Тамара Токомбаева
жүктеу/скачать 0.88 Mb. Pdf көрінісі
|
|
ГЛАВА 9. ТЮРЕМНЫЕ СТИХИ … Пел я песни на взгорье, Славил мир молодой… Чёрной бабочкой горе Вьёт петлю надо мной. – Ты откуда явилась? За какие грехи Эта злая немилость? – А стихи… а стихи? И за эту награду Не корю тебя, жизнь… Белой бабочкой, радость, Надо мной закружись. Критики отмечают, что между книгами «Цветы труда» (1932), «Кровавые годы» ( 1935) и «Родной народ» (1940) Аалы Токомбаев писал очень мало, объясняя это высокой требовательностью к себе: «…хотя за эти годы (имеются в виду 1937-39 гг. – Т.Т.) в количественном отношении было написано немного, эти произведения в качественном отношении подняли всю кыргызскую поэзию на новую высоту»… Действительно, там, в тюрьме, отцом были созданы поистине шедевры кыргызской поэзии, такие как «Обращение к Пушкину», «Если бы судьба была мне покорна» и многие другие, ставшие народными песнями. Десятки стихов для поддержки духа товарищей по несчастью, стихи, вышитые на тюремной наволочке нитками, надёрганными из носков, «Терме» и экспромты на папиросных листочках, глубоко философские размышления о бытие, о жизни, о смерти, о любви… Вот, например, знаменитые «Три истины»: Хоть владеет он миром один, И богатством вершин, и долин, Во дворце золотом ли живет, Через звёздный летит небосвод, Луч луны оседлав, как коня, Окружённый сияньем огня, – Не насытится счастьем вовек Ненасытный всегда человек! Хоть не мало на свете он жил, Блага все средь людей разделил, 51 Т.Токомбаева Аалы Токомбаев Хоть и молодость знал до конца, И, простившись с порою юнца, Был болезнью тяжёлой сражён, И безжизненным сделался он, – Не насытится жизнью вовек Ненасытный всегда человек. Хоть нагрянул бы в мраке ночном Азраил с обнажённым мечом, Хоть и сердце, лишённое сил, Холод смерти уже поразил, И глаза, потускневшие вдруг, Обступила бы темень вокруг, Не оставит надежду вовек, Жить захочет опять человек! Стихотворение на русский язык переводилось трижды. Первый переводчик – москвич Николай Ощакович. Затем это же стихотворение переводили Вячеслав Шаповалов и Улан Токомбаев. Кстати, об этом стихотворении. На казахский язык оно было переведено народным поэтом Казахской ССР Мариям Хакимжановой под названием «Уш мандак». Позже в беседе с ней в ответ на её восторженное: «Какая философская глубина!» – папа ответил: «А что еще было делать в тюрьме? Только философствовать!..». Хрущёвское потепление не коснулось отца, так как в самый «тёплый момент» он был выключен из активной жизни тяжёлой болезнью. Его несокрушимая сила воли победила и этот инсульт. Он встал на ноги. Плохо работала правая рука. Он стал писать левой, неустанно разрабатывая правую. Отец мужественно боролся со своим недугом и поборол его. Книга «Момия», подготовленная к изданию, куда вошла часть стихов, написанных в тюрьме, была издана только в 70-м году. Время потепления прошло, по крайней мере, у нас в республике. Из самого верхнего эшелона власти был дан приказ об изъятии сборника «Момия», а уже проданные книги собирались по домам и уничтожались. Отцу пришлось письменно признать, что в сборник вошли стихи натуралистические и, раз эти экспромты написаны в тюрьме, то вряд ли подлежат исправлению. Интересно, что некоторые тюремные стихи позже были все-таки опубликованы в разных сборниках поэта, а такие стихи, как «Я сказал, уходя…», «Не бойся, не призрак я», «Бессонница», «Землетрясение», «Очнуться, воскреснуть», «Очнулся совсем я», «Не зная, сколько в мире зла», «Боль», «В мир вступила тишина», «Он в зеркало боялся заглянуть» и другие были переведены Светланой Сусловой и опубликованы только на русском языке. Света вместе с папой долго думали, как донести до читателя хотя бы часть тюремных стихов и придумали… Вот как сама Светлана Суслова описывает этот «процесс»: «…Меня как переводчика и первого русского читателя в своё время поразило небольшое его стихотворение, написанное в сталинских застенках: он, практически приговорённый к смерти – без суда и следствия – как «враг народа», уже узнавший на первых допросах о «друзьях», что его оклеветали, слагает ясные пронзительные строки: «О, бессонные долгие ночи! – пять шагов от стены до стены…». Эту длинную дорогу бессонницы, горьких раздумий и предощущения смерти Аалы Токомбаев и в застенках сумел преобразовать в творческий путь: нитками, надёрганными из одежды, он вышивал на арестантском белье строки своих стихов, портрет вождя, в идеи которого он верил безоговорочно, портрет своего любимого поэта Пушкина… В Доме-музее 52 |