Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
4Keď vypli prúd, Andy McGee práve pozeral v televízii Klub S. B. S. B. znamenalo slávy božej. Vyzeralo to, akoby na jednom z virgínskych kanálov bežal Klub S. B. nepretržite, dvadsaťštyri hodín denne. Možno to nebolo celkom tak, no Andyho časové predstavy boli akési prekrútené, a tak ťažko presne povedať. Когда отказала энергосистема, Энди Макги смотрел по телевизору «Клуб РВ». «РВ» значило «Ревнители Всевышнего». Могло создаться впечатление, что передачу «Клуб РВ» транслируют по этому каналу круглосуточно. Наверное, это было не так, но Энди, живший вне времени, потерял способность к нормальному восприятию. V poslednom čase veľmi pribral. Občas – oveľa častejšie, než keď žil v zmätkoch – si sám seba letmo obzrel v zrkadle a pomyslel si na Elvisa Presleyho a na to, ako sa pred koncom života nafúkol a zaokrúhlil. Inokedy myslel na kocúry, ktoré stučnejú a zlenivejú, keď zostarnú. Он располнел. В редкие минуты отрезвления он ловил свое отражение в зеркале, и сразу вспоминался Элвис Пресли, которого под конец разнесло. А иногда он сравнивал себя с кастрированным котом, огрузневшим и ленивым. Nebol ešte tučný, no mal na to nábeh. Naposledy sa vážil v kúpeľni motela Slumberland v Hastings Glene a mal sedemdesiattri a pol kilogramu. Teraz odhadoval svoju hmotnosť asi na osemdesiatšesť. Mal plné líca, náznak dvojitej brady a to, čo jeho vysokoškolský telocvikár nazýval (s bezvýhradným pohŕdaním) kozy ako baba. A viac než len náznak brucha. Nedalo sa tu veľmi cvičiť- ani nemal nutkanie cvičiť, keď sa vznášal v zovretí thorazinu – a aj strava bola veľmi chutná. Нет, он еще не был тучным, однако к тому шло. Когда они с Чарли останавливались в мотеле «Грезы» в Гастингс Глене, он весил семьдесят три килограмма. Сейчас перевалило за восемьдесят пять. Щеки налились, наметился второй подбородок, а также округлости, чьих обладателей его школьный учитель гимнастики презрительно называл «сисястыми». И явно обозначилось брюшко. Кормили здесь на убой, а двигался он мало — поди подвигайся, когда тебя накачивают торазином. Keď bol pod vplyvom thorazinu, a to bolo väčšinu času, vlastná hmotnosť ho nezaujímala. Vždy vtedy, keď tamtí chceli robiť ďalšie, k ničomu nevedúce testy, vysadili mu na osemnásť hodín lieky, lekár zistil jeho fyzické reakcie, urobili EEG, aby sa presvedčili, že krivky mozgovej činnosti sú ostré a zreteľné, a potom ho vzali do skúšobnej miestnosti, čo bola malá kabínka so stenami obloženými dierkovaným korkom. Почти всегда он жил как в дурмане, поэтому ожирение его не волновало. Время от времени затевалась очередная серия бесплодных тестов, и тогда они на сутки приводили его в чувство; после медицинского освидетельствования и одобрительного «отзыва» ЭЭГ его препровождали в кабинет, выкрашенный белой краской и обшитый пробковыми панелями. Začalo sa to ešte v apríli s dobrovoľníkmi. Povedali mu, čo má robiť, a ďalej mu povedali, že keby to náhodou v svojom nadšení prehnal – napríklad, že by niekoho oslepil – odskáče si to. A podtón naznačoval, že si to neodskáče len on sám. No Andyho sa hrozba neveľmi dotkla. Neveril, že by ublížili Charlie. Bola ich zlatým klincom. On bol len druhoradé číslo programu. Тесты начали еще в апреле, пригласив добровольцев. Энди поставили задачу и предупредили его, что если он перестарается — например поразит человека слепотой, — ему несдобровать. Подразумевалось: не ему одному. Эту угрозу Энди не воспринял всерьез. Делая ставку на Чарли, они не посмеют ее тронуть. Что до него самого, то он проходил у них вторым номером. Doktor, ktorý viedol testovanie, sa volal Herman Pynchot. Bol to pokročilý tridsiatnik, inak úplne všedný, ibaže sa pričasto uškŕňal. To množstvo úškrnov Andyho znervózňovalo. Príležitostne sa pridával aj starší doktor, ktorý sa volal Hockstetter, no najčastejšie len Pynchot. Тестирование проводил доктор Герман Пиншо. На вид ему было лет под сорок; впрочем, вида то он как раз и не имел, одна беспричинная улыбка. Улыбка эта иногда нервировала Энди. Бывало, к нему заглядывал мужчина постарше — доктор Хокстеттер, но в основном он имел дело с Пиншо. Pred prvým testom mu Pynchot oznámil, že v skúšobnej miestnosti je stôl. Na stole je fľaštička hroznovej šťavy a na nej vineta ATRAMENT, ďalej plniace pero na stojančeku, blok poznámkového papiera, džbán vody a dva poháre. Pynchot mu povedal, že dobrovoľník nebude vôbec vedieť, že vo fľaške s označením atrament je niečo iné než atrament. Ďalej Pynchot hovoril, že by boli radi, keby dobrovoľníka pritlačil, aby si nalial pohár vody, potom do nej prilial väčšie množstvo atramentu a napokon to všetko vypil. Перед первым тестом Пиншо предупредил его, что в кабинете на столе будет бутылочка с виноградным сиропом и этикеткой ЧЕРНИЛА, подставка с авторучкой, блокнот, графин с водой и два стакана. Пиншо предупредил его — испытуемый в полной уверенности, что в бутылочке чернила. Так вот, они будут весьма признательны Энди, если он «толкнет» испытуемого, чтобы тот налил себе воды из графина, добавил в стакан «чернил» и все это залпом выпил. „Príma,“ povedal Andy. No sám sa necítil až tak príma. Nedostal thorazin, a tým sa jeho pokoj narušil. — Блестяще, — сказал Энди. Сам он чувствовал себя далеко не блестяще — целые сутки ему не давали торазина. „Strašne príma,“ odvetil Pynchot. — Уж это точно, — согласился Пиншо. „Urobíte to?“ — Ну как, сделаете? „Prečo by som mal?“ — А зачем? „Niečo za to dostanete. Niečo, čo sa vám bude páčiť.“ — Небольшое вознаграждение. Приятный сюрприз. „Buď dobrý, potkan, dostaneš syr,“ doplnil Andy. „Pravda?“ — Не будешь, мышка, артачиться — получишь сыр. Так, что ли? Pynchot pokrčil plecami a uškrnul sa. Biely plášť mu sedel nápadne dokonale, vyzeral, akoby si ho bol dal šiť v salóne. Пиншо пожал плечами, снисходительно улыбаясь. Костюм сидел на нем элегантно до отвращения: не иначе как от «Брукс бразерс». „V poriadku,“ odpovedal Andy. „Spravím to. Akú odmenu dostanem, keď ten chudák vypije atrament?“ — Так, — сказал Энди, все понял. И почем стоит напоить беднягу чернилами? „Vrátite sa späť a dostanete tabletku.“ — Ну, во первых, получите свои таблетки. Zrazu sa mu ťažko pregĺgalo a začal uvažovať, či je thorazin návykový, a ak áno, či ide pri ňom o psychickú alebo fyzickú závislosť. У него вдруг встал комок в горле; неужели я так пристрастился к торазину, подумал он, и если да, то как — психологически или физиологически? „Povedzte, Pynchot,“ spýtal sa, „aký je to pocit, robiť pokútneho priekupníka s drogami? A čo na to vaša Hippokratova prísaha?“ — Скажите, Пиншо, что же, давить на пациента вас побуждает клятва Гиппократа? Pynchot pokrčil plecami a uškrnul sa. Пиншо пожал плечами, продолжая снисходительно улыбаться. „Môžete prípadne na chvíľu von,“ odvetil. — Кроме того, вам разрешат небольшую прогулку, — сказал он. „Tuším ste o to prejavili záujem.“ — По моему, вы изъявляли такое желание? Andy záujem prejavil. Jeho obytné priestory boli pekné – také pekné, že chvíľami takmer zabúdal, že nie sú ničím iným, len čalúnenými väzenskými celami. Boli to tri miestnosti s kúpeľňou, s farebným televízorom a s videom, pri ktorom sa zjavovali každý týždeň tri nové filmy. Niektorý z tunajších zamestnancov – možno Pynchot – upozornil, že mu nemusia brať opasok, ani mu dávať na písanie len fixku a pri jedle príbory len z umelej hmoty. Keby chcel spáchať samovraždu, nemali možnosť zabrániť mu v tom. Stačilo, aby poriadne pritlačil a prípadne ešte raz, a mozog by mu praskol ako stará pneumatika. Изъявлял. Жил он вполне прилично — насколько приличной может быть жизнь в клетке. За ним числились три комнаты и ванная, в его распоряжении был кабельный цветной телевизор с дополнительными каналами, по которым каждую неделю давали фильмы, только вышедшие на экраны. В светлой голове одного из этих «жевунов» — возможно, то была голова самого Пиншо — родилось предложение не отбирать у него брючный ремень и не заставлять есть пластмассовой ложкой и писать разноцветными мелками. Вздумай он покончить с собой, его не остановишь. Ему достаточно перенапрячь свой мозг, чтобы тот взорвался, как перекачанная шина. Takže miesto poskytovalo všetko pohodlie, dokonca až po mikrovlnovú rúru v kuchynke. Zariadenie farebne ladilo, na podlahe v obývačke ležal hrubý plyšový koberec, obrazy boli dobré originály. No psie hovno poliate cukrovou polevou nikdy nebude svadobnou tortou, ostane len psím hovnom s cukrovou polevou, a ani jedny dvere, vedúce von z tohto chutného malého apartmánu, nemali na vnútornej strane kľučku. V celom apartmáne boli kde-tu zasklené priezory – ten typ priezorov, aké bývajú na dverách hotelových izieb. Jeden bol dokonca v kúpeľni a Andy rátal s tým, že si zaistili, aby dovideli na každé miesto v apartmáne. Andy tušil, že sú tu aj zariadenia priemyselnej televízie a pravdepodobne snímajú pomocou infralúčov aj potme, takže človek nemohol ani onanovať relatívne v súkromí. К его услугам были все удобства, вплоть до высокочастотной духовки в кухоньке. На стенах ярких тонов висели неплохие эстампы, на полу в гостиной лежал мохнатый ковер. Но с таким же успехом покрытую глазурью коровью лепешку можно выдавать за свадебный торт; достаточно сказать, что все двери в этой очаровательной квартирке без ручек. Зато дверных глазков было в избытке. Даже в ванной комнате. Энди подозревал, что каждый его шаг здесь не просто прослеживается, но и просматривается на мониторе, а если к тому же аппаратура у них работает в инфракрасном режиме, они тебя даже ночью не оставят в покое. Nemal sklon ku klaustrofóbii, no nebolo príjemné byť zatvorený taký dlhý čas. Znervózňovalo ho to, hoci bol pod vplyvom narkotík. Bola to skrytá nervozita, o ktorej svedčili len dlhé pohľady a obdobia apatie. Naozaj požiadal, aby mohol ísť von. Chcelo sa mu opäť pozerať na slnko a na zelenú trávu. Он не был подвержен клаустрофобии, но слишком уж долго держали его взаперти. Это его подавляло при всей наркотической эйфории. Правда, подавленность не шла дальше протяжных вздохов и приступов апатии. Да, он заговаривал о прогулках. Ему хотелось снова увидеть солнце и зеленую траву. „Áno,“ povedal ticho Pynchotovi. „Prejavil som záujem ísť von.“ — Вы правы, Пиншо, — выдавил он из себя, — я действительно изъявлял такое желание. Ale von sa nedostal. Но дело кончилось ничем. Dobrovoľník bol spočiatku nervózny, nedôverčivo čakal, že ho Andy postaví na hlavu, alebo prinúti kotkodákať ako sliepku, alebo niečo podobne zosmiešňujúce. Bol veľkým fanúšikom rugby. Andy sa toho človeka, ktorý sa volal Diek Albright, spýtal na niekoľko údajov z minulej sezóny, kto s kým hral dohrávky a s akými výsledkami, kto vyhral Super pohár. Поначалу Дик Олбрайт нервничал, явно ожидая от Энди любого подвоха: или на голову поставит, или заставит кудахтать, или отмочит еще какую нибудь штуку. Как выяснилось, Олбрайт был ярым поклонником футбола. Энди стал его расспрашивать про последний сезон — кто встретился в финале, как сложилась игра, кому достался суперкубок. Albright sa chytil. Ďalších dvadsať minút hodnotil celú sezónu a jeho nervozita sa postupne strácala. Práve sa pohoršoval nad tým všivákom, čo pískal zápas, v ktorom tak triumfálne zvíťazili Zošívaní nad Delfínmi počas majstrovstiev Asociácie rugbyových klubov, keď mu Andy navrhol: „Nalejte si pohár vody. Určite ste smädný.“ Олбрайт оттаял. Завелся на двадцать минут про все перипетии чемпионата, и от его нервозности скоро не осталось и следа. Он дошел в своем рассказе до похабного судейства в финальном матче, что позволило «Петам» выиграть у «Дельфинов», когда Энди сказал ему: «У вас, наверно, во рту пересохло. Налейте себе воды.» Albright naňho pozrel: „Áno, naozaj som smädný. Povedzte… veľa rozprávam, však? Môže vám to zbabrať testy, čo myslíte?“ Олбрайт встретился с ним взглядом. — И правда пересохло. Слушайте, я тут болтаю, а тесты… Все к черту испортил, да? „Nie, myslím, že nie,“ odvetil Andy. Pozeral na Dicka Albrighta ako si naplnil pohár vodou z džbánu. — Не думаю, — сказал Энди, наблюдая, как он наливает воду из графина. „Dáte si aj vy?“ spýtal sa Albright. — А вы? — спросил Олбрайт. „Nie, neprosím si,“ odvetil Andy, a zrazu silno pritlačil: „Pridajte si tam aj trochu atramentu, čo poviete?“ — Пока не хочется, — сказал Энди и вдруг дал ему сильный посыл со словами: — А теперь добавьте немного чернил. Albright pozrel naňho, siahol po fľaši s atramentom, zobral ju, pozrel na ňu a položil ju zasa späť. „Mám si tam pridať atrament? Čo ste sa zbláznili?“ — Добавить чернил? Вы в своем уме? Pynchot sa po teste uškŕňal takisto ako pred ním, no spokojný nebol. Vôbec nie. Ani Andy nebol spokojný. Keď pritlačil Albrighta, neobjavilo sa nič zo sprievodných pocitov, ani zvláštne zdvojenie, ktoré zvyčajne nasledovalo po pritlačení, ani bolesť hlavy. Celú svoju vôľu sústredil na to, aby vsugeroval Albrightovi, že pridať si pred pitím atrament do vody je celkom logická činnosť a Albright mu dal na to logickú odpoveď: že Andy je cvok. Napriek tomu, že mu to spôsobovalo bolesť, teraz, keď si uvedomil, že o svoju schopnosť prišiel, pocítil záchvev paniky. С лица Пиншо и после теста не сходила улыбка, однако результаты его обескуражили. Здорово обескуражили. И Энди тоже был обескуражен. Когда он дал посыл Олбрайту, у него не возникло никакого побочного ощущения, столь же странного, сколь уже привычного, — будто его силы удваиваются. И никакой головной боли. Он старался как мог внушить Олбрайту, что нет более здравого поступка, чем выпить чернила, и получил более чем здравый ответ: вы псих. Что и говорить, этот дар принес ему немало мучений, но сейчас от одной мысли, что дар утрачен, его охватила паника. „Prečo to pred nami nechcete rozbaliť?“ spytoval sa ho Pynchot. Zapálil si chesterfieldku a uškrnul sa. — Зачем вам прятать свои способности? — спросил его Пиншо. Он закурил «Честерфилд» и одарил Энди неизменной улыбкой. „Nerozumiem vám, Andy. Čo z toho máte?“ — Я вас не понимаю. Что вы этим выигрываете? „Hovorím už desiaty raz,“ opakoval Andy, „nebrzdil som sa. Nič som nepredstieral. Pritlačil som ho tak, ako len vládzem. Nepodarilo sa to, to je všetko.“ — Еще раз повторяю, я ничего не прятал. И никого не дурачил. Я старался изо всех сил. А толку никакого. Potreboval tabletku. Cítil sa depresívny a nervózny. Všetky farby sa zdali príliš žiarivé, svetlo príliš jasné, hlasy veľmi prenikavé. S tabletkou to bolo lepšie. S tabletkou sa jeho neužitočné rozhorčenie nad tým, čo sa stalo, a jeho opustenosť bez Charlie a strach z toho, čo by sa jej mohlo stať – s tabletkou sa to všetko strácalo a stávalo sa zvládnuteľným. — Скорей бы дали таблетку! Он был подавлен и издерган. Цвета казались нестерпимо яркими, свет — резким, голоса — пронзительными. Одно спасение — таблетки. После таблеток его бесплодная ярость при мысли о случившемся, его тоска по Чарли и страх за нее — все куда то отступало, делалось терпимым. „Ľutujem, ale tomu neverím,“ vyhlásil Pynchot a uškrnul sa. — И рад бы поверить вам, да не могу, — улыбнулся Пиншо. „Veď to domyslite, Andy. Nechceli sme od vás, aby ste prinútili niekoho chodiť nad priepasťou alebo sa streliť do hlavy. Zdá sa, že netúžite po tej prechádzke až tak, ako ste si mysleli.“ — Подумайте, Энди. Никто ведь не просит, чтобы вы заставили человека броситься в пропасть или пустить себе пулю в лоб. Видимо, не так уж вы и рветесь на прогулку. Vstal na odchod. Он поднялся, давая понять, что уходит. „Počkajte,“ ozval sa Andy neschopný skryť úplne beznádej, ktorá sa mu ozvala v hlase: „Chcel by som jednu tabletku.“ — Послушайте, — в голосе Энди прорвалось отчаяние, — мне бы таблетку… „Naozaj?“ opýtal sa Pynchot. — Вот как? — Пиншо изобразил удивление. „Možno vás bude zaujímať, že som vám znížil denné dávky. Iba pre prípad, že to, čo stojí v ceste vašej schopnosti, je thorazin.“ Jeho úškrn rozkvitol nanovo. — Разве я не сказал, что уменьшил вам дозу? А вдруг всему виной торазин? — Он так и лучился. „Samozrejme, ak sa vám schopnosť vráti…“ — Вот если к вам вернутся ваши способности… „Je tu zopár faktov, ktoré by ste mali poznať,“ spustil Andy. — Поймите, тут сошлись два обстоятельства, — начал Энди. „Po prvé chlapík bol nervózny, lebo niečo očakával. Po druhé nepatril medzi najbystrejších. Ťažko pritláčať starých ľudí a ľudí s nízkym IQ. U bystrých to ide ľahšie.“ — Во первых, он был как на иголках, ожидая подвоха. Во вторых, с интеллектом у него слабовато. На стариков и людей с низким уровнем интеллекта воздействовать гораздо труднее. Развитой человек — дело другое. „Naozaj je to tak?“ spýtal sa Pynchot. — Вы это серьезно? — спросил Пиншо. „Naozaj.“ — Вполне. „Prečo teda nepritlačíte mňa, aby som vám hneď teraz dal tabletku? Podľa testov mám IQ stopäťdesiatpäť.“ — Тогда почему бы вам не заставить меня принести сию минуту эту злосчастную таблетку? Мой интеллектуальный показатель куда выше среднего. Andy to skúšal – no bezvýsledne. Энди попытался… никакого эффекта. Nakoniec dostal aj vychádzku, aj mu zvýšili dávky lieku. Keď sa presvedčili, že naozaj nepodvádza, že sa skutočne zúfalo silne pokúša opäť pritláčať, no nemá úspech. Obaja, Andy aj doktor Pynchot, začali celkom nezávisle od seba uvažovať, či vtedy, keď spolu s Charlie sústavne utekali, a to z New Yorku na letisko v Albany a odtiaľ do Hastings Glenu, sám seba úplne nevyprázdnil, či jednoducho nespotreboval naraz všetku svoju schopnosť. A obaja uvažovali aj o tom, či tu nejestvuje nejaká psychologická zábrana. Andy dospel k záveru, že jeho schopnosť sa buď vytratila, alebo tu pracuje jednoduchý obranný mechanizmus: mozog mu odmieta použiť ju, lebo vie, že ak sa celá minie, zabije ho to. Nezabudol na necitlivé miesta na tvári ani na krvou podliate oko. В конце концов ему разрешили прогулки и дозу увеличили, предварительно убедившись, что он их в самом деле не разыгрывает, наоборот, предпринимает отчаянные попытки, но его импульсы ни на кого не действуют. Независимо друг от друга у Энди и у доктора Пиншо зародилось подозрение, что он простонапросто израсходовал свой талант, растратил его, пока они с Чарли были в бегах: Нью Йорк, аэропорт Олбани, Гастингс Глен… Зародилось у них обоих и другое подозрение — возможно, тут психологический барьер. Сам Энди склонялся к тому, что либо способности безвозвратно утеряны, либо включился защитный механизм и мозг отказывается дать ход тому, что может убить его. Он еще не забыл, как немеют щеки и шея, как лопаются глазные сосудики. No v každom prípade z toho vychádzalo jedno a to isté –veľká nula. Pynchot, ktorému sa teraz vzďaľoval sen o tom, že sa ovenčí slávou ako ten, kto prvý získal dokázateľné empirické údaje o mentálnej dominácii, ho navštevoval čoraz zriedkavejšie. В любом случае налицо было одно — дырка от бублика. Поняв, что слава первооткрывателя, заполучившего неопровержимые лабораторные данные о даре внушения, ускользает от него, Пиншо стал все реже заглядывать к своему подопечному. V máji a júni pokračovalo testovanie najprv s ďalšími dobrovoľníkmi, potom s ľuďmi, ktorí vôbec netušili, že sú objektmi testov. To druhé sa nezhodovalo s prísnymi zásadami etiky, no takisto sa s nimi nezhodovali ani prvé testy s LSD, ako podotkol Pynchot. Andy usúdil, že Pynchot tým, že si v mysli dal znamienko rovnosti medzi tieto dve zlá, dospel k presvedčeniu, že je všetko v poriadku. Nebolo to však dôležité, lebo Andymu sa aj tak nepodarilo pritlačiť nikoho z nich. Тесты продолжались весь май и июнь; сначала Энди имел дело с добровольцами, позже — с ничего не подозревающими подопытными кроликами. Пиншо признал, что это не совсем этично, но ведь и первые опыты с ЛСД, добавил он, не всегда были этичны. Поставив знак равенства между тем злом и этим, Пиншо, видимо, без труда успокоил свою совесть. А впрочем, рассуждал Энди, какая разница: все равно я ни на что не способен. Pred mesiacom, presne od štvrtého júla, sa začali jeho testy so zvieratami. Andy protestoval, lebo pritlačiť zviera bolo ešte nemožnejšie než pritlačiť hlúpeho človeka, no na jeho protesty Pynchot a jeho tím, ktorí jediní dávali návrhy na vedecké výskumy v tejto oblasti, nereagovali. A tak sa raz do týždňa Andy objavoval v miestnosti, kde sedel so psom, s mačkou alebo s opicou a cítil sa ako postava z absurdnej literatúry. Spomínal na taxikára, ktorý sa pozrel na dolárovú bankovku a videl päťstovku. Spomínal na nesmelých úradníkov, ktorých dokázal jemne postrčiť, aby si väčšmi verili a boli trochu agresívnejší. Ešte predtým, v Port City v Pennsylvánii, vymyslel program Preč s obezitou, a do triedy mu chodili zväčša osamelé tučné ženy z domácnosti, ktoré sa zaujímali len o keksy, o pepsikolu a o hocičo, čo sa dá vložiť medzi dva krajce chleba. To jediné aspoň trochu zapínalo prázdnotu ich životov. Tam našiel priestor, v ktorom mohol mierne pritlačiť, pretože väčšina z nich chcela naozaj schudnúť. Pomohol im pri tom. A ešte rozmýšľal, čo sa stalo s dvoma zabijakmi, ktorí uniesli Charlie. Правда, месяц назад, сразу после Дня независимости, они начали испытывать его дар на животных. Энди было возразил, что внушить что либо животному еще менее реально, чем безмозглому человеку, но Пиншо и его команда пропустили это мимо ушей: им нужна была видимость деятельности. И теперь раз в неделю Энди принимал в кабинете собаку, или кошку, или обезьянку, что сильно смахивало на театр абсурда. Он вспоминал таксиста, принявшего долларовую бумажку за пятисотенную. Вспоминал робких служащих, которых он встряхнул, чтобы они обрели почву под ногами. А еще раньше, в Порт сити, Пенсильвания, он организовал программу для желающих похудеть, желали же в основном одинокие домохозяйки, имевшие слабость к тортикам из полуфабриката, пепси коле и любым сандвичам — лишь бы что нибудь повкуснее между ломтями хлеба; это как то скрашивало безрадостную жизнь. Большинство этих женщин уже сами настроились скинуть лишний вес, оставалось их подтолкнуть самую малость. Что он и сделал. Еще Энди думал о том, как он обошелся с двумя молодчиками из Конторы, похитившими Чарли. Voľakedy to bol schopný urobiť, no dnes už nie. Ťažko si vybavoval už aj to, čo pri tom cítil. A tak sedel v miestnosti so psami, ktorí mu oblizovali ruky, s pradúcimi mačkami a s opicami, čo sa namrzene škrabali na zadku, občas ukázali zuby v apokalyptických, vycerených úškrnoch takisto obscénnych ako Pynchotove, a samozrejme, ani jedno zviera nakoniec neurobilo nič neobyčajné. Neskôr ho opäť dopravili do jeho apartmánu bez kľučiek, a tam, na bielom podnose na pulte v kuchynke, bola modrá tabletka a po nej zmizla nervozita aj depresia. Mohol sa opäť cítiť oveľa príjemnejšie. A mohol si pozrieť jeden z filmov z videa – niečo s Clintom Eastwoodom, ak to dostal, alebo Klub S. B. Nerobil si starosti z toho, že prišiel o svoju schopnosť a že sa stal zbytočným človekom. Сейчас бы он не смог повторить ничего подобного. Дай бог вспомнить, что он при этом чувствовал. А тут сиди не сиди — ничего не высидишь; собаки лизали ему руку, кошки мурлыкали, обезьяны глубокомысленно почесывали зады, иногда вдруг обнажая клыкастый рот в апокалипсической ухмылке, до жути напоминавшей улыбку Пиншо, — короче, животные вели себя, как им и подобает. По окончании теста Энди уводили обратно в квартиру без дверных ручек, и на кухонном столе его ждала голубая таблетка на блюдечке, и мало помалу нервозность и мрачные мысли оставляли его. Он входил в норму. И садился смотреть по специальному каналу новый фильм с Клинтом Иствудом… или, на худой конец, «Клуб РВ». В эти минуты он как то забывал, что утратил свой дар и превратился в никчемного человека. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|