Тема детства в рассказе Л. Андреева «Петька на даче»

Невинномысский институт экономики, управления и права, г. Невинномысск, Россия

e-mail: Chekalov58@rambler.ru
5 апреля 1898 г. на страницах газеты «Курьер» М. Горький увидел рассказ Л. Андреева «Баргамот и Гараська», который произвел на него большое впечатление, после чего он попросил у автора хороший рассказ для популярного в то время петербургского «Журнала для всех». Андреев откликнулся на просьбу Горького рассказом «Петька на даче», который и был опубликован в названном журнале в следующем 1899 г.

Главным героем рассказа является десятилетний мальчик Петька, выступающий прислугой в парикмахерской. Еще до встречи с ним мы глазами посетителя видим его «худую, ма­ленькую ручонку, которая откуда-то со стороны протягива­лась к подзеркальнику и ставила жестянку с горячей водой». Чуть ниже автор подробнее воспроизводит портрет мальчика: «На стриженой го­лове у него пошли нехорошие струпья. Даже нетребова­тельные посетители с брезгливостью смотрели на этого худенького, веснушчатого мальчика, у которого глаза всегда сонные, рот полуоткрытый и грязные-прегрязные руки и шея. Около глаз и под носом у него прорезались тонень­кие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика».

Обратим внимание на неприглядный и даже отталкивающий портрет героя. Казалось бы, десятилетний мальчик должен быть воплощением живости, резвости и непоседливости, а вместо этого мы видим равнодушное и апатичное сгорбленное существо, постоянно погруженное в дрему, чей облик скорее напоминает состарившегося карлика с прорезавшимися на лице тонкими морщинками.

Мы узнаем, что Петька был самым маленьким из всех служащих в парикмахерской, молчаливо сносившим постоянные окрики: «И утром, и вечером, и весь божий день над Петькой висел один и тот же отрывистый крик: «Мальчик, воды», — и он все подавал ее, все подавал». Повтор «все подавал ее, все подавал» говорит о бесконечно многократном механическом исполнении одних и тех же функций. И потому неслучайно, что Петькины дни тянулись удивительно однообразно и по­хоже один на другой, как два родные брата, он спал много, но ему почему-то все хотелось спать. Праздников не было, не случалось в жизни ничего такого, что могло бы хоть как-то скрасить замедленно-унылое течение времени.

Однообразие жизни мальчика подчеркивается и однообразием окружающего его мира, в частности, внутреннее убранство парикмахерской: «И зимою и ле­том (…) все те же зеркала, из которых одно было с трещиной, а другое было кривое и потешное. На за­пятнанной стене висела одна и та же картина, изображав­шая двух голых женщин на берегу моря, и только их розо­вые тела становились все пестрее от мушиных следов, да увеличивалась черная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа-молния».

Трещина, кривое и потешное, запятнанная стена, мушиные следы, черная копоть, грязная простынка, туповатая бритва, неприятный скрип, жесткая щетина, скучный запах, дешевые духи, надоедливые мухи, грязь – вот та лексика, которая выразительно характеризует действительность, в которой обитает герой. Но писатель расширяет окружающий героя мир за счет описания ближайшего квартала и бульвара, характерными признаками которых выступают дома дешевого разврата, серые от пыли деревья, грязно и странно одетые мужчины и женщины, равнодушные, злые, распущенные лица, рез­кие голоса, брань, пьянство, избиение пьяным мужчиной та­кой же пьяной женщины…

Язык и этого описания настолько красноречив, что избавляет от дополнительного комментария.

Какое радостное, счастливое существо может вырасти на фоне такого угрюмого, беспощадно жестокого социального пейзажа? Его не может быть даже теоретически, а вот практически породить себе подобное существо – очень даже может быть. В этом смысле очень характерным выступает портрет Николки, старшего (на три года) товарища Петьки, который уже «важничал и держался, как боль­шой: курил папиросы, сплевывал через зубы, ругался сквер­ными словами и даже хвастался Петьке, что пил водку». Время от времени он убегал на соседнюю улицу посмотреть крупную драку и всегда возвращался счастливый и смеющийся. Для тринадцатилетнего мальчика подобная уродливая сцена является развлечением, счастливой возможностью разнообразить безынтересное течение жизни. И такое вывернуто-уродливое восприятие жизненных явлений характерно не только для Николки, но и для всего взрослого населения: у них лица становились осмысленнее и живее только тогда, когда они наблюдали драку.

Становится ясно: этот мир - не для детей. Связь между внешним миром и полной апатией Петьки непосредственна: окружающая действительность своей пошлостью, грязью, бездуховностью убивает в маленьком человеке какие-либо живые, свойственные обычному ребенку проявления. Подробное описание места действия дает объяснение того состояния, в котором персонаж находился постоянно: «Петька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое место, о котором он ничего не мог сказать, где оно и какое оно». В рассказе неоднократно подчеркивается, что «ему хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы».

Завязкой рассказа является сцена, когда однажды приехала мать, поговорила с Осипом Абрамовичем и сообщила Петьке, что его отпускают на дачу в Царицыно, где живут ее господа. Характерно при этом, что герой не знал, что такое дача, но полагал, что она есть то самое место, куда он так стре­мился. И потому лицо его покрылось тонкими мор­щинками от тихого смеха, и он начал торопить Надежду, дергая за руку и тихонько подталкивая к двери. Мы замечаем, как ему не терпится поскорее оставить парикмахерскую. Это начало преображения героя. Впервые в нем начинают проявляться черты, свойственные всем детям. И потом, с развитием действия «состарившийся карлик» будет превращаться в обычного ребенка: в нем просыпается интерес ко всему новому, что он видит и наблюдает, сонливость и апатия исчезают, проявляются черты непосредственности и непоседливости. Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить за поведением героя, когда он с матерью оказался в вагоне: «Петька прилип к окну, и только стриже­ная голова его вертелась на тонкой шее, как на металли­ческом стержне. Он родился и вырос в городе, в поле был первый раз в своей жизни, и все здесь для него было поразительно ново и странно: и то, что можно видеть так далеко, что лес кажется травкой, и небо, бывшее в этом новом мире удиви­тельно ясным и широким, точно с крыши смотришь. Петька видел его с своей стороны, а когда оборачивался к матери, это же небо голубело в противоположном окне, и по нем плыли, как ангелочки, беленькие радостные облачка».

Обратим внимание на то, как резко меняется лексика повествования, она обретает свежие, яркие краски, появляются уменьшительно-ласкательные формы, светлые, радостные тона. И затем эти картины дополнят игрушечная белая церковь, зеркальная гладь реки, колеблющиеся отраженья деревьев в воде, молодые рябины и березки, шершавая и ласковая земля, тишина… Новый окружающий мир сразу накладывает свою печать на внешний облик мальчика: «Глаза Петькины давно уже перестали казаться сонными, и морщинки пропали. Как будто по этому лицу кто-нибудь провел горячим утюгом, разгладил морщинки и сделал его белым и блестящим». Чуть ниже о десятилетнем мальчике будет сказана парадоксальная фраза: «изумительно помолодел»… Из мира, где его старило все, он попадает в мир обычного детства. Вот простое объяснение его преображения.

Важно отметить восприятие природы «выхваченным из каменных объятий городских громад» Петьки: мы видим в нем полноту ощущений, в высшей степени эмоциональное переживание встреч с лесом, полянками, прудом, небом. Характерно и то, какие ассоциации рождали эти встречи: полянки он хотел бы приласкать, как сестер, а небо звало его к себе и смеялось, как мать. И невооруженным глазом заметно родственное восприятие и отношение к природным явлениям. Мы понимаем, что именно этот мир наиболее полно соответствует внутренним запросам героя, и поэтому он так скоро вступает в полное согласие с ним. Он вместе с гимназистом Митей ловит рыбу в пруду; делает вид, что плавает, барахтаясь в воде и поднимая нос и брови кверху; поднимается на заросшую деревьями крышу дворца, бродит среди разрушенных стен громадного здания; бегает босиком по шершавой земле; ходит на плотину смотреть, как катаются на лодках господа; играет в «классики», надувая щеки; копает червей, вырезает в орешнике удочку…

Постепенно Петька по­чувствовал себя на даче как дома и совсем забыл, что на свете существует Осип Абрамович и парикмахерская. И поэтому, когда по истечении недели мать сказала ему «Надобно ехать сынок», он искренно не понял куда и зачем, потому что про город он забыл, а другое место, куда ему всегда хо­телось уйти, - уже найдено. И он думал, что такое положение вещей останется незыблемым навсегда. И далее следует пронзительная сцена постепенного осознания маленьким человеком трагической неминуемости завершения праздника: «Петька продолжал не понимать, хотя дело было ясно как божий день. Но во рту у него пересохло, и язык двигал­ся с трудом, когда он спросил:

- А как же завтра рыбу ловить? Удочка - вот она...

- Что же поделаешь!.. Требует. (…) Ты не плачь: гляди, опять отпустит, - он добрый, Осип Абра­мович.

Но Петька и не думал плакать и все не понимал. С одной стороны был факт - удочка, с другой призрак - Осип Аб­рамович. Но постепенно мысли Петькины стали прояснять­ся, и произошло странное перемещение: фактом стал Осип Абрамович, а удочка, еще не успевшая высохнуть, превра­тилась в призрак. И тогда Петька удивил мать, расстроил барыню и барина и удивился бы сам, если бы был способен к самоанализу: он не просто заплакал, как плачут городские дети, худые и истощенные, — он закричал громче самого горластого мужика и начал кататься по земле, как те пья­ные женщины на бульваре. Худая ручонка его сжималась в кулак и била по руке матери, по земле, по чем попало, чувствуя боль от острых камешков и песчинок, но как будто стараясь еще усилить ее».

Эта кульминационная сцена поразительна и мастерством, с каким она выполнена, и глубиной проникновения в психологию ребенка, и непосредственным отражением реакции мальчика на страшное для него известие. Здесь обнажается конфликт произведения: мальчик жил в чужом отупляющем мире не осознавая этого, и потому, хоть апатично, но все же безболезненно сносил его; теперь же он вынужден возвращаться после того, как познал о существовании другого мира, полностью соответствующего его духовным и физическим запросам. Становится ясно, что теперь Петьке просто невыносимо будет жить прежней жизнью. Этой трагедии ребенка не понимают ни мать, ни господа, которые вечером, собираясь в сад Дипмана на танцы, обсуждают произошедшее: «Вот видишь, перестал, - детское горе непродолжительно».

На следующий день, когда Петька возвращался в город, он «не вертелся и почти не смотрел в окно, а сидел такой тихонький и скромный, и ручонки его были благонравно сложены на коленях. Глаза были сонливы и апатичны, тонкие морщинки, как у старого человека, ютились около глаз и под носом». Мальчик замкнулся и стал прежним состарившимся карликом, потому что возвращается в прежний мир. А когда они вышли на грохочущую улицу, «большой жадный город равнодуш­но поглотил свою маленькую жертву». В этой маленькой фразе отчетливо выражена философия писателя: современный ему грязный и пошлый город, уподобляясь чудовищу, если и не буквально пожирает, то непоправимо калечит душу ребенка.

И далее все повторяется сначала: «И снова в грязной и душной парикмахерской звучало отрывистое: «Мальчик, воды», и посетитель видел, как к подзеркальнику протягивалась маленькая грязная рука, и слышал неопределенно угрожающий шепот: «Вот погоди!»…

Любопытное наблюдение: на первых четырех страницах рассказа, где повествуется о жизни мальчика в городе, 6 раз используется слово «грязь» и производные от него; это слово совершенно исчезает со страниц, где описывается дачная жизнь, но затем на заключительной полстраничке возникает еще 2 раза. Таким образом, и чисто лексическими средствами писатель подчеркивает возвращение героя в прежний, неизменившийся однообразный, грязный и удушливый мир.

«А по ночам, в том месте, где спали рядом Николка и Петька, звенел и волновался тихий голосок, и рассказывал о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал»…

В сущности, ничего небывалого и невиданного в недельном пребывании Петьки на даче не было, была обыкновенная жизнь обыкновенного мальчишки: купание, ловля рыбы, лазание по развалинам дворца… Но все дело как раз в том, что герои рассказа лишены вот этих самых обычных детских радостей. Петька и Николка обитают в таком диком, варварском мире, где обыденные явления детской жизни воспринимаются ими как нечто небывалое и фантастическое. В конце рассказа происходит смутное осознание такого кричаще-несправедливого положения вещей: «В наступавшем мол­чании слышалось неровное дыхание детских грудей, и дру­гой голос, не по-детски грубый и энергичный, произносил:

- Вот черти! Чтоб им повылазило!

- Кто черти?

- Да так... Все».

В этих словах Николки выражена угроза тому, кто устроил жизнь детей так нелепо. Он еще не понимает, кто виноват в том, что жизнь его сложилась таким образом, но он уже смутно догадывается, что кто-то все же виновен.

Рассказ завершается начальным мотивом отдаленного жалобного крика, доносящегося с бульвара: «там пьяный муж­чина бил такую же пьяную женщину». Композиционный круг произведения замыкается, подчеркивая обреченность детей: им не выбраться из этого жизненного круга. Единственный счастливый случай, к сожалению, не превратился в счастливую возможность изменения жизни к лучшему.

Идея рассказа заключена в мысли о том, что общество виновно перед детьми, лишенными детства, и несет ответственность за то, с какими принципами, установками, мировоззрением они войдут во взрослую жизнь. И чтобы будущее человечества не вызывало тревоги, необходимо, как минимум, вернуть детям то, без чего они не могут полнокровно существовать: обычное детство с обычными детскими радостями.

Воронежская государственная лесотехническая академия, Россия

(экономический факультет, 4 курс)
Науч. рук.: Е.А.Маклакова, к.филол.н. , доцент
Как известно, многозначность отражает асимметрию языкового знака посредством фиксации всего безграничного человеческого опыта ограниченными языковыми средствами, когда за одним звуковым комплексом закрепляется несколько значений. Необходимо заметить, что большинство русских наименований лиц – это преимущественно идентифицирующие знаки, для которых типична многофункциональность и многозначность, что необходимо учитывать при подборе их переводных соответствий в английском языке, например:

1. 
   академик – 1. действительный член академии наук. 2. звание ученого, художника, скульптора, избранного в соответствующую академию. 3. о человеке, много знающем, хорошо разбирающемся в чем-либо;
   
2. 
   художник – 1. человек, создающий произведения изобразительного искусства красками, карандашом и т.п., живописец. 2. тот, кто создает произведения искусства, творчески работает в области искусства. 3. тот, кто достиг высокого совершенства в какой-либо работе, кто проявил большой вкус и мастерство в чем-либо;
   
3. 
   агент – 1. представитель организации, выполняющий служебные поручения. 2. лицо, являющееся ставленником кого-то, служащее чьим-либо интересам. 3. секретный сотрудник разведки какого-либо государства; шпион.
   
4. 
   комиссар – 1. должностное лицо, облеченное правительством особыми или значительными полномочиями. 2. в СССР: лицо, отвечающее за политико-воспитательную работу в студенческом строительном отряде. 3. в европейских странах и в России в 18-19 в.в.: чиновник, выполняющий полицейские функции;
   
5. 
   деспот – 1. в рабовладельческих монархиях Древнего Востока: верховный правитель, пользовавшийся неограниченной властью. 2. самовластный человек, попирающий чужие желания и волю; тиран [1].
   

выходец

значение 2 – лицо мужского пола, происходящий по рождению из той или иной социальной среды, сословия), «Петербургский огородник Ефим Андреевич Грачев, выходец из ярославских крестьян, получил 60 медалей на различных выставках в России и за границей за наилучшие сорта картофеля.» (Л.И. Шустова. Путешествие по стране Агрос // "Биология", 2003), английские переводные соответствия отсутствуют;

значение 3 – лицо мужского пола, занимавшийся деятельностью в какой-либо сфере производственной или общественной жизни), «В Красноярском крае губернатор - выходец из крупного бизнеса: проще ли работать с такими губернаторами? (Александр Попов. "Теракты менее негативны для бизнеса, чем изменение системы власти" // "Континент Сибирь" (Новосибирск), 2004.12.17]; «Выходец из "особистов".» [Вячеслав Морозов. Адмирал ФСБ // "Наш современник", 2004), английские переводные соответствия отсутствуют [2].

Современная лексикология видит в многозначности слов их способность к семантическому варьированию, т.е. изменению значения в зависимости от контекста. Очевидно, что следующие за архисемой лицо дифференциальные и интегральные семы уточняют и конкретизируют структуры семем одной и той же лексемы, и каждая из них обладает своим собственным набором переводных соответствий в английском языке:

артист

значение 1 – лицо мужского пола, занимается исполнением произведений искусства профессионально, в присутствии публики), английские переводные соответствия: artiste, artist, actor, principal, player, performer, protagonist, lead;

значение 3 – лицо мужского пола, притворяется кем-либо или каким-либо, скрывает истинные мысли и чувства в расчете на благоприятное впечатление), английское переводное соответствие: artist.

Образование наименований лиц такими лекcико-семантическими способами, как метафорический или метонимический перенос, характерно для обоих языков. Например, наименования bears (медведи) и bulls (быки), первоначально возникшие в биржевом жаргоне для наименования игроков, постепенно расширили свое значение и в настоящее время регистрируются всеми специальными англоязычными словарями без каких-либо помет, указывающих на ограниченность их употребления.

Большинство метафорически переосмысленных английских наименований лиц являются результатом переноса по ассоциации. При данном виде переноса схожие признаки связаны не с понятием об определенном явлении, а с представлениями о нем в конкретной речевой ситуации, с ассоциациями. Основными лексическими группами, участвующие в метафорическом образовании наименований лиц являются:

1) наименования животных, например: loan shark (кредитная акула) – ростовщик; fat cat (жирный кот) – состоятельный бизнесмен, думающий лишь о собственной выгоде; a white crow – белая ворона;

2) наименования вымышленных существ, например: business angel (бизнес-ангел) – состоятельный человек, вкладывающий собственные средства в начинающийся или расширяющийся бизнес; ghost (привидение, призрак) – лицо, зарегистрированное в качестве работника, но фактически не работающее и не получающее заработной платы; a printer’s devil – мальчик на побегушках;

3) наименования лиц, изначально имеющих другое, не связанное с данной сферой общения значение, например: company doctor (доктор компании) - финансовый консультант, classman (классный человек) – студент, выдержавший экзамен с отличием, street Arab (уличный араб) – беспризорник, бродяга, castler-builder (строитель замков) – фантазер, jack-in-office – важничающий чиновник, бюрократ [3].

Анализ русскоязычных лексикографических изданий свидетельствует о том, что в русском языке с помощью метафорического переноса образуется значительное количество наименований лиц (амеба, баритон, боров, волшебник, глыба, дуб, жеребец, контральто, курица, ласточка, модель, нимфа, пила, размазня, чертенок, шкаф, штучка, челноки).

Не меньшее распространение получили слова и словосочетания со значением лица, которые представляют собой заимствования из литературного языка в результате изменения объема значения слова. Значительная часть русскоязычных и англоязычных наименований лиц такого рода совпадает, что вероятно вызвано экстралингвистическими причинами – совпадением основных, базовых явлений в культурной жизни обоих народов, их особой актуальностью в употреблении для носителей обоих языков (служители Фемиды, буриданов осел, человек в футляре, Фигаро, скупой рыцарь, принцесса на горошине, Фома неверный, мещанин во дворянстве, премудрый пескарь, валаамова ослица) [4].

Кроме того, данный корпус языковых единиц регулярно пополняется семантическими дериватами, образованными в результате расширения значения общеупотребительных слов, таких как, например, отправитель / sender, партнер / partner, продавец / seller, покупатель / buyer, торговец/ trader [5]. Сопоставление толкований таких лексем, которые приведены, с одной стороны, в общелитературных словарях, а с другой – в специальных лексикографических изданиях, свидетельствует о том, что для специальных и неспециальных наименований лиц интегральным признаком является обозначение лица по виду деятельности (продаже, покупке и т. д.). Специальные толкования получают, кроме того, дополнительные дифференциальные признаки: обозначение физических и / или юридических лиц; отношение к обязательству, договору и т. д.

В заключение отметим, что лексико-семантический способ номинации лиц имеет широкое распространение в обоих исследуемых языках.

Использованные источники

1. 
   Большой толковый словарь рус. яз. /С.А.Кузнецов – СПб: НОРИНТ, 2002 –1536с.
   
2. 
   Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс] / - Электрон. дан. – Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова РАН - Режим доступа: // ruscorpora.ru, сворбодный.
   
3. 
   Кунин А.В. Англо-русский фразеологический словарь / А.В.Кунин.– М: Рус.яз.,1984.– 944 с.
   
4. 
   Фразеологический словарь русского языка / под ред. И.В.Федосова.– М.: «ЛадКом», 2007. – 608 с.
   
5. 
   Мюллер, В.К. Новый англо-русский словарь: 200 000 слов и словосочетаний / В.К. Мюллер. – 12-е изд., стереотип. – М.: Рус. яз. – Медиа, 2005. - 945 с.
   

Государственный университет Молдовы, г. Кишинев, Молдова

e-mail: ic_2005@mail.ru
Науч. рук.: С.Г.Павличенко, доктор хабилитат
Современная дидактика преподавания зарубежной литературы, а именно немецкой литературы, в высших учебных заведениях не проявляет особого интереса к текстам средневековой литературы. Это связано с тем, что немецкие средневековые тексты объемны и сложны, требуют от студентов хорошего уровня владения иностранным языком, знаний исторического и культурного развития средневекового общества.

В данной статье рассматривается ряд примеров-отрывков из текстов средневековой литературы на немецком языке, которые дают толчок не только для анализа и интерпретации текста, но и возможность «вжиться» в текст, попробовать его изменить, обработать, дополнить. Только в реорганизации структур текста, в изменении перспектив повествования, чтение становится для студентов процессом познания и развития собственного видения текста.

Рыцарские романы «Вигалойс» Вирнта фон Графенберга и «Парсеваль» Вольфрама фон Эшенбаха начинаются с прологов, смысл которых направлен именно на читателя и имеет обучающий характер. Вирнт формулирует это следующим образом, он рассматривает влияние своей книги на читателя как одно из самых важных условий: Кто хочет быть уважаемым человеком, тот должен следовать «guoten lere». Брать пример с лучших — это должно стать стремлением каждого, с помощью этих людей можно достичь больших высот и вечной жизни [1].

В прологе «Персеваля» Вольфрам утверждает, что каждый, кто идет дорогой Парсеваля», найдет свой путь к спасению, «Парсеваль» - это своего рода указатель, который, с одной стороны, учит принимать мир таким какой он есть, а с другой стороны, пропагандирует стратегии, основанные на гуманной общественной позиции и гуманных действиях, связанных с опасностями жизни и с терпимостью, которые способствуют установлению гармонии и счастья в обществе. Указание Вольфрама в прологе на грёзы, которые представляют собой «мечту слепого» - это намек на очевидную ограниченность человеческих возможностей и на неспособность людей распознать правду. Ключом к Господу Богу и к человеческому существованию на земле могли бы служить именно эти качества.

Постмодернизский роман Адольфа Мушга «Красный рыцарь». История о Парсевале» констатирует тот факт, что протагонист в начале романа не способен субъективно интерпретировать поступки людей, т.к. его суждения основаны на ограниченных знаниях и на недостаточном жизненном опыте. Поэтому Парсеваль должен самостоятельно сделать последовательные выводы из уже накопленного опыта и правильно определить для себя свои действия в дальнейшем. На первый взгляд читателю кажется, что Мушг точно придерживается содержания «Парсеваля» Вольфрама — это касается и действующих лиц и самого сюжета. Данное суждение ошибочно, т.к.Мушг сталкивает между собой фигуры средневекового романа, используя литонимические обороты. Мушг комментирует действия главного героя, которые происходят в средневековье, но напрямую связаны с настоящим временем (обществом). Автор ничего не меняет, что касается имен действующих лиц, их ролей, поступков, сфер влияния, но он более подробно старается раскрыть внутренний мир главного героя, например сцена в крепости Грааля представлена как отдельный мыслительный процесс протагониста, его видение, как будто это не эпический мир, созданный автором, а реальность. С помощью внутреннего монолога и косвенной речи отражен внешний мир, что позволяет распознать психологическое состояние героя. На первое место у Мушга выступает психика и подсознание, в данном случае мир литературного произведения будет всегда восприниматься субъективно.

Другой пример связан с одним из второстепенных персонажей романа — колдуном Клишором. У Вольфрама читатель узнает о существовании Клишора по рассказам очевидцев. В 8 книге описывается заточение 400 женщин в замке Шастель Марфейле. Рыцарь Гаван освобождает от заточения 400 женщин и побеждает Клишора. У Мушга Клишор выступает как эпическая фигура совсем в другом ракурсе, его роль в происходящем имеет важное значение для сюжета. Валмийская королева Герцелойда узнает о связи Гахмурета с красавицей, чернокожей Белаканой и о существовании внебрачного сына Фрейрефице. Королеву переполняет ревность и она стремится любыми путями завоевать сердце Гахмурета и родить ему сына. Для этого она обращается к колдуну Клишору, тем самым рождение сына Парсеваля становится напрямую связано с эгоизмом и честолюбием женщины, а основанием для рождения сына служит психопатическая женская ревность. Клишор автоматически становится советником Герцелойды в сложных ситуациях, что даёт возможность автору описать происходящее на Востоке со слов Зигуны. Герцелойда, которая узнаёт о странствиях Гахмурета, реагирует соответствующим образом: она оценивает и обсуждает происходящее как ревностная соперница [4, c. 73]. Данная ситуация раскрывает сюжетную линию романа, помогает читателю увидеть новые перспективы для оценивания и осмысления прочитанного. Представленный Мушугом мир — это не просто концепция Грааля, а разговор персонажей о его существовании. Для этого Мушг монтирует сцены, заставляет своих героев комментировать увиденное. Источником повествования для Мушуга и читателя становятся 3 яйца, которые могут видеть, слышать и говорить, и в конце романа, как не странно, они попадают на сковороду. Тем самым Мушг подтверждает существование игры в своем романе, это касается и читателя, которого он намеренно вводит в игру повествующего текста [4, 266] . Различия между романом средневековья Вольфрама и современным романом Мушга, перечисленные ранее, дают возможность для более разнообразного формирования заданий на практических занятиях по литературе:

1. 
   Персонажам средневекового эпического текста дается психологическая характеристика. Для этого можно использовать и отрывки из произведения Мушга: внутренние монологи, косвенную речь, отдельный фразы — эти приёмы дробят общую, «идеальную» картину сюжета на части и каждая из этих частей даёт полную психологическую характеристику субъекта, Студенты могут самостоятельно написать внутренний монолог одного из литературных персонажей.
   
2. 
   Другое задание состоит в том, чтобы студенты при чтении самостоятельно находили в тексте внутренние монологи и вывешивали отрывки текста с комментариями на доску, или собирали их в отдельную папку. Это позволяет преподавателю выявить «понимание» или «недочет в понимании» текста. Далее можно предложить студентам ситуацию, например: первое появление Парсеваля в крепости Грааль или первая встреча Гавана и Оргелузы, на основе которых они могут написать собственные внутренние монологи. Затем создаются группы, и содержание монологов комментируется и оценивается.
   
3. 
   По образцу литературного текста Мушга студенты могут попытаться переструктуровать, иначе представить отдельные отрывки текста Волфрама, например: отношения между Гахмуретом и Герцелойдой, отношения между Парсеваем и Кондвирамурс, отношения между Гаваном и Оргелузой [2, c. 117] .
   
4. 
   Как и для Вольфрама, так и для Мушга важным является само повествование. На практических занятиях по анализу текста от студентов требуют придерживаться схемы: вступление — главная часть — заключение — композиция. Тексты Вольфрамы и Мушига позволяют составить такие задания, которые способствуют развитию креативного мышления студентов. Так на основе сюжетных композиций романа о Парсевале студентам можно предложить тему для написания небольшого рассказа (объёмом до 30-50 предложений). Студенты работают в группах, каждая группа по-своему раскрывает тему, это касается и перспектив повествования и композиции. В дальнейшем можно также обсудить причины и принципы для выбора типа повествования рассказа, что способствует развитию литературных навыков и коммуникативной компетенции.