Учёныезаписк и шадринского государственного педагогического института выпуск 9 филология. История. Краеведение

2. Гаранина Е.А. Языковые средства выражения комического в детской литературе. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – М., 1998. – 18 с.

3. Гвоздев А.Н. Вопросы изучения детской речи. – М.,1961.– 471с.

4. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. – Екатеринбург, 1996 – 216 с.

5. Красовская О.В. Неузуальное словообразование в современной детской литературе. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – М., 1997. – 20 с.

6. Новиков Л.А. Семантика русского языка. – М., 1982. – 272 с

7. Норманн Б.Ю. Язык: знакомый незнакомец. – Минск, 1987. – 223 с.

8. Озерова Е.Г. Сложные слова в детской речи. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – Белгород, 1999. – 26 с.

9. Санджи-Гаряева З.С. Особенности детского словообразования // Становление детской речи. – Саратов, 1994. – С. 10-12.

10. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. – М., 1999. – 541с.

11. Соловьева Н.Н. Авторские новообразования в детской литературе: структура, семантика, прагматика. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. - М,. 1995. – 13 с.

ИСТОРИЯ

Д.И. Смирнов
Социально-политическая история западнопонтийских полисов в конце VII – V вв. до н. э.
Вопросы социально-политического развития западнопонтийских городов в первые века их существования практически не нашли отражения в научных изысканиях, касающихся истории греческой колонизации Западного Причерноморья. Такое положение дел объясняется и сложностью проблем, связанных с изучением процессов становления универсального социального организма античности – древнегреческого полиса, и неисчерпаемой вариативностью путей оформления соответствующих этому социальному феномену политических институтов, и, наконец, слабостью источниковой базы, отрывочностью и лапидарностью имеющихся в нашем распоряжении данных о социальной структуре и внутреннем устройстве греческих колоний на Западном Понте. Преодолевая возникшие затруднения, мы прежде всего должны начать с определения основных элементов социальной организации колоний.

Истоки формирования будущего гражданского коллектива, по нашему мнению, необходимо искать еще в процессе рекрутации колонистов, вынужденных по жребию или изъявивших собственное желание принять участие в выводе новой апойкии.

За исключением экстраординарных случаев, набор переселенцев проводился обычно из всех слоев населения метрополии. Среди апойков могли быть представители торгово-ремесленных кругов, жители сельскохозяйственной округи, выходцы из аристократических слоев. Кроме того, в колонизационном акте могло принимать участи какое-то число переселенцев из разных категорий, неполноправного и зависимого населения. Что касается методов вербовки колонистов, то в нашем случае возможны различные варианты. Думается, что принципы и масштабы колонизационной деятельности Милета, скорее всего, исключали возможность насильственной депортации части населения. Напротив, возникновение дорийских колоний на западнопонтийском побережье, несомненно было связано с переселением в их метрополиях и комплектование групп первопоселенцев могло проводиться отнюдь не на добровольной основе. Вывод апойкии всегда сопровождался рядом предшествующих действий, которые должны были укрепить организационную структуру коллектива колонистов. (1) В том числе происходило назначение ойкиста, наделенного огромной властью над переселенцами с момента отплытия из родного города. Таким образом, коллектив апойков представлял собой в миниатюре зародыш нового социального и политического организма.

На новом месте социальный статус отдельных представителей первопоселенцев, вероятно, сказывался лишь на протяжении первых поколений. При этом, реликтовые институты архаического периода, покоящихся на родовых традициях, не могли играть особой роли по двум причинам. Во-первых, деятельность переселенцев разворачивалась в определенном социальном вакууме, где старые родовые отношения теряли свою силу, не подпитываясь жизненно важными интересами со стороны существующих в метрополии социальных групп. Во-вторых, во избежание возможных конфликтов на этой почве, равные права членов коллектива апойков могли оговариваться заранее. Доказательством распространения такой практики служит одна из клаузул известной киренской надписи, так называемой «Клятвы основателей», где в строке 28 специально зафиксированы равные основания для всех категорий переселенцев. (2)

Дальнейшее развитие апойкии вело к социальной стратификации внутри формирующей гражданской общины уже по другим критериям. Как мы знаем из примеров аналогичного рода, колонисты первой волны становятся базой для формирования «новой» аристократии. Сама по себе знатность родов основателей города уже вытекала из обычая сосредоточения в руках этих первопоселенцев всей полноты гражданских прав, которые не распространялись на прибывших сюда позднее. (3)

Исключительные права апойков касались таких основополагающих сфер деятельности, как наделение землей, отправление полисных культов, участие в политической жизни полиса. Последнее прежде всего было связано с возможностью занятия должностей в городской номенклатуре. Таким образом, уже на первых этапах становления колонии происходит формирование прослойки знати, опирающейся не на древние родовые обычаи, а на традицию, проистекающую из прав первооснователей.

В Истрии нам известно несколько поколений одного аристократического рода (4), члены которого одновременно занимали должности эпонимных жрецов верховного божества города – Аполлона Врача. Эпиграфические памятники донесли до нас распространенные имена членов этой семьи: Гегесагор, Гипполох, Теодот, Теоксен, Ксенокл. К одному из знатных семейств Аполлонии, вероятно, принадлежали Александр и его сын Дейнес, имена которых остались на великолепной мраморной стеле (5). В Аполлонии, так же как и в Истрии, аристократические роды были связаны с поклонением Аполлону Врачу. Это божество было эпонимом и верховным покровителем города. По всей видимости, сам культ Аполлона Врача носит ярко выраженный аристократический характер.

В число свободного населения западнопонтийских полисов входили жители, не обладающие в полной мере гражданскими правами. Спектр различий в социальном положении этой прослойки мог быть очень широким. К неполноправной группе населения относились эпойки – представители вторичной волны переселенцев, осевших в уже существующих поселениях. Сюда же могли войти какие-то эллинизированные фракийские элементы (6), а также потомки от смешанных браков. Большое количество эпойков влились в состав жителей милетских колоний в связи с крупными событиями, происходящими в Ионии во второй половине VI в. до н. э., когда малоазийские греческие города подвергались персидской агрессии. Огромный поток беженцев хлынул в Западный Понт после разгрома ионийского восстания. Демографический взрыв затронул не только милетские колонии. Выходцы из Византия и Калхедона нашли прибежище в дорийской Месамбрии. (7)

Принятие большого количества новых переселенцев порождало целый ряд экономических проблем и было чревато нарастанием политической нестабильности. Ущемленное в правах население вступало в борьбу за уравнение своего гражданского статуса с полноправным населением полисов.

В «Политике» Аристотеля мы находим многочисленные примеры возникновения социальных конфликтов из-за увеличения населения полисов за счет эпойков. (8) В этом отношении представляется очень интересным свидетельство Аристотеля, касающееся Аполлонии Понтийской: Άπολλωνια ται οί Έν τώ Εύξείνω Πόντω Έποικκυυς Έπαγόμενοι Έστασίασαν. (9) Из него следует, что в Аполлонии принявшей к себе эпойков (10), вспыхнула смута. Думается, что обычная трактовка этого пассажа в качестве примера стандартной ситуации, когда детонатором взрыва становятся ущемленные в политико-правовой сфере эпойкии (11), здесь не может иметь места. Несмотря на скудность информации, содержащейся в сообщении Аристотеля, имеющиеся данные указывают на более сложный характер развернувшихся в Аполлонии событий.

Предельно ясно указание Аристотеля на то, что смута началась с выступления аполлониатов против переселенцев, наводит нас на мысль о какой-то экстраординарной ситуации, когда эпойкам удалось серьезно затронуть интересы граждан Аполлонии. Общая масса эпойков, в силу своей разрозненности и господств устоев, закреплявших за первопоселенцами исключительные гражданские права, не представляла угрозы для существующих порядков, особенно, в первое время после заселения. На наш взгляд, такое положение могло возникнуть только в том случае, если в состав новых переселенцев входило большое число жителей Милета, который если и не был связан к этому времени с Аполлонией узами исополитии, то, по крайней мере, имел с ней ателические договорные начала. (12) Присутствие в Аполлонии значительной группы милетян, которые, опираясь на традицию, могли претендовать на уравнение в правах с гражданами Аполлонийского полиса и привело к социальному взрыву.

Предлогом к началу стасиса, вероятнее всего, стал вопрос о наделении землей новых граждан. Данные из истории колонизационной практики свидетельствуют, что эпойки получали наделы из свободных земель, не входивших в основной фонд сельскохозяйственных угодий полиса. (13) Это были участки в отдаленных районах хоры или на менее плодородных землях, не подвергавшихся обработке. В нашем случае, принятие в состав гражданского коллектива переселенцев из Милета должно было сопровождаться наделением их земельными участками, количественно и качественно не уступавшими наделам первопоселенцев. Однако территория сельскохозяйственных угодий Аполлонийского полиса никогда не располагала большим запасом необработанных земель. Нехватка свободных земельных владений должна была вызвать передел всех полисных земель, в том числе принадлежащих потомкам колонистов первой волны. Это значит, что под удар попадал незыблемый принцип не отчуждаемости «первого клера» исконных колонистов, который являлся базой экономического неравноправия, а в социальной сфере приводил к формированию привилегированного слоя полисной аристократии.

Начало мероприятий по переделу земли, видимо, послужило толчком к выступлению граждан Аполлонии. В борьбу, наверняка, оказались вовлечены широкие слои населения. Передел земли мог в первую очередь затронуть интересы той части неполноправного населения, которая уже имела земельные участки. Наделение новых граждан землей грозило уменьшить их и без того скудный земельный пай. В свою очередь, основная масса эпойков должна была поддерживать милетских переселенцев. Возникшая ситуация вышла из-под контроля полисных властей. По всей видимости, волнения приняли большой размах, поскольку, спустя столько времени, удостоились внимания Аристотеля. О том, как разрешился стасис, поразивший город, мы не знаем. Можно предположить, что какая-то часть эпойков, получив гражданские права, возглавила движение по выведению секундарных апойкий. Подобным путем решался этот вопрос в Истрии и Месамбрии.

Датировка описываемых событий крайне затруднена. Учитывая, что причиной стасиса, вероятнее всего, стал большой наплыв эпойков милетского происхождения, этот факт должен быть отнесен, скорее, не ко времени покорения персами Ионии, как предполагала Т.В. Блаватская (14), а к эпохе, последовавшей за разгромом ионийского восстания и разрушением Милета. Кроме того, было бы весьма соблазнительно увязывать разрешение социального конфликта в Аполлонийском полисе с основанием аполлониатами Анхиало. К сожалению, прямых данных, подтверждающих эту гипотезу, мы не имеем.

Наглядный пример истории гражданской смуты в Аполлонийском полисе еще раз доказывает, что именно свободное полноправное и неполноправное население греческих городов являлось социальной средой, где зарождались и разворачивались основные коллизии поли­тической борьбы и социальных движений того времени. Однако мы не вправе оставить в стороне вопрос о роли сословий, не входящих в состав античной гражданской общины. Речь идет об использовании труда рабов (равно как и других слоев зависимого населения) в созда­нии материальных благ и обеспечении тем самым процветания грече­ских полисов.

Надо сказать, что до сих пор нет ни одного свидетельства для VII-V вв. до н. э. об использовании рабов в хозяйстве западнопонтийских колоний. (15) Отсутствие данных о существовании рабского сословия конечно же не означает, что рабов в городах не было вообще. Какое-то количество их, вероятно, имелось в качестве прислуги в зажиточных домах, но в производственной сфере рабский труд вряд ли в это время играл определяющую роль.

Хр.М. Данов, обращавшийся к проблемам рабства в западнопонтийских городах, констатирует факт слабого развития рабовладения в западнопонтийских полисах вплоть до эллинистической эпохи. (16) По мнению болгарского учёного, характерной чертой экономики греческих поселений Понтийской Фракии в архаическое и раннеклассическое время было не использова­ние рабского труда, а эксплуатация в больших масштабах автохтон­ного зависимого населения. (17)

Поддерживая эту точку зрения, мы, тем не менее, должны отметить, что отсутствие письменных источ­ников чрезвычайно затрудняет аргументацию предложенной идеи. Наличие значительного количества фракийских элементов в составе населения сельскохозяйственных выселков фиксируется в ходе архео­логических раскопок в керамических находках, но это не говорит нам о статусе представителей автохтонного населения, проживавшего в хоре греческих городов. Разумеется, было бы нелепо видеть в них рабов классического типа. Невозможно представить, что уже в VI в. до н. э. сельское хозяйство западнопонтийских полисов использовало такую массу рабов. Считать всё негреческое население хоры свободными людьми, по каким-то причинам выпавшими из жёстко-иерархизирован­ной родоплеменной структуры, также затруднительно. Поэтому можно думать, что, скорее всего, это были представители различных катего­рий зависимого населения, пополнявшихся за счёт проживающих в соседстве с греческими колониями фракийскими племенами. Как мы видим, особенно активно труд таких работников применялся в сель­ском хозяйстве колоний. Какая-то часть этих социальных слоев могла сформироваться в результате целенаправленной экспансии греков с целью расширения границ хоры. В таком случае их статус мог напоминать положение гераклейских мариандинов. Какой-то процент мог быть представлен изгоями, потерявшими связь со своими родопле­менными структурами и добровольно пошедшими на ограничение собственной свободы в обмен на кров и защиту греков. Нельзя ис­ключать возможности экономических методов закабаления.

Различия в статусе несвободных категорий населения могли быть очень сущест­венными. Но всех их объединяло одно качество: находясь за рамками полисного коллектива, эти слои были абсолютно бесправны по отно­шению к гражданам полиса. Их участие в материальном производстве создавало базис для социально-экономического развития колоний и, следовательно, для постоянного поступательного прогресса в сфере социальных отношений и дальнейшей эволюции политических институтов греческих городов.

Дискутируя о степени развития рабовладельческих отношений в западнопонтийских полисах, нельзя забыть ещё об одном важном аспекте, выходящем за рамки данной проблемы. Речь идет о вывозе рабов-фракийцев через западнопонтийские города в другие области греческого мира. Например, в Афинах наличие рабов-фракийцев прослеживается уже с VI в. до н. э. (18) Особенно увеличивается их количество к середине и концу V в. до н. э. Разумеется, подавляющее большинство этих рабов вывозилось через греческие города Эгейской Фракии (Перинф, Энос) и Византий. (19) Но какая-то их часть могла попасть в Афины и другие греческие центры через западнопонтийские рынки. Основным каналом поступления рабов служили, скорее всего, торговые отношения с местными династами и фракийской знатью, которые поставляли рабов в обмен на престижные иноземные товары. В свою очередь, неисчерпаемым источником для такого обмена с фракийской стороны являлась добыча, захваченная в ходе военных действий или грабительских набегов на соседей. О том, что прибреж­ные фракийские племена практиковали порабощение пленных уже во второй половине VII в. до н. э., нам известно из вышеприведённого эпода Архилоха. (20) Внушительные масштабы работорговли вряд ли серьезно сказывались на количестве рабов в самих западнопонтийских колониях. Относительная дороговизна раба и сложности пресечения побега, вероятно, делали перспективы приобретения «живого товара» из военной добычи соседей-фракийцев малоутешительными. Поэтому, видимо, западнопонтийские греки предпочитали использовать труд других категорий несвободного, зависимого населения.

О внутреннем устройстве западнопонтийских колоний в интересую­щий нас период известно немного. Имеющиеся сведения о структуре исполнительных органов в западнопнтийских полисах, которые датируются не ранее чем эллинистическим временем, суммированы в работах Т.В. Блаватской и Н. Эрхардта. (21) Ряд государственных органов и должностных магистратур, о существовании которых мы знаем на основании эпиграфических данных, наверняка функциониро­вал уже в V в. до н. э. Сюда можно отнести такие типичные для милетских колоний на Западном Понте учреждения, как синедрион (22) и должности архонтов (23), коллегию из шести стратегов в Месам­брии (24), аполлонийских полемархов (25), эпонимного басилея из Кал­латиса (26), пританов из Одесса (27). Названия нескольких древних ионийских фил дают нам надписи из Истрии и Том. (28) Суще­ствование семи ионийских фил зафиксировано также в Одессе. (29)

Известно, что в эллинистическое время демократические устои господствовали практически во всех западнопонтийских городах. (30) Предшествующий этому времени период в истории колоний прошёл ряд закономерных для становления полисных структур ступеней развития. (31)

Вывод новой апойкии обычно сопровождался рядом предшествую­щих действий, в том числе и назначением ойкиста (в более древние времена его еще именовали архагетом), в курах которого сосредотачи­валась вся полнота власти в новообразованной колонии. Поскольку в данном колонизационном акте обычно принимали участие выходцы из аристократических родов метрополии, ойкист выбирался из числа этих наиболее знатных граждан. Хотя известие о том, что ойкистом Аполло­нии был знаменитый философ Анаксимандр (32), вероятно, не соответствует действительности, поскольку не совпадает с общеприня­тыми датами жизни древнего мыслителя (33), тем не менее, мы не можем оставить это свидетельство без внимания. Вне всякого сомне­ния, здесь нашел отражение факт участия представителей городской верхушки Милета в колонизационных предприятиях на Западном Понте.

Огромная диктаторская власть ойкиста (34) на первом этапе становления колонии была жизненно необходимым явлением. В условиях безбрежной варварской периферии, которая была настроена далеко не всегда миролюбиво, попав в совершенно незнакомую им страну, колонисты должны были представлять собой единый, спаян­ный почти военной дисциплиной коллектив. Разрыв традиционных родовых связей, соседство представителей различных социальных групп и даже выходцев из разных городов неизбежно порождали неустойчивость молодого социального организма. В такой ситуации единственным сплачивающим инструментом была неограниченная диктатура ойкиста. Поэтому первая стадия на пути складывания будущей полисной организации может быть определена как протополисный период единичной власти ойкиста.

Этот этап в жизни новообразованной колонии мог охватить несколько десятилетий. Согласно Геродоту, правление Батта-Аристотеля в Кирене продолжалось около 40 лет. (35) Вероятно, не меньший срок понадо­бился западнопонтийским колониям для того, чтобы началось склады­вание подлинных полисных структур.

Однако в отличие от ситуации в Киренаике, где были сильны дорий­ские традиции, власть ойкиста здесь не вылилась в монархическую форму правления, а перешла к аристократическим кругам. (36) Государственное устройство принимает вид олигархических режимов, когда власть концентрируется в руках формирующихся аристократиче­ских родов из числа первопоселенцев. Достоверным источником о существовании такой системы управления в Истрии и Аполлонии яв­ляется «Политика» Аристотеля.(37) В период, предшествующий уста­новлению демократической форме правления, в этих городах власть принадлежала очень узкому кругу лиц, что позволило Аристотелю определить данные политический режим как олигархию (Όλιγαρχία).

Поскольку подобные сведения для других западнопонтийских колоний отсутствуют, то мы обратимся к истории этих полисов, чтобы проследить на примере Истрии и Аполлонии пути эволюции политиче­ских режимов от времени оформления олигархической формы управления до установления в этих городах демократии.

Сообщения Аристотеля о победе демократии над олигархией в Истрии, которую он ставит один ряд с таким олигархическим полисом, как Мессалия (38), свидетельствует о продолжительном характере реформ, которые привели, в конечном итоге, к победе демократии. Это означает, что олигархическая форма правления должна была пройти длительный путь исторического развития и становление олигархиче­ских режимов в Истрии и Аполлонии следует относить еще к архаи­ческому времени. Применительно к Истрии, можно с уверенностью говорить об окончательном оформлении полисной организации к середине VI в. до н. э. (39) К этому же времени складывается олигархическая форма правления в городе. Вероятно, синхронно происходят параллельные процессы в Аполлонии.

Бурное развитие экономики этих колоний с начала V в. до н. э. влечет за собой углубление процессов социальной и имущественной дифференциации в среде свободного населения города. Археологические находки и эпиграфические материалы из Истрии и Аполлонии дают представление об усилении и обогащении правящей верхушки. Стела Дейнеса сына Анаксандра из Аполлонии Понтийской, как шедевр ионийской надгробной пластики, демонстрирует не только уровень развития культуры, но и возможность ряда граждан из знатных родов пользоваться услугами мастеров, творения которых никак не входят в разряд простых ремесленных поделок.

Одновремен­но в Истрии несколько родственных семей знатных граждан, связан­ных с выполнением функций жрецов – эпонимов города, возводят посвященные Аполлону Врачу в одном случае – статую, как об этом явствует надпись на пьедестале из черного мрамора (40), в другом – здание из белого мрамора (41), выполненное в дорийском стиле. (42) К числу подобных подношений богам относится посвящение Латоне (43) всё от той же группы граждан. В Аполлонии подобная деятельность знатных родов, игравших главную роль в коллегиях жрецов верхов­ного бога – эпонима города, увенчалась воздвижением тринадцатимет­ровой статуи Аполлона работы известного греческого ваятеля Каламиса. (44)

Олигархические тенденции в политическом устройстве колоний в это время ещё более усиливаются. Городская верхушка стремится к упрочению и закреплению своих привилегий. Наличие аристократи­ческих имен в городской номенклатуре, датирована к посвящениям богам по жрецам Аполлона свидетельствуют о сложившейся олигархи­ческой форме правления в Истрии и Аполлонии.

Вместе тем, процессы социальной и имущественной деформации приводят к обогащению некоторых групп населения, не пользующихся полнотой гражданских прав. Это неизбежно должно было вести к обострению противоречий между ними и олигархической верхушкой городов, к социальной и политической нестабильности. В результате острой борьбы, олигархическая форма правления была заменена демократическим устройством.

Античная традиция в лице Аристотеля сохранила известия о демократических переворотах в Истрии и Аполлонии. В пятой книге своей «Политики» Аристотель, специально останавливается на причи­нах крушения олигархических режимов и в качестве примера приводит события, развернувшиеся в этих городах. (45) Вполне определённо автор «Политики» указывает, что в Истрии лишь очень немногие имели почетные права (Όταν Όλίγοι σφόδρα ώσιν οί Έν τα ίς τιμα ίς). Причину крушения данного государственного строя Аристотель видит в людях состоятельных (εύ ποροι), которые не занимают должностей (оύ τώυ Όυτων δΈν τα ίς άρχα ίς), не имея доступа к ним. Как видим, данный пассаж полностью подтверждает наши мысли о складывании зажиточных слоев граждан из числа неполноправного населения коло­нии. Эти круги возбуждают волнения (εχίνουν) и втягивают город в затяжную междоусобицу. Аристократические роды, опираясь на муни­ципальную власть, наследственные сакральные функции, авторитет первооснователей, не собирались терять занятых позиций. Смута про­должалась длительное время, и входе борьбы олигархическая верхушка вынуждена была делать уступки, пойдя по пути достаточно консервативных реформ. Таким образом, согласно Аристотелю, олигархия в Истрии, в конце концов, обратилась в демократию.

В этой же главе автор «Политики» раскрывает причины падения олигархического строя в Аполлонии. Согласно Аристотелю, олигархи часто «расхищают общественное добро, вследствие чего начинают против них выступать либо подобные им» (здесь, видимо, имеются в виду выходцы из тех же аристократических кругов, имеющие целью оттеснить соперников у руля власти и занять места в городской номенклатуре), «либо те, кто вступает в борьбу с расхитителями», как это было в Аполлонии Понтийской. Далее Аристотель говорит, что, если внутри олигархии царит согласие, тогда она нелегко располага­ется сама собой, приводя в пример государственный строй в Фарсале. Этот пассаж Аристотель заставляет нас думать, что под теми, кто вступил в борьбу с расхитителями, он видит не общую массу граждан, а какие-то определенные круги, в своем положении достаточно близкие правящим слоям. Мы склонны расценивать вышеизложенные замечания Аристотеля, как указания на то, что демократический переворот в Аполлонии начался с выступления очень зажиточных эпойков, не входивших в число полноправных граждан. Воспользовав­шись предлогом борьбы с хищениями общественных средств, они, опираясь на массу простых горожан, и совершили переворот.

Т.В. Блаватская в качестве гипотезы связывает предполагаемый предлог для начала демократических преобразований в Аполлонии с дошедшими до нас свидетельствами древних авторов о воздвижении статуи Аполлона работы Каламиса. (46) По мысли Т.В. Блаватской, создание этого колосса и соответствующая перестройка храма стоили больших средств. Опустошение казны ударило по средним городским слоям. В результате обострились социальные противоречия, и известие о растрате полисных средств привело к государственному перевороту. Хотя приведённые построения выглядят вполне логично, отсутствие каких-либо подтверждающих данных не позво­ляет нам утвердительно решить этот вопрос: они по-прежнему остаются на правах гипотезы.

Сведения Аристотеля не дают возможности уверенно говорить о том, подразумевал ли он события недавнего времени или прошёл значительный хронологический промежуток между созданием «Политик» и описываемыми процессами. Поэтому вопрос о хронологической привязке демократических переворотов в Истрии и Аполлонии до сих пор остается открытым.

Хр.М. Данов и Эм. Кондураки считают возможным датировать их временем, близким рубежу V и IV вв. до н. э. (47) Вслед за Т.В. Блаватской и Д.М. Пиппиди, ряд других авторов склонен относить победу демократии к V в. до н. э. (48) По мнению Г. Михайлова, оба стасиса в Аполлонии происходили в IV в. до н. э. (49) Ю.Г.Виноградов падение олигархии в Истрии относит к IV в. до н. э., а установление демократического режима в Аполлонии – ко времени, не позднее 425 г. до н. э. (50)

На наш взгляд, эти государственные перевороты вообще не были одновременными. В Аполлонии, где противоречия между потомками первопоселенцев и эпойками были острыми уже к началу V в. до н. э., что было вызвано принятием большого числа новых граждан, где междоусобная борьба и смуты привели к резкой поляризации сил на политической арене, смена форм правления могла произойти уже к середине V в. до н. э. В Истрии, где борьба не носила крайних форм, переворот имел поэтапный, растянутый во времени, характер и установление демократического (хотя и сильно ограниченного) строя, в силу размытости хронологических рамок этого процесса, можно отнести к началу IV в. до н. э.

В связи с рассматриваемой темой, нельзя не коснуться весьма дискуссионного вопроса о роли Афин в демократических процессах, протекавших на протяжении V в. до н. э. в западнопонтийских городах. Экономические связи Афин с понтийским бассейном и тесные политические контакты, как следствие возможного присоединения западнопонтийских городов к Афинскому морскому союзу, заставляют нас искать их отражение в изменениях внутреннего устройств в Истрии и Аполлонии. Вероятное включение Истрии в состав Афинского архее (51) могло стимулировать проведение демократических преобразова­ний в полисе. (52) Установление демократии в Аполлонии привело к копированию некоторых афинских институтов. В аполлонийском календаре появляется аттический месяц мунихиои. (53) Таким образом, нам представляется возможным, на основании косвенных данных, сделать вывод о значительном влиянии Афин на политическую жизнь рассматриваемых милетских колоний, хотя отсутствие источников не позволяет проиллюстрировать этот процесс.