§ 1. Материальная мощь СССР после второй мировой войны и духовная ущербность советской идеологии

Из второй мировой войны Советский Союз вышел сверхдержавой, распространившей сферу своего влияние на страны Восточной Европы, Китай, Юго-Восточную Азию и начавшей активное воздействие на политическое развитие Африки и Латинской Америки. Патриотический подъем русского народа в итоге победы над Германией и Японией позволил руководству страны осуществить быстрое восстановление народного хозяйства и сделать поразительный технологический рывок в 1950-е годы. Создание атомного оружия и передового ракетостроения, позволившего СССР в 1957 г. вывести на орбиту первый искусственный спутник земли, а в 1961 г. запустить первый орбитальный космический корабль с космонавтом Юрием Гагариным, превратило Советский Союз в лидера научно-технического развития и освоения космоса.

Появление "мировой системы социализма" привело к радикальному изменению структуры международных отношений, которая стала характеризоваться взаимодействием трех блоков - капиталистический Запад - новый социалистический Восток - старо-восточный “Третий мир”. В рамках такого рода взаимодействия Советская Россия беспримерно усилила свое глобальное влияние, предложив коллективистско-индустриальную социалистическую модель как либеральному капитализму Запада, так и застоявшемуся традиционализму Востока. Идеологическое противоборство между капиталистическим блоком, во главе с Америкой, и социалистическим лагерем, во главе с СССР, их борьба за привлечение на свою сторону неприсоединившихся афро-азиатских стран, разгоревшаяся в послевоенном мире, получила название "холодная война". Холодная война, сопровождавшаяся рядом региональных военных конфликтов (особенно острых в Корее и Вьетнаме) между советским и западным блоками, оттесняла на второй план духовное и общественно-культурное противостояние западной цивилизации и Советской России в сознании западной и русско-советской общественности, отвлекала от осмысления духовно-нравственной подоплеки политико-идеологических размежеваний. На первый план вышли вопросы экономики, уровня жизни населения и гражданских прав, предполагаемые идеей "соревнования двух мировых социально-экономических систем". В самой концепции соревнования по ряду материально-экономических и формально-правовых критериев социалистического Востока и капиталистического Запада отражалось типологическое единство их природы, в качестве разных форм воплощения одной и той же просвещенческой, рационалистической и атеистической новоевропейской идеологии. Ведь, не забудем, большевики создавали свою систему хотя и в противовес Западу, но на основе западнического миросозерцания. Борьба коммунистических идеологов с капиталистическим миром велась на чужом поле и негодным оружием, поскольку, была борьбой одного материалистического европейского идеала с другим материалистическим европейским идеалом. Противоборство пролетарского интернационализма и интернационального капитализма не имело никакого существенного отношения к осознанию и решению действительно эпохальной проблемы. Проблемы отношения духовно-традиционных народов и противодуховной западной цивилизации в рамках высоко интегрированного мира. Партийное пролетарское государство и классовое государство капитала являлись порождением равно космополитических стихий антикультуры и безбожия, “научный коммунизм” и доктрина “общества потребления” оказывались равно антихристианскими мировоззрениями, созданными противоцерковными мыслителями. Все сокровенное различие между тоталитарным государством пролетариев и либеральным государством капиталистов исчерпывалось тем, что первое насильственно подчиняло народ самодовлеющему производству материальных благ и догмату материалистически счастливого “светлого будущего”, а последнее свободно посвящало себя потреблению благ и животному наслаждению настоящим.

Итак, спор между принудительно-трудовым лагерем социализма и либеральным потребительским обществом шел о том, кто живет сытнее, где выше благосостояние, у кого больше денег, продуктов и прав на душу населения. Естественно, что СССР был обречен проиграть “идеологическую борьбу”, которая подспудно лишь укрепила в советском населении слепое почитание Запада, поскольку там денег, продуктов и прав на человеческую душу изначально было больше, чем в России, хотя с самой человеческой душевностью, с духовным состоянием общества и культуры дело обстояло не столь благополучно. О последнем и надо было говорить, ведя полемику с Западом в интересах истины, России и всех традиционных народов. Ибо человеческая душа, ее судьба, ее самобытность, ее развитие и спасение - вот подлинно русская тема, а борьбе за душу - поистине русская борьба.

Это прекрасно понимали все православные люди, лучшие отечественные мыслители, представители русского самосознания в дореволюционной России и в России за рубежом. Однако советская партийно-государственная номенклатура была слишком чужда русским православно-национальным ценностям, чтобы выйти на путь возрождения традиционной отечественной духовности, способствовать оздоровлению и освобождению народной жизни. Новые национал-большевистские попытки партийного руководства во второй половине 1940-х – начале 50-х годов использовать в своих политических интересах русский патриотизм только искажали общественное сознание. Официозная борьба против ”безродного космополитизма”, ”низкопоклонства перед Западом” и ”американского культурного империализма”, развернутая сталинским руководством в этот период, дискредитировала русский патриотизм и способствовала реанимации примитивного западничества в среде интеллигенции. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 г. ”О воспрещении регистрации браков граждан СССР с иностранцами”, создание ”судов чести” для рассмотрения антипатриотических, антигосударственных и антиобщественных поступков служащих во всех министерствах и ведомствах – все эти полицейские меры не имели ничего общего с действительным возрождением русского национального самосознания.

Итак, кроме казенного национал-большевизма советский номенклатурно-коммунистический режим ничего не мог предложить в качестве идейной основы своей культурной политики, и потому не мог послужить истинной духовной и социально-культурной альтернативе бездушной цивилизации Запада, овладевшей американо-европейским человечеством после второй мировой войны. Только в той мере, в какой Советский Союз являлся наследником великой русской культуры, в какой он стал глобальным фактором ограничения экспансии капиталистического духа, СССР объективно служил, как и старая Россия, препятствием росту всемирной однородности и однозначности. Больше того, законсервировав в себе элементы старого европейского гуманизма, светскую религию свободы, равенства, братства, смешанную с исконно русскими, душевно теплыми, патриархально-общинными традициями, Советская Россия отчасти являлась позитивным социально-психологическим противовесом всему глобальному бездушию новейшего Запада. Своим покровительством развивающимся странам Азии и Африки, СССР защищал их от полной вестернизации и втягивания под власть антикультурного социально-экономического и информационного механизма западного мира, враждебного всему духовно безусловному, традиционному.

С 1947 года на уровне высшего партийного руководства вновь обозначилось стремление начать борьбу против Православия. Во второй половине 1948 г. произошел перелом в отношениях советского государства с Церковью. Под давлением властей Синод был вынужден запретить крестные ходы, богослужения под открытым небом, духовные концерты в храмах вне богослужений. Началось насильственное закрытие только что открытых церквей, массовое изъятие церковных зданий и их переоборудование под клубы. Неоднократные попытки первоиерарха добиться встречи со Сталиным закончились неудачей. Интерес советского вождя к сотрудничеству с Церковью был утрачен.

5 марта 1953 г. умер Сталин. Занявший высшие партийно-государственные посты Никита Сергеевич Хрущев (1894-1971) был по своему искренним и честным, но малокультурным, духовно ограниченным человеком, сознание которого изначально формировалось в рамках сталинской политической школы под тоталитарным прессом коммунистической идеологии. Хрущев родился в селе Калиновка Курской губернии, с 12 лет начал трудиться на заводах и шахтах Донбасса, в 1918 г. вступил в партию большевиков, участвовал в гражданской войне, затем, после учебы в Промышленной академии, делает быструю партийную карьеру. В 1938 г. он становится первым секретарем ЦК КП(б) Украины, а через год членом Политбюро ЦК ВКП (б). После Великой Отечественной войны Хрущев становится первым секретарем Московского областного и секретарем Центрального комитета партии. Сталин приблизил к себе Хрущева, принимая его за простого, бесхитростного, исполнительного, далекого от политических амбиций мужиковатого партийца. К этому располагала и внешность, и поведение Хрущева во время сталинский застолий. Люди, лично знавшие его, описывают Хрущева как крепкого, невысокого, подвижного и часто озорного человека, с широким, украшенным двумя бородавками лицом, с огромным лысым черепом, крупным курносым носом и сильно оттопыренными ушами выходца из крестьянской России. Хрущев любил надевать украинскую косоворотку, изображая на сталинских посиделках "щирого казака" и отплясывая там гопак на потеху вождя и его окружения. Только глаза Хрущева - маленькие, серо-синие, с острым взглядом, способные излучать не только добродушие, но властность и гнев - выдавали в нем человека политического, способного повелевать людьми ¹.

Заняв пост Первого секретаря ЦК, Хрущев сразу же проявил свою наивную и искреннюю веру в возможность усовершенствования советского строя на основе идей справедливости, честности, общего блага и построения коммунистического общества в ближайшие десятилетия. Он ясно сознавал необходимость преодолеть репрессивные формы сталинского управления страной, либерализировать режим, придать ему большую творческую динамику и связь с народом. Эти соображения побудили Хрущева начать критику "культа личности Сталина" на ХХ съезде КПСС в 1956 г., что положило начало периоду "оттепели" в советском обществе. "Оттепель" проявилась в критическом переосмыслении и официальной переоценке некоторых исторических фактов становления советской системы, главным образом репрессий 1930-х годов против партийных, военных и государственных руководителей, но без развенчания таких священных понятий как Ленин, Партия, Коммунизм, без пересмотра официальной версии Октябрьской революции, красного террора, коллективизации, идеологической природы советской лагерной системы. Советский идеологократический тоталитаризм сохранялся как система в полной силе. Критика "недостатков" и "ошибок" периода "культа личности Сталина" осуществлялась под строгим руководством партии, контролем партии и в интересах партии. Поэтому эта критика не столько освобождала и расширяла советское общественное сознание, сколько по новому его искажала. Ленинская политика идеализировалась, а сталинская эпоха рассматривалась как досадное и частное "отступление от ленинских норм". В рамках такой схемы при освещении темы репрессий 1930-х годов наметилась обратная крайность - оправдывать деятелей интернационал-социалистической оппозиции против Сталина как невинных мучеников и страдальцев, как "ленинскую гвардию", представлявшую якобы более демократическое направление большевизма. На практике же Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев и многие другие деятели интернационального крыла были не менее антинародно и антирусски настроены, чем сталинская национал-большевистская когорта, и их курс мог быть еще более враждебен интересам России, чем курс “сталинистов”. Поэтому вполне закономерным образом героизация репрессированной "ленинской гвардии" сопровождалась в период оттепели усилением борьбы с религиозными и русскими национальными ценностями и новым насаждением коммунистической идеологии. В 1959 г. был проведен внеочередной ХХI cъезд КПСС, провозгласивший полную и окончательную победу социализма в СССР, а в 1961 г. состоялся XXII съезд, получивший название съезда строителей коммунизма. На нем была принята двадцатилетняя программа построения коммунистического общества и выдвинут лозунг "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме".

Под этим лозунгом развернулась жесткая борьба с религиозными и национальными традициями, которые рассматривались партийными идеологами как пережитки старого общества, препятствующие формированию новой исторической общности людей - советского народа. Официальная идеология утверждала, что в условиях победы социализма и развернутого коммунистического строительства в СССР исчезли все социальные предпосылки религиозной веры и таким образом предполагала жестко враждебное отношение государства ко всякой религии, подобное антирелигиозной политике советской власти в 1930-х годах.

Весной 1958 г. патриарх Алексий встретился с Хрущевым и потом сообщил в церковном кругу: "над Церковью собирается гроза". Одним из признаков этой грозы он считал требование властей убрать из пещер Киево-Печерской лавры часть мощей, закрыть доступ в пещеры под предлогом их антисанитарного состояния и необходимости реставрации. В начале 1960 г. Киево-Печерский монастырь был закрыт. Лавра осталась только историческим объектом для туристов. К 1961 г. число православных монастырей сократилось с 75 до 56. Вновь началось варварское разрушение храмов.

Ожесточенная борьба разгорелась в 1960-х годах между советскими властями и евангельскими христианами-баптистами. В начале 1960-х годов были закрыты тысячи молитвенных домов. Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов поддался давлению властей и согласился не допускать на молитвенные собрания детей, свести к минимуму крещение молодежи до 30 лет и т.д. Это вызвало движение "инициативной группы" против Всесоюзного совета. "Инициативная группа" образовалась летом 1961 г. и была возглавлена молодыми, энергичными людьми. Движение "инициативников" приобрело массовый характер. В 1962 г. инициативная группа была преобразована в оргкомитет, начавший издание духовного журнала "Вестник истины". Власти предприняли репрессии против этого религиозного движения, десятки его участников были осуждены и попали в лагеря. 16 мая 1966 г. состоялась демонстрация инициативников у здания ЦК КПСС в Москве. Демонстрантов было до 500 человек. Они требовали прекращения репрессий, но преследования баптистов развернулись еще шире. Инициативников преследовали по 142 статье "О нарушении законов об отделении церкви от государства и школы от церкви", введенной в Уголовный кодекс в 1960-е годы. За 25 лет гонений через лагеря прошли 2000 участников движения, некоторые по 5-6 раз.

Несмотря на некоторую либерализацию партийно-государственной культурной политики, связанную с критикой недостатков периода "культа личности Сталина", в стране сохранялось существенное ограничение и подавление интеллектуальной свободы. После опубликования в 1957 г. на Западе романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго" на писателя была обрушена волна злобной критики, что не позволило ему получить Нобелевскую премию по литературе, присужденную ¹. Вышедшие из сталинских лагерей в 1950-х годах писатели Варлам Шаламов и Даниил Андреев не имели возможности опубликовать свои уникальные произведения. В 1965 г. были арестованы писатели Андрей Синявский и Юрий Даниэль, получившие большие сроки заключения за публикацию литературно-художественных сочинений в западных странах.

И все же нельзя отрицать явные тенденции расширение свободы творчества в советской культуре. Довольно мягкая концепция “советского общенародного государства”, пришедшая в 1960-х гг. на смену террористической доктрине государства “диктатуры пролетариата”, выразила общее смягчение тоталитарного режима и далее способствовала либерализации культурной политики партии. Поэтому 1960-е годы в значительной мере могут быть отнесены к периоду оздоровления культурного развития посттрадиционной России, где возникла большая, чем в предшествующий период, сфера культуротворческой и научной свободы. В дополнение к высокоразвитому в СССР искусству классического балета, оперы, симфонической музыки, драматического театра стали динамично развиваться жанры эстрадной музыки и поэтической песни, нашедшие массовую аудиторию и способствовавшие формированию внутренне и внешне более раскрепощенного поколения. Одним из символов этого раскрепощения стало увлечение джазовой музыкой. В 1966 г. в Москве состоялся крупный фестиваль молодежных джазовых ансамблей, продемонстрировавший интересное и динамичное развитие на российской почве далеко не поощряемого властями музыкального направления, родившегося за океаном.

В силу возможности многозначного отношения к советскому историческому опыту были созданы значительные литературно-художественные, публицистические, кинематографические произведения, способствовавшие пробуждению общественного самосознания, дальнейшему восстановлению русских культурных традиций. Стремление осмыслить внутренний мир и нравственные проблемы современника были отражены в таких популярных в 1960-х– начале 1970-х годов фильмах, как «Девять дней одного года» (режиссер М.И.Ромм), «Доживем до понедельника» (С.И.Ростоцкий), «У озера» (С.А.Герасимов). Серьезной кинопублицистической работой, в которой затрагивалась проблема социально-психологических основ тоталитарного общества, явился фильм М.И.Ромма «Обыкновенный фашизм» (1966 г.). Весьма человечный, лирический характер приобрело обращение у русскому героическому прошлому в кинокартине Э.Рязанова «Гусарская баллада».

Символом перемен стало и то, что молодые художники вновь начали вспоминать традиции русского авангарда, а театр Ю.Любимова «На Таганке» превратился в центр поиска новых форм театрального искусства и художественного раскрытия острых социальных тем. Артист этого театра Владимир Высоцкий сделался кумиром молодежи, а другой поэт-бард Александр Галич создал циклы песен на лагерную тему. Широкой популярностью пользовались лирические песни Булата Окуджавы. В стране наступила эпоха, чуть позже названная «эпохой бардов и менестрелей». Целые «концертные бригады» поэтов-певцов со своими гитарами разъезжали по стране, восторженно встречаемые толпами молодежи. Огромное количество слушателей собиралось на вечера поэзии и поэтической песни. 14-ти тысячный зал Дворца Спорта в Лужниках не вмещал всех желающих увидеть и услышать поэтов «новой волны» А.Вознесенского, Е. Евтушенко, Р.Рождественского, Б.Ахмадулину. Московская молодежь начала 60-х сделала центром оживленных дискуссий место у памятника Маяковскому. Здесь читались стихи Маяковского, Есенина, Пастернака, выступали любимые поэты, обсуждались вопросы литературы, искусства, международной и внутренней политики.

Вполне очевидным образом личностно-психологические переживания, интересы, интонации со второй половины 1950-х годов выдвигаются на первый план общественно-культурной жизни. В связи с этим тема личной судьбы, внимание к душевным состояниям человека, лирическое восприятие мира оттесняют на второй план официозную советско-патриотическую тематику в художественной литературе, киноискусстве, популярной песне. Все глобально-историческое и титаническое в советской культуре, возведенное в предшествующий период национального патриотизма, войн и побед, уменьшает свой удельный вес. Вместе с тем сохраняется и даже усиливается комсомольско-коммунистический романтизм, связанный не только с влиянием официальной программы коммунистического строительства, но и с неизжитой утопической верой в возможность «светлого будущего всего человечества», с надеждой на возврат к «незапятнанным» Сталиным идеалам партии и комсомола 20-х годов. Не случайно молодежь собиралась у памятника Маяковскому, а в массовой песенной культуре 1960-х песни о «комсомольской юности» и романтике «комсомольских строек» имели видное место.

В этом отношении показательны песни композитора А. Пахмутовой на слова поэта Н. Добронравова, исключительно популярные в рассматриваемый период. В них каноническая комсомольская романтика - коллективистская романтика идеологически мотивированных борьбы и свершений - тесно переплетена с «общечеловеческой» романтикой дальних странствий, неведомых дорог, большой мечты, «трудного счастья», имеющей сугубо личное значение и лирическое звучание. Если, например, в песнях Дунаевского эпохи подъема советского державно-патриотического духа на первый план было вынесено чувство величия Страны Советов, нерасторжимой, сверхличной общности советских людей на родной земле в рамках Социалистической Державы и, соответственно, господствовала идея походного марша советских людей в «светлое будущее», то в песнях Пахмутовой идеология движения к Высокой Цели, пафос героических свершений и континуум «советской соборности» составляют некий духовный «фон» на котором очерчивается мир переживаний отдельно взятой «советской личности». Причем эта личность проявляет любовь к своей стране и романтические свойства характера через глубоко персональные, индивидуально-психологические отношения к любимой девушке, к родному двору, к таежному морю, волнующемуся под крылом самолета; через потребность служить нравственно высокой цели, преодолевая при этом неизбежные житейские трудности.

Можно сделать вывод о том, что в советской, по природе своей глубоко идеологизированной, культуре со второй половины 50-х начинается и в 60-х годах широко распространяется нечто подобное секуляризации прошлых религиозных веков. То есть все идеологически сакральное и священное отступает перед интересами к обычной земной жизни, к отдельно взятой человеческой личности с ее неповторимым внутренним миром и самобытной судьбой. И так же как секуляризация и персонификация мироощущения в прошлые столетия сопровождалась полемикой с церковной концепцией мироздания, 1960-е годы стали временем появления многих свободомыслящих и начала полемики с коммунистическим вероучением.

С середины 1960-х годов оживились национальные чувства и интерес к традиционным ценностям в среде русской интеллигенции. Свидетельством роста русского национального самосознания в этот период явилось так называемое "деревенское" направление в литературе, представленное Василием Беловым, Василием Шукшиным, Валентином Распутиным, Владимиром Солоухиным, Виктором Астафьевым и другими писателями, обратившимися к поиску народно-национальных, главным образом деревенских корней русской культуры. Отношение к природе, к Богу, к ближним, к духовному наследию предков, к "малой родине", конкретно воплощающей самобытные начала русской жизни, - вот основные предметы "деревенской" литературы. Большую роль в процессе оживления национальных чувств сыграла живопись И. Глазунова, который сам по себе, в силу своего энергичного, деятельного характера, стал одним из центров притяжения и консолидации русской патриотически настроенной интеллигенции. Еще одним центром ее консолидации стал «русский клуб», с участием Вадима Кожинова, Олега Волкова, Анатолия Ланщикова, Сергея Семанова, Дмитрия Жукова, а также ряда других литераторов, литературных критиков и публицистов, составивший ядро образованного в 1966 г. «Всероссийского общества охраны памятников истории и искусства».

Начало пробуждаться христианское сознание в среде творческой интеллигенции и молодежи, с чем было связано появление интереса к русской религиозной философии, неофициальных религиозно-философских кружков и семинаров. В силу исторической слабости и радикального подавления коммунистическими властями традиции русского религиозного философствования инициаторами ее изучения выступали прежде всего поэты, прозаики, художники. На неофициальных семинарах началось изучение наследия Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, Д.С. Мережковского, И.А.Ильина, С. Л. Франка и других отечественных мыслителей. В центре дискуссий находилась проблема культуры и религии. Причем, при обсуждении ее, происходило естественное возвращение мысли к проблематике и стилистике традиционного русского философствования. «Это была конвергенция , - пишет один из участников тех первых кружков, - основанная на определенном типе социального функционирования. Принципиальные свойства философствования порождались самой атмосферой жизни, российской ментальностью. Позднее в работах наших религиозных философов мы неоднократно узнавали свои собственные, высказанные в дружеских спорах мысли» ¹.

Рост национального самосознания проявился в возобновлении глубоко характерной для русского общества полемики западников и почвенников, приобретшей в 1960-е годы своеобразные формы. Основными трибунами в этой полемике были "толстые журналы". Такие из них, как "Новый мир" и "Юность", занимали демократическую позицию, пропагандируя приоритет общечеловеческих и общесоциалистических ценностей в культурном творчестве и общественной жизни. Писатели, поэты, критики "городского" направления (Булат Окуджава, Василий Аксенов, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Владимир Лакшин. Александр Дементьев и др.) делали акцент на проблемах интеллигенции, на ценностях свободы личности, права, творческого самовыражения.

В общем и целом, идеология советских демократов-шестидесятников отличалась безрелигиозностью и даже открытым атеизмом, верой в прогресс и демократизацию советского социализма в духе "общечеловеческих" ценностей. Дореволюционную Россию это течение рассматривало как реакционную, отсталую страну, революцию 1917 г. воспринимало как прогрессивное явление, а сталинскую диктатуру как досадное отклонение от "ленинских норм" социалистической демократии. Поскольку социальный идеал демократов-шестидесятников определялся ценностями права, науки, свободы личности, технологического прогресса, то они в значительной мере ориентировались на Запад и призывали к более тесному общению с западными странами. Некоторые представители либеральной интеллигенции начали осторожную полемику с официальной идеологией коммунизма, социального подвига и жертвы ¹.

Центральным органом почвенничества в 1960-е годы являлся журнал "Молодая гвардия". Публицисты этого направления, в частности В. Чалмаев, М.Лобанов, В.Кажинов, Д.Жуков, видели в России глубоко самобытную цивилизацию - цивилизацию духа и правды. Они считали ценным и Православие, как источник русской нравственности, и нашу народную устремленность к социальной справедливости, воплотившуюся в революции и советском строе. Пафос этого направления был в сознании целостной самобытности русской истории, в любви к душе русского народа и в неприятии бездушной стихии буржуазной западной цивилизации. "Неоновую тьму разрывают лучи солнца, исходящего и из исторических былых времен, и из титанических подвигов советского народа в Великую Отечественную войну, во все иные времена, - выражая эту точку зрения, писал В.Чалмаев.- И в свете их мы вновь видим до боли сердечной родного и близкого нам "Саврасушку", народ, прокладывающий свою великую дорогу." Русский народ представлялся автору цитируемой статьи в образе горы, которую пытался выветрить, рассыпать на песчинки и сравнять с плоской равниной "буржуазный суховей" Запада, несущий России "варварство в целлофановых обертках". Подчеркивая, что "Западу неведома цивилизация души", Чалмаев предостерегал об опасности преуменьшения в современной идейной борьбе соблазна американизма в культуре" ¹ .

Правильно, отвечал А.Дементьев, полемизировавший с В.Чалмаевым на страницах "Нового мира". Однако и преувеличивать американский соблазн также не следует. В дореволюционной России перед идущими с Запада буржуазными идеями и вкусами открывались куда большие возможности, но и тогда лучшие люди России были уверены в силе и самостоятельности национальной творческой мысли. "Советское общество по самой социально-политической природе своей не предрасположено к буржуазным влияниям... Нельзя во всем и всюду видеть "просвещенное мещанство", буржуазность, враждебный дух, и то и дело восклицать "жутковато", "страшновато". В таком настроении можно дойти и до противопоставления народа и интеллигенции, подменить борьбу с чуждыми явлениями борьбой с творческими исканиями и творческим своеобразием, стать не позицию национальной самоизоляции" ² .

Взятый нами для примера фрагмент давней идейной полемики, свидетельствует, что приверженцы самобытничества и западничества в 1960-х годах вынуждены были мыслить в строгих рамках официальной идеологии, не допуская принципиального конфликта с ней. При этом почвенники отличались уважительным отношением к прошлому, к религиозным заветам старой России, к народной культуре, к духовному своеобразию русского пути в истории, при сравнительном невнимании к ценностям права и личной свободы. Приверженцы же "общечеловеческих ценностей", оправданно акцентируя внимание на универсальном значении начал свободы, права, личного творчества, оставались весьма бесчувственными к религиозной традиции, духовной сути Родины, воспринимая Россию, как всякие западники, преимущественно в виде социологического, политического, экономического явления.

Духовно-национальное оживление интеллигенции в 1960-х годах породило и радикальные формы оппозиции советской системе. Примером общественно-политического воплощения роста культурного самосознания служит история Всероссийского социально-христианского союза освобождения народа (ВСХСОНа).

Названный союз был образован в феврале 1964 г. выпускниками Ленинградского университета Игорем Огурцовым, Михаилом Садо, Евгением Вагиным и Борисом Аверичкиным. К февралю 1967 г. в организации было уже 28 человек и еще три десятка готовились к вступлению. Вспоминая о мировоззренческом основании союза, Е.Вагин указывает на три источника возрождения религиозно-национальных идей в сознании лидеров ВСХСОНА. Во-первых, - на личное влияние живых носителей традиционных ценностей, нередко прошедших тюрьмы и лагеря и чудом уцелевших в процессе большевистского разрушения старой России. Во-вторых, - на воздействие идей русской религиозной мысли и особенно таких ее представителей, как Ф.М. Достоевский, К.Н.Леонтьев, В.С.Соловьев, Н.А. Бердяев, С.Л.Франк, И.А.Ильин, Г.П.Федотов. В-третьих, - на духовное влияние своих бабушек, которые иконами, молитвами и старинными сказаниями показывали внукам путь возврата к традиции. Они «воспитывали наши души, - подчеркивает Вагин, - стремясь уберечь их «от лукавого» и готовя их к сознательному приятию духовного наследства, завещанного нам предками»¹ .

Под перекрестным влиянием всех названных факторов основатели ВСХСОНа пришли к христианско-патриотическому мировоззрению и разработали программу подпольной организации, проникнутой антикоммунизмом и религиозно-национальным пониманием общественно-политических задач. В феврале 1967 г. союз был разгромлен вследствие доноса. Четырех руководителей нелегальной группы осудили на 15 лет заключения по ст. 64-ой УК РСФСР (измена родине), а ряд остальных участников получил меньшие сроки.

§ 4. Творчество Солженицына, художественное исследование писателем советской лагерной системы

Творческая судьба Солженицыны является наиболее показательной с точки зрения той двусмысленности, которой отличалось положение всякого крупного представителя русской культуры в России 1960-х – начала 1970-х годов.

Александр Исаевич Солженицын родился 11 декабря 1918 г. в Кисловодске, закончил физико-математическом факультет Ростовского университета и продолжал образование в Московском институте филологии и литературы. После начала Великой Отечественной войны стремился попасть на фронт, был призван в армию и в 1945 г. арестован на фронте за переписку с другом, в которой обсуждался вопрос, последовательно ли Сталин проводит политику Ленина. По политической 58 статье Солженицын получил 8 лет и попал в Экибастузский лагерь в Казахстане. После лагеря был в ссылке, где работал учителем математики, в 1962 г. перебрался в Рязань и его рассказ на лагерную тему "Один день Ивана Денисовича", опубликованный в журнале "Новый мир", принес ему общероссийскую известность. Решение о публикации этого произведения было принято в октябре 1962 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС под прямым давлением Хрущева, которому было нужно литературное оружие в борьбе против защитников Сталина. Рассказ Солженицына, действительно, был сильным оружием. С глубоким знанием житейско-психологической изнанки лагерного бытия и со своим неповторимым литературным даром писатель поведал только об одном дне типичного зека - Ивана Денисовича Шухова, русского крестьянина, бежавшего из немецкого плена и угодившего на 10 лет за пребывание в плену противника на советские лагерные нары. Но в одном дне, как в капле воды, отразилось все море унижения, страдания и долготерпения лагерного народа. Причем Солженицыным был описан вполне удачный день Шухова, ибо карцера он избежал, в обед закосил лишнюю порцию каши, бригадир хорошо закрыл процентовку, на шмоне Иван Денисович не попался, подработал денег и купил табак.

Рассказ Солженицына, обнаживший жестокие, смертоносные реалии лагерного бытия, оказал существенное влияние на сознание общества в силу художественного мастерства писателя и за счет огромного тиража. Помимо "Нового мира" рассказ был напечатан еще в издательстве "Советский писатель" тиражом 100 000 экз. и в Романе-газете - 700 000 экз.! В 1963 г. в "Новом мире" публикуется следующий рассказ писателя "Матренин двор". Слава Солженицына возрастает, однако он был твердо настроен говорить больше той правды, которую ему позволяли власти. Поэтому между ним и властями начинается конфликт. Органы безопасности, захватив некоторые рукописные материалы Солженицына, поняли, что его работы не соответствуют идеологии существующего режима. Роман Солженицына "Раковый корпус" и повесть "В круге первом", отвергнутые "Новым миром", были опубликованы на Западе. В 1969 г. их автор исключается из союза писателей, но продолжает свой теперь крайне опасный литературный труд, меняя периодически место жительства и постоянно скрывая результаты работы.

В столь сложных и тревожных условиях писатель заканчивает свое уникальное произведение, которое имеет остро антикоммунистическую направленность и которому он придавал особо важный исторический и нравственный смысл - "Архипелаг ГУЛАГ". Это трехтомное "художественное исследование" о советских лагерях было создано на основе свидетельства 227 человек, написавших о своем лагерном опыте Солженицыну в течение 1963 и 1964 гг., после опубликования рассказа "Один день Ивана Денисовича". Художественное исследование было закончено в 1968 году и затем отправлено за границу, с указанием печатать только по сигналу автора. В 1973 г. КГБ захватил один из вариантов "Архипелага ГУЛАГ" у машинистки Солженицына Елизаветы Воронянской в Ленинграде и писатель дал указание на Запад публиковать книгу. К этому времени Солженицыну уже была присуждена Нобелевская премия по литературе (1970) и власти не рискнули сажать его в тюрьму. В 1973 г. Солженицын был выслан из СССР. Писатель обосновался в США. Там он довел до конца фундаментальное художественное исследование русской революции и в 1994 г., уже после падения коммунистической власти в России, с триумфом вернулся на Родину.

Опыты “художественного исследования” Солженицына, на наш взгляд, являются воплощением нового метода постижения окружающей жизни и истории, соединяющего силу конкретно-образной художественной выразительности, литературный психологизм с глубоким духовно-мировоззренческим анализом действительности. Думается, что будучи математиком и физиком по образованию, писателем по основному таланту и человеком исключительно глубокого взгляда на жизнь, в силу серьезного лагерного опыта и общения, Александр Исаевич Солженицын оказался способен весьма органично сочетать обычно не сочетающиеся в одном человеке аналитическо-мыслительные, художественно-словесные и духоведческие дарования. Метод Солженицына оказался крайне соответствующим жестоким реалиям нашего века, поколебавшего веру в чистое искусство, чисто теоретическую мысль, универсальную нравственность и требующего каких-то более жизненных, целостных, более достоверных за счет этой целостности способов выявления правды человеческого существования.

Благодаря особенностям своего творческого метода Солженицыну удалось не просто раскрыть перед читателем "Архипелага ГУЛАГ" историю советских лагерей и панораму лагерной действительности, но выявить вполне определенные духовно-исторические силы, общественно-нравственные условия, превратившие довольно добродушную и даже чересчур либеральную к своим политическим противникам царскую Россию, "лелеявшую революционеров себе на погибель", в бездушно тоталитарную лагерную страну. Солженицын первым среди писателей "оттепели" осмелился открыто сказать, что отнюдь не Сталин, а сам "Ильич" явился апологетом организованного массового насилия, ибо строго руководствовался бесчеловечным духом марксистского коммунизма и ненавидел Россию в ее исконном национально самобытном существе.

Вообще, у кормила мелочно продуманной в ее последовательной бесчеловечности лагерной системы Солженицын находит целую когорту людей, глубоко чуждых угнетаемому народу. Таковы М. Бергман, Л. Коган, А. Сольц, Я. Рапопорт и, особенно, Нафталий Аронович Френкель. Этот турецкий еврей из Константинополя, легко соединявший в одном лице таланты предпринимателя-миллионера, спекулянта оружием и тирана-большевика, стал своего рода нервом Архипелага, придавшим лагерям окончательную и единую форму, близкую у дьявольскому совершенству. Именно Френкель, указывает Солженицын, разработал уникальную в мировой истории каторги всеохватывающую систему лагерного учета и перераспределения продовольствия, отрицающую равенство питания и не дающую лазейки ни лагерному начальнику, ни арестанту ¹ .

На страницах "Архипелага ГУЛАГ" перед нами предстает особое лагерное измерение человеческого бытия, особые лагерные смыслы жизни, особая лагерная "народность", со своим "менталитетом", языком, стилем поведения, юмором, кодексом чести, вероисповедным катехизисом, словом, со своей особенной культурой, в которой перемешались и слились опыт верхнего и нижнего слоев общества. Внешне представитель "народности" зека неказист - бронзово-серое, обветренное лицо, покрытое корой задубелой кожи, слезящиеся глаза, покраснелые веки, белые потрескавшиеся губы; тело - кости да жилы. Одет в заплатанный бушлат и рваные брюки. На голове бесформенная шапка. На ногах - испытанные русские лапти, "бурки", сшитые из старой телогрейки, или куски автопокрышки, привязанные прямо к босым ногам проволокой или электрошнуром. Однако внутренне - это крепкая порода. Сын ГУЛАГА душевно уравновешен, психически устойчив. Как бы мрачно не складывались у него дела, он хмурит брови на обветренном лице и говорит: глубже шахты не опустят. Его сводная заповедь полна спокойствия и внутреннего достоинства: не верь. не бойся, не проси. Он всегда настроен на худшее, всякое временное облегчение воспринимает как ошибку или недосмотр начальства и "в этом постоянном ожидании беды вызревает суровая душа зека, бестрепетная к своей судьбе и безжалостная к судьбам чужим." Чувства зека притуплены, его сознание пронизано фатализмом, но он хранит в себе затаенную внутреннюю живость и при любом облегчении ударов судьбы готов проявить удовлетворение обстоятельствами. К некой общераспространенной зековской слабости Солженицын относит тайную жажду справедливости. "Есть почти постоянная и почти всеобщая религия на Архипелаге: это вера в так называемую Амнистию", - замечает писатель.

Завершая свое исследование, Солженицын подчеркивал, что система лагерей - основание коммунистического государства, и потому Архипелагу не страшна никакая критика Сталина. Совсем не случайно, что, перед тем как взойти на трибуну XXII съезда для очередного обличения сталинской тюремной тирании, Хрущев утвердил указ о новом ужесточении лагерного режима, вплоть до расстрела провинившихся зеков.