В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм Ростов-на-Дону Издательство Ростовского университета 1989 m 15

Оппозиционные движения в партии, как известно, су­ществовали и при жизни Ленина. В них выражалось сопро­тивление части коммунистов бюрократическим методам руководства РКП(б). Например, рабочая оппозиция под ру­ководством Шляпникова и Коллонтай считала, что дикта­туру пролетариата следует осуществлять буквально: весь рабочий класс, а не только партия, должен пользоваться властью. Но и рабочая оппозиция не выдвигала требование демократизировать все государство и политическую жизнь. Другие оппозиционные группы протестовали против всевлас­тия аппарата, все более широко практикующего назначе­ние сверху руководителей партийный организаций. Настаи­вали на восстановлении демократии в партии, но не требо­вали ее для беспартийных.

Преобразование внутрипартийных дискуссий и выборов в чистый ритуал отражало типично бюрократическую иллю­зию: государство может сохранить демократию для мень­шинства — пролетариата и партии, предварительно ликви­дировав ее для большинства народа — крестьянства и интел­лигенции. Ее разделяли все оппозиционные группы. Разве может демократия преобразоваться в политическую тради­цию, если она ограничивается меньшинством и не распро­страняется на все социальные слои народа? Следовательно, оппозиционные движения можно рассматривать как разно­видность политических утопий или умеренно-бюрократи­ческих тенденций в РКП(б). Которые также играли на руку формированию режима личной власти.

Кроме того, уже в 20-е гг. в РКП(б) появилась такая версия марксизма, которая стремилась приспособить его к потребностям азиатского крестьянства. Она может считаться идеологической и политической предпосылкой маоизма и исламского социализма. Речь идет о концепции М. Султан-Галиева, башкира по национальности и учителя по про­фессии.

Он вступил в партию сразу после Октябрьской револю­ции. Будучи одним из немногих большевиков-интеллигентов мусульманских регионов России, быстро завоевал положе­ние эксперта по среднеазиатским вопросам. Но спустя не­продолжительное время Султан-Галиев пришел к убежде­нию: новое государство не решает проблем мусульманских народов, а заменяет одну форму национального угнетения другой. Городской пролетариат, захвативший власть в Рос­сии, является европейским классом. И потому чужд мусуль­манам подобно европейской буржуазии.

Основным противоречием эпохи Султан-Галиев считал противоречие между колониями и высокоразвитыми про-

В соответствии с этой программой Султан-Галиев пы­тался создать отдельную, независимую от РКП(б), мусуль­манскую партию, и независимое татаро-башкирское государ­ство. Движение было оперативно подавлено, а Султан-Галиев исключен из партии в 1923 г. и посажен в тюрьму как агент вражеской разведки. Такая мотивировка тюремного заклю­чения была первым прецедентом, примененным к извест­ному политическому деятелю. Во времена Сталина она стала правилом. Султан-Галиев был казнен позже, в период мас­совых репрессий. В выступлении Сталина в июне 1923 г. он обвинялся в панисламистской и пантюркистской идеоло­гии, в заключении союза с туркестанскими басмачами и за­говоре против партии.

Что касается перечисленных оппозиций, требовавших демократии для партии и пролетариата, то они были опера­тивно подавлены при единстве мнений всех вождей —- Ле­нина, Троцкого, Сталина, Каменева, Зиновьева и Бухарина. Запрещение фракций и право ЦК исключать из партии за фракционную деятельность было принято на X съезде РКП(б). Все политические вожди сходились во мнении: в условиях однопартийной системы фракции в партии будут выполнять роль носителей интересов тех социальных сил, которые неза­долго перед этим имели свои партии. Свобода фракций не­многим отличается от многопартийной системы и означает крах власти одной партии. Таким образом, бюрократиче­ские тенденции революции привели к единовластному гос­подству одной партии. А затем — к единовластию внутри самой партии.

В этом есть определенная политическая логика. Требо­вание сохранить внутрипартийную демократию или демо­кратию для пролетариата после уничтожения всех демо­кратических институтов в обществе — не более, чем пус­той звук.

Сталин как политический вождь, в свою очередь, не был свободен от консерватизма, эмпиризма, прагматизма и оппор­тунизма — общих свойств политического бюрократа. И со­действовал развитию данных политических установок внутри партии. Ленин предупреждал, что во всех революциях воля большинства населения была за демократию. Но большин-

148
ство революций кончилось ее поражением [2, 34, 124]. Не стала исключением и Октябрьская революция.

Причина этого в том, что ни политические вожди, ни рядовые члены партии не были свободны от всех составных частей бюрократических отношений, государственного фор­мализма и политического рассудка. От бюрократических тен­денций исторического процесса. От противоречий разделе­ния труда, материальной и духовной культуры. От мате­риальных и властных интересов при поступлении в пар­тию и продвижении на ее высшие посты. От бессознатель­но-доверчивого отношения к политическим структурам пар­тии и ее вождям.

К моменту революции партия обладала людьми, про­шедшими суровую школу репрессий и борьбы за свои поли­тические убеждения. Борьбы со всем миром материального, политического и духовного рабства человека. Таков был исходный человеческий материал партии. Но и этот мате­риал, как показывает личность Сталина, не был свободен от взаимосвязи стереотипов подпольщика и шпиона, поскольку политическая деятельность партии в основном была неле­гальной.

После Февральской и Октябрьской революций доступ в партию упростился, что послужило почвой для вертикаль­ного и горизонтального разделения труда внутри партии. Критерий организационного, политического и теоретического таланта при поступлении в партию никогда не формулиро­вался, хотя он и намечен в работах Ленина. Решающим критерием стало согласие с программой. Однако оно всегда переплетено с политическим профессионализмом и личны­ми отношениями между членами партии.

Как и любой другой политической организации, партии нужны не только руководители, но и исполнители. Конечно, нужны и политики, и теоретики. Но в меньшей степени, нежели агитаторы, пропагандисты, боевики и т. п. Для этого слоя членов партии главным становится выполнение указа­ний вышестоящих органов и политических руководителей. Чем больше в партию приходило таких исполнителей, тем больше она нуждалась в авторитетах, вождях, символах и других предметах коллективного поклонения. Тем больше требовалось учитывать чувства, привычки и традиции клас­са, с которым пришлось пойти на компромисс. Следователь­но, партия не была исключением из общих правил развития массовых политических движений.

В таких движениях, как и в других естественных фор­мах социальной жизни, преданность идее обычно переплета­ется с личной преданностью вождю, корпоративностью и патернализмом. В результате каждое новое поколение чле­нов партии оказывается хуже предыдущего. Они включают­ся в процессы борьбы за власть, для ведения которой совсем не обязательно обладать организационным, политическим

Эти явления частично объясняют процессы борьбы за власть после смерти Ленина. Преобразование партии в без­вольное орудие аппарата шло в ногу с уничтожением демо­кратических тенденций революции. В 1922—1923 гг. про­тесты против растущей тирании аппарата высказывались все чаще, если судить по стенограммам съездов. В подавле­нии таких протестов был заинтересован не только Сталин, но и Каменев и Зиновьев. Обеспечив контроль за информа­цией, поступавшей к больному Ленину, Сталин руководил партией вместе с ними. И постепенно оттеснял от власти Троцкого.

Троцкий пользовался популярностью в партии за свои заслуги в революции и гражданской войне. Блестяще владел ораторским искусством. Но выиграть борьбу за власть со Ста­линым не смог. Почему? Потому что он не мог обращаться к обществу, минуя партию. Это противоречило ее организа­ционным принципам. А единственной активной силой пар­тии был аппарат, которым руководил Сталин. В любой мо­мент ее можно было направить против всех политических вождей, за исключением главы аппарата, в соответствии с политической конъюнктурой.

Троцкий вступил в большевистскую партию только в 1917 г. Поэтому старые большевики ему не доверяли, пола­гая, что личные заслуги не могут идти ни в какое сравнение с организационно-политической выслугой лет. Пристрастие Троцкого к театральным манерам, высокомерию и само­властью усиливали это недоверие.

Сталин, Каменев и Зиновьев умело использовали все слабые стороны своего идейного соратника и политического соперника: меньшевистское прошлое, постоянные споры с Лениным и ленинские оценки Троцкого, его требование ми­литаризации труда и профсоюзов (которого Сталин публич­но никогда не провозглашал, но успешно применял на прак­тике) и критику нэпа. Уже в 1923 г. власть Наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета была иллюзорной, а сам Троц­кий — изолирован и бессилен. Все зигзаги политической био­графии теперь обращались против него.

Когда Троцкий осознал свое положение, он начал резко критиковать бюрократизацию партийного аппарата и подав­ление внутрипартийной демократии. Примечательно здесь то, что политический вождь становится сторонником демо­кратии лишь тогда, когда теряет свое политическое положе­ние. Значит, для вождей демократические лозунги и крити­ка бюрократизма — подручное оружие в борьбе за власть и элемент обычной политической софистики.

Действительно, троцкистский проект социалистического государства базировался на бюрократической регламентации социальной жизни. Профсоюзы рассматривались как эконо­мические органы государства, которые должны находиться под контролем партии и требовать от каждого человека са­моотверженного труда в самых тяжелых условиях. Путь к социализму, по Троцкому, идет через усиление государства. Диктатура пролетариата — наиболее авторитарное государ­ство в истории. Оно должно охватывать всю гражданскую жизнь во всех направлениях с помощью репрессий.

Воплощение в жизнь этого проекта означает, что новое государство — это огромный концлагерь, в котором прави­тельство обладает абсолютной властью. Оно принуждает лю­дей к труду в таких размерах и формах, в каких сочтет необходимым. Человек представляет собой только единицу рабочей силы. Принуждение становится универсальным. Каждая форма социальной организации, которая не навя­зана государством, есть классовый и политический враг. Социалистическое общество исключает свободный найм ра­бочей силы. Основными стимулами повышения производи­тельности труда являются трудовой энтузиазм и физиче­ское принуждение. Но на энтузиазм особо надеяться не сле­дует, ибо социализм получает людей с «родимыми пятнами» капитализма. Следовательно, главным при социализме ока­зывается насилие. Обусловленное страхом перед тюрьмой или смертью.

На фоне такого проекта социализма не вызывает ника­кого доверия тезис Троцкого о том, что запрет фракционной деятельности, принятый на X съезде РКП(б), был временной мерой, а не постоянным принципом организации партии. Этот тезис был направлен против Сталина. Но отношения между Троцким и Зиновьевым были еще хуже. Зиновьев на одном из этапов внутрипартийной борьбы предлагал даже арестовать Троцкого. Тем самым арест становился аргумен­том в политическом споре. И Сталин не замедлил им вос­пользоваться, едва только Зиновьев и Каменев попытались заключить союз с Троцким против набиравшего силу ген­сека.

Какие еще аргументы находились в его распоряжении' Насколько они определялись другими факторами ведения политического спора?

151
Глава 9

Факторы политического спора

Хорошо известно, что Ленин обвинял Стали­на в грубости — и в то же время считал этот недостаток вполне терпимым в среде и в общениях между коммунистами [2, 45, 346]. Сталин об­ратил ленинский упрек в свою пользу на одном из этапов внутрипартийной дискуссии. В какой степени он был прав? Можно ли считать грубость нормой политической жизни партии в то время?

Анализируя труды Ленина под этим углом зрения, пора­жаешься нетерпимости его стиля ведения полемики. Она переполнена бранью и насмешками над оппонентами. Неза­висимо от того, с кем ведется: легальными марксистами или меньшевиками, кадетами или Каутским, Троцким или рабо­чей оппозицией. Если оппонент Ленина не является слугой капиталистов и помещиков, то во всяком случае прости­туткой или дураком, лгуном или профессиональным мошен­ником. Если оппонент говорит то, с чем Ленин согласен, то противник «вынужден был признать» ту или иную мысль. Если в лагере политических противников возникает спор, то один из них обязательно «выболтает» правду о другом. Если в какой-либо книге или статье не затрагивается вопрос, который Ленин считает важным в данную минуту, то автор его сознательно «замалчивает». Любой оппонент из лагеря социал-демократов, в том числе — членов большевистской партии, как минимум, «не понимает азбуки марксизма». Если Ленин меняет точку зрения, то на следующий день не понимает азбуки марксизма тот, кто утверждает то же самое, о чем Ленин говорил вчера. Все оппоненты постоянно подо­зреваются в самых худших намерениях. Являются шарлата­нами или, в лучшем случае, несмышлеными ребятами, если по самому мелкому вопросу занимают другую точку зрения. Короче говоря, ожесточенность политической борьбы в России способствовала созданию такого стиля политической и теоретической полемики, который стал нормой внутрипар­тийной жизни. Каноном, лишенным личной страсти и све­денным к бюрократическому единообразию. Таким был фон дискуссий 20-х гг. о возможности строительства социализма в одной стране, о путях социалистической индустриализа­ции, коллективизации и т. п.

Но отсюда не следует, что Лениным, в отличие от Ста-

152
лина, двигала личная ненависть к политическим противни­кам и теоретическим оппонентам. В основе всей его дея­тельности лежало стремление к успеху и победе, по отноше­нию к которому моральные соображения занимали подчи­ненное положение. Маркс однажды заметил, что в полити­ке можно заключить союз с самим чертом — надо быть толь­ко уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя. Кри­терий политического успеха — общая черта политической деятельности, и Ленин здесь не является исключением.

Хорошим примером может быть ситуация 1907 г. Неза­долго до V съезда РСДРП ЦК партии обвинил Ленина в не­допустимых приемах борьбы с соратниками по партии. В одной из своих статей он писал, что петербургские мень­шевики заключили союз с кадетами для того, чтобы продать кадетам рабочие голоса на выборах в Думу и провести в нее своего человека вопреки воле рабочих.

На партийном суде Ленин так объяснял свое поведение: «Именно эта формулировка (слова Ленина о том, что мень­шевики вступили в переговоры с кадетской партией «для продажи кадетам голосов рабочих» и что «меньшевики тор­говались с к.-д., чтобы протащить своего человека в Думу, вопреки рабочим, при помощи к.-д.».— В. М.) как бы рас­считана на то, чтобы вызвать у читателя ненависть, отвра­щение, презрение к людям, совершающим такие поступки. Эта формулировка рассчитана не на то, чтобы убедить, а на то, чтобы разбить ряды,— не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить, стереть с лица земли его организацию. Эта формулировка действи­тельно имеет такой характер, что вызывает самые худшие мысли, самые худшие подозрения о противнике и действи­тельно, в отличие от формулировки убеждающей и поправ­ляющей, она „вносит смуту в ряды пролетариата"» [2, 15, 296—297].

Итак, главная характеристика политической борьбы — не убеждение и исправление ошибок противника, а стиму­лирование ненависти общества к нему в целях политиче­ского уничтожения. С одной оговоркой: так следует посту­пать только в отношении к членам других политических ор­ганизаций и не следует — в отношении к членам своей партии.

Но в тот момент, о котором идет речь, большевики и меньшевики в результате раскола перестали быть одной пар­тией. Следовательно, констатирует Ленин, «...ЦК умалчивает об отсутствии единой партии в то время, когда писалась брошюра, в той организации, от которой она (не формально, а по существу дела) исходила, целям которой она служила. (...) Нельзя писать про товарищей по партии таким языком, который систематически сеет в рабочих массах ненависть, отвращение, презрение и т. п. к несогласномыслящим. Мож­но и должно писать именно таким языком про отколов-

Таким образом, в политике нет границ допустимой борь­бы. Идет ли речь о политических противниках или членах одной партии, о части политической организации или об отдельных лицах. Главное — политический успех и победа. Этой цели должна быть подчинена вся система отношений между членами большевистской партии как политической организации. Поэтому и в отношении к людям Ленин, в отли­чие от Сталина, никогда не руководствовался личной симпа­тией или антипатией. Каждый член партии есть только средство политического действия, орудие истории. Понятно, что такая установка кажется жестокой с точки зрения по­вседневной морали. Но никакой другой для лиц, занимаю­щихся политикой, история не придумала.

Благодаря такой установке вполне допустимо сегодня вы­зывать самые худшие мысли, подозрения и ненависть публи­ки к человеку, а завтра заключить с ним союз. Например, Ленин громил Плеханова после поражения революции 1905— 1907 гг. Но моментально прервал эту кампанию, едва выясни­лось, что Плеханов не согласен с политикой ликвидаторов и философией эмпириокритиков. И, несмотря на ранее на­вешанные ярлыки, является союзником в данной полити­ческой ситуации. То же самое можно сказать об отношении Ленина к Троцкому. До революции Ленин сыпал проклятья по его адресу. Но едва тот вступил в партию большевиков и показал себя талантливым руководителем и организато­ром — все обвинения были забыты. Ленин заклеймил как предательство поведение Каменева и Зиновьева накануне революции, которые публично не согласились с планом во­оруженного восстания. Но затем не имел ничего против того, чтобы они заняли важнейшие посты в партии и Ко­минтерне.

В политике не должны приниматься в расчет какие бы то ни было личные симпатии и антипатии, в том числе и к товарищам по партии. Если возникает политическая необ­ходимость — они должны быть отброшены. То же самое отно­сится и к философским разногласиям. Так, Ленин считал возможным отложить в сторону философские разногласия с Богдановым до тех пор, пока тот в политике занимал сходную позицию. Едва же он высказал иную точку зрения по вопросу участия партии в выборах в Думу,— на него обрушился поток ленинской критики. Когда спор переходил на вопросы, которые Ленин считал в данную минуту важ­ными,— он становился безжалостным. Высмеивал не только личные симпатии и антипатии, но и моральные соображе­ния, если речь шла о политической борьбе.

Например, меньшевики раньше большевиков высказали

154
подозрение в том, что Малиновский (член Государственной думы от большевистской фракции) — агент царской охран­ки. Ленин моментально обрушился на эти «выдумки» мень­шевиков. Однако после Февральской революции оказалось, что меньшевики были правы. И тогда Ленин подвергает рез­кой критике председателя Думы Родзянко, который раньше других узнал о действительном лице Малиновского и спо­собствовал тому, чтобы лишить его посольского мандата. Ленин клеймит Родзянко за то, что он не сообщил об этом большевикам. В то же время он не сообщил большевикам о Малиновском по чисто моральным соображениям: дал честное слово министру внутренних дел (который сообщил ему, что Малиновский — провокатор и агент охранки), что не скажет об этом никому. Иными словами, в этом случае Ленин пользовался моральными аргументами и выражал моральное возмущение, ибо речь шла о враждебной партии, которая не помогла большевикам по столь пустяковой при­чине, как честное слово.

Если мы делаем предметом анализа политические спо­ры 20-х гг. и аргументы, которыми пользовался Сталин в борьбе с инакомыслящими, нужно учитывать и то, что враж­ду к политическим противникам Ленин зачастую переносил из настоящего в прошлое. Для доказательства мысли: про­тивник всегда был никчемным человеком или предателем. Например, в 1906 г. он писал, что Струве был контррево­люционером уже в 1894 г. Хотя не говорил ничего подоб­ного в 1890-е гг., когда вместе со Струве критиковал народ­ников. Каутский длительное время был для Ленина автори­тетом в теории. Но едва во время империалистической войны он занял «центристскую» позицию, Ленин усмотрел предпо­сылки его оппортунизма еще в брошюре 1902 г. На которую в то время неоднократно ссылался. Оказалось также, что марксистом Каутский был последний раз в 1909 г.

В течение всей мировой войны Ленин в борьбе с социал-шовинизмом постоянно ссылался на Базельский манифест II Интернационала, в котором все социалистические партии призывались к отказу от участия в войне. Однако после разрыва со II Интернационалом оказалось, что этот мани­фест с самого начала был выдумкой ренегатов [2, 44, 417].

На протяжении долгих лет Ленин говорил, что больше­вики не представляют какого-то особого течения в социалис­тическом движении. И ведут свою политическую деятель­ность на тех же принципах, что и вся европейская, особен­но — немецкая, социал-демократия. Но в 1920 г., в работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», оказалось, что большевизм как направление политической мысли и прак­тики существует с 1903 г. И так было на самом деле.

Отсюда не следует, что модификация ленинских оценок политических событий и лиц совпадает с системой фальси­фикации истории, которая господствовала при Сталине. Ее

155
суть заключалась в требовании любой ценой доказать, что все настоящие оценки политических движений и лиц цели­ком относятся к их политическому прошлому. Несмотря на полемику с Плехановым, Ленин до конца жизни не изменил мнения о том, что Плеханов имеет огромные заслуги в распространении марксизма в России и потому нужно пере­издать его теоретические работы. Хотя эта оценка высказы­валась в тот момент, когда в политике Плеханов занимал позицию социал-шовиниста.

С методологической точки зрения модификации ленин­ских оценок объясняются, скорее, классическими принципа­ми Гегеля и Маркса: развитое состояние объекта — прин­цип исследования его ранних фаз. Такая методология в зна­чительной степени совпадает с актуальной политической це­лесообразностью и, в той или иной степени, деформирует действительную историю. Она становится вечно длящимся «теперь», которому подчиняются все оценки прошлого. В том числе и публицистика.

Для Ленина она была средством достижения политиче­ских целей. Поэтому его сочинения полны повторов. И он не боялся бесконечного повторения одной и той же мысли. Его целью было не создание литературных шедевров, а влия­ние с помощью публицистики на партию, рабочий класс и общество в целом. Характерно, что грубость его стиля в наи­большей степени проявляется там, где речь идет о фракцион­ной борьбе. В тех работах и выступлениях, которые обра­щены к активистам партии и партийному руководству. Если текст адресуется рабочим — стиль становится намного мяг­че. Например, статья «Политические партии в России и за­дачи пролетариата» может считаться шедевром пропаганды. Она содержит краткую и четкую оценку программ и так­тики всех политических партий с точки зрения больше­вистского подхода к основным социально-политическим во­просам данного момента.

В теоретических работах Ленин не отступал от приня­того стиля. Обрушивал на оппонента лавину крепких выра­жений и не стремился тщательно анализировать аргументы. Наиболее показателен в этом отношении «Материализм и эмпириокритицизм». Но не только. Например, в 1913 г. Струве издал работу «Хозяйство и цена», в которой утверждал, что стоимость (независимость от цены) есть метафизическая ка­тегория. Она не дает возможности анализировать реальную динамику цен и потому несостоятельна с экономической точки зрения. Мысль сама по себе не нова. Восходит она к К. Шмидту, а легальные марксисты в России просто ее повторяли. Какими же аргументами пользовался Ленин в критике данной мысли и научной полемике с противником? «Ну, как не назвать этот самый «радикальный» метод самым легковесным? Тысячи лет человечество подмечает законосообразность в явлении обмена, силится понять и точ-