Владимир ридигер

Она ощутила жар во всем теле и, взглянув на телефон, вдруг усомнилась в реальности происшедшего. Ей подумалось, что это расшатанные нервы, игра болезненного воображения. Но нет, с чего бы так разыграться фантазии? Пожалуй, не с чего... И вот тут Линда вспомнила, кому принадлежит голос, вспомнила и неестественно громко рассмеялась. Фантасмагория, да и только! Налив еще водки, выпила, совсем повеселела, жизнь окрасилась в розовые тона, она почувствовала новый прилив сил, огромное желание бороться, чтобы победить. Что ж, вот теперь и поглядим, чья возьмет!

- Миссис Грейвс!

В дверях стоял дежурный охранник.

- Простите, - смутилась она, - кажется, мне давно пора домой.

Ей было неприятно, что охранник обратил внимание на спиртное.

- У подъезда стоит только одна ваша машина, - заметил он, - вот я и решил проверить, все ли с вами в порядке.

- Спасибо. Вы очень любезны. Со мною все в порядке.

...Подруливая к дому, Линде показалось, будто луч фонаря мелькнул в одном из темных окон ее квартиры. Да нет, решила она, быть такого не может. Это все водка и расшатанные нервы. Возможно, ей действительно необходим полноценный отдых. Но только не сейчас, только не на этот раз. Поставив автомобиль на сигнализацию, она медленно направилась к подъезду...

На Савелия Новикова, можно сказать без преувеличения, работал огромный контингент совершенно разных людей: основной костяк составляли, естественно, свои ребята, проверенные еще со времен отсидки, их было не так уж и много, но именно на них возлагался контроль за всеми остальными; в число других входили совершенно разномастные категории, среди которых было немало лиц из правоохранительных органов, а также высокоинтеллектуальных технарей с двумя-тремя высшими образованьями. Это и учитывал полковник Сомов, придя к Савелию "наниматься на работу". Как полагал полковник, удостоверение сотрудника ФСК - более чем убедительная "визитка" при поступлении на службу к новому русскому.

Охранник долго вертел в руках и рассматривал "ксиву" Сомова, затем, о чем-то справившись по телефону, предложил ему пройти на третий этаж особняка. Очутившись в огромной зале, где рядом с великолепным телевизором стояла старенькая скульптура Лаокоона, Сомов не сразу обратил внимание на утонувшего в огромном кресле человека с двумя золотыми цепями на бычьей шее. Две девицы, сидящие у него на коленях, при виде вошедшего сделали кислую гримасу и вызывающе зевнули.

- Что скажешь, горемыка? - звякнув цепями, спросил Новиков. - Зачем пожаловал, зачуханный?

- У чувака какой-то хилый прикид, - безразлично заметила одна из девиц.

- Небось, притащил щепотку тухлой "травки" и ждет, когда мы раскошелимся, - хмыкнула вторая.

- Ладно, земеля, - поторопил Новиков, - рассказывай!

Сомов протянул свое удостоверение, на которое Савелий даже не посмотрел:

- Знаю, сообщили. Если это не туфта, ответь, пожалуйста, кто такой Шельмягин?

Полковник на секунду остолбенел, но постарался взять себя в руки: Шельмягин являлся руководителем всей службы контрразведки! Откуда его фамилия может быть известна Новикову?! Хотя, впрочем, по нынешним временам уже ни чему не приходится удивляться.

- Кто он такой? - переспросил Сомов. - Мой начальник.

- Что-то ты, кореш, стушевался, - улыбнулся Савелий и спросил девочек: - Он стушевался, да?

Девицы неестественно громко захихикали, полубрезгливо рассматривая Сомова.

- Слышь-ка, тухляк, - прогнусавила одна, - показывай, чего принес.

- Сева, Сева... - укоризненно произнес полковник. - Разве так встречают гостей?

- Гостей?! - засмеялся хозяин. - Да какой же ты гость! Ты - проситель. И давай поживей выкладывай, что у тебя...

Сомов принялся не очень убедительно излагать, каково ему, то есть, таким как он, сейчас живется. Его опыт и знания совершенно не востребованы, все, чему он научен, что умеет делать, в теперешнем хаосе не нашло достойного применения. Не говоря уж о зарплате. Да вот еще тут шифр подкинули - невозможно подобрать ключ. В общем, одно сплошное недоразумение и мытарство.

- Ну кто бы мог такое предположить, - обратился Савелий к девушкам, - что я, Савка Новиков, буду когда-нибудь решать судьбу такого матерого товарища из органов. Вот вам знамение нашего времени!

С этими словами он набрал номер телефона:

- Алло! Василий Васильевич?.. Рад, что сразу узнали...

Сомов ничего не мог понять - ведь имя, которое назвал Новиков, принадлежало самому... Шельмягину!

- Да, да... За мной не засыреет: как только придет товар - тут же сообщу... Дорога? Все та же - Афганистан. Кстати, Василий Васильевич, один ваш сотрудник сидит сейчас у меня и вымаливает работу. Что? Позвать к телефону? Вы только с ним помягче, сами знаете, у вас теперь тоже... не ахти как хорошо... (Он протянул трубку Сомову) Поговорите со своим шефом.

Казалось, Сомов окончательно лишился дара речи, но из последних сил собрался и произнес в трубку: "Здравствуйте, товарищ генерал-полковник!". "Что вы делаете у Новикова? - услышал он строгий голос шефа. - Почему не пришли ко мне? Или вы полагаете, что так легче решить собственные проблемы?". "Товарищ генерал-полковник, - ответил Сомов, - я прорабатываю утвержденный товарищем Воробьевым план и в настоящий момент провожу оперативный эксперимент". "Дальше что?". "Здесь, к сожалению, я не могу говорить на эту тему." "При Новикове можете. Мы ему доверяем." "Но он не один". "С бабами?" "Так точно!" "Завтра доложите мне о ходе эксперимента". Интонация шефа была более чем понятна - не видать теперь Сомову заслуженной пенсии...

- Скотина ты, Новиков! - отключив телефон, воскликнул Сомов.

- А ты тюфяк. Пришел и гонишь пургу. Скажи в натуре, чего тебе надо, а то принялся компостировать мозги всякими шифрами. Да, девоньки? Ладно, я человек отзывчивый. Водки хочешь? Налейте ему водку!

И закрутилось, завертелось бесшабашное веселье, беспутное, разудалое и хмельное. Водка да шампанское ударили Сомову в голову, от приставаний девушек все кружилось, аромат их дорогих духов навевал шаловливые мыслишки, а приятная ритмичная музыка уносила куда-то далеко, совсем далеко от этой скучной и напряженной жизни, от неизбежности разноса Шельмягиным, вообще, от всего, что так непонятно и абсурдно.

- Эй, как тебя там... Сомов, что ли? - смеялся Савка Новиков. - Скажи, такая жизня лучше твоей?

- Ну, скажи ему, в натуре, - приставали девицы.

Сомов неожиданно вспомнил Филдса и, кажется, поймал себя на мысли, что, подобно американцу, стремится отличить сон от яви. Словно в кривом зеркале, он видит шикарную жизнь людей, с которыми раньше у него не было, да и не могло быть ничего общего. И такие люди накоротке с его шефом! Кто был ничем - тот станет всем (слова из Интернационала, будто в насмешку спроецированные на нынешнюю Россию).

- Потанцуем? - предложила одна из девушек.

Ноги плохо слушались Сомова, но ему было приятно, когда партнерша, как бы невзначай, прижималась к нему всем телом.

- Знаешь, - заметила она, - ты хоть и старенький, но выправка военная. А дети у тебя есть?

Здесь Сомов пришло на ум, что его дочь, схожая по возрасту, быть может, в настоящую минуту вот так же танцует с каким-нибудь немолодым дядей и, чего доброго, привычно жмется к нему. От этой мысли поначалу стало как-то не по себе, но, отогнав ее, словно назойливую муху, Сомов ответил:

- Есть дочь.

- А сын?

- И сын.

- Пора благословлять на поиск золотого ключика.

Девушка улыбнулась:

- Отгадай, кем я буду?

- Наверное, выдающейся топ-моделью.

- Почти угадал. Но главное для меня - стать сэкс-символом. Савка обещал похлопотать.

- Каким образом?

- Не моя забота. Он говорит, сперва надо вложить в перспективного человека деньги, очень много денег. И все выйдет так, как доктор прописал.А уж я-то в долгу не останусь, Савка знает. Отработаю выше крыши... Тебе он тоже поможет.

- С чего ты взяла?

Лукаво взглянув на Сомова, она ответила:

- Хоть Савик добрый, он просто так ничего делать не будет. Тем более угощать.

- Вселяет надежду... - отозвался Сомов.

Девушка на ушко прошептала Сомову свой адрес: "Звони. Звать меня Татьяна. Ты мне нравишься". Дерзкая мысль, что и она ему нравится, пронзила полковника.

Сам хозяин уже сладко дремал, положив голову на колени своей партнерши.

- Намаялся... - пояснила та, перехватив взгляд танцующих.

Сомов посмотрел на часы:

- Четыре утра! Ну, мне пора...

- Подожди, кореш, - вдруг очнулся Савелий. - Дело у меня к тебе...

Он встал и, бесцеремонно спровадив девушек из комнаты, жестом пригласил Сомова присесть:

- Короче, в двух словах... Ты должен обеспечить безопасность на время выборов в Государственную Думу.

- Чью... безопасность?

Новиков в недоумении уставился на Сомова:

- У тебя с головой как?

- Нормально.

- Оно и видно. Мою безопасность! Теперь понял?

"В четыре утра я, кажется, окончательно теряю рассудок", - решил Сомов и спросил:

- Причем здесь выборы в Госдуму?

Новиков зевнул и отрешенно произнес:

- Баллотируюсь я туда.. По Новофиглевскому округу. Удивлен? От партии любителей кваса. Как только стану депутатом, наведу в этой конюшне полнейший марафет, в общем, заставлю бывших коммуняк работать. А то, вишь ли, в райкомах наотдыхались, теперь - в Госдуму.

- Но ведь в Госдуме не только они, - слабо возразил Сомов.

- Какая разница, кем они нынче себя называют! - воскликнул Новиков. - Раньше все, как один, из одной кормушки жрали...

Сомов, кажется, уже не в состоянии был чему-либо удивляться. Он спросил:

- Зачем тебе безопасность на время выборов?

- Клянусь мамой! - возмутился Новиков. - Дурак ты что ли или родом такой?! Зря я за тебя Василию поручился - с кадрами у него видно не все в порядке.

- Ладно тебе, Савка, - уступил Сомов. - Сколько платить будешь?

Савелий погрозил ему пальцем:

- Глупым прикидывается, но свой интерес блюдет... Для начала положу тебе, скажем, три куска "зеленых", а дальше видно будет. Согласен?

- Согласен, Савелий, согласен...

- Ты мне, кореш, одолжение делаешь? За дешевку держишь?

- Ну, что ты, Савка, о чем ты?

- Так-то оно и лучше... Давай сюда твой сложный шифр, помозгую, как с ним быть.

Сомов машинально протянул Савелию тетрадку

- Откуда такой? - спросил Новиков.

И вот здесь Сомов призадумался: сказать или не стоит? Одно дело "компостировать мозги", другое - вести серьезную игру.

- Да... ниоткуда, - ответил он. - У подозрительного мужика нашли.

Савелий бросил тетрадку на пол:

- Вот и раскручивайте вашего мужика вместе с его шифром.

- Обидеться просто, а вот помочь...

- Кто сказал, что я обиделся? Ты свою кухню в мой дом не тащи. Вижу только - шифр знакомый. У корешей с зоны спрошу.

- Савушка... - голос у Сомова подсел, - ты в этом уверен?

Новиков поднял тетрадку:

- Сочетание таких цифр, - подняв тетрадь, указал он на вереницу шестерок и двоек, - знаешь, какое?

- Нет.

- Дьявольское, вот какое.

- Э-э, брат, очень даже многое. Только чем будешь рассчитываться?

- Сначала расшифруй...

Новиков подвел черту:

- В общем, я остался доволен нашим с тобой контактом. Шельмягина не опасайся, худого он тебе не сделает. Работать будешь на меня, но запомни: если дернешься в сторону - крепко пожалеешь. А теперь ступай...

Даже не протянув руки на прощанье, Савелий высыпал на ладонь белый порошок и, приложив его к носу, громко вдохнул, совершенно забыв о Сомове...

* * *

Полина, пребывая в более чем приподнятом состоянии духа (окрутить бравого американца, пусть и немного хворого - вещь нешуточная!), тем не менее, осторожно искала ответ на самый важный для себя вопрос: каково финансовое положение ее возлюбленного? Выйти на прямой разговор с Дмитрием она не спешила - то ли сомневалась в его реакции, то ли не рассчитывала на исчерпывающий ответ, - однако, решив добиться своего, Полина обратилась за советом к человеку, который один, полагала она, именно в этой щекотливой ситуации способен ее понять и бескорыстно помочь. Она обратилась к матери.

- От чего?

- От ответственности, моя дорогая. Кстати, твой знаменитый папаша - яркий тому пример! Он ведь ловко улизнул от меня в Штаты, как только увидел, что я на сносях.

- Правда?.. А ты говорила, будто он служит в сверхсекретной организации...

- Название которой - пожизненный бордель. Я бы его давно простила, если б он хоть чем-то мне помог. Где уж там! Только и умел, что присылать из Америки радостные письма: "Люблю, целую, обнимаю дочку, скоро вернусь.."- и прочая дребедень. Затем переехал в Париж, сошелся там с какой-то старухой, написал скандальную пьесу "Кум Симон", вконец разорился и... напрочь исчез. Ох, доченька, и натерпелась же я за всю свою жизнь!

Глаза матери стали влажными, и Полина подумала, как много родители вынуждены скрывать от своих детей, изворачиваться, создавая видимость семейного благополучия.

- Ты его любила? - спросила Полина.

- Да как тебе сказать... Любила я другого, а жила с твоим отцом. Гражданским, так сказать, браком.

- А тот, другой?

- Другой... - мать как-то виновато взглянула на Полину и отвела глаза. - Другой - отец твоего старшего брата. Вы у меня погодки...

Полина удивилась сама себе - насколько спокойно она все это воспринимает. И, немного помолчав, произнесла:

- Где сейчас... другой?

Мать беспомощно развела руками:

- Бог его ведает...

Разговор, похоже, зашел в тупик. Полине стало жалко мать и обидно за себя: какого совета можно ждать от женщины, бездушно униженной и раздавленной жизнью - безрадостной и жестокой? Но мать, как ни в чем не бывало, вернулась к изначальной теме разговора:

- Как он к тебе относится?

- Летчик?

- Ну, да.

- Относится нормально.

- Любит?

- Подарки делает?

- Он же больной.

- Значит, - заключила мать, - считает лучшим подарком себя.

Полина улыбнулась:

- И я так считаю.

Внимательно посмотрев на дочь, мать произнесла:

- Смотри, девочка, не обожгись. Останешься с другим "подарком", а того - и след простыл!

- Не убежит, мама, не волнуйся. Он ведь у меня, можно сказать, не ходячий.

- Паралитик?! Еще не доставало! А, впрочем... - призадумалась мать, - это даже не плохо.

Она закурила и, что совершенно не было на нее похоже, предложила сигарету Полине:

- Давай покурим и хорошенько рассудим вместе, что здесь можно предпринять...

Женщины настолько увлеклись разговором, что не заметили, как пришел Кирилл - старший брат Полины. С кухни послышался звон разбитой тарелки, - Кирилл готовил себе ужин.

- К счастью!- воскликнула Полина

Сестра была привязана к брату, их отношения, не смотря на всю бесшабашность и лень Кирилла, всегда оставались ровными - дружескими и сердечными. Повздорив, они быстро мирились, в момент забывая причину ссоры и, как ни в чем не бывало, продолжали смеяться и шутить, оставаясь единственной отрадой для матери. Любовные дела Кирилла являлись чуть ли не единственной постоянной темой для пересудов, как только он появлялся дома, однако теперь к ним прибавилась и алкогольная проблема.

- Привет, ма! Привет, кис! - воскликнул Кирилл, появившись из кухни и неуклюже обняв обеих. - Шушукаетесь обо мне?

- Кирюша... - спросила мать, - зачем ты сегодня выпил?

- Ма, это же пиво.

- Какая разница?

- Ну, как какая? Туда входит солод, витамины, другие полезные для молодого организма продукты. А если организм просит - я обязан его просьбу удовлетворить.

- Кирюша, мне не до шуток.

- Ма, я ведь вас с кисой так люблю, так люблю! Ты же знаешь.

Полина обратила внимание на какой-то неестественный блеск его глаз. Этот блеск и сопутствующее ему бесшабашное, чересчур приподнятое настроение брата она стала замечать не так давно. Однако то, что мать принимала за алкогольное опьянение, было, по убеждению Полины, совсем иного свойства. Как медик сестра почти не сомневалась - здесь наркотики. Эйфория у Кирилла быстро сменялась дурным расположением духа. Несметное количество девушек, бесконечно одолевавших красавца Кирилла по телефону, явно уменьшилось, звонки пошли на убыль. Да и внешне брат изменился, в его облике появились штрихи неряшливости и даже некоторой запущенности, что присуще человеку, отгородившемуся от внешнего мира своей, невидимой для других стеной.

Как бы невзначай в сестринском порыве прильнув к брату, Полина лишний раз утвердилась в своем предположении - перегаром от Кирилла совсем не пахло.

- Ма, как наша баба Лиза? - вдруг спросил он.

- Давно у нее не были, надо бы навестить... - сказала мать. - Лучше подумал бы о том, как помочь домочадцам, мне, наконец... Что ты вдруг о Лизе вспомнил? Я днями и ночами бегаю с одной работы на другую, стараюсь принести в дом лишнюю копейку, чтобы ты был одет, обут и накормлен. Поля из своего госпиталя не вылезает, пашет на две ставки. Как скоро ты, в конце концов, образумишься, станешь человеком, прекратишь якшаться с кем попало? Где твои школьные товарищи? Работают и помогают родителям. А ты? Весь всклокоченный, в грязных джинсах, целыми днями пропадаешь... Сейчас же переоденься, я простирну твои замызганные портки.

- Ну, мам, успокойся, ладно тебе, - ответил он. - Дай сначала отвертеться от армии.

- Да лучше б ты пошел служить, - неуверенно произнесла мать и, испугавшись собственных слов, притянула Кирилла к себе. - Нет! Никуда я тебя не отдам! Ты мой родной... и Поленька тоже. Как я без вас?

- Вот посмотришь, ма, - торжественно заявил Киилл, - пройдет немного времени, и в один прекрасный день я подкачу к нашему грязному подъезду на белом "Мерседесе"! Пусть все увидят, кем стал ваш слабовольный и бесхарактерный Кирюха, пускай Серега с шестого этажа - сынок нового русского - кусает себе локти, а его папаша лопнет от зависти! Честное слово, я заберу вас из этой вонючей дыры куда-нибудь в Америку или Европу.

Полина при этих словах звонко захохотала.

- Зря смеешься, кис! Как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Многие надеются на случай, но я-то теперь знаю, как заработать деньги, причем, хорошие деньги. Процент с оборота, понятно? И товар подходящий, дорогостоящий. Лишь бы от ментов подальше.

- Пожалуйста, поделись опытом, - наигранно взмолилась сестра.

Мать неожиданно воскликнула:

- А я верю в Кирилла! Верю! Только... ты бросишь пить?

Глаза сына, до этого светившиеся восторженным светом, враз потускнели, потухли, видно было, что он с трудом сдерживает внезапный прилив злобы и раздражения

- Брошу, - выпалил он, выбегая из комнаты.

Проводив сына усталым взглядом, мать вздохнула:

- Вылитый отец...

За окном сгустились сумерки. В комнате стало пусто и неуютно.

- Очень уж не терпится мне взглянуть на твоего американца.

- С какой стати? - удивилась Полина.

- Видишь ли, как мать, я могу, даже имею моральное право принимать самое непосредственное участие в судьбе своей дочери. Это одно. Ну, а что касается его намерений по отношению к тебе и, так сказать, твоего материального благополучия с парализованным больным...

- Мама!

Полина молчала, не зная, что ответить.

- Просто необходимо это сделать, - заключила мать. - Ручаюсь, все вопросы отпадут, сама увидишь.

- Так можно все испортить... - усомнилась дочь.

- Наоборот! Уж в подобных щепетильных делах можешь на меня положиться. Мы с ним обязательно подружимся. Разве ты этого не хочешь? Ну, что ты молчишь?

- Хочу... - промямлила Полина, и в который раз пожалела, что поделилась с матерью.

- Вот и отлично. Завтра же навещу тебя в госпитале под каким-нибудь благовидным предлогом...

В комнату вернулся Кирилл и, покосившись на женщин, виновато улыбнулся:

- Вы на меня не сердитесь?

В тот же миг Полину словно озарило: поразительное сходство ее брата с Дмитрием Филдиным было более чем очевидно! Как же она раньше этого не замечала?! Она удивленно улыбалась, от чего Кирилл еще больше смутился:

- Правда, не сердитесь? Кис, чего ты на меня уставилась?

- Не сердимся, - успокоила мать. - Пошел бы побрился - щетина, как у партизана...

Если и возможно было охарактеризовать чувства, охватившие в тот миг Полину, то были они схожи разве что с неуемной радостью и непонятным ощущением беспокойства, возникшего без видимых причин, внезапно, на фоне долгожданного семейного согласия...

* * *
Линде Грейвс были знакомы (хотя бы уже в силу ее профессии) многие чувства и ощущения, кроме одного - чувства страха. Именно это обстоятельство и предопределило ее судьбу. Приближение опасности Линда всегда воспринимала с какой-то необъяснимой сладострастной дрожью, с выраженной решимостью идти на риск, чего бы это ни стоило и, будучи всесторонне подготовленной, с честью выходила из, прямо сказать, безвыходных ситуаций. Конечно, в Лэнгли она научилась многому, однако жизнь постигается с опытом, все предусмотреть просто невозможно, и в силу этой аксиомы ей приходилось самостоятельно разгадывать многие головоломки. Но главное, самое главное для разумного человека - ощущение опасности - было у Линды на первом месте. Ее "железной" логикой восхищались такие монстры, как Аллен Даллес, Сэм Уикли и даже грозный шеф ФБР Эдгар Гувер. А интуиция Линды Грейвс служила предметом скрытой зависти даже не столько женской части сотрудников, сколько мужской...

Поднимаясь в лифте, она просчитывала возможные варианты встречи с незваными гостями, если таковые сейчас находятся в ее квартире, а в том, что гости именно там - Линда почти не сомневалась. Видимо кому-то не терпится ее пошантажировать в связи со смертью бедняги Сэма. Посмотрим, как это им удастся. Из личной охраны Уикли в тот день ей запомнился лишь один Джеймс, но даже если он всевидящий и знает подноготную с пистолетом, - он и в этом случае бессилен что-либо доказать. Отсутствует конкретная мотивация. Все остальное - из области догадок. Значит, остается шантаж. В одиночку или с напарником. Телефонный голос? Возможно его, а возможно...

Здесь лифт мягко встал, раздвинулись двери, она шагнула в полнейшей темноте по направлению к своей квартире, но... терпкие капли аэрозоля с тихим шипением неожиданно брызнули ей в лицо, у Линды перехватило дыхание, помутился разум, она пыталась чему-то сопротивляться, проваливаясь в черную бесконечную бездну...

...Сильно гудела голова, пульсировало в висках, накатывали приступы тошноты. Нестерпимая поначалу резь в глазах понемногу отпускала, заволакивая взор мутной слезой. Линда почти слышала, как колотится ее сердце. Страха не было, подтачивало ощущение провала, как тогда, в Советском Союзе. Значит, интуиция подвела и на этот раз, теперь уже дважды. Но ничего... Она жива, а это - совсем не мало. Взгляд скользнул по потолку. Лежа на полу, Линда чувствовала, как ноют руки и ноги, накрепко перетянутые скотчем. Незнакомое полутемное помещение освещалось разноцветными сполохами уличной рекламы. В блеклом квадрате окна Линда разглядела темный силуэт человека, неестественно сидящего на стуле.

- Эй... - позвала она.

Человек молчал.