Переход к постсоциалистической эпохе

Переход к постсоциалистической эпохе

С началом «перестройки», приведшей к коренным социально-политическим изменениям в СССР и в других европейских странах бывшего социалистического содружества, и окончанием «горячего» периода «холодной войны», в зарубежной историографии Великой Отечественной войны постепенно произошли изменения, ознаменовавшие наступление третьего этапа.

С середины 80-х годов на Западе появляются работы, в которых ощущался новый подход к событиям военных лет и предвоенного периода. Их авторы стремились отойти от идеологических канонов «холодной войны», объективно осветить роль различных стран антигитлеровской коалиции в войне. Они стали уделять объективной оценке значения операций и битв, происходивших на советско-германском фронте, глубже анализировать особенности и характерные черты жизни Советского Союза в годы войны, мотивы его внешней политики в тот период.

Зарубежные исследователи начали отмечать, что в этот период в исторической науке на Западе и в России стали происходить сходные процессы: идет переоценка ценностей, становятся актуальными новые вопросы, связанные с историей советско-германского фронта, высказываются разные, часто противоположные мнения. Что касается освещения агрессии Германии против СССР, то сотрудники управления военно-исторических исследований бундесвера В. Ветте и Г. Юбершер в 1991 г. подчеркивали: «Мы можем двигаться вперед, только располагая точными данными об ужасных событиях, только обладая мужеством высказать и воспринять правду» [91].

Третий этап отличается от предшествующего прежде всего тем, что западные историки получили больше возможностей для использования в своих исследованиях советских источников, в том числе и ранее закрытых. В связи с этим обстоятельством их работы перестали быть односторонними. В них о действиях Советского Союза и его вооруженных сил в годы войны стало говориться не меньше, чем о действиях германской стороны.

Типичной в этом отношении является книга американского историка Э. Хойта «199 дней битвы за Сталинград» [92] (вышла в США в 1993 г.) , приуроченная к 50-летию Сталинградской битвы. Автор получил доступ к документам в российских архивах и широко использовал их в своем труде. Главы, повествующие в ней о действиях политических и военных руководителей СССР и Германии, чередуются с рассказами о героических защитниках Сталинграда, со многими из которых Хойт встречался в России, когда накапливал для книги материал.

Больше внимания советской стороне стали уделять историки Федеративной Республики Германия. Примером может служить десятитомная работа «Германский рейх и вторая мировая война», разработанная управлением военно-исторических исследований бундесвера. В четвертом томе этого труда, целиком посвященном подготовке и ходу войны на советско-германском фронте до осени 1942 г., имеются две специальные главы об СССР, причем написаны они главным образом на основе советских открытых источников. В 1991 г. данный том был издан в ФРГ отдельной книгой [93].

Ряд новых советских источников, не бывших ранее в научном обращении, были использованы в книге «Война Германии против Советского Союза», изданной в ФРГ в связи с 50-летием нападения Германии на СССР. В ней содержатся материалы из Центрального архива Министерства обороны СССР, Мемориального музея немецких антифашистов, что в городе Красногорске, Центрального музея Вооруженных Сил в Москве, других российских музеев и частных коллекций [94].

Характерной особенностью третьего этапа зарубежной историографии являются расширение проблематики в исследовании советско-германского фронта. Обращение исследователей к таким темам, которых раньше на Западе они почти не касались, или же рассмотрение уже затрагиваемых ими тем на основе новых концепций и источников, также стало одной из примечательных черт. Все это создавало предпосылки для более объективного изложения освещаемых событий и проблем.

Одной из тем, которая начала широко освещаться на Западе, стало выявление причин жестокого обращения нацистов с советскими военнопленными. Первым еще в 70-е годы ее детально затронул молодой ученый из ФРГ К. Штрайт, подготовивший докторскую диссертацию о судьбе советских военнопленных в Германии. На основе изученных документов он показал, что из каждых трех военнослужащих Красной Армии, попавших в плен к немцам, двое погибали. Материал диссертации лег в основу книги «Они нам не товарищи» (опубликована в 1978 г.), получившую широкую известность среди читателей не только ФРГ, но и других стран [95].

В дальнейшем проблеме советских военнопленных были посвящены исследования германских историков А. Штрайма и У. Херберта [96]. В их работах дается обстоятельный анализ положения военнопленных, показывается, сколь жестоким было обхождение с ними германских надсмотрщиков. Ответственность за преступления, ставшие нормой в концлагерях, авторы возложили на политическое руководство нацистской Германии и командование вермахта.

Новым поворотом в исследовании проблемы советских военнопленных явилась книга «Штаммлагерь 326», подготовленная профессором Падерборнского университета К. Хюзером и преподавателем истории средней школы Р. Отто. С инициативой, подтолкнувшей их к написанию этой работы, выступили члены общины Хольте-Штукенбрак, на территории которой в 1941-1945 гг. располагался лагерь для военнопленных [97]. Наряду с обширными архивными материалами в книге использованы письма и воспоминания, оставшихся в живых очевидцев и бывших пленных, что позволило авторам воссоздать правдивую картину человеческих судеб и происходивших событий.

Первые партии пленных начали прибывать в лагерь 326 в конце июля 1941 г. Размещались они прямо под открытым небом, на поле, обнесенном колючей проволокой, со сторожевыми вышками по углам и в центре. Узники жили в норах и шалашах. В лагере господствовал режим, направленный на быстрейшее умерщвление пленных. Этому способствовало и скудное питание, антигуманные условия размещения, холод зимой, жестокая эксплуатация, что приводило к эпидемиям дизентерии, тифа, туберкулеза и, в конце концов, к массовому вымиранию [98].

Примечательна позиция самих авторов. Они считали советских военнопленных жертвами расовой идеологии национал-социализма, который, как подчеркивается в книге, в июне 1941 г. начал агрессивную войну с целью уничтожения не только коммунизма, но и «славянской низшей расы». Вермахт согласно их утверждениям был участником политики истребления советских людей, поэтому в полной мере несет ответственность за преступления нацистского режима против человечности [99].

С проблемой советских военнопленных фактически были тесно связаны опубликованные в ФРГ, США, Англии и других западных странах работы о генерале А. Власове и службе советских добровольцев в вермахте. Это книги Й. Хоффмана «История армии Власова» (ФРГ), Е. Андреевой «Власов и русское освободительное движение» (Англия) и др. [100]

Малоизвестной для Запада теме была посвящена книга К. Зегберса (ФРГ) «Советский Союз во второй мировой войне: Мобилизация управления, экономики и общества в Великой Отечественной войне. 1941-1943» [101]. В ней практически впервые в западной историографии без предвзятости показаны положительные и отрицательные стороны советской системы руководства страной, экономикой и народом. Автор пришел к выводу, что, несмотря на огромные трудности, советская экономика проявила себя во время войны с самой лучшей стороны, что явилось для нацистской верхушки руководства полной неожиданностью. Он исключительно высоко оценил организацию эвакуации на восток многих сотен советских промышленных предприятий, миллионов квалифицированных кадров.

Открывшийся доступ к советским архивным материалам позволил западным историкам шире освещать проблемы экономического сотрудничества между союзниками по антигитлеровской коалиции, объективно оценивать роль ленд-лиза для СССР в годы войны. В книге очерков историков разных стран, опубликованной в Нью-Йорке в 1994 г. под названием «Союзники в войне», Т. Уилсон (США), особо подчеркивая американскую политическую мощь, сообщает, что к концу 1943 г. Соединенные Штаты Америки выпускали 60% всех военных материалов, которые имелись в распоряжении антигитлеровской коалиции [102].

Что касается поставок по ленд-лизу в СССР, то в своих работах западные историки стали приводить ряд сведений, отличавшиеся от выкладок в официальных советских трудах. Так, У. Кимбол считает, что поставки в СССР по ленд-лизу составили 7% советского промышленного производства, а не 4% [103]. Следует подчеркнуть, что когда начали уходить в прошлое радикально идеологизированные подходы в освещении истории войны, американские исследователи, много занимавшиеся проблемой ленд-лиза, уже не становились на позицию, как ранее, представлять государственную программу, по которой США в основном на безвозмездной основе, передавали во Второй мировой войне своим союзникам боеприпасы, технику, продовольствие и стратегическое сырьё, включая нефтепродукты в качестве решающего фактора победы СССР в войне. Примечательно, что Д. Хазард, который в 1941-1946 гг. был заместителем директора советского отделения управления по ленд-лизу, писал в 90-х годах: «Полагаю, что теперь вряд ли кто-нибудь в США возьмется утверждать, что поставки оборудования и продовольствия по ленд-лизу явились основным фактором, обеспечившим победу советского народа и Красной Армии в этой войне» [104].

На третьем этапе интерес западных исследователей возрос и к проблеме вооруженной борьбы на советско-германском фронте. Демонстрация в начале 80-х годов в США и других англоязычных странах американо-советского многосерийного телевизионного фильма «Великая Отечественная» (там он шел под названием - «Неизвестная война») дала возможность молодому поколению на Западе осознать грандиозные масштабы сражений, которые происходили на советско-германском фронте, вызвав желание подробнее ознакомиться с не известной для него войной. Откликаясь на запросы американских военных кругов, управление по изучению советских Вооруженных Сил общевойскового исследовательского центра США подготовило ряд работ об участии Красной Армии в войне против Германии. Среди этих трудов, можно упомянуть такие, как «Советская военная хитрость во второй мировой войне», «От Дона до Днепра: Советские наступательные операции с декабря 1942 по август 1943 года», «Советская военная разведка во время войны» и др. Автором всех этих работ выступает бывший руководитель управления полковник Д. Глэнтц. Ряд его книг получили распространение не только в США, но и других западных странах [105].

В 1992 г. в ФРГ были опубликованы две книги, посвященные Сталинградской битве: «Сталинград: События, результат, символ» под редакцией Ю. Ферстера и «Сталинградское сражение: Миф и действительность» под редакцией Г. Юбершера и В. Ветте [106]. Обе они представляют собой сборники статей и очерков немецких и российских историков, в которых отражаются последние достижения в изучении Сталинградской битвы и ее воздействие на ход войны (автором очерка «Советская военная стратегия в Сталинградской битве» первой книги является В.А. Пронько). Немецких авторов особенно занимал вопрос: на ком лежит ответственность за массовую гибель военнослужащих вермахта в сталинградском котле - на политиках или на военных. Историки обвинили в этом не только А. Гитлера и верховное командование вермахта, но и всю нацистскую систему. Поражение вооружённых сил Германии под Сталинградом, по их мнению, стало переломным моментом в отношении немцев к фюреру, после чего началась эрозия их политической лояльности к нацистской диктатуре.

Большой интерес представляют помещенные во втором сборнике статьи Г. Юбершера и В. Ветте. Эти историки подошли к Сталинградской битве с позиций простого немецкого солдата, по вине нацистского режима выступившего в двойной роли - преступника и жертвы. Юбершер впервые публиковал обнаруженный им в архиве полный текст переговоров между ставкой Гитлера и штабом окруженной 6-й армии в конце января 1943 г. Этот документ позволил в полной мере осознать тот факт, что бессмысленное послушание Гитлеру привело к гибели десятков тысяч военнослужащих вермахта.

Ветте в свою очередь приоткрыл завесу над тем, как нацистская пропаганда создавала миф о героизме немецких солдат под Сталинградом. Вплоть до конца января 1943 г. объективная информация об истинном положении окруженных, их обреченности от собственного народа скрывалась. В сводках верховного командования вермахта говорилось об оборонительных боях немцев под Сталинградом, отражающих настойчивые атаки советских войск с большими для них потерями. Лишь 30 января Геринг в выступлении по радио донес истину об окруженных и представил их героями, погибающими во имя высоких идеалов. И, наконец, 18 февраля Геббельс в своей речи на митинге в берлинском Дворце спорта использовал память о павших под Сталинградом лишь для того, чтобы обосновать призыв к тотальной войне.

Нацистская пропаганда утверждая, что все военнослужащие 6-й армии сражались до последнего патрона, умалчивала о пленении генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса и других высокопоставленных генералов. Власти отдали распоряжение не доставлять в Германию адресатам письма плененных под Сталинградом, которые военнослужащих вермахта направляли на родину через Красный Крест [107].

В сборник помещена также статья, исследующая отчеты германской цензуры о письмах, поступивших домой из Сталинградского котла. До начала декабря 1942 г. цензура признавала настроение окруженных немецких военнослужащих на 70% «неизменно хорошим» и даже «геройским». Но уже в первой половине января следующего года она вынуждена была отметить резкий спад уверенности в благоприятный исход операции, осознание того, что положение окруженных постепенно становится безнадежным и ничего, кроме смерти их не ожидает [108].

К аналогичным выводам пришла немецкая исследовательница Р. Пападопоулос-Килиус, которая проанализировала содержание 192 писем, отправленных военнослужащими из окруженной на Волге германской группировки в последние недели ее существования. По ее словам, через призму этих человеческих документов «и через 50 лет все еще ощущается безвыходное положение, в котором оказались солдаты». Уже с конца декабря 1942 г. письма родным были наполнены отчаянием, гневом и предчувствием гибели [109].

Помещенные в обоих сборниках о Сталинградской битве статьи немецких историков свидетельствуют о серьезных шагах, сделанных ими в реалистическом освещении этого важнейшего события Великой Отечественной войны. В ФРГ начался процесс «демифологизации» истории Сталинградской битвы. В значительной степени этому способствовал выход в 1990 г. шеститомного фундаментального труда «Германский рейх и вторая мировая война», в котором эта битва получила детальное освещение [110].

К 50-летию Курской битвы в Лондоне были изданы две англоязычные книги: М. Кросса «Цитадель: Битва под Курском» и М. Хили «Курск 1943: Поворот на востоке» [111]. В этих работах объективно оцениваются сложившаяся к лету 1943 г. обстановка на советско-германском фронте и ход Курской битвы. Подводя ее итоги, Кросс отмечал, что «разгром под Курском был для германской армии более тяжелым ударом, чем под Сталинградом. В дальнейшем вермахт уже не предпринимал крупных наступлений на востоке» [112].

Впервые в западной историографии появилась работа о наступлении советских войск в 1944 г. в Прибалтике, выходе их к границам Восточной Пруссии и окружении германской группировки в Курляндии. Это исследование Г. Нипольда (ФРГ) «Танковые операции «Доппелькопф» и «Цезарь»: Курляндия летом 1944» [113]. Его же перу принадлежит книга о ходе военных действий на центральном участке советско-германского фронта под названием «Середина восточного фронта, июнь 1944» [114]. Это своеобразный дневник боевых действий двух противоборствующих сторон. По сравнению с ранее опубликованными работами на эту тему книга Нипольда отличается динамизмом изложения материала, подробным описанием отдельных эпизодов сражений в Белоруссии. Именно этим автор и привлек внимание немецких читателей, которым почти ничего не было известно о происходивших боях, особенно о действиях советских войск.

Значительным событием в англо-американской историографии явилась опубликованная в 1993 г. в Лондоне книга «Генералы Сталина» [115]. В ней помещено 26 очерков о крупных советских военачальниках предвоенного и военного периода. Авторы очерков – историки различных направлений из Англии, США, Австралии, Израиля, России. Издатель книги Гарольд Шукман - британский специалист по российской истории и переводчик на английский язык ряда книг, изданных в СССР и России.

Этот труд снабжен картами основных кампаний и некоторых битв Великой Отечественной войны. Но ее основными действующими лицами стали маршалы и генералы, прежде всего те, кто командовал войсками фронтовых объединений в годы войны. Несмотря на ограниченность объема очерков, авторы выявили не только полководческие, но и человеческие качества людей, которые в годину тяжких испытаний руководили советскими Вооруженными Силами. Например, в одном из очерков прослеживается нелегкая судьба К.К. Рокоссовского Этот полководец, участник первой мировой и гражданской войн, в 30-е годы прошел через репрессии, а в ходе войны умело руководил войсками на труднейших участках советско-германского фронта. Здесь и оборона Москвы, и участие в Сталинградской и Курской битвах, а также в крупнейших стратегических операциях: Белорусской, Висло-Одерской, Берлинской.

В очерках об И.Х. Баграмяне и К.А. Мерецкове, написанных австралийским историком Дж. Джуксом, о Н.Ф. Ватутине, подготовленном американским военным специалистом Д. Глэнтцем, о других командующих фронтами создается впечатляющая панорама того, как советские войска упорно шли к победе, как развивалась и набирала силу советская «наука побеждать», раскрывается индивидуальность каждого из полководцев в ходе войны.

Особенностью книги является и то, что авторы не ограничились характеристикой только высшего эшелона советских военачальников. Они показали и тех, кто стоял ближе к войскам, организуя боевые действия и непосредственно руководя ими. Это очерки о некоторых командующих общевойсковых армий. Так, рассказывая о В.И. Чуйкове, английский историк Р.Уофф обратил внимание на несгибаемую волю этого командарма, прославившегося при защите Сталинграда. В очерке о П.И. Батове, написанном Д. Глэнтцем, подчеркивается, что 65-я армия под командованием этого генерала всегда была на острие главного удара наступающих войск, что он первым в советских войсках применил двойной огневой вал в ходе прорыва тактической зоны обороны противника. Р. Уофф в очерке о П.С. Рыбалко отмечает, что опыт этого талантливого военачальника позволил ему превратить 3-ю танковую армию, до него страдавшую многими недостатками, в прославленное танковое объединение - 3-ю гвардейскую танковую армию, победоносно прошедшую от Курска до Берлина и Праги.

Значение книги «Генералы Сталина» определяется тем, что англоязычный читатель получил возможность познакомиться со многими военачальниками государства, внесшего наибольший вклад в победу стран антигитлеровской коалиции. Ранее на Западе книг подобного рода не издавалось, хотя было опубликовано много работ о генералах США, Англии и особенно Германии. Например, в 70-е годы вышли две книги и обе под одним названием – «Генералы Гитлера». Одну написал известный английский историк Р. Бретт-Смит, другую – Р. Хэмбл (США) [116].

Главное достоинство книги «Генералы Сталина» заключается в том, что в отличие от десятилетий «холодной войны», когда на Западе история войны СССР против Германии либо замалчивалась, либо излагалась тенденциозно, очерки о советских военачальниках выделяются своей объективностью. Важно и то, что авторами труда стали историки разных стран, что лишний раз подтверждало полезность подобного сотрудничества.

Для третьего этапа зарубежной историографии характерно не только движение в сторону объективного освещения событий и проблем войны Германии против Советского Союза, но и усиление борьбы между различными историческими направлениями. Позиции каждого из них стали более четкими. Если в период «холодной войны» разница между правоконсервативным и умеренным направлениями проявлялась недостаточно выражено, и оба они противостояли либерально-объективному направлению, то в последнее десятилетие двадцатого века между ними обозначилась довольно резкая граница. Причины этого обуславливались происходившими в мире изменениями социально-политического и военно-стратегического характера. Апологетам «холодной войны» оказалось не по нутру ее окончание. Они не прочь были и дальше использовать историю с целью обострения международной обстановки и поддержания идеологической конфронтации.

На позицию представителей правоконсервативного направления интенсивно повлияла ставшая модной в России и других странах бывшего социалистического содружества критика политики и действий коммунистических режимов. Нередко в погоне за сенсацией некоторые авторы использовали непроверенные или тенденциозно подобранные факты, делали неоправданно поспешные выводы. Такая позиция нашей историографии Великой Отечественной войны стимулировала оживление за рубежом тех направлений в исторической науке, которые стремились обнаружить как можно больше негативного в политике и действиях Советского Союза в предвоенные и военные годы, оправдать нацистскую Германию и ее вооруженные силы.

Представители правоконсервативного направления оживились уже в 1986-1987 гг. В ФРГ развернулся диспут или, как его там называли, «спор историков». В центре их внимания была оценка национал-социализма и уроки пребывания нацистов у власти для современности. В ходе диспута были затронуты и некоторые важные проблемы истории войны Германии против СССР.

Все началось с двух публикаций известных в ФРГ историков: профессора Кельнского университета А. Хильгрубера и профессора западноберлинского университета Э. Нольте. Своеобразным ответом этим профессорам стало выступление в печати либерального философа Ю. Хабермасса. Вскоре в диспут включились многие немецкие историки и публицисты. Но, чтобы было понятнее, имеет смысл изложить основные события более последовательно.

Весной 1986 г. Хильгрубер выступил с серией статей в газете «Вельт», которые затем были изданы в виде брошюры под названием «Двойной закат: Крах германского рейха и конец европейского еврейства» [116]. Касаясь в основном действий вермахта зимой 1944/45 г., профессор критиковал тех, кто считал, что для Германии уже не имело никакого смысла оказывать ожесточенное сопротивление наступавшим войскам антигитлеровской коалиции, так как оно вело только к затягиванию войны и лишним жертвам. Он подчеркивал, во-первых, значимость разгрома нацизма зимой 1944/45 г. не только для немцев, но и для народов всей Европы.

Во-вторых, он обвинял исследователей истории второй мировой войны в том, что они, почти целиком сосредоточившись на анализе политики и стратегии нацистского руководства в первые военные годы, весьма бегло касались их дальнейшей эволюции, особенно на завершающем этапе войны. А поэтому, считал Хильгрубер, следовало бы уделить больше внимания, так как цели нацистов зимой 1944-1945 гг. по сравнению с прежним периодом в немалой степени изменились и во многом определялись враждебным отношением к Германии противостоявших ей держав как на востоке, так и на западе.

В-третьих, по утверждению А. Хильгрубера, «всестороннее отображение событий на востоке зимой 1944-1945 гг. влечет за собой в действительности целый ряд вопросов, касающихся политики, методов ведения войны и морали в войнах на уничтожение» [117].

Несмотря на несколько неопределенный характер выдвинутых Хильгрубером положений и отсутствие категоричности, они имели вполне однозначную идейно-политическую направленность. Правильно отобразить смысл борьбы вермахта на востоке зимой 1944-1945 гг., как следует из написанного Хильгрубером, означало стремление показать, что усилия нацистов продлить свое господство соответствовали интересам немецкого народа и народов других стран Европы так, как, начиная с поздней осени 1944 г., вермахт выступал уже в качестве защитника населения рейха от Красной Армии, от ее «кровавой мести», а значит, действовал как спаситель «невинных от убиения» и «поголовной депортации». С момента, когда боевые действия перенеслись на территорию Германии, война, по мнению Хильгрубера, приобрела для немцев «защитный» характер. Следовательно, делает он вывод, «оборона» должна была продолжаться, несмотря ни на что. Немцы страдали и за себя, и за других, прикрывая их собой, как щитом, от большевизма [118].

Подчеркивая крайне осложнившееся положение вермахта зимой 1944-1945 гг., Хильгрубер пытался доказать, будто надвигавшаяся военная катастрофа дала толчок к усилению нацистского террора, что и привело к массовому уничтожению евреев. При этом автор пренебрег общеизвестным фактом, что вопрос об «окончательном решении» еврейской проблемы был решен нацистами еще в 1942 г.

Создавая «благородный» облик германской армии, якобы оборонявшей рубежи отечества от нашествия врага, Хильгрубер объяснял преступления нацистов на заключительном этапе войны личными качествами отдельных деятелей руководства третьего рейха, интересами конкретных его группировок, а также сложившейся исторической ситуацией, вынуждавшей их действовать только так, а не иначе. Поэтому этот автор и поднял вопрос, не пора ли снять с Германии и немцев юридическое и моральное обвинение в геноциде, в преступлениях против человечности, поскольку задача отражения угрозы с востока предполагала сохранение национал-социалистического государства с его армией и всеми другими атрибутами системы. Геноцид как меньшее зло следует извинить или принять в зачет ввиду необходимости отвратить большее зло, исходившее с востока. Отсюда обращенное к немцам приглашение Хильгрубера идентифицироваться не с антигитлеровским сопротивлением, а с героически сражавшимися против Красной Армии солдатами восточного фронта [119].

Еще до выхода в свет брошюры Хильгрубера в поддержку его положений выступил Э. Нольте, в опубликованной им в июне 1986 г. в газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг» статье, в которой были изложены взгляды на нацистское прошлое Германии [120]. Автор утверждал, будто преступные акции Гитлера были обусловлены его страхом стать потенциальной жертвой «азиатских акций» большевиков - оказаться в «клетке с крысами», в которую они, по его словам, сажали своих противников и в которую посадили немецких генералов, плененных под Сталинградом, чтобы добиться их выступления против своего фюрера.

Выдвигая столь вздорные гипотезы, Э. Нольте недвусмысленно напоминал о ставших еще более известными в период «перестройки» преступлениях сталинизма в СССР, которые, конечно, ничем нельзя оправдать. Смешивая в одну кучу действительные факты и вымыслы, автор явно стремился обелить нацистский период германской истории, представить злодеяния гитлеровцев, вытекавшие из самой сущности нацизма, обычным явлением, сходным с тем, что уже бывало в истории других народов.

С резкой критикой положений Хильгрубера и Э. Нольте выступил Хабермасс. Прежде всего он отметил, что раньше в серьезной исторической литературе при всех разногласиях в оценке периода нацизма существовало относительное согласие по поводу того, что их преступления вытекали из сущности установленного расистского режима, а развязанная Гитлером война носила агрессивный характер. Хабермасс обвинил консервативных историков в «ревизионизме», в стремлении создать «философию НАТО, окрашенную в германские национальные цвета».

Э. Нольте, по словам Хабермасса, «одним выстрелом хотел убить двух зайцев»: доказать, что нацистские преступления не являются чем-то исключительным, поскольку предпринимались они как ответ на «угрозу уничтожения со стороны большевизма», которая может возникнуть и в будущем, а в Освенциме имело место «лишь использование новых технических средств» для борьбы с «азиатской угрозой» со стороны «врага, который и сегодня все еще стоит перед воротами» [121].

Резкая и нелицеприятная критика, направленная против попыток оправдать нацистское прошлое, вызвала выступления многих правоконсервативных историков ФРГ. Западногерманская периодическая печать охотно предоставила им свои страницы. Хабермасса обвиняли в «дилетантизме в истории», «отравлении политико-духовной атмосферы» в ФРГ, «забрасывании грязью» германской истории и т.д.

Одним из первых в поддержку А. Хильгрубера и Э. Нольте выступил профессор Боннского университета К. Хильдебранд. На страницах газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг» он рекомендовал признать правильными тезисы Э. Нольте, поскольку они позволяют освободить историю третьего рейха из плена «мнимой исключительности» и более или менее гармонично вписать ее в общеисторический процесс, в «общетоталитарное развитие» [122]. Вслед за Хильдебрандом критике Хабермасса подверг Й. Фест, автор нашумевших на Западе апологетических биографии Гитлера и фильма о нем [123]. Вместе с правоконсервативными историками в защиту тезисов Хильгрубера и Э. Нольте свой голос подняли и некоторые журналисты.

В свою очередь многие умеренные и либеральные немецкие историки выступили в поддержку Хабермасса. Они высказывались против того, чтобы умиляться национал-социалистическим прошлым Германии. В статье, опубликованной в ноябре 1986 г., К. Майер писал: «Нет ни малейшего повода сомневаться в том, что среди немецких историков ослабли такие моменты, как осуждение преступлений того времени, как отвращение к нацистскому режиму» [124].

Постепенно исторический диспут в периодической печати сошел на нет, но разногласия во взглядах историков остались.

Представители правоконсервативного направления продолжали развивать свою линию на оправдание преступлений нацизма. С особым прилежанием ими обкатывалсся тезис о «вторичности» морального падения немцев при нацизме, ибо все случившееся тогда в Германии где-то и когда-то уже случалось, хотя, может быть, в таком подражании приняло несколько гипертрофированный размах. Немцев, мол, подвели чрезмерное усердие и прилежание. Причем в качестве рока-совратителя они указывали на восток, на Советский Союз. Читателей и слушателей подводили к выводу, что именно характер социалистической системы на востоке обусловил способ ведения войны против него. Законы и право здесь неприменимы, и, следовательно, нельзя говорить об их нарушении. Стало быть, в этой части прошлого немцам нечего и каяться.

Правоконсервативные историки критиковали западные державы за верхоглядство в войне и колебания после нее. К их числу они относят подписание Потсдамского соглашения и Нюрнбергский трибунал над главными немецкими военными преступниками, который, по их мнению, пролонгировал обращение с немцами как с врагами. Те же историки заявляли, что вторая мировая война стала неизбежным следствием Октябрьской революции 1917 г. в России и «экспансии коммунизма».

В ответ на оживление представителей правоконсервативного направления умеренные историки активизировали свою исследовательскую деятельность, чтобы, используя новые источники, ставшие доступными для них в связи с происшедшими социально-политическими изменениями в странах бывшего социалистического содружества, обосновать преступный характер войны Германии против СССР, раскрыть участие вермахта в преступлениях на советской территории.

Наглядным примером может служить международный проект «Война на уничтожение: преступления вермахта в 1941-1944 гг.», осуществленный в конце 80-х и первой половине 90-х годов Гамбургским институтом социальных исследований. По итогам проекта была выпущена объемная монография, организована выставка документов, исколесившая многие города ФРГ, проведены десятки научных дискуссий и выступлений ученых по телевидению. Не было ни одной газеты, ни одного журнала, которые бы не высказались на тему криминального характера «войны на востоке», как в ФРГ сейчас называют Великую Отечественную войну.

Основная масса материалов, проанализированных и опубликованных участниками проекта - учеными из ФРГ, США, Англии, Австрии, Израиля и Латвии, была обнаружена в архивах Москвы, Подольска, Минска, Риги, других городах бывшего СССР. Эти материалы разрушали созданную бывшими нацистскими генералами и консервативными историками легенду о «чистом вермахте», не связанном с нацистскими преступлениями, а отважно и верно защищавшем отечество. Основания для оправдания миллионов немецких военнослужащих, которые, по утверждению консервативных авторов, ничего ни о чем не знали, ничего не видели, ни о чем не слышали, рушились, как карточный домик.

В результате проведенного в Гамбурге исследования перед немцами открылась ужасающая правда, которая раньше не могла пробить себе дорогу к германской общественности сквозь стену согласованного замалчивания [125].

Рост активности умеренных немецких историков в обосновании преступного, грабительского характера «войны на востоке» проявился также в публикации целого ряда сборников материалов, авторских книг, а также статей в газетах и журналах в связи с 50-летием нападения Германии на СССР. Среди них - сборники «22 июня 1941: Нападение на Советский Союз» (Вена, 1991), «Поработить и уничтожить: Война против Советского Союза 1941-1945» (Берлин, 1991), «Два пути на Москву: От пакта Гитлера-Сталина к операции «Барбаросса» (Мюнхен, 1991), книга Х. Нольте «Германское нападение на Советский Союз 1941: Текст и документация» (Ганновер, 1991) и другие [126].

В этих работах выступили многие историки, исследующие проблемы истории Великой Отечественной войны. Сотрудник управления военно-исторических исследований бундесвера Р. Мюллер на основе проанализированных им материалов экономического характера пришел к выводу, что целью войны нацистской Германии на востоке было «уничтожение главного противника и захват ресурсов, необходимых для продолжения борьбы за мировое господство». Без учета «экономической основы» плана «Барбаросса», по его утверждению, нельзя понять «причины и последствия этой войны». Он обращает внимание на то, что уничтожение десятков миллионов людей на захваченных советских территориях, убийства с целью ограбления не были какой-либо импровизацией отдельных лиц, а тщательно планировались заранее. Еще задолго до начала военных действий вермахт и руководители германской экономики договорились о тесном сотрудничестве. Ведь был же сформирован огромный военно-экономический штаб «Ост» со штатом сотрудников в 20 тыс. «Одетые в униформу вермахта, они готовились к тому, чтобы после захвата эксплуатировать и колонизировать Россию» [127].

Материалы о преступном характере операции «Барбаросса» опубликовали молодые берлинские историки С. Гейм и Г. Али. Проанализировав меморандум начальника управления военной экономики и вооружений ОКВ генерал-майора Г. Томаса от февраля 1941 г. и директиву военно-экономического штаба «Ост» от мая 1941 г., они пришли к заключению, что нацисты и военные вместе с германскими монополиями планировали превращение Советского Союза в «зону голода» с тем, чтобы обеспечить гегемонию германской экономики на европейском континенте и благосостояние немцев «за счет права на жизнь, отобранного у других народов» [128].

Немецкие исследователи из Берлина П. Ян и Р. Рюруп оценивали предпринятый 22 июня 1941 г. вермахтом «поход на восток» как захватнический и кровавый, «без каких-либо моральных ограничений». Они подчеркивали, что война против СССР велась «криминальными методами» и являлась «одним из крупнейших в истории преступлений». Одновременно они с горечью признали, что подавляющая часть населения Германии одобряла такую войну. Ослепленная чувством расового превосходства, которое внушила нацистская пропаганда, она испытывали презрение к «малоценной жизни недочеловеков» на востоке, поддерживая преступную оккупационную политику гитлеровцев [129].

Известный специалист по советско-германской войне Г. Юбершер исследовал отношение к «походу на восток» военнослужащих вермахта. Он отмечал, что в годы войны лишь немногие немецкие военнослужащие осознавали преступный характер войны против СССР. К числу понимавших это явление относились участники антигитлеровского заговора. Для подтверждения своего вывода Юбершер привел слова совершившего покушение на Гитлера подполковника К. фон Штауффенберга, сказанные еще в октябре 1942 г.: «Германия сеет на востоке ненависть, которую почувствуют в свое время наши дети». Юбершер считал, что и ныне не следует забывать об ответственности военнослужащих вермахта за совершенные ими злодеяния; он осуждил тех, кто призывал предать забвению эти преступления [130].

В работах, посвященных 50-летию нападения Германии на СССР, немецкие историки умеренного направления по-новому осмысливали роль и место советско-германского фронта в истории второй мировой войны. Они отмечали, что нападение третьего рейха на Советский Союз привело к качественным изменениям в характере, масштабах и социальном измерении продолжавшейся уже более полутора лет мировой войны. «В XX веке, - писал известный историк второй мировой войны Х. Якобсен, - есть лишь немногие исторические даты, которые оказали столь драматическое и столь длительное воздействие на судьбы народов Европы» [131].

Х. Нольте указывал на органическую взаимосвязь агрессии против СССР с предшествующим этапом внутреннего развития нацистской Германии. По его мнению, война на востоке «высвободила преступные потенции, которые уже наличествовали в национал-социалистической Германии» [132].

О «новом измерении войны» после 22 июня 1941 г. писал также немецкий историк из Мюнхена П. Лонгерих. Нападение на СССР, полагал он, означало, что был «преодолен порог убийства миллионов людей, основанного на расовых мотивах», совершены преступления, объем которых превышает «возможности нашего сознания» и «обычных средств языка» [133].

Существенным вкладом в разоблачение преступлений нацистов на оккупированной советской территории явились опубликованные в начале 90-х годов работы историков из ФРГ – П. Коля и Р. Мюллера. Эти авторы особо отмечали, что зверства совершали не только эсэсовцы и другие представители карательных органов, но и военнослужащие вермахта. Все они действовали заодно, поэтому ни с кого нельзя снимать ответственность за участие в злодеяниях [134].

Книга П. Коля представляет собой впечатляющие показания свидетелей из числа жителей Белоруссии и России, переживших ужасы оккупации в 1941-1944 гг. Это взгляд на историю войны со стороны тех, кто стал ее жертвами. Для сбора свидетельских показаний автор посетил районы СССР, через которые более 40 лет назад прошли воинские формирования группы армий «Центр» сначала на восток, вплоть до пригородов Москвы, а затем под напором частей Красной Армии обратно, на запад, оставляя за собой выжженную землю. В книге отмечается, что результатом действий группы армий «Центр» явилась гибель каждого четвертого жителя Белоруссии, разрушение в этой республике 209 городов и 9200 сел, уничтожение 96% ее промышленного потенциала. Причем для советских людей, указывал автор, не имело значения, совершали ли убийства и поджоги военнослужащие вермахта, либо это делали эсэсовцы или служившие у них полицаи. Местные жители на всех них без исключения смотрели как на фашистов, стремившихся поработить их страну, сделать ее германской колонией.

Книга Р. Мюллера называется «Восточная война Гитлера и германская политика переселения». В ней показано, что решающим фактором, приведшим к нападению третьего рейха на СССР, были давнишние устремления германского империализма к захвату жизненного пространства на востоке. Эти экспансионистские устремления, подчеркивал автор, разделяли многие немцы в надежде обеспечить себе в покоренных богатых ресурсами восточных областях более благополучное существование. Еще в феврале 1941 г. был утвержден пост уполномоченного вермахта по вопросам переселения, в адрес которого немецкие военнослужащие посылали заявки на организацию новых помещичьих хозяйств на востоке. В числе просителей были генерал-фельдмаршал Манштейн и генерал-полковник Гудериан.

Автор детально рассмотрел планы колонизации и эксплуатации восточных территорий, которые заранее и в ходе войны разрабатывались экономическими инстанциями вермахта, различными германскими министерствами и хозяйственными учреждениями. Мюллер подробно осветил мероприятия немецких военных властей по подготовке переселения немцев на захваченные восточные земли.

Возросшая на третьем этапе зарубежной историографии активность немецких исследователей умеренного направления в разоблачении преступлений нацизма проявилась и в их выступлении против тезиса о превентивном характере войны Германии против СССР, который в 90-е годы двадцатого столетия усиленно пропагандировали некоторые авторы из ФРГ, а именно – Й. Хоффман, В. Пост, В. Мозер, М. Кериг, а также предавший Родину бывший советский офицер-разведчик В. Резун, выступивший под псевдонимом В. Суворов. Все они, памятуя о не совсем удачных попытках своих предшественников навязать этот тезис, мобилизовали максимум усилий и профессионального опыта, чтобы представить новые обоснования для утверждения, что Гитлер, мол, лишь упредил Сталина, который готовился развязать войну против Германии, и таким образом оправдать нацистскую агрессию и все, что с ней связано.

Глубоко аргументированную отповедь этим проповедникам тезиса о превентивной войне дал известный германский публицист и издатель популярного в ФРГ журнала «Шпигель» Р. Аугштайн, перевод статьи которого опубликовал российский еженедельник «За рубежом» [135]. Автор раскрыл инструментарий тех, кто стал на позиции возрождения ранее уже разоблаченного нацистского мифа. Для этого Аугштайн избрал, пожалуй, самый сложный, но результативный путь: дал собственное видение тайны, в которой рождался «восточный поход» Гитлера. На основе убедительных и неопровержимых фактов он показал несостоятельность утверждений В. Суворова, Й. Хоффмана и В. Поста, что «Гитлер вовсе не нападал на Советский Союз и что поджигателем войны был Сталин», и подвел читателя к выводу, который разделяли большинство западных историков, что «Сталин войны не начинал» [136].

Важной особенностью третьего этапа стало сотрудничество западных историков с их российскими коллегами. В международных научных исторических организациях определенные контакты между ними поддерживались и прежде, но они использовались главным образом для идеологического противоборства. В постсоветский период сотрудничество стало носить деловой характер, что пошло на пользу обеим сторонам и исторической науке в целом. Стали публиковаться совместные работы по отдельным проблемам минувшей войны. Российские исторические журналы предоставили западным ученым возможность выступить на своих страницах по актуальным вопросам советско-германского фронта, и соответственно в западных периодических изданиях помещались статьи российских историков. Формы сотрудничества совершенствовались, и оно принимало все более широкий размах.

Российские историки, как указывалось выше, участвовали вместе с их западными коллегами в подготовке вышедшей в Англии книги «Генералы Сталина», а также сборника статей и материалов «Два пути на Москву», опубликованного в ФРГ и Швейцарии.

В Нью-Йорке и в Москве была издана книга «Союзники в войне 1941-1945». В этом коллективном труде, написанным историками России, США и Англии, по-новому оценивается значение материальной помощи западных держав Советскому Союзу в годы Великой Отечественной войны, анализируются мнения и представления, которые складывались во время войны у населения США, Англии и СССР о военных усилиях каждой из трех стран [137].

Совместным трудом исследователей России, ФРГ, США и Болгарии является опубликованная в 1996 г. в ФРГ книга «Перелом во второй мировой войне: Сражения под Харьковом и Курском весной и летом 1943 г. в оперативном планировании, проведении и политическом значении». В нем содержатся материалы состоявшейся в 1993 г. в Берлине научной конференции. Выступающие использовали немало новых источников, в том числе и из российских архивов, что позволило им дать более объективную, чем раньше, картину сражений весной и летом 1943 г. на советско-германском фронте [138]. Внимание читателей привлекла статья немецкого историка Э. Йеккеля о пережитых населением Германии страданиях на заключительной стадии войны, опубликованная российским журналом «Родина» [139]. Подобных примеров сотрудничества наших историков с зарубежными коллегами с каждым годом становилось все больше.

На третьем этапе резко изменилась направленность исторической литературы о войне в бывших странах социалистического содружества. Если раньше издававшиеся там работы повторяли в основном концепции советской историографии и делали упор на сотрудничество этих стран с СССР в военные годы, то в постсоциалистический период там все больше стали проявляться антисоветские тенденции. В Польше, например, это сказалось на многочисленных публикациях о расстреле польских офицеров в Катыни, Варшавском восстании 1944 г., вступлении Красной Армии на территорию Польши в сентябре 1939 г. [140].

В Чехии преобладающими в это время стали работы, в которых говорилось о действиях чехов и словаков в составе вооруженных сил западных союзников, а не совместно с Красной Армией, как было раньше [141].

После объединения Германии был ликвидирован Военно-исторический институт ГДР. От научно-творческой работы были отстранены большинство его сотрудников, которые еще совсем недавно много и с симпатией к Советскому Союзу писали о его людях Великой Отечественной войне.

В Венгрии многие историки начали отрицать захватнический характер ее участия в войне против СССР на стороне нацистской Германии. Венгерских военнослужащих, погибших на советско-германском фронте или попавших в советский плен, начали преподносить в качестве жертв сталинского тоталитаризма. Венгерские части, воевавшие в составе вермахта в 1942-1943 гг. в районе Дона, стали окружать ореолом защитников родины. Особенностью многих венгерских и румынских материалов об участии этих стран в войне против СССР явилось изобилие советофобией и русофобией.

Третий этап зарубежной историографии обозначался неторопливо. Переход к нему происходил медленно, как и отступление «холодной войны». Начало этого процесса связывают с Хельсинским совещанием по проблемам европейской безопасности, а конец - с «перестройкой» в Советском Союзе и последовавшим за ней его распадом. Так что граница между вторым и третьим этапами несколько условна. Пожалуй, на третьем этапе еще можно наблюдать немало такого в подходе зарубежных исследователей к освещению истории Великой Отечественной войны, что характерно было для периода «холодной войны». Но, безусловно, одно: на третьем этапе в зарубежной историографии проявился ряд новых черт.

Ныне большинство западных ученых стремится к более взвешенному освещению событий и проблем истории Великой Отечественной войны. Возможности российских архивов они используют, как правило, для расширения источниковой базы своих трудов, для более объективного освещения советской стороны. Вместе с тем, представители правоконсервативного направления ищут новые источники с другой целью - обосновать свои старые антисоветские тезисы. Тем не менее можно утверждать, что в зарубежной историографии наблюдается движение вперед в научном познании истории минувшей войны.

В подходе историков Запада различных направлений имелось и много общего, и существенных различий. Нередко по одному и тому же вопросу высказывались прямо противоположные мнения, по-разному оценивались одни и те же события.

В этой связи целесообразно акцентировать внимание в первую очередь на том общем, что было свойственно западной историографии, главным образом ее консервативному направлению, за прошедшие до начала нового столетия в трактовке таких проблем Великой Отечественной войны, как нападение Германии на СССР, ход вооруженной борьбы на советско-германском фронте, освободительная миссия Красной Армии, вклад Советского Союза в победу и сотрудничество советских людей с противником.