Том II филологические и юридические науки алматы — астана — баку — гродно — киев — кишенев — коламбия люденшайд — минск — невинномысск — ташкент — харьков — элиста 2010

1. Влахов С.И., Флорин С.П. Непереводимое в переводе. – Москва: Международные отношения, 1986. – 416 с.

2. Марковина И.Ю. Влияние лингвистических и экстралингвистических факторов на понимание текста: дис. … канд. филол. наук. – Москва, 1982. – 26 с.

3. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. Очерки лингвистической теории перевода. – Москва: Р. Валент, 2007. – 244 с.

4. Стернин И.А., Флекенштейн К. Очерки по контрастивной лексикологии и фразеологии. – Галле, 1989. – 120 с.

5. Бронте Ш. Джен Эйр: Роман / Пер. с англ. В. Станевич. – Минск: Оракул, 1992. – 494 с.

6. Бронте Ш. Джен Эйр. (Jane Eyre). На англ. яз. – Москва: Юпитер-Интер, 2005. – 432 с.
Особенности влияния элементов контекста на переносное употребление временных форм русского глагола
Попова Е.И.

Кокандский государственный педагогический институт им. Мукими, г. Коканд, Узбекистан

e-mail: hairova_galina@bk.ru; Nodirbek8488@gmail.com; rasnod@mail.ru;
Художественные и публицистические тексты, живая разговорная речь носителей русского языка в изобилии предлагают примеры трансформированного употребления временных форм, когда значение последних оказывается как бы рассогласованным с реальным содержанием обозначаемых фактов. Например, глаголы будущего времени могут указывать на минувшие действия, а глаголы прошедшего времени называть прогнозируемые и ожидаемые события.

Переносное значение характеризует собой не общее значение глагольной формы, а сферу ее употребления. При реализации категориального значения временной формы в тексте, в речи на грамматическое значение формы накладываются значения, выражаемые элементами контекста и речевой ситуации, в результате чего оно выступает в виде частного варианта. « Частные значения грамматической формы - регулярно повторяющиеся семантические типы, являющиеся результатом взаимодействия грамматической формы и контекста».[1]

На реализацию значения грамматической формы могут воздействовать различные элементы контекста: темпоральные уточнители, лексическое окружение, семантика самой глагольной формы, синтаксическая структура предложения. Трудность состоит в невозможности однозначно сформулировать контекстные условия, в которых исходное значение всегда заменялось бы соответствующим частным и только им. Контекст актуализирует в процессе коммуникации то один, то другой элемент своего потенциала, определенные их комбинации, соответствующие требованиям выражаемой мысли. Однако, если переносное употребление временных форм рассматривать в системе, можно выявить закономерности речевой реализации любой временной формы и учитывать их в практике обучения русскому языку.

Рассмотрим влияние элементов контекста на переносное употребление форм будущего совершенного времени. Данные формы используются при обозначении собственно узуального действия и при выражении свойства. Осмыслению глагольной формы в узуальном значении способствуют такие элементы контекста, которые указывают на типичность данного действия:

-обобщенно-личное значение субъекта: Как в молодости увидишь, что лед сошел с речки, искупаешься, побегаешь и хоть бы что;

-местоимения ты, вы в обобщенно-личном значении: Ты что? К одним забежишь, к другим заглянешь, а он зубрит сидит.

При обозначении свойства обязательным является определенный семантический контекст, а именно слова с кванторным (всегда,каждый раз), кратным( часто, иногда) или модальным значением: Вечно он в грязи перепачкается. Всегда ты спотыкнешься. Обязательно он во все вмешается.

Контекст может содержать определенный темпоральный уточнитель. Например: В старину на этой дороге так дела делались: заедут купцы целым обозом, так дворники запрут ворота да без разговору перережут всех до единого…(Островский) Действия, выраженные словоформами заедут, запрут, перережут ориентированы на план прошлого, обозначенный словоформой делались, которая определяет темпоральный план высказывания. Кроме того, имеется лексический показатель локализованности действия в прошлом (в старину).

Условием использования форм совершенного будущего для обозначения процессов, неоднократно повторяющихся в прошлом, является ее сочетание со словоформой бывало: В зимний вечер, бывало, лучину зажжет и прядет себе глаз не смыкая (Некрасов). Будущее совершенное здесь близко к настоящему историческому, однако в отличие от последнего вносит в текст динамику действия.

Осмыслению глагольных форм в переносном значении способствуют частицы-актуализаторы.

.Будущее совершенное о прошлом единичном факте как факте удивительном и неожиданном сообщает в конструкциях глагол СВ + же, ведь : Привалит же людям такое счастье! Напишут ведь такое!

Здесь частицы же и ведь имеют значение, отличное от их основных значений. Подобные конструкции истолковываются следующим образом:1) до момента речи имело место единичное событие, действие, доведенное до результата; 2) говорящий неравнодушно относится к этому событию;3) считая его удивительным, неожиданным, он в то же время обобщает его как характерное.[2]

Особой разновидностью переносного употребления формы будущего времени является её функционирование в сочетании с частицей как в плане настоящего исторического единичного действия: Как царица отпрыгнёт, Да как ручку замахнёт, Да по зеркальцу как хлопнет, Каблучком-то как притопнет!..(Пушкин)

Конструкции как+глагол СВ, экспрессивно обозначающие внезапность и интенсивность осуществляемого процесса в прошлом, характерны для разговорной речи.

Условия усиления в форме будущего совершенного признаков настоящего, проявляющих себя в модальности, сводятся к следующему:

1. 
   Отрицание возможности достижения результата усилено осуществляемым действием или возможностью ожидаемого действия в момент речи.
   

При подобном применении форма будущего времени часто поддерживается частицами никак не: Кого же вы братцы?- кричит Ефим.- Налима! Никак не вытащим! Под корягу забился (Чехов).

Будущее совершенное с отрицанием (практически от немногих глаголов) может обозначать полное отсутствие действия: Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Не зашелохнется, не прогремит (Гоголь).

2. Констатация отсутствия желаемого действия при самом акте коммуникации с косвенно-побудительным подтекстом. [3]

Ср.: Что же вы нас не пригласите ( не приглашаете) напиться чаю? Что же вы не спросите (не спрашиваете) о делах?

Здесь действия носят конкретно- разовый характер и прикреплены к моменту речи. Контекст вопроса фактически подчёркивает модальность нежелания.

Переносное употребление временных форм зависит и от семантики глаголов.

Будущее совершенное при обозначении внезапно наступившего действия в прошлом представляет его как быстрое, мгновенное. В конструкциях могут быть употреблены глаголы, обозначающие действия моментальные, и недопустимы глаголы, обозначающие постепенное накопление результата: А потом как закричит на меня, как ногами застучит на меня (Чуковский). Подошел я к ним, тетеревам, шарахнул лыжей, они из-под снега один за другим как начнут, как начнут вылетать(Пришвин). Ср.: А он как накопит денег, как купит дом.

Потенциальное значение легче всего приобретают глаголы со значением интеллектуального или физического усилия: Он решит любую задачу. Он поднимет тяжелый ящик.

Меньшим числом форм выражается потенциальное значение глаголов в значении восприятия: Он услышит любой шорох. Ещё более затруднительно выражение потенциального значения у многих глаголов говорения (заявить, поблагодарить), которые, по-видимому, могут иметь его только в отрицательных конструкциях.

Успешное изучение функций временных форм в переносном значении неосуществимо без установления синтаксических условий. Транспозиционно существенными факторами являются:- одиночное или неодиночное употребление граммемы в простых предложениях, участие ее в составе сложного предложения, в вопросительных или отрицательных конструкциях;

- особенности конструирования предложений: обратный словопорядок и явления эллипсиса.

Например, уверенность в невозможности совершения данного действия выражается при употреблении формы будущего совершенного в составе вопросительного предложения, в котором заключено уверенное экспрессивно-окрашенное отрицание, так называемый риторический вопрос. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад (Гоголь).

Значения повторяемости, обычности формы будущего времени возникают в сложных предложениях. При обозначении собственно узуального действия чаще всего используется сочинительная конструкция: Придёт всегда измученный, усталый, я его накормлю, обогрею.

Краткий анализ функционирования будущего совершенного подтверждает, что взаимодействие лексико-синтаксических условий контекста с грамматическим значением временной формы позволяет выразить дополнительные смысловые оттенки и экспрессивные коннотации, что в свою очередь обогащает речь, придает ей яркость, выразительность.
Использованные источники

1. 
   Бондарко А. В. Грамматическая категория и контекст.- Ленинград: Наука, 1971.-с.103
   
2. 
   Гловинская М. Я. Грамматические исследования. Функционально-стилистический аспект. Суперсегментная фонетика. Морфологическая семантика.- Москва: Наука,1989.-с.117
   
3. 
   Бондарко А.В. Вид и время русского глагола.- Москва: Просвещение, 1971.-с.110
   

Мичуринский государственный аграрный университет, г. Мичуринск, Россия

e-mail: larageorg@inbox. Ru
Cопоставительный анализ семантики слов в разных языках позволяет констатировать как присутствие сходных, так и отличительных, самобытных моментов содержания слов, демонстрируя процессы становления и развития культуры и истории носителей этих языков. Для подобного анализа обратимся к номинации ножа в русском языка и сопоставим ее с аналогичными номинациями в английском, немецком, французском, латинском, армянском и венгерском языках.

В русском языке номинация «нож» имеет следующие значения:

1. Инструмент для резания, состоящий из лезвия и ручки. Режущая часть разных инструментов,

2. Режущая часть аппаратов, машин (Ушаков 2006: 547).

По своему происхождению слово «нож» является славянским словом и обладает сходством с такими словами из славянских языков, как: украинское нiж, древнерусское, старославянское ножь, болгарское нож, сербохорватское нôж, словенское nòž, чешское nůž, словацкое nôž, польское nóž, верхнелужицкое, нижнелужицкое nož. В праславянской основе слово выглядело как nožь. Оно родственно греческому γυσσω «колю», ирландскому ness «рана» (Фасмер Т.3: 80).

Выяснив возможности семантической характеристики русской номинации ножа, сопоставим ее с семантикой английских словарных эквивалентов. Русско-английский словарь дает нам такие возможности:

Столовый нож – knife, table knife, перочинный нож – penk-knife, складной нож – clasp-knife, разрезной нож для бумаги – paper-knife, кухонный нож – kitchen knife, нож для резки мяса – carving knife (Большой русско-английский словарь 2003: 347).

Как мы это смогли заметить, из перечисленных английских наименований ножа для разных работ везде повторяется лексема knife. Обратимся к семантике этой лексемы.

В толком английском словаре об этой лексеме сказано следующее: металлическое лезвие, закрепленное в ручке, используется как инструмент для резки, как и для оружия (Longman 2008: 890).

А какова этимология этого слова?

Этимологически данное слово появилось в английском языке в 11 веке. Сравните: древнеанглийское cnīf от древненормандского knifr, такая же лексема присутствовала в древнефризском языке. В средненижненемецком языке можно встретить схожее слово knīf, а в древнедатском языке лексему cniif, в современном датском языке это лексема knif, а в германской основе это была лексема knībaz (English Etymology 2003: 255). Следовательно, в английском языке эта лексема германского происхождения и как и в русском языке она обозначает прежде всего лезвие для резки чего-нибудь.

А каковы элементы сходства с немецкими лексемами.

Русско-немецкий словарь дает нам такую информацию:

1. 
   Это das Messer. Причем перочинный нож – das Taschenmesser, кухонный нож – das Küchenmesser, нож с рукояткой – das Stielmesser, дисковый нож для сельскохозяйственных машин – das Scheibenmesser.
   
2. 
   Die Schneide - клинок, острие, лезвие.
   
3. 
   Der Büchsenöffner – консервный нож (Русско-немецкий словарь 1976: 404).
   

Сопоставление исходной семантики немецкого слова das Messer и русского слова «нож» показывают весьма небольшое сходство в номинации именно режущего и колющего предмета. Именно это значение имеет германское происхождение и присутствует в английской номинации ножа, о которой говорилось выше. Но в немецком языке важна информация о том, что это все же предмет именно для еды. В русском слово эта сема утвердится позже.

А теперь обратимся к сравнению значений русского анализируемого слова и его словарного эквивалента из французского языка. В русско-французском словаре читаем следующую информацию:

нож как столовый прибор – le couter ; перочинный нож – le canif ; couter pliant ; разрезной нож для бумаги – le coupe papier ; couteau à papier ; кухонный нож – couteau de cuisine ; le coutelas ; couteau le trаnchet ; садовый кривой нож – serpette (Большой русско-французский словарь 2007: 269).

В современном французском языке лексема le couteau имеет наряду со значением «нож как столовый прибор» и еще целый ряд значений, типа:

- шпатель художника,

- опорная призма весов,

- в зоологии морской черенок у моллюска (Новый французско-русский словарь 2006: 250).

А теперь пришло время представить этимологическую информацию по поводу данного французского слова. Оно является заимствованием из латинского языка. Там это было слово cǔltellus, имевшее значение «ножичек» (Gamillscheg 1997: 276).

Сравнение семантики русской и французской номинаций ножа показывает их сходство в присутствии семы «нож» в общем плане, что же касается подробных деталей их семантики, то они отличаются спецификой.

Сравним наше слово из русского языка с аналогичной номинацией в латинском языке. Это будет слово culter (Русско-латинский словарь 2004: 176).

Оно в латинском языке имеет ряд дополнительных значений. Это не только нож как столовый прибор, но еще и бритва. А слово

сulta в латинском языке обладает значением «обработка земли» (Латинско-русский словарь 2008:235). Данное обстоятельство позволяет заключить, что латинское слово вначале использовалось как номинация чего-то острого для обработки земли. Но данные значения не наблюдаются у русского слова «нож». Следовательно, сема ножа как столового прибора появилась у латинского слова позже.

В армянском языке можно констатировать присутствие такой лексемы, обозначающей нож как столовый прибор, как /daeak/ (Русско-армянский, армянско-русский словарь 2005:218). А в венгерском языке имеют место даже два наименования:

- kes,

- bicska – перочинный нож (Венгерско-русский, русско-венгерский словарь 2006: 102).

1. 
   Англо-русский словарь/ Составитель Н.В.Адамчик.- Минск: Харвест, 2003.
   
2. 
   Большой русско-английский словарь/ Составитель А.И.Смирницкий, редактор О.С.Ахманова.- М.: Русский язык – Медиа, 2003.
   

4. Гуськова Л.П. Венгерско-русский и русско-венгерский словарь.- М.: Русский язык – Медиа, 2005.

5. 
   Даль В.И. Иллюстративный толковый словарь русского языка.- М.: Форум, 2007.
   
6. 
   Ожегов С.И. Словарь русского языка.- М.: Советская энциклопедия, 1964.
   
7. 
   Русско-армянский и армянско-русский словарь/ Составитель Э.К.Клян.- Краснодар: Копорта, 2005.
   
8. 
   Русско-немецкий словарь/ Лепин Е.И. и др.- М., 1976.
   
9. 
   Ушаков Д.Н. Большой толковый словарь современного русского языка.- М., 2006.
   
10. 
    Фасмер М. Этимологический словарь русского языка.- В 4 томах.- С.-Петербург, 1996.
    
11. 
    Щерба Л.В. и др. Большой русско-французский словарь.- М., 2007.
    
12. 
    Duden Das Herkunftswoerterbuch der deutschen Sprache.- 2. Auflage.- Mannheim: Dudenverlag, 1997.
    
13. 
    Duden Deutsches Universalwoerterbuch.- Мannheim, 2007.
    
14. 
    Gamillscheg E. Ethymologisches Woerterbuch der franzoesischen Sprache.- Heidelberg, 1997.
    
15. 
    Longman. Dictionary of Contemporary English.- Edinburgh: Longman Pearson, 2007.
    

Мичуринский государственный аграрный университет, г. Мичуринск, Россия

e-mail: natpopova25@mail.ru
Изучение фразеологического состава при сравнении двух языков и более всегда привлекало внимание филологов, занимающихся сопоставительным языкознанием.

В нашей статье имеет место анализ структурно – смыслового блока «Внутреннее безобразие + внутренняя красота», представленного следующими тематическими группами, в которых паремии по-разному отражают диалектические отношения понятий красоты и безобразия на эксплицитном уровне в немецком и русском языках, а именно:

I. «Лицемерие ↔ добродетель»;

II. «Непригодность ↔ польза».

Обратимся к таблице:

Таблица № 1.

Эксплицитное выражение понятий

внутреннего безобразия и внутренней красоты

в немецких и русских паремиях

Проведем сопоставительный анализ идиом немецкой «Ein Wolf im Schafspelz» и русской «Волк в овечьей шкуре», относящихся к тематической группе «Лицемерие ↔ добродетель», проявляющих себя эксплицитно. Выделим ключевые слова, выражающие противоречие между внутренним безобразием и внутренней красотой, с одной стороны – «der Wolf» и «волк», с другой – «das Schaf» и «овца». Выясним, как проявляется диалектика существования понятий красоты и безобразия на примере данной идиомы?

Обратимся к этимологии.

Оба слова «der Wolf» и «волк», являясь древними по происхождению связаны с латинским и греческим языками (Сравните: «der Wolf» - «lupus» - ' волк ', греч. – «lỳkos» - ' волк ' благодаря индоевропейской основе «*ulko-s» - ' волк '; «vulcus¸volcus» - ' волк ', греч. – «Fελχανος» - 'Зевс у критян').

Интересным является, что оба слова связаны с первоначальным значением 'растерзывающий' («волк») и 'рвущий, отрывающий, разрывающий, раздирающий' («der Wolf») [1, 817; Т.1, 338].

Современное значение лексем «der Wolf» и «волк» сходны в обозначении хищного животного [2, 1945; 92].

Однако данный афоризм «Ein Wolf im Schafspelz» и «Волк в овечьей шкуре» метафоризирован, и под образом волка понимается человек ненадежный, угрюмый, нелюдимый, волчистый [3, 136].

Хотелось определить, связаны ли между собой слова «das Schaf» и «овца»?

Этимология лексем «das Schaf» и «овца» показывают, что оба слова за счет своих праоснов встречались в древневерхненемецком (Сравните: «scaf» - 'овца' – нем.; «οu» - 'овца' – рус.) [4, 420; Т.3, 116].

Необходимо отметить, что, с одной стороны, овца (баран) – жертвенные животные, т.е. животные «угодные» сакральному огню (Сравните: индоевропейская основа «*kap­l*kep» - 'гореть, огонь': овца и баран имеют также солярную, «огненную символику» (Сравните: рус. – «кипеть»), который «принимает» эту жертву (Сравните: лат. – «ac­cipere» - 'принимать', лат. – «capere» - 'схватить'). С другой стороны, овца – это животное, с которого стригут (Сравните: индоевропейский корень «*kep­» - 'резать, стричь') шерсть (Сравните: лат. – «cap­ilus» - 'волос'; индоевропейский корень – «*kep­l*kap­» - 'гнуть, завивать', нем. – «schief» - 'кривой, гнутый') - [5, 420].

В разговорном немецком и русском языках понятие овцы связано с определениями 'простофиля, безответное существо' [6, 601].

Отсюда слова «das Schaf» и «овца» в качестве метафоры в обоих языках понимаются как 'безобидный, невинный, простодушный человек'.

Таким образом, в библеизме «Ein Wolf im Schafspelz» и «Волк в овечьей шкуре» диалектическая связь понятий красоты и безобразия проявляется следующим образом. Понятие внутреннего безобразия в виде дурных, злых намерений, являющихся опасными для человека («der Wolf» - «волк» как хищный зверь) и понятие внутренней красоты в виде безвредности, дружелюбности, добродетели («das Schaf» - «овца»).

Отсюда данные идиомы обозначают общее понятие лицемерия, когда под маской добрых дел скрываются злые сущность и поступки человека и проявляют себя в обоих сопоставляемых языках одинаково.

В тематическую группу «Непригодность ↔ польза» мы отнесли пословицы «Stirbt der Fuchs, so gilt der Balg» и «С мертвой лисицы хоть шкура годится». Выделим ключевые слова в обеих пословицах: «der Fuchs - sterben», «мервый - лиса»; «der Balg» - «gelten», «шкура - годится».

Сопоставим слова «der Fuchs» и «лиса». Выясним в первую очередь, почему в обеих паремиях слово «мертвый» связано с лисой?

Этимологией данные слова не связаны. Однако известно, что лиса, согласно древним мифопоэтическим представлениям, считалась не только тотемом, но и воплощением души умерших, и нередко сопровождала души умерших в загробный мир (Сравните: «der Fuchs» - 'лиса', греч. – «ψυχη» - 'душа') - [4, 151; Т.2, 500]. Отсюда понятно, почему лису связывают с понятием смерти.

Можно лексемы «der Fuchs» и «лиса» соотнести еще по цвету (Сравните: нем. – «der Fuchs» - англ. диал. – «tiver» - 'краска'; валлийск.- «coch» - 'красный'; рус. – «лиса» - диал. – «лисый» - 'желтоватый'; «залисеть» - 'приобрести желтоватый оттенок') - [4, 151; Т.2, 500].

Слова «sterben» и «мертвый» обладают семантикой 'лишиться жизни, быть умершим' [2, 1611; 2, 339].

Сочетания слов «der Fuchs stirbt» и «мертвая лиса» могут означать в переносном смысле 'негодность, ненужность' за счет безжизненности.

Что связывает лексемы «der Balg» и «шкура»?

В этимологии мы не обнаруживаем родства данных слов. Известно, что «der Balg» тесно связано этимологически со словом «Polster» - 'мягкая обивка', первоначальное значение слова «der Balg» было 'сумка из кожи животного', а «шкура» заимствовано из польского «skora» - 'кожа, шкура' [1, 59; Т.4, 451].

Лексемы «der Balg» и «шкура» сходны в значении 'снятая с животного кожа с шерстью' [2, 241-242; 876], что в сочетании с глаголом «gelten» - 'стоить, цениться' и 'годиться' семантически указывают на пользу от меха мертвого животного. Отсюда мы можем утверждать, что пословицы «Stirbt der Fuchs, so gilt der Balg» и «С мертвой лисицы хоть шкура годится» выражают диалектику понятий внутреннего безобразия в виде негодности («der Fuchs stirbt» и «мертвая лиса») и внутренней красоты в виде пользы от меха животного («der Balg gilt» и «шкура годится»).

Однако в русском языке внутреннее безобразие в виде непригодности может отображаться специфично за счет слова «паршивый» - 'дрянной, скверный, никуда не годный', а внешняя красота – в виде пользы за счет сочетания слов «клок овечьей шерсти» («С паршивой овцы хоть шерсти клок»).

Вышеназванные паремии метафоризированы и употребляются, когда речь идет о плохом, ничтожном человеке, от которого можно извлечь хоть какую-то пользу.

Таким образом, данные паремии отображают диалектическую связь понятий красоты и безобразия похожим образом, а именно: понятие внутреннего безобразия – в виде злых и опасных намерений для человека («der Wolf» и «волк»), в виде непригодности («der Fuchs stirbt» и «мертвая лиса»); понятие внутренней красоты - в виде безвредности, добродетели («das Schaf» и «овца») и в виде пользы («der Balg gilt» и «шкура годится»).

Однако имеется и специфика в обоих сравниваемых языках.