁶.

Здесь же профессор Якобий приводит фамилии следующих родов: Ваху – 9 ясачных семей, Вануйта – 12, Янде – 9, Лапсуй – 83, Ненянг – 39, Яптунге – 75, Неруй – около 10, Нгадер – 44, Яр – 67, Янду – 19, Тогой 17, Пяся – 11, Сегой - 15, Тасагурчи – 9 и Сюней – 6 семей.

Во время экспедиции профессору показывали письмо с подписью 78 семей самоедов с полуострова Ямал, которое было направлено в Петербург с просьбой разрешить сдачу ясака в Надыме, а не в Обдорске. При этом они объясняли свое нежелание совершать поездки в Обдорск тем, что это было не по силам для бедных семей, прибегавших к услугам богатых соплеменников, которые выполняли их просьбы отнюдь не бескорыстно. Они ссылались также и на то, что вблизи Обдорска очень мало ягеля, а во время их поездок постоянно происходила кража оленей, и, кроме того, мало кто из приезжих не заходил в кабак, а после этого возвращался в родные края без каких-либо припасов, а то и в качестве попутчика на чужих нартах.

Подводя итог сообщению профессора-миссионера, хочется заметить, что миссионерский стан на реке Надым так и не был открыт, и для сдачи ясака аборигены еще долгие годы совершали длительные поездки в Обдорск. Но само путешествие и высказанные затем предложения заслуживают того, чтобы о них вспомнить и отдать должное неутомимым подвижникам просвещения северных народов, привития им основных навыков русской культуры. Благодаря деятельности таких энтузиастов, как профессор Якобий, происходило сближение коренного северного населения с их русскими собратьями. И не их вина, что это сближение происходило столь медленно.

В другой публикации, «Об «угасании инородцев», профессор Якобий высказал предположение, как могут государство и церковь поднять экономическое и нравственное состояние инородческих племен. Он предлагал взять за основу благотворительность «не в смысле пожертвований только, но и в более широком смысле наставления, руководства, защиты»²¹⁷. По его мнению, «все члены русского государства нуждаются в покровительстве государственной власти, инородцы же в особенности, как дети нуждаются в воспитании, как младший брат – в руководстве старшего, как сирота – в помощи опекуна». Благотворительность, по мнению автора, принцип всех религий, всех человеческих обществ, которые растут с развитием истинной культуры, что доказывается всей историей человечества и служит верным признаком развития истинной культуры и нравственности.

Христианские миссии Якобий разделял на два вида:

1. 
   миссии церковных приходов;
   
2. 
   миссии миссионерских станов.
   

Для более успешной миссионерской работы, по мнению Якобия, необходимо было открытие часовен во всех инородческих юртах, подвижные престолы и антиминсы, школы-интернаты или приюты для обучения детей инородцев.

Говоря о посещенных им во время поездки часовнях, профессор отмечает, что наиболее благоприятное впечатление на него произвел внешний вид часовни в юртах Большого Атлыма, когда в ней служил священник из села Малого Атлыма отец Николай. «Я видел его довольно уже поздно вечером в часовне, окруженного инородцами при слабом освящении восковых свечей пред иконами иконостаса, и конечно, это было лучшее из всего, что мне привелось видеть в Березовском крае в течение семи месяцев».

Совсем иное впечатление на него произвела часовня в с. Шурышкарах, которая, по его описанию, была большой по размеру, но скучной, неправильной формы и скудного убранства²¹⁹.

На этом описания часовен Березовского края прекращаются. Вероятно, у профессора не было возможностей увидеть остальные часовни, или они попросту отсутствовали. В любом случае, весьма показательно, что направление миссионерской деятельности Якобий видел в открытии в населенных пунктах на севере епархии именно часовен. И тут же он сетует: «Конечно, сами инородцы, обремененные долгами казне и торговым людям, не могут построить и устроить такие часовни; поэтому нужно дознать, где оне всего нужнее и найти средства, как их исполнить»²²⁰.

В вопросе о подвижных престолах и антиминсах профессор весьма критически оценивал сложившуюся ситуацию. Он замечает, что «выработанные формы, как их устроить, даже цена их определена; тем не менее, их нет именно там, где они должны быть, и неизвестно, что приостановило эту благодетельную меру. Конечно, перенося ее в практику жизни, должно сделать существенное добавление – нужно дать приходам средства для передвижения – летом водою, в каюке или лодке и зимой на нартах, а это приводит нас опять к несчастному роковому до сих пор вопросу о свободных денежных средствах»²²¹.

Якобий предлагал создать в каждом приходе для инородческих детей приюты, «а главный приют» (приблизительно на 20 детей) должен был находиться в самом Березове. Сам Якобий даже купил землю под приют в Березове на берегу р. Сосьвы рядом с женской школой, заплатив за него 95 руб. личных денег. Он рекомендовал миссионерам создать передвижные «школки» русской и остяцкой грамотности во всех инородческих поселениях. В качестве примера для подражания он приводил школу в Низямских юртах. Ценным было предложение Якобия о введении письменности у северных аборигенов со специальной «инородческой азбукой», поручив составление ее Казанской переводческой комиссии.

Большое значение профессор придавал материальной стороне вопроса. По его словам, для открытия одного миссионерского стана необходимо от 10 до 20 тыс. руб. при ежегодных в дальнейшем затратах от 6 до 10 тыс. рублей. При этом он ссылался на деятельность протестантских миссионерских обществ, которые после своего открытия давали существенный доход за счет хозяйственной деятельности и сбора пожертвований, чем и покрывали прежние затраты.

По государственному подходил Якобий к созданию миссионерских станов на Севере от границ с Норвегией и до Алеутских островов. По его убеждению, они должны стать своеобразными форпостами по защите местного населения «от набегов торговой орды …, пока инородцы не перейдут в высшие формы культуры и будут в состоянии сами защитить себя»²²². Всего таких станов-форпостов по северу России он предлагал открыть от 12 до 25 (!). «У меня, - писал он, - нет ни малейшего сомнения, что только посредством таких миссионерских станов можно обуздать хищнические инстинкты наших людей, под какими бы формами они ни жили среди нас, что только этим путем можно будет ввести закон мира, правды и милости в жизнь инородцев севера и спасти их от угасания»²²³.

Профессор-миссионер весьма остро ставил вопрос о хищнической политике, которую осуществляло практически все русское население, но главным образом купечество по отношению к северным народам. С помощью миссионерских станов Якобий предлагал оградить малочисленные народности от захвата их территорий, природных ресурсов со стороны не только частных лиц, но и администрации регионов их проживания. «Миссионерский стан будет фортом цивилизации на границе некультурных (инородцы) с ложно-культурными (торговцы) элементами страны», – сообщал он²²⁴.

В целом рекомендации А. И. Якобия сводились к следующим положениям:

1).миссионеры должны вести проповедническую и просветительскую работу;

2).при всех миссиях открыть благотворительные приюты Св. Ольги;

3).открыть в Надыме миссионерское общество.

4). ввести ежегодный 5-рублевый сбор со всех православных приходов России для открытия северных миссий.

… С позиций прагматичного человека XXI в. профессора Якобия легко назвать этаким Дон Кихотом, романтиком далекого XIX в., но это лишь на первый взгляд. На самом деле он давал сугубо практические советы, как можно было обустроить север России и защитить местные народности от их дальнейшего «угасания». Правительству тогдашней России было вполне по силам осуществить реорганизацию ряда церковных учреждений, даже не производя денежные сборы со всего населения. Изыскание средств не есть, на наш взгляд, главная причина, по которой не был осуществлен смелый проект казанского профессора. Гораздо важнее тот факт, что не возможно было на тот период найти необходимое число миссионеров, способных к реальной деятельности по защите инородцев. Об этом свидетельствуют многочисленные перестановки настоятелей в трех существующих на тот период миссиях на севере Тобольской епархии. На всю огромную империю невозможно было сыскать каких-нибудь 100 человек, достойных и способных к исполнению своего пастырского долга! Таких миссионеров, как Макарий (Глухарев), были единицы. Политический многолетний государственный диктат не позволял развиться не только инакомыслию, но и элементарному человеческому свободомыслию, позволяющему не просто служить Царю и Отечеству, а видеть людей в «презираемых» инородцах. Колониальная государственная политика не только не объединяла народы России, но негласно разъединяла их. Невероятно, но дело обстояло именно так.

Наглядным подтверждением тому является статья священника Закомельского, к которой мы и обратимся.

В последние годы XIX столетия в печати стали появляться материалы не просто с рекомендациями по миссионерскому делу или проповедями на эту же тему, а с разбором и анализом быта северных народов, их верований, восприятия окружающего мира. И хотя подобные материалы публиковались довольно редко, тем ценнее для нас их содержание.

Священник П. Закомельский попытался разобраться в проблемах неприятия северными народами православной веры и обосновать это²²⁵. Он делает весьма интересное заключение: «Остяки все-таки люди, подобные нам; они, наряду с русскими, охотно привозят и просят крестить в храм своих детей не по принуждению, а по доброй воле; считают грехом жить свободным браком, ввиду чего и во избежание разврата стараются скорее повенчаться; исполняют христианский долг исповеди и св. причастие; посещают храм при всяком удобном случае, особенно в великие праздники». Вместе с тем он указывает, что нередки случаи, когда остяки «приступают к исповеди в пьяном виде», и оправдывает этот факт тем, что подобное встречается и среди русских крестьян.

Довольно подробно описывает автор факты погребения инородцами своих умерших родственников не на общих кладбищах, а в специально отведенных под захоронения местах. Он поясняет, что зачастую кочевья инородцев находятся на значительном расстоянии от приходской церкви: «И вот в этих-то юртах умирает остяк или остячка. На дворе весна со своим половодьем, лето или осень – все равно. Путь к храму водой, в лодке, вдруг – буря, шторм, что делать с покойником, которого везут на приходское кладбище? Переждать с ним день или два где-нибудь на берегу, сопке или острове. Между тем покойник разлагается. Это становится в тягость инородцам … не легче того и подыскивать людей в греби и умелого человека, сильного и смелого, на корму, которым нужно платить иногда и деньги, а остяк беден, платить ему нечем… За священником плыть, чтобы привести его в юрты, еще более хлопот …»²²⁶. Потому-то инородцы во избежание подобных неудобств хоронили своих умерших не отпетыми до зимнего пути. «Между тем время идет, и нередко остяк напоминает священнику об усопшем только через год или два, так что нельзя хорошенько узнать, когда именно известный остяк помер и отчего помер». Следовательно, делает вывод автор, винить нужно не остяков, а отдаленность водного пути и сопряженного с ним неудобства. Примерно те же трудности возникли «при напутствии болящего св. тайнами и при нужде крещением младенцев». И он предлагает духовенству, как можно чаще посещать самые отдаленные поселения во избежание подобных случаев.

Достается от автора и местным властям, которые не выделяли для духовенства бесплатных подвод. «Беспаспортного бродягу волостного рассыльного с бумажкой от всесильного писаря, отправляющегося за водкой в ближайшее питейное заведение (было и то!), больного или притворившегося больным с рыбопромышленных песков и прочее отребье везут беспрепятственно «на земских» или «на междудворных», а священника, едущего с миссионерской целью, не везут, потому что не приказано «волостными» … Таким-то образом, вопрос об улучшении религиозно-нравственного состояния инородцев остается открытым»²²⁷. И далее автор делает довольно оптимистический вывод, что инородцы «исправляются год от году, прогрессивно, к лучшему, чему способствуют не только пастыри, но и школы, дух времени (а оно сглаживает горы), русская культура, среди которой вращается остяк, и, по своей впечатлительной натуре, он не может не отличить худо от добра».

Отдельно рассматривает русский священник вопрос о «спаивании инородцев», на чем «создаются громадные капиталы избранных, вконец закабаливших и, как пауки, со всех сторон опутавших тенетами своих должников». Вопрос о нравственном состоянии инородцев, по его мнению, надо рассматривать, прежде всего, совместно с изменением колонизационной политики, которая негласно существовала со времен присоединения Сибири к России.

Главным бичом в развращении инородцев он считал торговцев, которые, снабжая местное население товаром, поднимают цены в несколько раз, и при этом «торгаш с года на год богатеет, а остяк – беднеет. Только вот вопрос: будут ли всегда под дубом желуди?»²²⁸.

В заключение автор указывает, «что остяк нравственно ближе стоит к христианству, чем к язычеству, и религиозно он не дале от христианских истин, а чтобы еще более приблизить его к церкви Божией … следует только организовать устные беседы и назидательные чтения по всем юртам прихода хоть раз в месяц, а для сей благой цели исходатайствовать священникам бесплатные земские подводы». Отмечается и полное незнание миссионерами местного языка, наречий, поскольку «остяк, заслыша родную речь, так и встрепенется, засмеется, глаза у него так и загорятся от радости …».

Безрадостная картина северного миссионерства дана в статье тобольского протоиерея Григория Тутолмина «Назревающая вопиющая необходимость обновления и расширения Березовско-Обдорской миссии». Автор выступает за скорейшую реорганизацию миссий и изменение главных направлений деятельности. По его словам «Обдорская миссия за все годы своего существования так и не сумела распространить сферу своего влияния на Ямальский и Тазовский полуострова», поскольку миссионеры не решались ехать в безлюдные места, находившиеся за Полярным кругом, где отсутствовали какие-либо русские поселения или фактории²²⁹. Вопрос об открытии миссионерского стана непосредственно на Ямальском полуострове остался открытым из-за отсутствия средств и миссионеров.

Г. Тутолмин констатирует, что «за двадцатилетний период существования Обдорской миссии на севере Тобольской епархии возникло лишь два русских поселка …», где духовенство не задерживалось более одного-двух месяцев из-за «скудности материального обеспечения …» и «при всяком удобном случае спешит искать перемещения в приходы южных уездов епархии»²³⁰. К тому же священники не знали и не желали знать языка тех народностей, где им предстояло служить, а местное население практически не владело русским языком. Хотя были и отрадные факты, как например в случае со священником Иоанном Егоровым, но после отзыва талантливого миссионера-переводчика на юг епархии переводческая деятельность при северных миссиях полностью прекратилась. На основе чего Г. Тутолмин ставил вопрос о немедленном учреждении особой «Переводческой комиссии» при Обдорской миссии. Критически отнесся Григорий Тутолмин и к попытке духовного руководства привлечь к миссионерской деятельности на севере монахинь из других епархий. Так, в 1908 г. к ним приехали две инокини из Вировского монастыря Седлецкой губернии, которые прожили в Обдорске два года и не нашли взаимопонимания с руководством миссии, а потому уехали обратно²³¹.

Надо отдать должное, что критика «снизу» воспринималась сибирскими владыками не как покушение на их авторитет, а как руководство к действию. После публикации статьи Г. Тутолмина была открыта «Переводческая комиссия» и предпринимались неоднократные попытки расширить сферу миссионерской деятельности на север Ямальского полуострова, которые, впрочем, также закончились неудачно.

Среди других авторов, которые в своих выступлениях не только видели положительную сторону деятельности миссионеров на севере Западной Сибири, но и указывали на ряд существенных недостатков, можно назвать священника Кондинской Свято-Троицкой церкви Березовского уезда Зосиму Козлова. Он регулярно помещал на страницах местных епархиальных ведомостей свои размышления о «духовно-нравственном состоянии инородцев». Наиболее характерна в этом плане его публикация «Об инородческом севере»²³². В ней он в частности сообщал, что большинство инородцев крестят своих детей с единственной целью получения ими крестного имени, обращаясь к священнику: «Батько, дай имя!», - а в дальнейшем на исповедь является один человек из ста. Отпевать покойников принято лишь в некоторых приходах, а в большинстве их хоронят без присутствия священнослужителя с исполнением языческих обрядов: в гроб к умершему кладут его чашку, ложку, чайник, котел, табак, трубку, зимнюю и летнюю обувь, одежду, рыболовную сеть; на могилу ставят нарту и лодку.

В последние годы, констатирует автор, замечено охлаждение инородцев к православной вере, что можно объяснить прежде всего «новшествами о свободах». Из-за этого родители практически перестали отдавать своих детей в школы для обучения. Так, в Березовской второклассной школе осталось лишь 5 учеников, а в Кондинской – 12. Лишь в министерских школах в Малом и Большом Атлыме было собрано 30 человек. Вместе с тем, автор отмечает, что среди новокрещенных «замечается охлаждение к вере предков, но и к православию они не склоняются».

Среди причин «небрежного отношения инородцев» к православной церкви автор отмечает отсутствие молитв на языке местных народностей. При этом он подчеркивает, что в «Обдорском приходе существуют свои наречия – остяцкое и самоедское, в Мужевском и Кушеватском приходах другое наречие, в Полноватском приходе два наречия: казымское и сосвинское; в Березовском соборном приходе два наречия: вогульское и сосвинское, в Чемашевском, Шаркальском, Мало-Атлымском, Сухоруковском, Троицком приходах одно во всех наречие, только в Шаркальском приходе есть еще мало-сосвинское наречие. В Сосве в приходах: Сартынинском, Няксимвольском и Щекурьинском одно сосвинское наречие. Итого 7 наречий в 14 приходах Березовского уезда»²³³. На основании этого он делает вывод, что перевод молитв и символов веры должен быть сделан как минимум на 7 наречиях народов, населяющих север Тобольской епархии. Кроме этого, он рекомендовал составить азбуки на всех 7 остяцких наречиях и перевести их на русский язык.

Для решения вопроса об улучшении религиозного быта инородцев З. Козлов предлагал: выстроить молитвенные дома в каждом инородческом поселке или стойбище, чтобы «расстояние меж ними было не более 15 верст, а на настоящий момент поселения отстоят друг от друга от 20 до 70 верст и более»; выплачивать миссионерам прогонные деньги для разъездов; повысить жалование выпускникам семинарии, служащим на севере; закрыть винные лавки в инородческих поселках. А самое главное – устраивать школы не министерские, а церковные, поскольку «в министерских училищах трудно усмотреть за нравственностью учеников»²³⁴. И заканчивает свою статью предложением о созыве уездных съездов, необходимость в которых была весьма насущна.

5. 
   Братство Дмитрия Солунского и его
   

1. 
   отсутствие дорог;
   
2. 
   кочевой образ жизни инородцев;
   
3. 
   отход на промыслы оседло живущего населения;
   
4. 
   суровые климатические условия края.
   

По Сургутской миссии предлагалось: по незначительности миссионерского дела в ней сократить содержание ее из миссионерских сумм; настоятелю выплачивать жалованье из казначейства, как приходскому священнику; уменьшить оплату всем служителям Сургутской миссии; довести сумму расходов до 3060 руб. 90 коп. в год.

Были утверждены «Инструкции для миссионеров Обдорской, Сургутской и Кондинской миссий».

1. 
   В состав Обдорской миссии входят: начальник и два бесприходных священника, а также 2 благочинных священника - Березовский и Сургутский, диакон - учитель миссионерской школы, 3 псаломщика в Обдорске и 2 в Сургуте. К ним причисляется второй Сургутский священник с вознаграждением и все священники Березовского и Сургутского округов с причтами.
   
2. 
   Начальник миссии дает указания, «где и что нужно делать», и при этом сам руководствуется инструкцией и указаниями Епархиального архиерея. В каждое полугодие направляет отчет о деятельности и состоянии миссии, а раз в год - подробные отчеты по всем видам деятельности.
   
3. 
   Все члены миссии находятся в подчинении у начальника миссии и, «помятуя свое высокое назначение и оказываемое им доверие начальства, обязываются жить между собой в мире и согласии». Кроме этого, они должны «вести себя прилично своему званию и в точности исполнять свои служебные обязанности и поручения начальника миссии».
   
4. 
   В обязанности миссионеров, кроме обычного для приходских священников совершения богослужений, мирских треб, входят также проповедование «Слова Божия» на языке инородцев или через толмачей и также разъезды по дальним кочевьям с походными церквями.
   
5. 
   При объездах миссионеры должны совершать остановки «на тех местах, где будет совершено богослужение, ставить если не часовни, то непременно простые деревянные, но большие и видные кресты, чтоб они напоминали туземцам о проповедуемой ими религии».
   
6. 
   Время разъездов и маршруты должны выбираться миссионерами самостоятельно, «когда бывают более свободны от приходских треб и когда благоприятствует погода на более или менее продолжительное время».
   
7. 
   Для записи вновь крещенных инородцев требовалось завести специальную книгу, «в которой подробно прописываются в виде актов лица, обратившиеся и крещенные, время и место их обращения, кем и как обращены, что главным образом употреблено при их обращении: одни ли нравственные способы или же какие-либо искусственные и заманчивые, от которых лучше воздержаться».
   
8. 
   Особое внимание обращалось на деятельность миссионерского училища и школ в городах и селах Низового края. «Все священники-миссионеры должны усматривать способных мальчиков и девочек, располагать их к учению и направлять первых в Обдорск, а последних – в Кондинскую общину».
   
9. 
   В случаях «недоуменных и в сей инструкции не указанных» миссионеры должны обращаться за разъяснением к более ранней инструкции, утвержденной 27 апреля 1887 г.
   

На собрании Братства в 1892 г. было предложено закрыть Сургутскую миссию «как не имеющую в своем районе язычников-инородцев»²³⁶.

В 1917 г. Братство Дм. Солунского было переименовано в Тобольское епархиальное братство святого Иоанна-Димитрия в связи с канонизацией митрополита Иоанна Тобольского²³⁷. Поступали предложения о переименовании Обдорской миссии в Тобольскую северную миссию и о постоянном пребывании в Обдорске епископа. Об этом шла речь на проходивших в 1910 г. миссионерских съездах в Иркутске и Казани. Еще в 1870 г. указом Св. Синода было открыто Березовское викариатство, но своего постоянного епископа оно так и не получило. Епископ Иринарх (Белооков), прибывший в Тобольск в 1917 г., в силу происходящих в стране событий пределы города не покидал. Члены Братства в 1918 г. решили изменить миссионерскую деятельность, объединив Обдорскую, Кондинскую и Сургутскую миссии в одну Тобольскую Северную. Намечалось открытие в Сургутском уезде двух монастырей, но гражданская война помешала этим планам, а дальнейшие события повлекли за собой и полное закрытие северных миссий.

*** *** ***

Говоря о деятельности северных православных миссий, хотелось бы подчеркнуть, что в 1859 г. в России насчитывалось более 50 миллионов православных христиан. К концу XIX в. православная паства в России увеличилась более чем на 28 миллионов, чему способствовала и миссионерская деятельность в северных регионах страны. Северное миссионерство стало составной частью проводившейся в Западной Сибири миссионерской деятельности, которая началась буквально с первых лет присоединения Сибири к России.

Если в XVII в. работа по христианизации коренного сибирского населения велась периодически, без поддержки и прямых указаний со стороны центральных властей, то в начале XVIII в. картина кардинально меняется: проводятся одна за другой экспедиции в северные регионы Сибири под руководством митрополита Филофея (Лещинского), в результате которых были окрещены многие сибирские аборигены. Другой вопрос, какая часть из них стала истинными христианами, о чем так любят напоминать историки, придерживающиеся атеистических убеждений. Но это тема совсем иного исследования. По инициативе Екатерины II в силу ряда причин указом Сената 1789 г. миссионерская деятельность в северных регионах была приостановлена и возобновилась лишь после 1828 г. Уже к 1832 г. на короткий срок открывается Обдорская миссия (возобновляется в 1854 г.), а также с 1854 г. – Кондинская и в 1867 г. – Сургутская.

В 1865 г. было открыто Всероссийское Православное общество, а в 1872 г. - его комитет в Тобольске, который сосредоточил свои усилия в том числе и на распространении христианства в северных регионах Западной Сибири. В результате ненасильственного перехода местных аборигенов в православие большинство из них (исключая ненцев, кочевавших на Ямале) в той или иной степени стали исполнять обряды крещения, венчания и отпевания, сохраняя при этом собственные верования. Это привело к появлению религиозного синкретизма (двоеверия).

Немаловажную роль играли личность миссионера и активность того или иного епархиального епископа, в результате чего деятельность северных миссий то затухала, то велась более продуктивно.

Если в первой половине XIX в. были выработаны основные направления и методы работы миссионеров среди местного населения, то во второй половине XIX столетия миссионерская деятельность велась практически по всей северной части Западной Сибири, принося определенные результаты.

Уже к 1891 г. как в Св. Синоде, так и у тобольского духовного начальства сложилось неблагоприятное впечатление о работе северных миссионеров, когда те, получая немалые деньги от государства и из епархиальной казны (по статье миссионерства), на взгляд начальства, чрезвычайно мало обращали коренных жителей в православие. На основе этого и были сделаны перестановки в руководстве миссии с определением единого центра в Обдорске и подчинением ему всех остальных северных приходов. Было повышено жалованье служителям миссии, разработаны новые инструкции, которые, впрочем, отличались от старых лишь в расстановке акцентов направленности в работе; была предоставлена большая свобода действий миссионерам, учтены все субъективные причины, но значительных результатов подобное преобразование принести не могло. Миссионерская работа ориентировалась на полное превращение местного населения в православных христиан и была обречена на невыполнение в силу независимого образа жизни коренных северных народов от гражданских и светских властей. Они не видели необходимости обращения в христианство, совершенно правильно полагая, что принятие новой веры не может принести им каких-либо материальных благ или изменить их социальный статус. У них не было потребности в обучении собственных детей, для которых грамота была практически не нужна, и в результате пребывания в миссионерской школе дети не могли помогать своим семьям и забывали навыки, необходимые им в практической жизни в лесу или тундре. Те единичные случаи, когда кто-то из инородцев принимал крещение, могли быть легко объяснены или приобретением каких-либо материальных благ, или налаживанием (главным образом старейшин) контактов с местным начальством, то есть определенным повышением их социального статуса. В целом же население обширного края не было готово к принятию христианства, и что-то измениться в данной ситуации могло лишь с приходом иных условий в их жизни.