V постижение кастанеды
жүктеу/скачать 499 Kb.
|
|
в статье 39 этой книги: Кастанеда пишет то, о чем только что прочитал. Помимо этого о еще и немедленно пересказывает то, что написал. Читаемое превращается в написанное, а написанное -- в рассказываемое. Так в мир фантазий втягиваются обычные люди, придавая ему временную теплоту и остроту.
Уоссону, мне неизвестны примеры того, чтобы Кастанеда ответил на критику непосредственно и прямо; он отвечает на нее с безопасного расстояния, посредством тайных бесед с самим собой, описываемых в его историях. Через три года псоле того, как Джозеф Чилтн Пирс, что изоляция является пороком Дона Хуана, Дон Хуан возражает, утверждая, что воин никогда не одинок, потому что живет в биосфере. Когда Дона Хуана упрекнули в поощрении иррационализма, он ответил: "Никто не желает и не стремится к избавлению от рациональности _тоналя_. Но этот страх безоснователен." После того, как Вине Делория спросил Кастанеду, почему нет никаких описаний лечения, Ла Горда решилась рассказать, что Дон Хуан курит грибы не только, чтобы _видеть_, но и чтобы лечить, хотя она немедленно добавляет, что лечение других ослабляет мага, и именно поэтому Дон Хуан не упоминал о нем в своем учении. Через тринадцать месяцев после того, как я спросил, где же прятался друг Карлоса Билл, Кастанеда ретроспективно избавляется от него. Через шестнадцать месяцев после того, как Мэри Дуглас поинтересовалась, действительно ли Дон Хуан боялся ла Каталины, Дон Хуан ответил, что конечно же, нет; Каталина просто была его собщником. Стоило Дуглас отметить сходство Дона Хуана с Иоанном Крестителем, как этот святой возникает на переднем плане "_Сказок о силе_". После того, как Карлоса-Ученика раскритиковали за использование Дона Хуана в своих целях и разглашение его секретов всему миру, Карлос заколебался. "Может быть, я рассказываю им то, что не следовало бы?" -- задумывается он. Дон Хуан успокаивает его словами: "Нет никакого значения в том, что рассказывается и что остается скрытым." В своем письме в октябре 1968 года Уоссон утверждает, что воображаемые грибы не могут расти в Соноре или Чиуауа; ответ Кастанеды обнаруживает, что Карлос и Дон Хуан ежегодно отправлялись "по грибы" в Оахаку, а его следующая книга начинается с того, что Карлос [впервые] встречается с Доном Хуаном в Оахаке. Мир фантазии предлагает массу развлечений и множество удовольствий, хотя и не освобождает от бремени детских разочарований и не подавляет эмоциональных вспышек, выражающих младенческие горести и печали. Многие из мистических техник Дона Хуана направлены на удерживание мага от жизненных неприятностей и на его защиту от ощущений собственной несчастности. "Когда я становлюсь свидетелем чего-либо, что способно меня огорчить," -- откровенничает Дон Хуан, -- "я просто смещаю глаза и _вижу_ это, вместо того, чтобы смотреть. Но когда я сталкиваюсь с чем-то смешным, я смотрю и смеюсь." Для подавления эмоциональных взрывов необходим строгий контроль над собой. Карлос останавливает внутреннюю борьбу, следуя суровому пути воина, подчиняя каждый импульс своей воле и упражняясь в безжалостном самовоспитании. "Чтобы стать человеком знания," -- говорит Дон Хуан, -- "человек должен быть воином, а не хныкающим ребенком." Непрерывные "индульгирования" Карлоса являются склонностью тесно связывать себя со своими чувствами -- той слабостью, которой сочувствует и над которой издевается Дон Хуан, заявляя: "Ты индульгируешь, как сукин сын." Воздержанность Кастанеды выдерживает яростную осаду его чувств путем непрерывной и сложной интеллектуальной деятельности. Возможно, так называемый внутренний диалог является препятствием Карлоса на пути к _видению_, но для Кастанеды это щит от переполнения эмоциями. Пока Карлос упражняется в своем "единственном магическом умении" -- записывании, -- Кастанеда подкрепляет свой сбивчивый аскетический образ жизни обитанием в спартанской обстановке (по крайней мере, до его финансового успеха), никогда не принимает ЛСД, выпивая не больше стакана вина за вечер, поддерживая хорошую физическую форму и признавая, что "чтобы стать великим художником" ему недостает "чувствительности и открытости". "Чувствительность почти не играет роли," -- объявляет Дон Хуан. Безупречная замена чувств волей -- вот что на самом деле важно. В молодости гнев Дона Хуана почти уничтожил его, но он сумел одолеть свою ненависть. Карлос, напоминавший Дону Хуану его самого, перенес свой гневное разочарование с родителей на неудачливого директора средней школы и жалкую шестилетнюю девочку из Бразилии с испанским именем Хоакин; разорвав ошейник детства, Карлос отрекся от какого-либо насилия. Ненависть Кастанеды составилась из бесчисленных мелких оскорблений и глупых шуток над своими коллегами, друзьями и семьей. Хотя Карлос страстно жаждет любви, его, судя по всему, не любит никто. Самым тяжелым чувством никем не любимого человека является беспомощность. "Мы растрачиваем вечность, как беспомощные младенцы." -- говорит Дон Хуан. Когда Карлос поймал кролика, Дон Хуан сказал, что этому кролику пришла пора умереть. Наблюдая за пойманным кроликом, Карлос чувствовал кроликом _себя_. "Этому кролику повезет," -- заявляет он. Пытаясь открыть клетку, он сворачивает кролику шею. "Я же сказал тебе, что его время истекло," -- прошептал Дон Хуан. Точно таким образом взрослый Кастанеда убил маленького Арану, пытаясь освободить его от цепей прошлого. С этого времени и другие жертвы будут находить свой конец в этой ловушке; Дон Хуан называет это силой охоты. Карлос использует ловушки и голые руки для охоты на кроликов; Кастанеда использует истории и красивые жесты для охоты на людей. Его обаяние чрезвычайно характерно. Он привлекает своей слабостью, смущением и наивностью. Он умеет льстить, особенно женщинам; скрутив Калифорнийский университет в бараний рог, он тем не менее восхваляет выдающиеся способности Майерхофф, проявляющиеся в борьбе с холодным, пугающим академическим миром: "Я на подобное неспособен," -- скорбит он, извращая истину ровно настолько, чтобы показать свою беспомощность. Лишь незначительное извращение вещей представляет собой одну из основных его методик: ловец душ становится ловцом духов, недумание превращается в неделание, и так далее. Кастанеда отражает содержание ума своего собеседника. Прочитав где-то о том, что индейцы Яки используют дурман для полетов, Майкл Харнер рассказал об этом Кастанеде. Довольно скоро летные уроки с помощью дурмана преподает Карлосу Дон Хуан. Оборот, типичный для Кастанеды, но когда Харнер начал восхвалять такое совпадение, он не смог найти источника, из которого впервые узнал об этом факте. Обратив внимание на то, что он перечислил 37 прочих источников и лишь упомянул об утверждениях этнографов о том, что индейцы Яки не заболевают, используя дурман, я обвинил Харнера в сговоре с главным обманщиком. Студент-антрополог Дэвид Кристи упорно требовал от Харнера ссылки на его источник, и Харнер обещал предоставить ее, когда найдет. Ссылка так и не появилась и Харнер выглядел еще более подозрительно, чем раньше. Наконец, эту ссылку нашел -- и прислал мне -- Ханс Питер Дуерр из Германии; это оказался туманный, непроверенный и опосредованный слух, опубликованный в Мадриде за шесть лет до полетов Карлоса. Харнер был вызволен из зеркального лабиринта и с него было снято подозрение в заговоре.
отделяющему правдоподобное от абсурдного, -- заставляя читателя, идущего вслед за ним, крениться в один или другой бок. Почитайте приведенную ниже беседу с Теодором Рожаком, которая транслировалась по радио в 1968 году. РОЖАК: Мне бы хотелось внести ясность в один момент, который удивил меня, когда я читал [в "_Учении Дона Хуана_"] о вашем личном опыте в использовании трав и грибов и о ваших разговорах с Доном Хуаном. Как вам удалось -- чисто с технической точки зрения, -- как вам удалось так хорошо запомнить происходившее в тех состояниях, которые занимали столь продолжительное время? Как вам удалось записать все это? [К его чести, Рожак только что наткнулся на одну из самых вопиющих недостоверностей полевых заметок Карлоса, но теперь обратите внимание, как искусно и ловко отвечает на вопрос наш мистификатор -- в прямом эфире, в студии радиостанции, без возможности подготовить ответ и воспользоваться услугами монтажа. Я намеренно оставил в тексте все его запинки, чтобы вы могли представить себе звучание его ответа и отметили задержки для обдумывания.] КАСТАНЕДА: Ну, это -э- только представляется сложным -э- поскольку одним из -э- элементов -э- процесса обучения [первая зацепка появляется, и он уже готов продолжать] является вспоминание всего, что ты когда-либо испытывал, с целью как можно более полных воспоминаний о происшедшем... ну, я -э- [Он раздумывает, стоит ли набираться наглости и сделать еще один шаг; в результате он решает рискнуть] мне приходилось делать _умственные_ заметки [его ударение] всех этапов, всего, что я видел, -э- всех событий, который происходили во время этих состояний, скажем, расширенного сознания, или как еще назвать... и -э- потом мне было довольно легко перенести все это на бумагу -э- поскольку все они были -э- -э- тщательно -э- _рассортированы_, что-то вроде этого -э- -э- -э- у меня в _голове_. [Эта идея приходит ему в голову впервые; выдумка, родившаяся на лету.] То есть, -э- я отмечал все это, пока -э- этот опыт -э- протекал сам по себе, но потом во время вопросов и ответов [между Карлосом и Доном Хуаном], -э- я просто _записывал_ их в блокнот. Во время беседы... РОЖАК: О, так вы делали пометки прямо во время беседы... КАСТАНЕДА: Ну, не с самого начала. В начале нашего знакомства я не делал заметок на ходу [он передумал] и записывал только _украдкой_. [Кастанеда переходит к пространному описанию того, как этнографы делают пометки на блокнотах, укрытых в кармане.] К этому времени Рожак уже был достаточно отвлечен от своего основного вопроса и от несообразного ответа Кастанеды о том, что под воздействием наркотиков -- которое временами тянулось по три дня -- Карлос составлял нечто, именуемое умственными заметками и тщательно упорядочивал их в голове, пока у него не появлялась возможность извлечь их из памяти и перенести в свой блокнот. Рожак похвалил красноречие Дона Хуана. Кастанеда согласился, сказав, что Дон Хуан "чрезвычайно _творчески_ подходит к использованию слов". Он добавил, что ему посчастливилось встретить учителя с такой же, как у него самого, склонностью к артистическим беседам. Тут Кастанеда уже начинает откровенно издеваться над Рожаком. "Дон Хуан" -- заявляет он, -- "сделал свою жизнь стратегической игрой. Он извлекает прок из всего, из чего только возможно."
рассуждений Кастанеды. "Тайм" назвала его устную речь "месмерической". Он переключается от таинственности к откровенности во мгновение ока. Описывая свои отважные приключения, Кастанеда вызывает восхищение у молодежи. Добрые рассказы о развлечениях с сыном и младшим братом вызывают приятные впечатления у пожилых людей. Интересно, что хотя Кастанеда был старше пятерых из восьми его покровителей в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, он притворялся, что на три года моложе самого младшего из них; впрочем, какой ученый муж почувствует угрозу со стороны забавного парня, называющего Виттгенштейна "Бикерстейном"? Эмоции разыгрываются Кастанедой чрезвычайно умело; Бракамонте вспоминает, как достоверно Арана умел изображать гнев, когда это было необходимо. Манипулирование применяется по мере необходимости; сам Кастанеда писал: "При необходимости я вполне способен на лесть... на уступки, упрямство и гнев, а если все это не помогает, я начинаю хныкать и жаловаться." Симпатия женщин вызывается рассказами о страданиях, горестях и беспомощности; ему удалось убедить Анаис Нин в том, что то, что она забрала рукопись "Учения Дона Хуана" в Нью-Йорк, "взволновало" Калифорнийский университет настолько, что ускорило издание книги; этот благородный поступок вызвал столь неправдоподобный результат.
присущей всем нам тяги к мифам и волшебству. Подобно спиритисту, передающему понесшему тяжелую утрату родственнику сообщения от усопшего, Кастанеда передает нам добрые вести из идеального мира, который каждый хоть когда-нибудь мечтал посетить, пусть даже только в детстве. "Я не могу описать то волнение, которое охватило меня, когда я читал его рукопись." -- рассказывает антрополог Эдмунд Карпентер. -- "Каждые пять минут мне приходилось откладывать ее и прохаживаться по комнате, чтобы успокоиться." Перенося Карпентера в мир поразительных полевых наблюдений, выстраивая шалаш для Марджори Дилл, показывая Глории Гарвин рисунки сновидящего и снящегося, сделанные Доном Хуаном, Кастанеда конструирует антураж своих иллюзий, которые ныне начинают таять, но в то время были захватывающими. Иметь дело с обычными людьми и в то же время жить в сказочном мире -- очень странная и остроумная форма изоляции от общества. Правда, игры с живыми людьми придают ей зловещий оттенок. Самыми частыми куклами становятся женщины, а самыми хрупкими -- дети. Перед тем, как его унесли неподвластные Кастанеде силы, его маленький мальчик был ему "прежде всего" другом. Это чрезвычайно трогательное проявление тоски, но что это за отец, если он способен рассматривать сына в первую очередь как друга, а уж потом -- как ребенка? Превращение своего сына в вображаемого партнера по играм вряд ли означает серьезное отношение к родительскому долгу. Хотя сам Кастанеда настоял на его усыновлении, он не сдержал ни одного своего обещания, данного маленькому мальчику. Человек, неосознанно заставляющий своего сына переживать свое собственное несчастливое детство, обрекает себя на роль разочаровывающего отца.
"заставляют страдать самыми невероятными способами". Они иногда бывают полезными и приятными, но это никогда не длится долго; их присутствие нельзя выносить сколько-нибудь продолжительное время, и уж определенно, с ними невозможно делить крышу. Они становятся беременными, пухнут от этого, выглядят смехотворно толстыми и получают имя Ла Горда. Когда ребенок рождается, он опустошает родителей. Дети отнимают у родителей их острие, высасывают из них энергию и разрушают иллюзии. Чтобы оставаться свободным и полным, нужно научиться не беспокоиться о них. Дон Хуан рассказал Ла Горде, что у Карлоса был маленький мальчик, которого он очень любил, и дочь, которую он никогда не видел; эти дети и были препятствием на его пути к спасению. Поскольку он "сделал" ребенка женского пола, в Карлосе появилась дыра, и ему нужно было восстановить свою целостность. Методика абсолютно прозрачна. Соледад была счастливицей, потому что ее дочь умерла, и мать получила часть себя назад без каких-либо усилий; чтобы заполнить оставшуюся дыру, ей нужно было всего-то убить своего сына Паблито. До тех пор, пока она вновь не станет полной, она не сможет войти в мир, в который уходят маги вместо того, чтобы умереть.
трудно расстаться со своей "бессмысленной привязанностью" к маленькому мальчику (который, кстати, всегда остается маленьким, несмотря на то, как стремительно текут года), а вот подрастающую дочь Карлоса, которую он ни разу не видел, отстранить очень легко. Однако в календарном 1975 году Кастанеда уже успел представить многим друзьям Эсперансу, называя ее своей дочерью. Когда Рамона Дю Вент рассказала мне об этой смуглой испаноязычной девушке, я подумал, что все началось сначала: какая-то девочка из племени Чикано стала жертвой его очередной проказы и сейчас разыгрывает роль его дочки. Я спросил: "Она из племени Чикано?" -- "Нет, она из Перу." Это было уже слишком. Дочь в Перу непременно была бы обнаружена "Тайм", или по крайней мере, журналом "Каретас". "В это трудно поверить," -- сказал я. "Можете проверить мои слова. Поговорите с Райтом Деннисоном. Его друг знает эту девушку и ее мать, живущих в Лиме."
поверю в этот абсурд, она просто не знает Пути Белого Автора. В тот же день я долго беседовал с Деннисоном и его другом, Элинор Витт. Вот история, которую они рассказали:
с Долорес, наполовину китаянкой, наполовину перуанкой, которая была на несколько лет моложе него. Совершенно невинная, она была настоящим кладом для юного сердцееда, которого Виктор Делфин будет вспоминать через 23 года как "первоклассного соблазнителя". Когда Арана объявил о своих романтических чувствах, в Долорес всколыхнулись моральные принципы, но после того, как предложил ей руку и сердце, она успокоилась. Вскоре она сообщила ему о предстоящем рождении ребенка. Примерно через месяц после этого Арана покинул страну. Из далекого Лос-Анджелеса он сообщил дражайшей супруге, что собирается учиться в Соединенных Штатах и не вернется в Перу, пока не закончит университет. Зарабатывая более чем достаточно, он не смог изыскать денег, чтобы поддержать Долорес, однако его письма к ней выражали бессмертную любовь и обещали, что очень скоро она сможет к нему присоединиться. Писал он до 1955 года. Поскольку латиноамериканская традиция считает женщину, даже бывшую замужем, неизбежно "попорченной", если ее бросили, то жизнь Долорес была совершенно безрадостной, а ее дочь, Эсперанса, выросла в монастыре. В 1973 году "Тайм" объявил, что один очень популярный североамериканский писатель на самом деле был Карлосом Араной из Перу. Мать и дочь прочитали эту историю, посмотрели на фотографии и поняли, что все это правда. Так, через 18 лет, нашелся пропавший отец Эсперансы. В мае 1975 года, переполненная надеждами, Эсперанса прилетает в Калифорнию, чтобы воссоединиться с драгоценным папашей. Встреча была счастливой. Он был очарователен, она -- чрезвычайно взволнована. Он льстил ей, а она радовалась. Он предложил помощь, она приняла ее. Он заявил, что ей необходимо учиться в колледже в США; она ответила, что это было бы просто замечательно. Когда она получила вызов из одного из западноамериканских колледжей, он настоял, чтобы она предпочла более близкий университет в Редлэндз; Эсперанса подчинилась. Он запретил ей рассказывать о нем для средств массовой информации; она дала такое обещание. В промежутке между ликованием и счастьем она поинтересовалась, почему он никогда не испытывал желания ее увидеть. Он воспротивился, уверяя, что _ужасно_ хотел ее увидеть, очень-очень сильно, что он только об этом и думал, и на самом деле -- может, ей трудно будет в это поверить -- он даже однажды приехал в Перу, чтобы повидаться с ней -- она тогда была еще совсем ребенком, -- и совершенно неожиданно увидел ее и маму гуляющими по рынку, и тогда его захлестнуло страшное чувство вины за то, что он оставил их, и он не смог заставить себя подойти к ним. Тогда он начал красться за ними по рынку, скорбно наблюдая за ними на расстоянии, а потом улетел назад в Лос-Анджелес, потеряв все надежды когда-либо увидеть их вновь. Со слезами на глазах, Эсперанса рассказала отцу, как сильно она его любит; но про себя она подумала, что ее отец -- довольно странный человек. Через две недели экстатического счастья в Калифорнии Эсперанса полетела назад в Перу, где ее ожидало горькое разочарование. От Кастанеды пришло письмо. План с колледжем рухнул. Последующие письма Эсперансы остались без ответа. Она прекратила разговоры о своем отце, наказала Элинор Витт забыть, что когда-то ездила в Соединенные Штаты, вышла замуж за европейца и переехала в Европу. Долорес все еще живет в Перу и так никогда больше и не была замужем. Правдива ли эта печальная история? К несчастью, она представляется вполне достоверной. Дю Вент, Деннисон и Витт -- надежные и ответственные люди. Их свидетельства ни в чем не противоречат другим известным фактам. Официальные архивы Перу удостоверяют и этот брак, и его расторжение. Отца и дочь видели вместе в Беркли и Лос-Анджелесе.
Кастанеда, ретроспективно рассказывающий, что у Карлоса была взрослая дочь, которую он ни разу не видел, и таким образом волшебно возвращающий дочь, которую Кастанеда все-таки _видел_, к ее прежнему состоянию загадочности и недостпуности. Хотя Карлос был шокирован концепцией Ла Горды о том, что маг должен убивать своих детей, чтобы вернуть себе полноту, Кастанеда достаточно много распространяется об этой жуткой необходимости. Дочь, несуществующая для Кастанеды, могла удержать Карлоса от перехода в иной мир, где пребывают бессмертные маги. Необходимо было сделать выбор между мирами, и Кастанеда сделал этот выбор. Если он и чувствовал какие-то угрызения совести от того, как непринужденно расправился со своим ребенком, то вполне мог утешаться афоризмом Дона Хуана: "Когда человек выходит на путь знания, он уже не несет ответственности за то, что может случиться с его близкими."
друге, она ответила: "Себе подобного." Она имела в виду, тех, кто смеется над нелепостями этого мира с некоего возвышенного положения в ином мире, однако между этими двумя людьми существует также и решающее различие. Шаманы охотятся на силу, чтобы направлять свое племя, лечить своих близких и кормить свои семьи; маги, подобные Дону Хуану и Карлосу, не имеют ни племени, ни близких, не семьи. На этой земле Кастанеда не принадлежит никакому сообществу. Как выразился фон Франц, он "он одинокий внесоциальный охотник за загадочностью". С восьмилетнего возраста он пробивал себе дорогу к благосостоянию и известности, рассказывая выдуманные истории и отрезая себя от окружающих человеческих существ. Теперь он достиг своих целей и пришла пора попытаться восполнить тот ущерб, который он нанес другим, устремившись к успеху, но он уже не в состоянии изменить своим привычкам. Насколько просто было бы обеспечить надежную помощь и бескорыстную любовь своему применому сыну, который был не только ребенком, но и его другом! Но он этого не делает. Как приятно было бы осчастливить умную, прилежную и обожающую его девушку, всего жүктеу/скачать 499 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|