Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA

Взгляд его затуманился.  „Áno, budeme si veľmi blízki.“ — Сойдемся, и очень коротко

жүктеу/скачать 3.46 Mb. бет 34/53 Дата 17.06.2016 өлшемі 3.46 Mb. #142914

Взгляд его затуманился.  „Áno, budeme si veľmi blízki.“ — Сойдемся, и очень коротко. V KAŠI В ЗАПАДНЕ 1 Dvadsiateho siedmeho marca sa Andy McGee náhle rozhodol, že v Tashmore ďalej neostanú. Od odoslania listov prešlo už viac než dva týždne, a ak sa na ich podnet malo niečo stať, už bol na to čas. Znepokojovala ho samotná skutočnosť, že okolo Grantherovho sídla bolo ďalej ticho. Pripúšťal, že mohli jednoducho pustiť z hlavy ako jedného z pojašencov, akí sa často vyskytujú, no neveril tomu. Двадцать седьмого марта Энди Макги внезапно решил, что дальше, оставаться в Ташморе им нельзя. Пошла третья неделя с тех пор, как он отправил письма, — и ни ответа, ни привета. Это безмолвие, окружавшее владения Грэнтера, действовало ему на нервы. Да, конечно, во всех шести случаях его могли принять за чокнутого… но что то он в это не верил. Veril tomu, čo mu našepkávala predtucha, že listy sa nedostali k adresátom. Верил он в другое, в то, что подсказывало ему шестое чувство: его письма каким то образом попали не по адресу. A to znamenalo, že tamtí vedia, kde sa s Charlie nachá­dzajú. А это значило, что им известно, где скрываются он и Чарли.  „Odídeme,“ navrhol Charlie. — Мы уходим, — сказал он дочери.  „Poď, pobalíme si veci.“ — Давай собираться. Iba sa naňho pozorne pozrela, trochu preľaknutá, no nepovedala nič. Nespýtala sa, kam pôjdu, ani čo budú robiť, a aj to ho znervóznilo. V jednej z komôr našiel dva kufre polepené starými nálepkami z dovoleniek – Veľké kaskády, Niagarské vodopády, Miami Beach – a tak obaja začali vyberať, čo vziať a čo nechať. Она посмотрела на него — этот ее пристальный, немного испуганный взгляд — и ничего не сказала. Не спросила, куда они теперь и что будут делать, и от этого ему еще больше стало не по себе. В одном из стенных шкафов нашлись два стареньких чемодана в наклейках от былых путешествий — Гранд Рапидс, Ниагарский водопад, Майами Бич, и они сложили в них самое необходимое. Do chalupy prúdilo cez okná obrátené na východ oslepu­júce žiarivé slnečné svetlo. V odkvapoch klokotala a žblnkala voda. Minulej noci spal málo. Ľady sa pohli a on ležal, bdel a počúval vzrušený, nadpozemský a akýsi tajomný zvuk starého žltkastého ľadu, ktorý pukal a pomaly sa posúval k úzkemu hrdlu jazera, odkiaľ vytekala veľká rieka Hancock, aby pokračovala na východ cez New Hapshire a cez celý štát Maine, aby priberala zápachy a kaly, až kým sa vrhne, odporná a mŕtva, do Atlantiku. Zvuk sa podobal na predlžo­vané kryštálové tóny či azda na nekonečný ťah sláčikom po najtenšej husľovej strune – na sústavné, pískajúce zzziii-linnnggg, ktoré sa usadzovalo okolo nervových zakončení a vyzeralo, že ich rozkmitá v kontrapunkte. Nebolo tu nikdy predtým, keď sa pohýnali ľady, a nebol si istý, či by tu chcel byť znovu. V tom zvuku bolo niečo hrozivé, nadpozemské, čo vibrovalo medzi tichými, vždyzelenými stenami tejto hlbokej, vymletej kotliny uprostred vrchu. В окна било ослепительно яркое утреннее солнце. Водостоки захлебывались талой водой. Прошлой ночью он почти не спал, слушал, как вскрывается лед с запредельно высоким загадочным звуком, побуревший, раскалывается и медленно движется к горловине озера, откуда течет на восток через Нью Гэмпшир и весь Мэн славная Хэнкокривер, делаясь чем дальше, тем грязнее и зловоннее, пока ее, на глазах разлагающуюся, с шумом не вырвет в Атлантику. Звук был такой, словно долго звенел хрусталь или вели и вели скрипичным смычком на самой высокой ноте — бесконечно протяжное ззи и и и инн, задевавшее нервные окончания и заставлявшее их согласно вибрировать. Он никогда раньше не бывал в здешних местах во время ледохода и сомневался, что когда нибудь вновь захочет побывать. Слышалось нечто потустороннее в этом звуке, отражавшемся от вечнозеленых окрестных холмов — приземистой выщербленной чащи. Cítil, že tamtí sú opäť veľmi blízko, ako keď sa opätovne zjavia nočné preludy. Deň po Charliných narodeninách bol na jednej zo svojich potuliek, bežky mal nepohodlne pripevnené na nohách, a vtedy prešiel cez líniu stôp, ktorú zanechali snežnice smerujúce k vysokej jedli. Na kôre boli zárezy, snežnice si tu niekto na čas odopol a zahládzal nimi vlastné stopy. Nervózny zmätok sa dal vyčítať aj z toho, ako si ten človek o kúsok ďalej uťahoval snežnice (omáčniky, hovorieval im Granther, ktorý nimi opovrhoval z príčiny známej iba jemu). Pri kmeni stromu našiel Andy šesť ohorkov cigariet Vantage a pokrčenú žltú škatuľku od filmu Kodak Tri-X. Znepokojený viac než kedykoľvek inokedy si odopol lyže a vyliezol na strom. V polovici zistil, že má priamy výhľad na Grantherovu chalupu vzdialenú pol druha kilometra. Bola malá a zdanlivo neobývaná. No s teleobjektívom… Он почувствовал — опять они подкрадываются, точно силуэт монстра из повторяющегося ночного кошмара. На следующий день после дня рождения Чарли, телепаясь в очередной раз на неудобных дедовых лыжах, он наткнулся на следы сапог, что вели к высокой сосне. Возле сосны человек снял их и воткнул задниками в снег, оставив две вмятины. Особенно натоптано было в месте, где он снова надел свои сапоги (или «мокроступы», по терминологии Грэнтера, почему то питавшего к ним странную неприязнь). Под деревом Энди нашел шесть окурков с надписью «Вэнтедж» и смятый желтый коробок из под кодаковской цветной пленки. Встревоженный не на шутку, он сбросил лыжи и полез на дерево. Где то на середине он вдруг замер: прямо перед ним, на расстоянии мили, виднелся домик Грэнтера. Отсюда он казался маленьким и необитаемым. Но если телеобъективом… Pred Charlie nespomenul nič. Он ни слова не сказал дочери о своей находке. Kufre boli zabalené. Jej pretrvávajúce mlčanie ho nútilo nervózne rozprávať, akoby ho tým, že je ticho, obviňovala. Вот и упакованы чемоданы. А Чарли все молчит, словно обвиняет его. Наконец он не выдержал: „Pokúsime sa stopnúť niekoho do Berlína,“ povedal, „a tam nasadneme na autobus a vrátime sa do New Yorku. Pôjdeme do redakcie newyorskych Times…“ — Доедем на попутке до Берлина, а там сядем на автобус — и в Нью Йорк. И сразу в редакцию «Таймс»… „Ale, ocko, poslal si im list.“ — Но ведь ты написал им, папа. „Zlatko, nemuseli ho dostať.“ — Они могли не получить мое письмо, малыш. Okamih naňho ticho pozerala a potom sa spýtala: Секунду другую она молча смотрела на него. „Myslíš, že ho vzali tamtí?“ — Ты думаешь, они его перехватили? „Samozrejme, že ne…“ Pokrútil hlavou a začal opäť: „Charlie, naozaj neviem.“ — Ну что ты, я… — Он не нашелся, что ответить, и сказал просто: — Не знаю. Charlie neodpovedala. Kľačala, zatvárala jeden z kufrov a bezvýsledne sa pokúšala zaklapnúť uzávery. Чарли молча опустилась на корточки, закрыла чемодан и принялась воевать с защелками, которые никак не желали подчиняться. „Ukáž, pomôžem ti, zlatko.“ — Я тебе помогу, малыш. „Urobím to sama,“ skríkla naňho a rozplakala sa. — Я сама! — закричала она и расплакалась. „Charlie, no tak,“ upokojoval ju. „Prosím ťa, zlatko, už sa to takmer končí.“ — Ну что ты, Чарленок, — начал он ее успокаивать. — Не надо, малышка. Скоро все это кончится. „Nie, nekončí,“ zakričala hlasnejšie. „Nikdy sa to naozaj neskončí.“ — Неправда. — Слезы пуще прежнего хлынули из глаз. — Никогда… никогда это не кончится! 2 Okolo chaty Granthera McGeea bolo iba dvanásť chlapov. Pozície zaujali predošlej noci. Všetci boli oblečení v bielo-zelených maskovacích kombinézach. Nik z nich nebol predtým na Mandersovej farme a nik z nich nebol ozbrojený, okrem Johna Rainbirda, ktorý mal pušku, a Dona Julesa, ktorý mal pištoľ kalibru 22. Их было двенадцать человек. Они окружили дом Грэнтера Макти еще прошлой ночью. Каждый занял свою позицию. На них были маскхалаты в бело зеленых разводах. Ни одному из них не довелось пережить потрясение на ферме Мэндерсов, и ни один не имел при себе оружия, за исключением Джона Рэйнберда, у которого была винтовка, и Дона Джулза, прихватившего пистолет 22 го калибра. „Nikomu nedám šancu, aby podľahol panike, nech to nedopadne tak ako minule v štáte New York,“ povedal Rainbird kapitánovi. „Ten váš Jamieson vyzerá ešte vždy celý posratý.“ — Мне не нужны паникеры, — сказал Рэйнберд Кэпу. — После предыдущей операции Джеймисон до сих пор ходит так, будто у него полные штаны. Rovnako nechcel ani počuť o tom, že by agentov ozbrojili. Spôsob, ako sa situácia má vyvíjať, bol určený a on nechcel, aby mu po skončení operácie ostali dve mŕtvoly. Sám si vybral všetkých agentov a ten, ktorého určil, aby spracoval Andyho McGeeho, bol Don Jules. Jules bol malý, tichý, zamračený tridsiatnik. Svoju prácu robil dobre. Rainbird to vedel, lebo Jules bol jediný človek, s ktorým sa rozhodol spolupracovať viac ako jeden raz. Bol rýchly a praktický. V kritických okamihoch neprekážal. И никакого оружия, заявил он. Не хватает только, чтобы все кончилось двумя трупами. Он сам отобрал агентов и поручил Дону Джулзу взять на себя Энди. Джулзу было за тридцать; это был коренастый и молчаливый тугодум. Свое дело он знал. Рэйнберд не раз брал его с собой и имел возможность в этом убедиться. Молчальник действовал быстро и четко. В критические моменты он не путался под ногами. „McGee vyjde cez deň určite von na dlhšie,“ vysvetľoval na inštruktáži Rainbird. — В течение дня Макги обязательно выйдет проветриться, — сказал Рэйнберд на коротком инструктаже.  „Dievča chodieva von občas, ale McGee vždy. Keď vyjde von sám, spracujem ho ja, vtedy Jules pôjde a odstráni ho rýchlo a ticho z dohľadu. Keby vyšlo von samo dievča, urobíme to takisto. Ak vyjdú von spolu, spracujem ja dievča a Jules McGeeho. Vy ostatní ste len komparz – rozu­miete tomu?“ Rainbirdovi sa zablyšťalo jediné oko. — Скорее всего, девочка тоже, но Макги обязательно. Если он выходит один, я его снимаю одним выстрелом, а Джулз быстро и без шума оттаскивает в сторону. То же самое, если девочка выходит одна. Если они выходят вдвоем, я беру девочку, Джулз берет Макги. Вы все только на подхвате, ясно? — Здоровый глаз Рэйнберда слепил их, как фара.  „Ste tu len pre prípad, že by sa stalo niečo mimoriadne drastické, a to je všetko. Samozrejme, ak sa stane niečo mimoriadne dras­tické, všetci budete bežať do jazera s nohavicami v plame­ňoch. Ste tu s nami pre prípad, že by sa vyskytla jediná možnosť zo sta, pri ktorej by ste mohli čosi urobiť. Jasné, že ste tu s nami ako pozorovatelia a svedkovia, pre prípad, že to poondiem.“ — На всякий пожарный. Конечно, если дойдет до пожара, вы все рванете к озеру тушить самих себя. Вас берут на тот случай, один из ста, когда вы сможете пригодиться. И, конечно, чтобы засвидетельствовать, как я сел в калошу… если я сяду. To vyvolalo riedky, nervózny chichot. Шутку встретили жиденькими смешками. Rainbird zdvihol prst. Рэйнберд предостерегающе поднял палец. „Keď hociktorý z vás urobí jediný chybný krok, môžete potom opakovať, koľko chcete, že ste dostali strach, osobne dozriem, aby ste skončili v džungli v Južnej Amerike, o to sa postarám, prisámbohu! Verte tomu, džentlmeni. V mojom predstavení ste komparz. Nezabudnite na to.“ — Но если один из вас чихнет не вовремя и спугнет их, я лично позабочусь, чтобы он сдох на дне ямы в самых диких джунглях Южной Америки. Вы знаете, я слов на ветер не бросаю. Итак, в этом спектакле вы на подхвате. Запомните. Neskôr, keď už boli na svojom zhromaždisku – v zanedba­nom moteli v St. Johnsbury – Rainbird si vzal nabok Dona Julesa. Позднее, когда все собрались прорепетировать «в декорациях» — таковыми послужил богом забытый мотель в Сент Джонсбери, Рэйнберд отвел в сторону Дона Джулза. „Čítal si materiály o tom chlapovi?“ spýtal sa ho. — Ты читал досье на Макги, — сказал он. Jules fajčil kamelku: „Jasné.“ Джулз курил «Кэмел».— Читал. „Vieš, o čo v princípe ide pri mentálnej dominácii?“ — Ты понял, что значит мысленное внушение? „Jasné.“ — Понял. „Vieš, čo sa prihodilo tým dvom chlapom v Ohiu? Tým, čo mu chceli odviesť dcéru?“ — Понял, что произошло с двумя нашими в Огайо? Когда они пытались увезти его дочь? „Robil som s Georgeom Waringom,“ odvetil Jules nevzru­šene. „Ten chlap vie pripáliť aj vodu, keď si ide zapariť čaj.“ — Я видел Джорджа Уэринга в деле, — невозмутимо ответил Джулз. — У него вода сама закипала, хоть чай заваривай. „U ľudí s týmito schopnosťami to nie je nič nezvyčajné. Chcel by som len, aby sme si boli na čistom. Budeš musieť byť veľmi rýchly.“ — Этот может выкинуть что нибудь необычное. Я просто хочу внести ясность. Сделать все надо молниеносно. „Jasné.“ — Сделаем. „Chlapík mal celú zimu na oddych. Ak mu ostane toľko času, ako treba na jeden výstrel, máš dobrú šancu stráviť ďalšie tri roky vo vyčalúnenej miestnosti presvedčený, že si vrabec alebo petržlen, alebo niečo také.“ — Учти, он всю зиму копил силы. Если он успеет послать импульс, считай, тихая палата на ближайшие три года тебе обеспечена. Объявишь себя птичкой или там репой… „V poriadku.“ — Ладно. „Čo je v poriadku?“ — Что ладно? „Budem rýchly. Skonči, John.“ — Сделаем, Джон. Не бери в голову. „Je tu možnosť, že vyjdú von spolu,“ ignoroval ho Rainbird a pokračoval. — Они могут выйти вдвоем, — настойчиво продолжал Рэйнберд.  „Ty budeš za rohom verandy, aby ťa nebolo vidieť z dverí, ktorými budú vychádzať. Počkáš na mňa, až spracujem dievča. Jej otec pôjde k nej. Budeš za ním. Mier mu na krk.“ — Они тебя не увидят, ты будешь сбоку от крыльца. Подожди, пока я сниму девочку. Отец бросится к ней. Ты зайдешь со спины. Целься в шею. „Iste.“ — Ясно. „Neposer to, Don.“ — Смотри не промажь! Jules sa krátko zasmial a potiahol si z cigarety. Джулз едва заметно улыбнулся и сделал затяжку. „Nie,“ odvetil. — Не промажу. 3 Kufre boli zabalené. Charlie si obliekla otepľovačky a vetrovku. Andy vkĺzol do bundy, zapol zips a vzal do rúk kufre. Necítil sa dobre, necítil sa ani trochu dobre. Pochytila ho nervozita, jedna z jeho predtúch. Чемоданы стояли наготове. Чарли надела парку поверх лыжного комбинезона. Энди застегнул молнию на куртке, взял чемоданы. На душе было скверно. Что то свербило. Холодок предвидения. „Aj ty to cítiš, však?“ spýtala sa Charlie. Tváričku mala bledú a bezvýraznú. — Ты тоже чувствуешь? — спросила Чарли. Ее личико было бледным, ничего не выражающим. Andy váhavo prikývol. Энди через силу кивнул. „Čo urobíme?“ — Что же делать, папа? „Dúfajme, že pocity sú trochu predčasné,“ odpovedal, hoci v skutočnosti si myslel opak. „Čo sa tu dá ešte robiť?“ — Будем надеяться, что мы почувствовали опасность раньше времени, — ответил он, хотя так не думал. — Что нам еще остается? „Čo sa tu dá ešte robiť?“ zopakovala. — Что нам еще остается? — отозвалась она эхом. Zrazu k nemu podišla a vystrela ruky, aby ju zdvihol. Ani si nespomínal, kedy toto gesto urobila naposledy – možno pred dvoma rokmi. Ohromilo ho, ako rýchlo beží čas, ako rýchlo sa dieťa mení rovno pred očami, a to s nenápadnosťou, ktorá je takmer hrozná. Она подошла к нему и привстала на цыпочки, чтобы он взял ее на руки; он и забыл, когда такое было в последний раз… года два назад, не меньше. Как же бежит время, как быстро растут наши дети, прямо на глазах, устрашающе быстро. Položil kufre, zdvihol ju a privinul k sebe. Pobozkala ho na líce a veľmi tuho sa k nemu pritúlila. Он поставил чемоданы, поднял ее, прижал к себе. Она поцеловала его в щеку и тоже прижалась. „Máš všetko?“ spýtal sa jej, keď ju zložil na zem. — Ну что, ты готова? — спросил он, опуская ее на пол. „Asi áno,“ odvetila Charlie a slzy mala na krajíčku. — Готова, — сникла Чарли. Глаза у нее были на мокром месте.  „Ocko… Nebudem podpaľovať. Ani keby sa nám nepodarilo pred nimi ujsť.“ — Папа… я не стану ничего зажигать. Даже если они не дадут нам уйти. „Dobre, Charlie,“ povedal. „Dobre. Rozumiem tomu.“ — Ну что ж, — сказал он, — и не надо. Я все понимаю, Чарленок. „Ľúbim ťa, ocko.“ — Папа… я люблю тебя. Prikývol. Он кивнул. „Aj ja ťa ľúbim, moja malá.“ — Я тебя тоже люблю, малыш. Andy vykročil k dverám a otvoril ich. Na chvíľu ho oslepilo ostré slnko, takže nevidel vôbec nič. Potom sa mu zreničky prispôsobili a pred ním sa zjavil deň, žiarivý od topiaceho sa snehu. Vpravo mal Tashmore Pond, oslňujúce, drsné, nepra­videlné záplaty modrej vody medzi pohyblivými kusmi ľadu. Rovno vpredu bol borovicový lesík. Pomedzi stromy zreteľne videl zelenú šindľovú strechu ďalšej chaty, konečne bez snehu. Энди распахнул дверь. В первую секунду свет ослепил его. Но потом глаза попривыкли, и все стало на свои места: утро, солнце, тающий снег. Справа пронзительно голубели рваные лоскуты воды среди льдин Ташморского озера. Перед ними стеной стояли сосны. Сквозь просвет едва виднелся ближайший дом с зеленой кровлей, освободившейся наконец от снега. Lesík bol tichý a Andyho pocit nepokoja zosilnel. Kam sa podel vtáčí spev, ktorý ich s príchodom jari pozdravoval každé ráno? Dnes tu nebol ani jeden vták, len topiaci sa sneh kvapkal z konárov. Pristihol sa, že si zúfalo želá, aby tu bol zavedený telefón. Musel v pľúcach potlačiť nutkanie zakričať: Kto je tam? Tým by len ešte väčšmi vystrašil Charlie. Лес затаился, и Энди ощутил новый прилив беспокойства. Каждое утро, с тех пор как началась оттепель, их встречала трелью какая то пичуга — где она сегодня? Не слыхать… одна капель звенит. Господи, ну что стоило Грэнтеру протянуть телефонный кабель! Энди чуть не выкрикнул что было мочи: Кто здесь? Но он сдержался — и без того Чарли напугана. „Zdá sa, že je príjemne,“ povedal. — Вроде все в порядке, — сказал он вслух.  „Myslím, že im ujdeme… ak vôbec idú za nami.“ — Они до нас еще не добрались… если вообще хотят добраться. „To je dobre,“ odvetila bezfarebné. — Вот и хорошо, — произнесла она бесцветным голосом. „Len nech sa nám podarí prejsť po ceste,“ dodal Andy a pomyslel si možno už stý raz: Čo sa tu ešte dá robiť? a opäť si uvedomil, ako strašne ich nenávidí. — Тогда пришпорим лошадок, малыш — сказал Энди и в сотый раз подумал: А что нам остается? И еще подумал о том, как же он их ненавидит. Charlie prešla krížom cez miestnosť k nemu, prešla okolo sušiaka plného riadu, ktorý umyli po raňajkách. Celá chalupa bola v takom istom poriadku, ako ju našli. Ani zo škatuľky. Granther by mal radosť. Чарли направилась к выходу; она прошла мимо сушилки, заполненной перемытой после завтрака посудой. Весь дом блестел как новенький; каждая вещь лежала на своем месте. Дед был бы доволен. Andy ovinul ruku okolo Charliných pliec a ešte raz si ju pevne privinul. Potom zdvihol kufre a spolu vykročili do slnečného jasu začínajúcej jari. Энди обнял дочь за плечи и еще раз прижал к себе. Затем поднял чемоданы, и они шагнули навстречу холодноватому весеннему солнцу. 4 John Rainbird vyliezol do polovice vysokej jedle o stotridsať metrov ďalej. Bezpečnostným opaskom bol pevne priviazaný ku kmeňu, na nohách mal mačky, aké nosia opravári vedenia pri výstupe na telegrafné stípy. Keď sa dvere na chate otvorili, strhol z pleca pušku a pevne si ju oprel. Pocítil absolútny pokoj, ktorý ho zahalil ako plášť. Pred jeho jediným okom sa mu všetko prekvapujúco vyjasnilo. Keď prišiel o druhé oko, jeho priestorové vnímanie sa poškodilo a znejasnelo, no vo chvíľach mimoriadnej koncentrácie, ako bola táto, sa mu vracala schopnosť vidieť jasne. Akoby sa jeho zmrzačený zrak na krátku chvíľu sám od seba zregene­roval. Джон Рэйнберд находился от них в ста пятидесяти ярдах — на высокой ели. На ногах у него были «кошки», страховочный пояс надежно крепил его к дереву. Когда дверь распахнулась, он вскинул винтовку; приклад жестко уперся в плечо. И сразу пришли тепло и покой — словно на плечи набросили плед. Потеряв глаз, он стал видеть далекие предметы несколько размытыми, но в минуты предельной концентрации, вроде теперешней, зрение полностью возвращалось к нему и отмечало каждую мелочь — загубленный глаз, казалось, на миг оживал. Nebol to výstrel na dlhú vzdialenosť a on by sa teraz zbytočne neznepokojoval, keby to, čo mal v úmysle vpáliť do dievčenského krku, bola guľka – no musel pracovať s niečím oveľa nešikovnejším, s niečím, čo desaťnásobne zvyšovalo riziko. V hlavni svojej špeciálne upravenej pušky mal ampulku s orasinom v tvare šípky zakončenej hrotom, a tá na túto vzdialenosť mohla klesnúť alebo sa prevrátiť. Našťastie bolo takmer bezvetrie. Расстояние было пустячным, и если бы в стволе сидела обычная пуля, он бы себе стоял и поплевывал, — но с этой штуковиной риск возрастал раз в десять. В стволе винтовки, специально для него переделанной, находилась стрела с ампулой оразина в наконечнике, и кто мог дать гарантию, что стрела не отклонится от курса и вообще долетит. По счастью, день был безветренный. Ak je to vôľa Veľkého ducha a mojich predkov, modlil sa ticho Rainbird, nech usmernia moju ruku a moje oko tak, že výstrel trafí cieľ. Если есть на то воля Великого Духа и моих предков, молился про себя Рэйнберд, пусть пошлют они твердость моей руке и зоркость глазу, и да будет мой выстрел точным. Dievča vychádzalo a vedľa nej šiel jej otec – Jules tam už bol. Cez ďalekohľad vyzeralo dievča veľké ako vráta stodoly. Jej vetrovka svietila a pripomínala jasný modrý plameň na pozadí vetrom ošľahaných brvien chaty. Rainbird mal toľko času, aby si uvedomil, čo znamenajú kufre v McGeeho rukách. Prišli naozaj v poslednej chvíli. Показался отец, и дочь с ним рядом — значит, Джулз входит в игру. Телескопические линзы увеличивали девочку до гигантских размеров; на фоне посеревших досок ее парка выделялась сочным голубым, пятном. Рэйнберд успел заметить чемоданы в руках Макги; еще немного, и не на кого было бы устраивать засаду. Dievča malo zloženú kapucňu, zips zatiahnutý len do polovice, takže vetrovka sa okolo hrdla roztvárala. Bol teplý deň, aj to im nahrávalo. Девочка не подняла капюшона и молнию застегнула лишь наполовину, распахнутый ворот открывал горло. И тут ему опять повезло — день выдался довольно теплый. Oprel prst o kohútik a vlasový kríž ďalekohľadu zameral na spodnú časť hrdla. Он подвел палец к спусковому крючку и нашел перекрестьем оптического прицела ямку на шее. Ak je to vôľa… Если есть на то воля. Potiahol kohútik. Nijaký výbuch, len duté puf! a nepatrný obláčik dymu nad uzáverom pušky. Он нажал на спуск. Послышалось глухое пфат! — и из ствола выполз кренделек дыма. 5 Boli na konci schodov, keď Charlie zrazu zastala a vydala zvláštny zvuk, ako pri pregĺganí. Andy okamžite položil kufre. Nič nepočul, no niečo sa stalo. Niečo hrozné. Niečo na Charlie sa akosi zmenilo. Они уже готовы были спуститься с крыльца, когда Чарли вдруг остановилась, издав горлом какой то сдавленный звук. Энди бросил чемоданы. Он ничего не услышал, но случилось что то страшное. С ней, с Чарли. „Charlie! Charlie!“ — Чарли! Чарли! Hľadel na ňu vyvalenými očami. Stála bez pohnutia ako socha, neuveriteľne krásna na pozadí žiarivej snehovej pláne. Neuveriteľne malá. A vtom si uvedomil, čo sa zmenilo. Bolo to také dôležité a také hrozné, že to spočiatku nevedel pochopiť. Он весь обратился в зрение. Она застыла как статуя, невероятно красивая среди сверкающей белизны. Невероятно маленькая. И вдруг до него дошло. Это было так чудовищно, так непоправимо, что сразу не укладывалось в голове. Prišiel na to, keď zbadal trčať z Charlinho hrdla dlhú ihlu priamo pod ohryzkom. Jej ruka v palčiaku po nej zmätene siahla, dotkla sa jej a posunula ju do nového, groteskného, nahor smerujúceho uhla. Z rany začal prúdiť tenký pramie­nok krvi a stekal jej po krku. Malý a jemný krvavý kvet sa rozvinul na golieri košele a už sa dotýkal konca umelej kožušiny, ktorá lemovala bundu pri zipse. У Чарли из горла, пониже хрящика, торчала длинная игла. Рукой в варежке Чарли судорожно нашарила иглу, но не сумела вынуть, а только вывернула кверху под острым углом. Из ранки побежала струйка крови. Она образовала узор на воротнике рубашки и слегка окрасила искусственный мех, там, где была вшита молния. „Charlie!“ zreval. Naklonil sa k nej a chytil ju za ruku práve vo chvíli, keď zavrela oči a začala padať. Uložil ju na verandu a znova a znova volal jej meno. Malá šípka zabodnutá do hrdla sa trochu kývala a odrážala slnko. Telo mala uvoľnené, na dotyk to bola neživá vec bez kostí. Držal ju a kolísal a pozeral na slnkom zaliaty les, ktorý sa zdal prázd­ny – les bez vtáčieho spevu. — Чарли! — закричал он. У нее уже закатывались глаза, она клонилась назад, когда он подхватил ее. Он бережно опустил Чарли на крыльцо, продолжая повторять ее имя. Стрела поблескивала на солнце. Чарли вся обмякла, как мертвая. Прижимая ее к себе и баюкая, он прочесывал взглядом лес, весь залитый светом и словно покинутый птицами и людьми. „Kto to urobil?“ zareval. — Кто это сделал? — выкрикнул он.  „Kto to urobil? Vylezte, ukážte sa, nech vás vidím!“ — Кто? Выйди, я должен тебя увидеть! Don Jules prešiel okolo rohu verandy. Mal obuté adidasky. V jednej ruke držal dvadsaťdvojku. Из за крыльца вынырнул Дон Джулз. Он двигался бесшумно в своих теннисных тапочках. Он держал наготове пистолет 22 го калибра. „Kto zastrelil moju dcéru?“ reval Andy. Niečo v hrdle mu bolestne roztriaslo výkrik a ubralo mu na sile. Zdvihol ju na ruky, vo vnútri teplej bundy bola uvoľnená, ako bez kostí. Prstami chytil malú šípku, vytiahol ju, takže z rany začal tiecť pramienok čerstvej krvi. — Кто застрелил мою дочь? — крикнул Энди. Горло саднило, но не от крика. Он прижимал к себе безнадежно обмякшее, бескостное тело в голубой парке на меху. Он извлек двумя пальцами стрелу — вновь струйка крови. Daj ju dnu, pomyslel si. Treba ju dať dnu. Отнести ее в дом, мелькнуло в голове. Надо отнести ее в дом. Jules sa k nemu priblížil a strelil mu zozadu do krku, takmer takisto ako kedysi herec Booth vystrelil na prezidenta. V tej chvíli sa Andy s kŕčovitým trhnutím zložil na kolená a z po­sledných síl položil Charlie pred seba. Potom sa zrútil na ňu. Джулз приблизился и выстрелил ему сзади в шею — так актер Бут выстрелил когда то в президента. На мгновение Энди привстал, еще крепче прижимая к себе Чарли. И тут же рухнул на нее ничком. Jules sa mu prizrel zblízka a zakýval na chlapov, čo boli v lese. Джулз убедился, что Макги без сознания, и помахал своим, прятавшимся в лесу. „Nič to nebolo,“ šomral si popod nos, ako sa Rainbird brodil k chate lepkavým, mäkkým marcovým snehom. — Делов то, — буркнул он. Рэйнберд уже бежал к дому, утопая в вязкой мартовской каше.  „Nič to nebolo. A koľko sa okolo toho narobilo rečí!“ жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу: