В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм Ростов-на-Дону Издательство Ростовского университета 1989 m 15

Поэтому стремление Сталина противопоставить Ленина Троцкому было чистейшей демагогией. При жизни Ленина сталинская постановка вопроса просто не существовала. Однако Сталин не только трезвее Троцкого оценивал пер­спективы мировой революции. Он более последовательно интерпретировал тезис Ленина о том, что Советская Россия есть передовой отряд мировой революции. И сделал отсюда вывод: если Советская Россия наиболее ценное достояние мирового пролетариата, то все, что ценно и нужно для Рос­сии, не менее ценно и нужно для мирового пролетариата. Тем самым лозунг интернационализма пошел в услужение великорусскому шовинизму и государственному национа­лизму.

На основе подобной логики невозможно решить такую, например, проблему: что делать, если особый интерес Совет­ского государства противостоит особым интересам револю­ционного движения в другой стране? Если воспользоваться сталинской логикой, то ответ всегда ясен: никогда не жерт­вовать интересами государства во имя неопределенных су­деб революции за рубежом.

И в этом отношении Сталин мог найти предпосылки для своего вывода в политике Советского государства в первые годы Советской власти. Особенно показательна здесь исто­рия заключения Брестского мира.

До Октябрьской революции Ленин выступал против за­ключения сепаратного мира между Россией и Германией. После революции этот мир был заключен. При ожесточен­ном противодействии не только большевистской партии, но и населения всей России. Для русских патриотов Брест­ский мир был национальным позором. Для большевиков — предательством интересов мировой революции. Отказом от принципа, провозглашенного Лениным до революции: не может быть и речи о сепаратном мире с германским импе­риализмом.

Брестский мир был поражением,— в такой оценке Ленин был последователен, в отличие от Сталина, который имел привычку выставлять все поражения задним числом как триумфальные победы. Ленин ясно видел дилемму: позор­ный мир ценой сохранения Советской власти или револю­ционная война с Германией при огромных шансах пораже­ния и потери власти. Эта дилемма крайне болезненно пере­живалась Лениным. Он вспоминал ситуацию заключения Брестского мира вплоть до конца жизни.

При анализе политических предпосылок сталинской кон­цепции социализма в одной стране нужно учитывать и при­чины победы Октябрьской революции. На этот счет Ленин не питал никаких иллюзий и не стремился представить дан­ную революцию в соответствии с классическими марксист­скими схемами. Он указывал три основные причины такой победы: отсталость России, нерешенность крестьянского во­проса и война. «Мне приходилось говорить уже ке раз,— отмечал Ленин в апреле 1919 г.,— по сравнению с передо­выми странами русским было легче начать великую проле­тарскую революцию, но им труднее будет продолжать ее и довести до окончательной победы, в смысле полной органи­зации социалистического общества.

Нам легче было начать, во-первых, потому, что необыч­ная — для Европы XX века — политическая отсталость цар­ской монархии вызывала необычную силу революционного натиска масс. Во-вторых, отсталость России своеобразно сли­ла пролетарскую революцию против буржуазии с крестьян­ской революцией против помещиков» [2, 38, 306]. На III кон­грессе Коминтерна Ленин сказал еще яснее: «Мы победили в России, и притом с такой легкостью потому, что подго­товили нашу революцию во время империалистической вой­ны. Это — первое условие. Десять миллионов рабочих и крестьян были у нас вооружены, и нашим лозунгом был: немедленный мир, во что бы то ни стало. Мы победили по­тому, что широчайшие крестьянские массы были настроены революционно против крупных помещиков. <...) ...мы побе­дили потому, что приняли не нашу аграрную программу, а эсеровскую и осуществили ее на практике. Наша победа в том и заключалась, что мы осуществили эсеровскую про­грамму; вот почему эта победа была так легка» [2, 44, 29, 30].

Таким образом, Октябрьская революция в России не име­ла ничего общего с классическими марксистскими схемами революционного процесса. Сила русской революции выте­кала не из антагонизма между буржуазией и пролетариа-

Надо учитывать также, что период нэпа не был периодом ослабления политического принуждения. Небольшевистская пресса, ликвидированная во время гражданской войны, уже никогда не была восстановлена. Оппозиционные социалисти­ческие партии меньшевиков и эсеров были разгромлены. Автономия университетов закончилась в 1921 г. Ленин не раз объяснял, что так называемая свобода прессы — буржу­азная ложь, подобно свободе союзов и партий. В буржуаз­ном обществе такая свобода фиктивна, поскольку народ не обладает зданиями для проведения собраний и печатными станками. Советское государство отдало все эти средства в руки народа. Поэтому народ не должен предоставлять бур­жуазии свободу обманывать его.

Закрытие меньшевистских газет в феврале 1919 г. Ленин объяснял тем, что «...Советская власть, в момент последней, решительной и самой острой вооруженной борьбы против войск помещиков и капиталистов, не может терпеть у себя людей, не желающих переносить тяжелые лишения вместе с рабочими и крестьянами, воюющими за правое дело...» [2, 37, 483]. На VII съезде Советов в декабре 1919 г. Ленин подчеркивал, что тезис Мартова «большевики представляют меньшинство рабочего класса» есть повторение слов Виль­сона, Клемансо и Ллойд Джорджа, самых худших из хищ­ников и зверей империализма. А тем самым «...надо быть начеку и знать, что тут ЧК необходима!» [2, 39, 422].

Нетрудно понять, что угроза репрессиями за публичное высказывание политических убеждений неизбежно вела к унификации мнений и внутри большевистской партии. Но и это еще не все. Разгон небольшевистских организаций и га­зет, выдворение из страны нескольких сотен наиболее выдаю­щихся представителей интеллигенции, чистки во всех учреж­дениях культуры и насаждение атмосферы страха,— все это вело к тому, что ряд социальных конфликтов был перене­сен в рамки самой партии. Тем самым потребовалось еще более укрепить и стабилизировать механизмы принужде­ния, которые партия применяла в отношении всего осталь­ного общества.

Империалистическая и гражданская война породили эко­номическую разруху, всеобщую усталость и истощение. Ра-

169
бочий класс уже не реагировал на призывы «Даешь!« при восстановлении хозяйства, как он реагировал на них на фрон­тах гражданской войны. После 1918 г. стало аксиомой: пар­тия представляет интересы всего рабочего класса. Однако проверить эту аксиому было невозможно, ибо отсутствовали соответствующие институты общественного мнения. Тем не менее недовольство проявилось в кронштадском мятеже, бес­пощадно подавленном.

Кронштадтские матросы приняли Советскую власть, как и большинство рабочего класса. Но не отождествляли ее с диктатурой одной правящей партии. Хотели власти Советов, а не власти партии. В самой партии такое же недовольство выражала уже упомянутая рабочая оппозиция. Она выдви­гала те же требования, которые перечислял Ленин в своей концепции революционно-демократической диктатуры: уп­равление предприятиями передать профсоюзам; уравнять заработную плату рабочих и специалистов; устранить деспо­тические методы руководства партией. Иными словами, ра­бочая оппозиция еще питала иллюзии, что требования ре­волюционно-демократической диктатуры могут быть вопло­щены в жизнь после революции.

Ленин и Троцкий были свободны от таких иллюзий. Оппозиция была квалифицирована как анархо-синдикалистский уклон в партии, а ее руководители, под различными предлогами, смещены с занимаемых постов. (Правда, не поса­жены в тюрьму и не расстреляны.) В связи с этим возникла дискуссия о профсоюзах.

До дискуссии, в марте 1918 г., Ленин метал громы и мол­нии на меньшевиков, считавших, что «...профессиональные союзы в интересах сохранения и укрепления классовой са­мостоятельности пролетариата не должны становиться госу­дарственными организациями» [2, 36, Î60]., Этот взгляд, по его мнению, «...был и остается либо буржуазной провока­цией самого грубого пошиба, либо — крайним недомыслием, рабским повторением лозунгов вчерашнего дня, что показы­вает анализ изменившихся условий сегодняшней полосы истории. (...) Рабочий класс становится и стал господствую­щим классом в государстве. Профессиональные союзы стано­вятся и должны стать государственными организациями, на которые в первую очередь ложится ответственность за реорганизацию всей хозяйственной жизни на началах социа­лизма» [2, 36, 160].

Отсюда можно заключить, что идея Троцкого об огосу­дарствлении профсоюзов была просто повторением одной из мыслей Ленина. Если пролетариат отождествился с государ­ственной властью, то он должен быть целиком подчинен го­сударству. Мысль о том, что рабочие должны защищать себя от государства, выглядит явным нонсенсом. Так рас­суждал Троцкий в 1920—1921 гг.

Но Ленин изменил свою точку зрения. Установив, что Со-

На X съезде РКП(б) была принята резолюция, запре­щающая появление в партии оппозиционных групп и фрак­ций. Нет оснований не видеть в ней одну из важнейших предпосылок преобразования диктатуры пролетариата в ре­жим личной власти. Генсек мог навязывать свою точку зре­ния всей партии. А высказывание иных точек зрения стано­вилось все более опасным, поскольку каждая из них могла рассматриваться вершиной партийной иерархии как почва для консолидации вокруг определенных политических кон­цепций по всем вопросам социалистического строительства.

Эти концепции находились под значительным влиянием теории империализма и революции. Теория империализма была создана Лениным и Бухариным во время империалис­тической войны и содержала общие принципы революцион­ной стратегии для нового исторического периода.

Как хорошо известно, в работе «Империализм, как выс­шая стадия капитализма» Ленин, ссылаясь на работы Д. Гоб-сона и Р. Гильфердинга, указал пять основных характеристик империализма: 1. Господство монополий во всем мировом хозяйстве, которое выражается в концентрации производства и капиталов. 2. Связь банковского капитала с промышлен­ным и появление финансовой олигархии. 3. Рост экспорта капитала. 4. Раздел мира между монополиями. 5. Раздел мира между главными империалистическими державами.

Эти характеристики не уменьшают, а увеличивают про­тиворечия капитализма. Из-за неравномерностей развития капиталистической системы и ожесточенной конкуренции между державами возрастает вероятность войн.

Данный момент важен для понимания сути ленинской полемики с Каутским, который считал, что мировая эконо­мика неизбежно перейдет в фазу «ультраимпериализма»: развитые капиталистические государства и международные монополии закончат передел мира между собой и исключат войны как средство политики. Высказывая это предполо­жение, Каутский не связывал с ним окончательный путь мирового развития в XX в. Но для Ленина этот пункт был особенно важен, поскольку из тезиса Каутского следовала

Империализм, по мнению Ленина, неизбежно порождает войны. Нет другого средства преодоления всемирно-истори­ческих противоречий и неравномерностеи развития в эпоху империализма, кроме войн. Отсюда он заключал, что социа­листическая революция не может победить во всех странах одновременно. Она начнется в одной или нескольких странах и вызовет целую полосу революций и войн.

Бухарин объяснил связь между неравномерным экономи­ческим развитием империализма (образующим единую си­стему) и перспективами революции. В книгах, написанных во время войны и первых лет революции, он утверждал, что империализм стремится преодолеть анархию производ­ства и организовать рациональное ведение хозяйства при помощи государства, которое выступает надзирателем и ре­гулировщиком. Но и оно не в состоянии предотвратить проти­воречия, конкуренцию и войны. Капиталистическая система в целом уже созрела для революции. Однако она более вероятна не там, где техническое развитие достигло выс­шего уровня. Р1бо в этом случае буржуазия получает систе­матические сверхприбыли, может подкармливать и подку­пать пролетариат. И отталкивать его этим от революции.

Значительно больше шансов на победу революции имеет та страна, где концентрация противоречий достигла апогея. Речь идет об окраинах капиталистической системы — отста­лых, колониальных и полуколониальных государствах. Здесь капиталистическая эксплуатация переплетена с нацио­нальным угнетением, а рабочее движение — с крестьянским. Такие страны и образуют самое слабое звено капиталисти­ческой системы. Впрочем, социальные движения в них не могут сразу обеспечить непосредственное установление со­циалистических порядков. Но эти социальные и политиче­ские движения оказываются естественными союзниками про­летариата передовых капиталистических стран. Итогом дан­ных движений могут быть переходные, промежуточные об­щественно-экономические формации. Общество переходного периода означает, что воплощение в жизнь буржуазно-демо­кратических требований совпадает с постепенным и мирным движением к социализму. При опоре на союз рабочего клас­са с крестьянством.

Ленин в это же время пришел к иным выводам по срав­нению с Бухариным. В статье «Итоги дискуссии о само­определении» он писал: «...думать, что мыслима социальная революция без восстаний маленьких наций в колониях и в Европе, без революционных взрывов части мелкой буржуа­зии со всеми ее предрассудками, без движения несознатель­ных пролетарских и полупролетарских масс против поме-

172
щичьего, церковного, монархического, национального и т, п. гнета,— думать так значит отрекаться от социальной рево­люции. (...) Кто ждет «чистой» социальной революции, тот никогда ее не дождется. (...) Социалистическая револю­ция в Европе не может быть ничем иным, как взрывом мас­совой борьбы всех и всяческих угнетенных и недовольных. Части мелкой буржуазии и отсталых рабочих неизбежно бу­дут участвовать в ней — без такого участия не возможна массовая борьба, не возможна никакая революция — и столь же неизбежно будут вносить в движение свои предрассудки, свои реакционные фантазии, свои слабости и ошибки. Но объективно они будут нападать на капитал...» [2, 30, 54— 55].

Какие же выводы вытекают из такой посылки? Социа­листическая революция возможна только в таких усло­виях, когда существует множество неудовлетворенных поли­тических требований, относящихся к буржуазной фазе раз­вития. Прежде всего, речь идет о крестьянском и нацио­нальном вопросе. Иначе говоря, по мере развития капита­лизма и его приближения к обществу, состоящему из бур­жуазии и пролетариата, социалистическая революция все менее вероятна. И наоборот: нерешенность крестьянского и национального вопросов и наличие пережитков феодализма облегчает решение задач пролетарской революции. Ее сила совпадает с революционной энергией непролетарских масс.

Этот вывод не противоречит революционной стратегии Маркса и Энгельса. Они несколько раз высказывали анало­гичные утверждения: выражали надежды на пролетарскую революцию в Германии в 1848—1849 гг., на русскую револю­цию в 1870-х гг., на национальный вопрос в Ирландии как предпосылку социальной революции и т. д. Но у Маркса и Энгельса не было теории союзов рабочего класса с полу­пролетарскими, непролетарскими и даже феодальными слоя­ми населения со всеми их иллюзиями, образами мысли и мировоззрениями для осуществления социалистической ре­волюции. Неясно также, как перечисленные надежды согла­суются с общей теорией исторического процесса и проле­тарской революции. Поэтому ленинское утверждение о том, что пролетарская революция невозможна без дополнитель­ных сил, содержащихся в феодальных пережитках, было новым политическим выводом в теории марксизма.

Ленин был прав, когда обвинял вождей II Интернацио­нала в том, что они революционеры лишь на словах, а ре­формисты на деле. Он всерьез думал о взятии власти и на этом сосредоточил все свои усилия. Его вывод был вполне определенным: брать власть там и тогда, где и когда есть для этого хоть малейшая возможность. В отличие, напри­мер, от Каутского, он не столько занимался теоретическими рассуждениями на тему зрелости производительных сил для социалистического переворота, сколько учитывал реаль-

Время от времени Ленин повторял общие определения исторического детерминизма: «Все, что случается в истории, случается необходимо. Это — азбука» [2, 26, 121—122]. Но ссылка на детерминизм использовалась им для доказатель­ства положения: коммунизм должен победить на основе дей­ствия исторических закономерностей, а не конкретных поли­тических действий. Со временем была модифицирована и классическая марксистская идея: все страны должны пройти через капиталистическую стадию развития. На II конгрессе Коминтерна Ленин впервые высказал мысль: отсталые нации могут миновать фазу капитализма и перейти непосредствен­но к социализму. Для этого им требуется помощь пролета­риата более развитых стран и Советской власти. Без такой модификации теории трудно было обеспечить политическое господство новой власти над десятками наций и народностей, входящих в состав бывшей Российской империи.

Таким образом, Ленина в первую очередь интересовали не вопросы экономической зрелости социализма, а проблемы революционной ситуации. Он включал в нее три основных признака: 1. Низы не хотят жить, а верхи не могут управ­лять по старому. Народное недовольство переплетается с раз­валом аппарата власти. 2. До предела обостряются нужды и бедствия народных масс. 3. Растет их активность и само­стоятельность.

Это — объективные условия революционной ситуации. Но она может завершиться революцией лишь тогда, когда имеется субъективный фактор — способность революцион­ного класса к массовым политическим действиям.

Нетрудно понять, что сформулированные Лениным усло­вия революции наиболее вероятны во время войны, особен­но при военных поражениях одной из воюющих стран. По­этому Ленин резко критически относился ко всяким надеж­дам на капитализм без войн: ведь в этом случае шансы возникновения революционных ситуаций весьма гипотетич­ны. Во время войны, утверждал он, революционеры должны стремиться к поражению своей страны и преобразованию империалистической войны в гражданскую.

Поскольку проблема взятия власти была центральной для Ленина, он в отличие от других вождей социал-демо­кратии резко критиковал буржуазный пацифизм — стремле­ние преодолеть войны без революционного преобразования капиталистического общества и выходить из войны с по­мощью средств обычного международного права. Поэтому он считал понятия агрессии и нападения частным случаем буржуазного пацифизма. Всякую войну нужно рассматри­вать с классовой, а не с государственной точки зрения. Вой­на является столкновением не различных политических орга­низмов, а противоположных классовых интересов. Положе-

Война — это проявление социальных антагонизмов, по­рожденных классовыми интересами. Поэтому различие меж­ду военными и мирными средствами их разрешения несу­щественно. Война есть средство достижения целей, которые не могут быть достигнуты другими методами. Нет какой-то особой морали и политики, независимой от классовых инте­ресов. Поэтому вопросы типа: кто агрессор, а кто его жерт­ва? — несущественны. Нет особого различия между нападе­нием и обороной, наступательной и оборонительной войной. Важно только то, какие классовые интересы стоят за воен­ными действиями.

Высказывания Ленина по этому вопросу совершенно однозначны: «Нелепо ... делить войны на защитительные и нападательные» [2, 26, 27]. Судьба своей страны должна интересовать пролетариат лишь в той степени, в которой она касается его классовых интересов: «...не оборонительный или наступательный характер войны, а интересы классовой борьбы пролетариата, или, лучше сказать, интересы между­народного движения пролетариата, представляют собой ту единственно возможную точку зрения, с которой может быть рассматриваем и решен вопрос об отношении с.-д. к тому или другому явлению в международных отношениях» [2, 17, 195]. «Как будто суть в том — кто напал первым, а не в том, каковы причины войны, цели, которые она себе ста­вит, и классы, которые ее ведут» [2, 30, 265]. Во время граж­данской войны Ленин подчеркнул еще раз: «...характер вой­ны (реакционная она или революционная) зависит не от того, кто напал и в чьей стране стоит «враг», а от того, какой класс ведет войну, какая политика продолжается данной войной» [2, 37, 298].

Следовательно, понятие агрессии является буржуазным предрассудком, разновидностью практических иллюзий, с помощью которых камуфлируется классовая природа войны. Рабочий класс, организованный в государство, имеет все права начать войну против капиталистического государства, поскольку историческая правота всегда на стороне рабочего класса. Этот тезис Ленин формулировал неоднократно на всем протяжении своей политической деятельности.

Во время мировой войны он писал: «Например, если со­циализм победит в Америке или в Европе в 1920 году, а Япония с Китаем, допустим, двинут тогда против нас — сначала хотя бы дипломатически — своих Бисмарков, мы бу­дем за наступательную, революционную войну с ними» [2, 26, 226]. В декабре 1920 г. Ленин предсказывал быструю и неизбежную войну между Америкой и Японией. Советское государство не должно поддерживать ни ту, ни другую сто-