вместе с письмом 12 страниц своих заметок. Позже это подражание сотрудничеству
будет оптимистично признано "полным и откровенным", но в тот момент Уоссон был
далек от удовлетворенности полученной информации. 4 октября 1968 года он
отправил еще одно письмо, в котором выражал надежду, что, работая над
биографией, Кастанеде удастся установить личность учителя Дона Хуана, который
"наверняка был экстраординарным человеком". Уоссон интересовался также, на
какой высоте собирались эти грибы, использовались ли они только для курения,
какие другие ингредиенты входят в смесь, и как долго продолжается эффект
опьянения. Он просил Кастанеду прислать поскорее прислать хотя бы "мазок"
грибной пыли, и все-таки постараться раздобыть целый экземпляр. Он упоминает
также, что эти грибы не могут относиться к виду _Psilocybe mexicana_,
поскольку те никогда не растут на гниющих стволах, пнях и кустарниках, так что
это либо _Psilocybe yungensis_, либо неизвестный новый вид.
Кастанеда не ответил на второе письмо Уоссона, но позже они ненадолго
встретились в Нью-Йорке, а потом еще раз в Калифорнии. Несмотря на свои
прежние подозрения, после этих встреч у Уоссона сложилось о Кастанеде
впечатление "честного и серьезного молодого человека". В 1973 году пораженный
Уоссон обнаружил в неопубликованной _веладе_ Марии Сабины заклинание племени
Масатек, которое в переводе звучало: "Женщина, останавливающая мир, -- это я".
Так он обнаружил первое серьезное доказательство правдоподобия заметок
Кастанеды, поскольку шаманистское понятие "остановки мира" было использовано и
Марией Сабиной, и Доном Хуаном, причем не было нигде обнародовано до появления
в книге Кастанеды "Путешествие в Икстлан". До той поры Уоссон рассматривал
работы Кастанеды скорее как аллегории, чем как полевые наблюдения, но этот
пример очевидной искренности и согласованности понятий заставил его поверить в
существование _некоего_ ядра, связующего шаманов, погребенного _где-то_ в
глубинах фантастической научности Кастанеды.
Совпадение фраз об остановке мира, заинтриговавшее и приободрившее Уоссона,
серьезно озадачило разоблачителя де Милля, поскольку существование хотя бы
единственного увесистого свидетельства, доказывающего, что Кастанеда создавал
свои полевые заметки вне студенческого городка, мгновенно превращало бы этого
великого обманщика в пустяк, в "художественного обработчика" полевых записей;
тогда прекратился бы скандальный открытый спор и не состоялось бы крупное
публичное разоблачение. Перед тем, как написать хоть слово "Путешествия
Кастанеды", мне необходимо было выяснить, существует ли реальная связь между
Кастанедой и ранее представленным в литературе шаманом. Было ли это лишь
поверхностным сходством, или оно имело значение, уходящее своими корнями в
доколумбовую эпоху? Я отправил письмо Юнис Пайк, лингвисту и знатоку языка
Масатек, в котором интересовался, что по ее по мнению могла иметь в виду Мария
Сабина, проговаривая это заклинание перед магнитофоном Уоссона в ночь с 12 на
13 июля 1958 года. Ее ответ (который впоследствии был подтвержден переводчиком
Уоссона и его соавтором Флоренс Коуэн) прокололо мыльный пузырь достоверности
нашего мага:
Вы спрашивали, что имела в виду Мария Сабина, когда произносила: "Женщина,
останавливающая мир, -- это я". Я бы перевела ее фразу с Масатек совсем
иначе. Она использует глагол _се-нкви_, который используется для описания
столба, подпирающего крышу. Я предпочла бы перевести его как
"удерживать", или еще точнее -- "поддерживать (снизу)". Таким образом,
эту фразу можно было бы перевести как "Женщина, поддерживающая мир, --
это я."
"Остановка" в представлениях Дона Хуана совсем не означает поддерживание мира
в качестве опоры, или его удержание -- наоборот, она приводит к разрушению
мира, поэтому связь между двумя упоминаниями была совершенно случайной, а
свидетельство достоверности -- иллюзорным, так что я продолжил проводить свое
разоблачение.
Я попросил Уоссона прислать мне письмо Кастанеды и те 12 страниц его полевых
записей. 10 января 1976 года он написал Кастанеде, спрашивая, нет ли у него
возражений против этого. Ответ до сих пор не пришел, и через три года Уоссон
решил, что столь продолжительное молчание -- знак согласия. В октябре 1978
года на конференции по галлюциногенным растениям в Сан-Франциско он вручил мне
свою переписку с Кастанедой и 12 страниц с заметками, к которым мы сейчас и
обратимся.
Эти двенадцать листков представляют собой ксерокопии страниц с записью бесед и
повествовательными заметками, записанными на разлинованной бумаге, похожей на
бумагу из блокнотов, которыми пользуются студенты. В верхнем правом углу
каждой страницы стоит ее номер; записям от 8 апреля 1962 года соответствуют
номера 38-42, а записям от 15 апреля 1962 года -- номера 1-7. Почерк плотный,
равномерный, твердый, несколько странный и не самый изящный, но вполне
разборчивый. Записи сделаны на испанском языке. На страницах не встречается ни
одного индейского слова. Для указания человека знания Дон Хуан использует три
различных фразы: _uno que sabe_ (тот, кто знает), _hombre que sabe_ (человек,
который знает) и _hombre de conocimiento_ (человек знания). Испанский
Кастанеды не так хорош, как его английский. Он обнаруживает ограниченный,
скудный лексикон и демонстрирует довольно странную грамматику и произношение.
К примеру, он пишет _tubo_ вместо _tuvo_, _hiba_ вместо _iba_, _comanda_
вместо _manda_. Он достаточно неожиданно использует предлоги и опускает
местоимения именно там, где их больше всего ожидаешь. Разговоры в записях еще
более изобилуют повторениями, чем в опубликованных книгах.
В 1973 Уоссон сказал об этих листках: "Их содержание вполне удовлетворительно
передано в английском варианте на страницах 56-60 "Учения Дона Хуана". Это не
совсем верно. _Многое_ из содержания этих страниц действительно описано в
книге, но некоторые моменты там совершенно не упоминаются. В 1968 году Уоссону
не удалось распознать или обратить внимание на содержащееся в них
дополнительное значение, что мы и проделаем сейчас. Однако сначала мне
хотелось бы отказаться от следующего своего заявления, сделанного на странице
50 "Путешествия Кастанеды". Я писал:
Не добившись успеха с получением столь долго ожидаемых доказательств от
Кастанеды, я выражаю свое официальное мнение о том, что эти 12 страниц не
существовали до тех пор, пока Уоссон не написал Кастанеде свое письмо,
что они были специально созданы именно из-за этого случая, и что это
единственные реально существующие заметки на испанском, вышедшие из-под
пера Карлоса за десятки лет, проведенных им в пустыне.
Непреднамеренно, с помощью Уоссона, Кастанеда обеспечил эти долгожданные
доказательства, которые опровергают мое официальное мнение 1976 года. Мое не
менее официальное мнение 1979 года заключается в том, что Кастанеда начал
писать свою историю на испанском и полностью переключился на английский лишь
при написании второй книги, в которой Дон Хуан необъяснимым образом начинает
использовать американский сленг. Это означает, что в действительности может
существовать множество блокнотов, которые при необходимости можно будет выдать
за испаноязычные полевые заметки, чтобы обеспечить пищу для диссертаций
соискателей степени Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в XXI веке. Но
мы пока что перейдем к тем 12 страницам, которые я держу в руках.
Мое отступление не означает воскрешения образа Карлоса-c-Блокнотом. Наоборот,
мне хотелось бы захоронить его еще глубже, чем он покоится сейчас. В 1976 году
я представлял себе, что Кастанеда садится за стол, открывает "Учение Дона
Хуана" на странице 56 и переводит пять страниц книги на испанский, внося то
тут, то там некоторые вариации из соображений художественной правдоподобности.
Карлос-с-Блокнотом чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы Кастанеда именно
так и поступил. Но на самом деле он, по всей видимости, просто вырвал
несколько страниц из своей объемистой рукописи на испанском. Ошибочность этого
поступка заключается в том, что рукопись на испанском и ее перевод на
английский рассказывали историю по разному, и мы получили раннюю и позднюю
версии одного и того же романа. Если бы переводчик Товар получил обе эти
версии, он был бы глубоко озадачен, не понимая, которая же из них подлинная. В
результате он пришел бы к выводу, что достоверной не является ни одна из них,
что и объясняет тот факт, что ему пришлось переводить английскую версию без
всякой помощи со стороны исходной рукописи на испанском. Несмотря на то, что в
письме к Уоссону Кастанеда утверждает, что переписывает свои заметки
немедленно, чтобы сохранить слова и мысли Дона Хуана, исследование этих двух
вариантов указывает совсем не на сохранение, но наоборот, на значительные
разногласия, некоторые из которых мы рассмотрим в оставшейся части этой
статьи.
Сцена заметок открывается утром. Карлос собирается покинуть обитель Дона
Хуана. Дон Хуан спрашивает, когда тот возвратится, и Карлос обещает вернуться
через два месяца. Дон Хуан говорит, что такие неприлежные занятия никогда не
позволят Карлосу стать человеком знания. В свое время сам Дон Хуан вошел в дом
своего бенефактора еще мальчиком и не покидал его до поры возмужания, пока его
бенефактор не умер. Хотя времена были очень тяжелыми, бенефактор заботился о
нем, как о родном сыне. Карлос интересуется, где они тогда жили. Дон Хуан
отвечает, что об этом нельзя рассказывать, и когда придет срок смерти Дона
Хуана, Карлос тоже не должен будет говорить, где он познакомился с Доном
Хуаном, где встречался с ним и как того звали. Все искренние и преданные маги
следуют этому закону. Когда Дон Хуан умрет, Карлос даже не должен
расспрашивать, где он погребен. Карлос замечает, что очень многие люди знают
их обоих и место, где они встречаются. Дон Хуан отрицает это. Карлос приводит
как примеры Фернандо, Дона Нахо и невестку Дона Хуана. Дон Хуан говорит, что
эти люди не в счет, потому что они просто глупые болваны, но существуют
другие люди, которые имеют значение. Карлос спрашивает, кто они. Дон Хуан
отвечает, что Карлос узнает это, когда придет время. Главное -- следовать
закону секретности. Карлос клянется свято соблюдать закон. Дон Хуан заявляет,
что у Карлоса большой рот, и он всем все расскажет. Карлос протестует. Подобно
Иисусу, обращающемуся к Петру, Дон Хуан хладнокровно и беззлобно заверяет
Карлоса в его будущем отречении и предательстве, которые произойдут в свое
время.
Этот очень трогательный пассаж, оживленный аллюзией на тему Нового Завета и
таящий в себе обещание надвигающегося драматичного конфликта, содержит также
такую информацию о бенефакторе Дона Хуана, которую нельзя найти больше нигде в
его книгах -- вернее, мне следовало сказать, что ее вообще нельзя найти в
книгах Кастанеды, так как писатель отказал описанной сцене в публикации.
Однако он не забыл о ней: 5 октября 1968 года его повествования (месяц спустя
после ответа Кастанеды Уоссону по календарному времени) Дон Хуан напоминает
Карлосу о законе секретности -- о том законе, о котором он говорил ему
"раньше".
В "Учении Дона Хуана" повествование о 8 апреля 1962 года завершается отказом
Дона Хуана рассказать Карлосу что-либо еще о четырех врагах. Однако в
рассматриваемых путевых заметках в конце страницы 42 описана еще одна сцена.
Два часа пополудни того же дня. Дон Хуан и Карлос заводят беседу о хрустальных
шарах, используемых магами, но затем Дон Хуан резко меняет тему. "Существует
три формы духовных существ", -- говорит он, -- "Три класса духов. Духи,
которые ничего не дают, потому что им нечего дать. Духи, которые пугают,
потому что..." На этом страница заканчивается. Эта краткая сцена из полевых
записей прекрасно сохранилась в изданном тексте -- правда, в "Отделенной
реальности", в которой она датирована не 8 апреля 1962 года, а 16 декабря 1969
года. Таким образом, эта сцена была извлечена из старой рукописи автором,
работавшим над второй книгой. А что же насчет хрустальных шаров, используемых
магами? Они возникают на странице 245 третьей книги и датированы 14 апреля
1962 года.
Сравнив записи в "Учении дона Хуана" и в "Путешествии в Икстлан", датированные
15 апреля 1962 года, Уоссон сообщил о том, что в повествовании "компания
странным образом раздваивается". В "Учении дона Хуана" они вдвоем беседуют в
доме Дона Хуана, а в "Путешествии в Икстлан" они заняты поздней трапезой в
каком-то приграничном городке. Это возможно только в том случае, если Дон Хуан
живет неподалеку от границы, но на шестой странице полевых заметок,
посвященных этому дню, говорится: "Дон Хуан прислонился к столбику рамады и
смотрел на горы Бакатете, видневшиеся вдалеке." Если дом Дона Хуана расположен
вблизи границы, то можно только позавидовать остроте его зрения, ибо горы
Бакатете протянулись не менее, чем в двухстах милях к югу.
Человека можно назвать человеком знания только когда он преуспеет в борьбе со
своим последним, невидимым врагом, хотя бы на краткий миг, но "этого мгновения
ясности, силы и знания уже достаточно." Этими словами завершается проповедь
Дона Хуана о четырех врагах на странице 60 "Учения дона Хуана". Согласно
заметкам, эта беседа не завершилась до сих пор. Пока Дон Хуан прислоняется к
столбику рамады и пристально вглядывается в синеву далеких гор Бакатете,
Карлос рассуждает о том, что избежать последнего врага невозможно. Дон Хуан
соглашается с этим. "Как видишь," -- совершенно мрачно добавляет он, -- "он
уже швырнул меня на землю. Он вталкивает меня в нее. И очень быстро одолевает
меня." Карлос старательно рассматривает Дона Хуана, но видит только сильного и
энергичного человека, который выглядит гораздо моложе своих лет. Тем не менее
слова Дона Хуана о смерти заставляют Карлоса впервые осознать всю
напряженность схватки Дона Хуана с его последним, невидимым врагом.
Чрезвычайно волнующая сцена, но автор, по-видимому, посчитал ее слишком уж
мелодраматичной и исключил из окончательной версии. Подобные решения,
безусловно, являются законным правом любого романиста.
Ришар де Милль
Индейцы племени Уичол (Huichol) из северной части Центральной Мексики живут в
горах, и их уединенный и верный обычаям образ дизни позволил племени вплоть до
настоящего времени сохранить свои древние религиозные традиции, несмотря на
контакты с европейцами с 1542 года. Центральной фигурой религиозного культа
Уичолов является _мара-акаме_ (mara'akame), шаман-жрец, а самым известным из
_мара-акаме_ для пришельцев извне был Рамон Медина Сильва, чье учение и
хроника жизни были записаны антропологами Барбарой Майерхофф и Питером
Фюрстом.
Статья "Об этом очень трудно рассказать" составлена из двух отрывков из
диссертационной работы Майерхофф. Многие сходные описания можно найти в ее
книге "Охота на пейот" и в статье Фюрста "Концепция души индейцев племени
Уичол". Изящно переведенные с языка Уичол на испанский, а затем на
английский объединенными усилиями Рамона Медины, Питера Фюрста, Джозефа и
Барбары Граймс и Барбары Майерхофф, эти два кратких экскурса в шаманизм не
только любопытны для ознакомления, но и представляют собой поучительный
контраст с характерно не-индейским метафизическим и этическим концепциям Дона
Хуана. Одним из самых явных примеров таким противоречий является его
наукообразное "вспоминание", описанное в "Сказках о силе". Рамон Медина был
настоящим шаманом, и с ним Карлос Кастанеда действительно встречался в
реальной жизни.
Статья 41
Рамон Медина Сильва
ОБ ЭТОМ ОЧЕНЬ ТРУДНО РАССКАЗАТЬ
Это долгий рассказ, потому что он о главном. Потому что в те дни не было
ничего разделенного. Все было единым, _Это_ было одним целым, единым,
завернутым в один лист, пребывающем в глубоком сне. Это наша история, история
тех времен, когда никто не мог сказать, что было раньше, потому раньше не было
ничего. _Это_ было не таким, как сейчас, когда всегда есть некто, способный
рассказать, что было в старые времена, в тем времена, когда _Это_ было
цельным. Этот рассказ сокровенен, потому что он дошел до нас из тех старых
времен, из той древности. Среди нас есть нечто единое. Об _Этом_ очень трудно
говорить. _Это_ самое сокровенное, и _Это_ нужно хорошо охранять. Кем бы
человек ни был, он должен беречь _Это_. И беречь _Это_ следует в своем сердце.
(_Мара-акаме_ рассказывает, как в _Вирикуту_, священные земли предков
Уичолов, ежегодно приходят паломники, собираются вокруг _Татавари_, Очага
Отца-Основателя и готовятся к охоте на _гикури_, кактусы пейота. Один из
пилигримов становится _Кауюмари_, Священным Оленем, другой -- _Татутси_,
Великим Отцом-Основателем, и так далее. _Мара-акаме_ подкрадывается к
пейоту и пронзает его, потому что пейот есть также и олень, и тогда он уже
не может убежать и остается прикованным к своему месту, готовым к
собиранию, как зерно маиса, которое тоже пейот.)
На следующий день все поднимаются ранним утром. Мы поклоняемся _Татевари_,
окружив его кольцом. Мы оставляем его пылающим, чтобы он не угас. Осторожно,
очень осторожно, мы сгребаем угли в плотную кучу, чтобы он продолжал гореть,
когда мы вернемся. Мы готовы. Мы выступаем. Мы ничего не едим и ничего не
пьем. Мы берем с собой корзины и сумки -- в них мы положим пейот. _Мара-акаме_
ведет нас, сейчас он -- _Татевари_. Он сворачивает вправо. _Татутси_
сворачивает влево. Остальные остаются посередине, выстраиваясь друг за другом.
Все движутся тихо, очень тихо. Все шепчут, никто не говорит в полный голос.
Каждый ступает очень внимательно. Каждый ступает осторожно. Все очень
внимательны, все высматривают, где же живет _гикури_. Но где же он? Когда он
объявится? Где он прячется?
Все движутся медленно и с большой осторожностью. Тихо. Все здесь священно. Все
ищут прямые стебли, поднимающиеся от земли, все ищут стебли маиса, торчащие,
как жнивье на убранном поле. Там пейот, там он живет. _Это_ едино. Маис --
мать пейота. Пейот -- сердце, сущность маиса. _Это_ в маисе, _Это_ в олене.
_Это_ во всем. _Это_ соединяет всех. _Это_ объединяет все.
И вот _мара-акаме_ видит его. Все очень тихо. Все останавливаются и наблюдают.
Он достает свой лук, он вкладывает в него стрелу. Он опускает на землю
охотничьи манки, манки _Кауюмари_. Он кладет их здесь, рядом с пейотом. Он
крепко упирается ногами в землю, поднимает лук и накладывает стрелу на тетиву.
Он лижет острие стрелы, он дует на ее кончик. Все стоят молча. Они ждут. Он
поднимает лук высоко, его стрела готова сорваться. Он опускает его, медленно,
очень медленно. Он опускает его, выравнивая на уровне глаз, он прицеливается,
пока не увидит мишень очень четко. И тогда он разрешает стреле лететь. Он
выпускает стрелу в пейот. Он поражает его в самое основание, там где пейот
появляется из земли. Теперь он не пропадет, теперь он не убежит. Если на него
не охотиться с луком, если его не пронзить стрелой, он скроется. Он исчезнет.
Он сбежит. Если его поразили стрелой, он останется здесь.
И вот он прикован. Все они, все мы смотрим, куда вонзилась стрела. Все стоят
рядом, вокруг него. Все поклоняются ему. _Это_ священно, _Это_ самое
сокровенное. _Это_ самое прекрасное в мире.
Статья 42
Ришар де Милль
БЕСЕДЫ С ЙОАВИМОЙ
Барбара Майерхофф и Карлос Кастанеда познакомились весной 1966 года. К тому
времени он писал о Доне Хуане уже на протяжении нескольких лет, а ее статья о
шамане из Ринкона вот-вот должна была выйти. Общие знакомые решили, что этим
двоим найдется о чем рассказать друг другу, и пытались организовать эту
встречу уже несколько месяцев. Их друзья оказались совершенно правы. Барбара
была способной и трудолюбивой аспиранткой; впоследствии она напишет достойные
высших похвал книги, станет заведующей кафедрой антропологии и о ней напишут в
журнале "Пипл". Карлос был блестящим пробивным недоучкой, наукообразным
иллюзионистом, незримо прокладывающим себе путь к лаврам автора бестселлеров,
обманщика-знаменитости; фотография на обложке "Тайм" будет изображать лишь
одну половину его лица. Каждый из них уже успел столкнуться с препятствиями на
своем тернистом пути к докторской степени.
В те дни около пятисот студентов состязались в безличных статистических
показателях за возможность получить ученую степень на кафедре антропологии
Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Несмотря на благосклонность
нескольких преподавателей кафедры, Барбара, как и большинство из этих пятисот
соискателей, не очень доверяла этому научному учреждению, боялась провала и
чувствовала себя совершенно одинокой в этой массе людей. Поэтому для нее было
огромным облегчением найти еще одного студента с близкими интересами,
побывавшего в неизведанных местах и подружившегося с самым необычным
человеком, еще более удивительным, чем шаман из Ринкона. Первый раз
встретившись в Хейнс Холл, они проболтали "около десяти часов без перерыва".
Карлос с восторгом воспринял тему диссертации Барбары. Он терпеливо помогал ей
постичь мир шаманов -- мир, в котором люди превращаются в ворон, летают,
будучи прикованными к скале, сшибают друг друга с ног одним лишь словом, видят
двойным зрением, проникают в трещины между мирами и надеются одолеть четырех
врагов человека знания. Хотя Барбара была совершенно очарована этим волшебным
миром, Карлос признался ей, что его он пугает. Он сказал, что женщинам,
пожалуй, легче иметь с этим дело.
Летом того года Барбара отправилась в Гвадалахару, где провела много дней в
крошечной хижине на окраине города, записывая на пленку песни, заклинания,
рассказы и толкования мифов и ритуалов, описываемые Рамоном Мединой, который в
то время готовился стать _Виксарика мара-акаме_, шаманом-жрецом племени
Уичолов. Однажды после обеда это однообразие было приятно нарушено экскурсией
за город. В собравшуюся компанию входили полдесятка детей и взрослых из
племени Уичол и антрополог Питер Фюрст, тоже из Калифорниского университета в
Лос-Анджелесе. Барбара рассказывает:
Рамон привел нас к крутой _барранча_ [ущелью], по которому проносился
бурный водопад, каскадами низвергающийся на острые скользкие камни на
протяжении около тысячи футов. На краю водопада Рамон сбросил сандалии и
сказал, что это особое место шаманов. С изумлением мы наблюдали, как он
начал пересекать водный поток, перепрыгивая с камня на камень, часто
приостанавливаясь и неподвижно стоя на одной ноге -- его тело было
наклонено вперед, руки широко раскинуты в стороны, голова склонена на
бок, так что вся его фигура стала удивительно похожа на странную птицу.
Он исчезал из виду, возникал снова, двигаясь резкими прыжками, пока не
Достарыңызбен бөлісу: |