Глава 2 Каков же был Божий замысел?

— Простите сердечно, — пробормотала дама. — Я тут увидела хорошенькую розовенькую свечечку и глаз от нее не могла оторвать, — я сущее дитя!

Дама нагнулась ко мне и попросила объяснить смысл полусгоревшей фиолетовой свечи. Я тщетно попытался рассказать ей о традиции предрождествен­ских свечей.

— Нет, так нельзя, — уверяла она меня. — Обгорев­шие свечи нужно сразу выбрасывать!

Во время богослужения женщина не переставая делилась со мной своими впечатлениями. Она рас­хохоталась, когда пастор преломил хлеб причастия:

— Неужто он не знает, что вафли вкуснее!

Она отпускала шуточки о людях, шедших к прича­стию:

— Идут вереницей, как зомби. Почему они так на­пряжены?

Когда врач-прихожанин объявил об организации группы помощи больным СПИДом, дама возмутилась:

— Отвратительно — говорить о СПИДе в церков­ных стенах!

А когда пастор во время проповеди упомянул одно из имен Бога — Яхве, моя соседка совсем разволнова­лась:

— До чего старомодно звучит! Неужели он сам это­го не понимает!

После богослужения, запахивая норковую шубу, дама представилась:

— Вики. — И добавила: — Ни разу в жизни не была в такой смешной церкви. Здесь у вас так весело! Толь­ко почему никто не смеется?

Я постарался рассказать ей о нашей церкви. Но лишь позже я понял, что вопрос Вики был очень уме­стен.

Когда Павлу не хватило слов
Церковь ЛаСаль стоит в центре города. Из нее не прогоняют бедняков, бездомных, психически боль­ных. В ней не боятся людей, которые могут помешать богослужению. За годы ее посещения я понял: Божье присутствие в этом хаосе чувствуется ничуть не сла­бее, чем в церквях богатых кварталов, где все расписа­но и просчитано. Юджин Петерсон как-то заметил: чтобы создать церковь, нужно смешать таинство и су­мятицу в равных частях.

Читая послания апостола Павла коринфской цер­кви, я думаю о городских церквях, подобных ЛаСальской. В Коринфе тоже царил хаос. Из писем ста­новится ясно, кто ходил в ту церковь: еврейские куп­цы, цыгане, греки, проститутки, идолопоклонники. Ни одна другая книга Библии не отражает столь резких перепадов в настроении автора. Павел высту­пает против раскола в церкви, клеймит инцест, тре­бует, чтобы вечеря Господня не превращалась в пи­рушку. Читаю о Коринфе — и моя церковь кажется мне скучной.

Многие ученые сходятся во мнении, что 1 Посла­ние к Коринфянам — самая ранняя по времени напи­сания книга Нового Завета. Первые несколько глав показывают: апостол старается понять, что такое цер­ковь. Павел никогда не задавал себе подобного во­проса об иудаизме: культура, религиозная традиция, национальность верующих, даже порядок богослуже­ния — все это придавало религии четкие формы. Но что такое христианская церковь?

Какой представляет ее Бог? Ответ на такой вопрос нелегко найти, особенно если перед глазами — не­управляемая коринфская церковь. Прошло двадцать веков. Ответ на этот вопрос до сих пор неясен.

1 Послание Павла к Коринфянам отражает неуве­ренность апостола. Чувствуется, что ему не хватает слов. «Вас возрастил Бог», — говорит апостол в главе 3 и поясняет свою мысль: «Я, Павел, всего лишь сея­тель. Поливать будет другой. Но вы все же — Божье строение. Точно, Божье строение. Я положил основа­ние, кто-то другой возведет стены — Нет, лучше будет сказать, что вы — храм. Вы — здание, вмещающее Бога. Да-да! Только подумайте: Бог живет в вас, Сво­ем священном храме!»

«Поле, строение, храм... Павел, реши же, наконец, что ты хочешь сказать!». Именно такая мысль прихо­дит мне в голову, когда я читаю вереницу сравнений, приведенных апостолом. В этом же ключе он пишет вплоть до главы 12. И наконец-то в ней он находит то сравнение, которое так напряженно искал. Церковь — Тело Христово! Тут тон автора меняется. Это уже не личное письмо. Глава 13 — это шедевр художествен­ной прозы.

Мне кажется, что 1 Послание к Коринфянам пока­зывает ход мыслей Павла. Он думал вслух, стараясь рассказать всем, что это за вещь такая странная — церковь. Каждое новое сравнение помогает увидеть церковь в ином ракурсе. Последнее сравнение — Тело Христово — оказывается самым точным. В течение целой главы Павел размышляет о параллелях между телом физическим и духовным строением. В своих посланиях он более двух десятков раз возвращается к этому сравнению.

Я писатель. Мне близок и понятен стиль, в кото­ром Павел писал эти главы. Мне самому часто прихо­дится искать нужное слово, сравнение. Я экспери­ментирую, отсеиваю ненужное, ищу и вдруг нахожу слово, которое подходит идеально. Какое чувство об­легчения я при этом испытываю!

Прошли годы. Не все придуманные Павлом обра­зы церкви понятны современному человеку. Истины, которые за ними скрываются, ничуть не изменились — изменилось мировосприятие читателя, Возьмите, к примеру, сельскохозяйственные образы. Каждый ко­ринфянин знал, что за ними стоит. Поля, виноград­ники окружали город, урожай свозили на местный ба­зар. Сегодня нужно проехать много километров, прежде чем доберешься до вспаханного поля. Продукты люди покупают в магазинах. Все упаковано, го­тово к употреблению. Для городского жителя сель­скохозяйственные образы потеряли свою истинность.

То же произошло в строительстве. В Коринфе I ве­ка можно было купить обтесанные камни и заложить из них основание дома. Этот процесс требовал не больше сноровки, чем рытье канавы. Сегодня нам нужно получать разрешение на строительство. Про­кладывать водопровод и канализацию, тянуть элек­трическую линию, вызывать экскаватор для рытья фундамента, нанимать бригаду строителей... До обра­зов ли тут? А возведение храмов? Кто из нас когда-ни­будь возводил храмы?

Как бы написал Павел — мастер сравнений, если бы писал свои послания сегодня? Если бы писал их не коринфской церкви, а, скажем, пресвитерианской, епископальной церкви или церкви с улицы ЛаСаль? Какие словесные картинки будут понятны нам, со­временным людям? Какой же замыслил церковь Бог?

Не могу представить, что написал бы Павел. Но я стал думать, что в сегодняшнем мире могло бы послу­жить образом церкви. Я спросил себя: «Что такое цер­ковь? Какой она должна быть?»

Мне довелось побывать во многих церквях. Ни од­на не показалась мне идеальной. У спортсменов-олимпийцев есть такое упражнение: перед соревнова­нием они стараются мысленно представить себе все этапы гонки. Когда я учился кататься на горных лы­жах, друг одолжил мне «кибер-видео» о горнолыжном спуске. Существует теория, что можно приготовить свой мозг к спуску, просматривая такие фильмы. Сначала ты смотришь, как лыжники отрабатывают повороты, изменяя при этом положение тела. Я ста­рательно пытался овладеть теорией горнолыжного спуска еще до первого своего лыжного похода. Но, оказавшись на склоне горы, я ничуть не походил на ловких атлетов из фильма. Я падал, смешно дергался, не вписывался в поворот, не вовремя переносил вес тела с одной ноги на другую. Но фильм помог мне: в мозгу отпечатался идеальный образ, к которому я стремился, спотыкаясь и падая на склоне. По край­ней мере, я знал, какие именно ошибки совершаю.

Образы, использованные Павлом, могли сослу­жить подобную же службу коринфянам. Компании «лыжников-неумех» Павел рассказывал, как «катают­ся мастера». То, что вы прочтете дальше, — мои по­пытки обрисовать современную церковь. Я использо­вал примеры тех церквей, которые посещал. Каждая из них стремилась к совершенству, но ни одна не была такой. Однако если представляешь себе идеал, то зна­ешь, к чему надо стремиться.

В двенадцать часов ночи в понедельник я вошел в обшарпанный дом, в котором до этого уже прошли шесть подобных собраний. Клубы едкого сигаретного Дыма висели в комнате, словно облака слезоточивого газа. От них ело глаза. Но очень скоро я понял, поче­му мой друг сравнил это собрание с раннехристиан­ской церковью.

Известный политик, несколько миллионеров бол­тали с безработными и парнями с исколотыми рука­ми. Представлялись друг другу очень просто: «Привет. Меня зовут Том. Я алкоголик и наркоман». И в ответ раздавалось дружелюбное: «Привет, Том!»

Время общения проходило, как на собраниях до­машних церковных групп. Одни рассказывали о себе, другие с состраданием слушали, давали советы, под­бадривали, обнимали друг друга. Каждый рассказы­вал о своих успехах — о том, как борется со своим по­рочным пристрастием. Мы много смеялись, много плакали. Большинству нравилось быть среди людей, которые хорошо понимали их эмоции и внутреннюю борьбу. Здесь можно было оставаться абсолютно чест­ным. Все плыли в одной лодке.

У АА нет ни собственности, ни руководящих ор­ганов, ни платных консультантов. Есть только жур­нал «Виноградная лоза», в котором собраны расска­зы алкоголиков и информация о группах. Отцы-основатели АА построили работу так, что в органи­зации не может быть никакой бюрократической прослойки. Они верили, что программа станет эф­фективной, если будет простейшей по сути своей: один алкоголик исправляет свою жизнь, помогая другим алкоголикам. Но результаты АА настолько велики, что со временем возникли 250 других разно­видностей групп поддержки, пользующихся той же самой программой из двенадцати шагов, начиная от Анонимных Шоколадоголиков и заканчивая группа­ми раковых пациентов. Все они строятся на одних принципах.

Многочисленные параллели с ранней церковью — это не простое совпадение. Основатели АА были хри­стианами. По их настоянию обязательной частью программы является зависимость от Бога. В тот вечер, когда я был с ними, все хором повторяли «Двенадцать шагов». Звучали слова о том, что они полностью по­лагаются на Бога, дарующего прощение и силу. (Аг­ностики могут вместо слова «Бог» говорить «Высшая Сила», но через некоторое время даже им эти слова начинают казаться безликими и неуместными. Обыч­но и они начинают произносить слово «Бог».)

Мой друг заявляет, что АА заменили ему церковь. И это его несколько волнует.

— Группы АА переняли социологию церкви, неко­торые термины и концепции, но у АА нет никакой ду­ховной доктрины, — говорит он. — Мне не хватает учения, я просто пытаюсь выжить, и АА помогают мне в этом лучше, чем церковь.

Другие анонимные алкоголики рассказывают, что не хотят ходить в церковь, потому что церкви осудили их, отвернулись от них. В поместной церкви они не могут позволить себе роскошь встать и во всеуслыша­нье заявить: «Привет. Меня зовут Том. Я алкоголик и наркоман».

Для моего друга знакомство с «Анонимными Алко­голиками» означало спасение в самом буквальном смысле. Он знает: стоит ему хоть раз оступиться — он окажется в могиле. Его партнер по АА не раз отвечал на телефонные звонки моего друга в четыре часа утра. А тот в это время сидел в ночном ресторане и, как школьник, снова и снова писал на листке бумаги: «Боже, помоги мне продержаться еще пять минут».

Это «полуночная церковь» произвела на меня большое впечатление. Но я был и обеспокоен: АА помогают нуждам людей так, как не может помочь по­местная церковь. По крайней мере, она не смогла по­мочь моему другу.

Я попросил его сказать, что такого есть в АА, чего не хватает церкви. Он долго молчал. Я думал, он ска­жет что-нибудь о любви, сострадании. Скажет, что в церкви им не интересуются, что церковь — слишком жесткая структура. Но он произнес лишь одно слово: «зависимость».

— Никто из нас не может выжить в одиночку. Не за этим ли пришел Иисус? — начал объяснять мой друг. — Но посмотришь на людей церковных — они само­довольны, набожны, считают себя выше всех. У меня нет ощущения, что они не могут прожить без Бога или друг без друга. Кажется, все в их жизни хорошо. Посе­щающий церковь алкоголик чувствует себя низшим существом, недоделанным каким-то.

Он немного посидел молча. Потом улыбка начала расплываться по его лицу.

— Смешно, — промолвил он наконец. — Больше всего я ненавижу алкоголика в себе. Но именно мой алкоголизм Бог использовал для того, чтобы привести меня к Себе. Я — алкоголик, и поэтому знаю, что не могу выжить без Бога. Каждый день я живу только благодаря Ему. Возможно, именно в этом искупитель­ный смысл алкоголизма. Может, Бог призывает нас, алкоголиков, показать святым, что значит зависеть от Бога, от общины Божьей.

Посетив «полуночную церковь» своего друга, я по­нял, как нам не хватает смирения, кристальной чест­ности, полной зависимости от Бога, от общины со­страдательных друзей. Я много размышлял об этом. Именно о таких людях и думал Иисус, когда основал Свою Церковь.

Историк Эрнст Куртц рассказывает, что «Аноним­ные Алкоголики» родились благодаря встрече Билла Уилсона с доктором Бобом Смитом. Билл только уси­лием воли воздерживался от выпивки шесть месяцев. Потом ему пришлось поехать в командировку. Сделка сорвалась. Унылый, он шатался по холлу гостиницы и вдруг услышал знакомые звуки — смех и позвякивание льда в стаканах. Он тут же направился в бар с мыслью: «Надо выпить».

И вдруг совершенно иная мысль вытеснила первую: «Нет, не надо мне пить, мне нужно найти другого алко­голика!». Он бросился к телефону, сделал несколько звонков и наконец соединился с доктором Смитом, который и стал впоследствии со-основателем АА.

Церковь — это место, где я могу без стеснения за­явить: «Не надо мне грешить, мне нужно найти друго­го грешника. Вот тогда-то вместе, помогая друг другу, мы сможем удержаться на узкой тропке».
Водительские права
Честно говоря, большую часть времени я провожу с подобными мне людьми. Мои друзья одного со мной возраста, уровня образования. Мы придерживаемся общей системы ценностей, ездим на одинаковых ма­шинах. Нам нравятся одни сорта кофе, один тип книг, музыки. В моей стране живет множество этнических групп — поляки, испаноязычные... Но я мало с ними общаюсь. Я попытался делать покупки в магазинчике для испаноязычных — и тут же потерялся среди полок, уставленных одной лишь фасолью разных сортов.

Каждые три года мне приходится переоформлять водительские права. Иногда при этом нужно держать письменный экзамен, иногда бывает достаточно за­полнить бланк и сдать фотографии. Но каждый раз приходится как минимум по часу проводить в очере­ди в окружении совершенно разных людей. Этот час служит для меня школой жизни.

«Как много тучных людей вокруг! Интересно, по­чему мои друзья такие тощие? — спрашиваю я себя. — Где живут все эти толстяки? Кто дружит с ними?»

Сколько стариков вокруг! Я читал в журналах о «се­деющей Америке», но общаюсь в основном с людьми своего возраста. Как многие носят джинсы и ковбой­ские сапоги! Как мало людей знают, что такое дезодо­рант! Почему люди так редко ходят к зубному врачу?!

В очереди за водительскими правами — реальный мир.

Мои удивленные вопросы лишь показывают, на­сколько я далек от этого реального мира. И все пото­му, что я инстинктивно тянусь к себе подобным. Я редко выхожу из своего мирка — если только что-то вынуждает меня это сделать. Например, нужно полу­чить водительские права или пойти в церковь.

Я уже рассказал, какими разными людьми окру­жен в церкви на улице ЛаСаль. Я с удовольствием вспоминаю двух наших прихожан. Они по очереди присматривали за мной на богослужениях, когда ма­ма вела занятия в воскресной школе. Я очень любил сидеть с миссис Пэйтон, потому что вокруг ее шеи всегда болтались «животные». У нее было меховое боа — две норки, сшитые так, что они как бы кусали друг друга за хвост. Во время богослужения я играл с бле­стящими глазками зверьков, трогал их острые мелкие зубки, гладил мягкую шерсть, пушистые хвостики. Норки миссис Пэйтон помогли мне пережить не одну скучную проповедь.

С мистера Понса не свисало никаких «животных». Но он был добрейшим человеком. У него было шесть собственных детей, и он чувствовал себя счастливым лишь тогда, когда на коленях у него сидел ребенок. Это был огромный мужчина. А потому я мог сидеть на его коленях всю службу, и ноги у него не затекали. Ему очень нравилось, как я разукрашивал церковные программки, как рисовал смешные мордочки на сво­их ладошках: я двигал ладонью — и мордочки улыба­лись и подмигивали.

Мистер Пенс запомнился мне своей добротой и целым пуком волос, торчавшим у него из носа. Воло­сы лучше всего было видно, когда я сидел у него на коленях. Спроси меня тогда, кто мне больше нравит­ся — миссис Пэйтон или мистер Понс, — я б затруд­нился ответить. Но, наверное, победил бы мистер Понс. Мой отец умер, когда мне был всего год. Мис­тер Понс стал для меня образцом большого и сильно­го мужчины, с которым я чувствовал себя уверенно и спокойно.

Я подрос, больше узнал о мире и больше понял о миссис Пэйтон и мистере Понсе. Миссис Пэйтон бы­ла богата, поэтому и могла позволить себе носить «животных» вокруг шеи. Ее семья владела компанией по продаже Кадиллаков. А мистер Понс был водите­лем мусороуборочной машины, ему еле-еле хватало денег, чтобы прокормить большую семью. Зная все эти факты, со стыдом могу сказать: будучи взрослым человеком, я бы вряд ли подружился с мистером Понсом. Мне было бы неловко говорить с ним — неловко, да и не о чем. У нас, видимо, не нашлось бы общих интересов.

Я рад, очень рад, что в церковь Иисуса Христа, ко­торую я посещал в детстве, ходили и эти двое моих друзей. Теперь-то я понимаю: церковь должна быть тем местом, где одинаково рады миссис Пэйтон с во­лосатыми зверьками на шее и мистеру Понсу с воло­сатым носом. Чтобы почувствовать, что такое реаль­ный мир, мне ни к чему ждать по три года — достаточ­но сходить в церковь.

Джон Говард Йодер сказал:

Мне нравится думать о церкви, как о таком трав­мопункте: она всегда открыта, ее легко найти, она служит людям, которые испытывают неотложную нужду.

Раньше я ощетинивался, стоило кому-нибудь на­звать христианство религией увечных, верой, которая привлекательна только для бедных и немощных, для тех, кто не может прожить в одиночку. Но чем больше я читаю Евангелия и пророческие книги, тем больше убеждаюсь: христианство — действительно религия слабых. Те, кто говорит об этом с презрением, — са­моуверенные, удачливые люди, добившиеся всего в жизни самостоятельно, всегда стремившиеся к пер­венству, не ждавшие чужой помощи.

Честно говоря, Евангелию нечего сказать людям, которые не признаются в своих нуждах. «Блаженны нищие духом, — говорил Иисус, — блаженны плачу­щие, блаженны гонимые». Покаяние в том и состоит, что я падаю ниц перед Богом и признаю: только Бог может сказать мне, как следует жить. Сам я этого не знаю. Наверное, именно поэтому Иисус говорил, что богатым труднее всех попасть в Царствие Божие.

Но на самом деле людей, много добившихся всего в жизни своими силами, не так уж и много в этом грустном мире, полном боли и страданий. Даже думая о своих соседях, я могу составить огромный список нужд: в одной семье — умственно отсталый ребенок; в другой молодая женщина завела любовника, в итоге — скандальный развод с мужем; где-то страдает гомо­сексуалист из-за собственной развратности; кто-то заболел раком; кто-то потерял работу. Нужды людей нарастают, словно снежный ком. Каждый из нас зна­ет, что такое одиночество, гордыня, депрессия, страх, испорченные отношения с близкими. Где нам зале­чить свои «царапины» и «порезы»? Кто наложит гипс на наши переломы, зашьет глубокие «раны»?

Можно пойти в церковь. Я снова перечитываю письма, адресованные коринфской церкви. Помимо упреков, увещеваний в них звучат и слова любви, нежности, Я подозреваю, что о коринфской церкви Павел молился и беспокоился гораздо больше, чем о церквях стабильных и успешных, немало которых он основал в Средиземноморье. Коринфская церковь была своеобразным травмопунктом. Павел страстно хотел, чтобы все в ней наладилось именно потому, что прихожанами ее были самые что ни на есть «труд­ные» люди.

Я думаю об истории христианской церкви. Со сты­дом и грустью я вижу страшные веши, которые проде­лывали во имя Христово: инквизиция, погромы, ку­пающееся в роскоши священство. Но в области помо­щи нуждающимся людям церковь сделала много хо­рошего. В названиях крупнейших больниц Америки часто фигурируют слова «баптистская», «методист­ская» или имена святых — Луки, Иоанна. Многие больницы уже больше не находятся под покровитель­ством церкви, но названия их свидетельствуют о том, что они были основаны в результате миссионерской работы церквей, которые хотели помочь страдающе­му миру.

В других частях света эта тенденция прослеживает­ся еще четче. В Индии только три процента населения называют себя христианами. Но почти треть всех ме­дицинских учреждений страны создана христианами. Спросите женщину Индии, как она представляет себе христианина. Возможно, она ответит, что это такой же человек, как и тот, кто спас ее ребенка или выле­чил членов ее семьи. Приведу лишь один пример: прорыв в исследованиях причин возникновения и ле­чения проказы совершили именно христианские врачи-миссионеры. Почему? Потому что только они за­хотели посвятить свои жизни работе с отвергнутыми, неприкасаемыми людьми.

Мы все не можем стать врачами и медсестрами. В развитых странах нужды здравоохранения совершен­но иные. Например, нужно побольше вот таких рай­онных травмопунктов. Но человеку в боли и нужде требуется любящее окружение, которым может стать церковь. Неудивительно, что система «хосписов» — медицинских учреждений, заботящихся о смертельно больных, — была основана врачом-христианином по имени Дэйм Сисли Саундерс. Вполне естественно, что большинство хосписов опекают те или иные ре­лигиозные группы.

Я видел, как таким травмопунктом стала одна ма­ленькая церквушка. В ней не было ничего необычно­го. На богослужении все очень обыденно, пастор чи­тает посредственные проповеди. Но для Деборы Бейтс церковь стала настоящим спасательным кру­гом, травмопунктом.

Муж Деборы ушел к другой женщине, оставив ее с четырьмя детьми в доме-развалюхе и минимальными средствами на содержание детей. Долгие месяцы чле­ны церкви утешали Дебору как могли. Ее мучила оби­да и чувство вины. Было у нее и немало чисто матери­альных проблем: протекала крыша, засорился унитаз, сломалась машина. О Деборе нужно было позабо­титься.

Почти двадцать человек из этой небольшой церк­вушки помогали Деборе: сидели с детьми, красили дом, помогали чинить машину. Один человек дал ей работу, послал на курсы переподготовки, чтобы она могла эту работу выполнять. Богатая прихожанка предложила платить за обучение ее детей. Почти пять лет Дебора с трудом шла по жизни. Единственной поддержкой в эти годы ей была церковь.

Коринфская церковь была таким же травмопун­ктом. Павел даже рассказывает о человеке, который обрел исцеление в церкви. В 1 Послании к Коринфя­нам апостол с возмущением и негодованием пишет о романе одного из прихожан с собственной мачехой: «О таком блудодеянии не слышно даже у язычников» (см. 5:1). Павел готов был проклясть этого человека. Но многие исследователи Писания считают, что во 2-й главе 2 Послания к Коринфянам речь идет об этом же самом блуднике. Церковь наказала его и теперь гото­ва простить и принять обратно. Лечение дало свои ре­зультаты.

Несколько раз мне довелось помогать в подготовке Господней вечери. Прихожане группами подходили к алтарю и преклоняли колени в молитве. Я отламывал кусочек хлеба и подавал его подошедшему со словами: «Сие есть тело Христово, за вас ломимое». Я не знал лично всех прихожан. Но в глазах каждого собрата по церкви я видел нужду в утешении и исцелении. Под­ходили женщины, которых, подобно Деборе, бросил муж. Джуди почти всю зарплату отправляет на родину в Индию, чтобы содержать большую родню. Джош до сих пор не может найти работу; он уволился из типо­графии, потому что не хотел печатать порнографию. Сара — еще молодая женщина, но она серьезно боль­на: она не может ходить, ее выносят к алтарю.

Подошла мать с младенцем, который звучно сосал ее грудь. Для меня это послужило образом передачи духовной пищи во время причастия. Пища попадает в организм матери, перерабатывается и поступает но­ворожденному, который без матери не сможет вы­жить. «Тело Христово, за вас ломимое» — эти слова обретали для меня все новый и новый смысл, когда я отламывал кусочки хлеба и вкладывал в руку каждого прихожанина. Церковь — это то место, куда можно прийти со своей болью, ибо основано оно Тем, Чье тело было ломимо за нас. Его тело было изувечено, чтобы мы обрели жизнь.
Божья электричка
Несколько лет я посещал курс для писателей в Чи­кагском университете. Университет находится в юж­ной части города. Добирался я туда электричкой и ав­тобусом.

В электричке можно познакомиться с представи­телями всех социальных групп в городе. На моей остановке английскую речь заглушали испанские, польские и греческие слова. В толпе я ехал в центр го­рода. Там к нам подсаживались хорошо одетые клер­ки. Но и клерки, и остальные «народы мира» покида­ли вагон еще до того, как я доезжал до своей останов­ки. В вагоне начинали появляться черные лица. Вместе с чернокожими я пересекал сначала зажиточ­ные районы, потом районы бедные и, наконец, «пояс нищеты».

Я смотрел на церкви, мелькавшие за окном элек­трички. В районах, где жили иностранцы, преоблада­ли католические церкви. Это были мини-соборы, по­строенные в европейском стиле с островерхими купо­лами и колокольнями. В афро-американских районах церкви носили экзотические названия — Современ­ная миссионерская церковь земли Беула, Церковь Божия Святого Духа и братства во Христе, Баптист­ская церковь «Имени Воды из камня». Недалеко от Чикагского университета я видел величественный го­тический собор, построенный семьей Рокфеллера.

В университете я изучал творчество Элиота, Одена, Сёрена Кьеркегора, Джона Донна, японского новел­листа-христианина Шусако Эндо. После занятий я выходил из-под внушительных серых сводов и пу­скался в обратный путь. Сначала через трущобы... и дальше.

Снова и снова меня поражала широта христиан­ской веры. В ней достаточно величия и глубины, что­бы вдохновить такие умы, как Джон Мильтон и Джон Донн, Лев Толстой и Томас Элиот, чтобы заинтересо­вать студентов-агностиков, которые и по сей день из­учают творчество этих великих писателей. Но перво­начально Евангелие было дано простым крестьянам. Похоже, что некоторые из основателей нашей рели­гии не умели читать и писать. Сам Иисус не оставил нам ни единой строчки, написанной Собственной

рукой.

Эту истину признавал и Блез Паскаль:

Прочтите книгу Бытия. Это история семьи. Она начинается с Адама и Евы. У них один сын хороший, а другой — плохой. Читая дальше, вы узнаете о семье Авраама. На обзаведение семьей этому человеку понадобилось немало лет. Далее следует история семьи Исаака и Иакова. Затем говорится только о семье Иакова, ибо Ветхий Завет рассказывает историю «на­рода Израилева», а Израиль — новое имя Иакова.

Сравните это повествование с подходом современ­ных учебников по истории, в которых написано о рас­цвете и падении цивилизаций. В газетах вы читаете о странах и городах, об университетах и правитель­ственных органах, о промышленных компаниях. В фокусе нынче не семья, а учреждения. Тем не менее Новый Завет упрямо представляет нам церковь боль­ше похожей на семью, чем на предприятие.

Организация строится на том, что в ней есть «та­бель о рангах». Каждый солдат в армии знает свое ме­сто в строю, нашивки показывают звания. Школьные отметки говорят об успехах учащегося. В мире бизне­са существуют должности, зарплаты и прочие показа­тели «значимости» того или иного индивидуума. В Центре международной торговли в Нью-Йорке, про­сто переходя с этажа на этаж, по меблировке офисов можно сразу понять: чем выше этаж — тем крупнее начальство.

В организации статус человека зависит от качества исполнения им своих обязанностей. В мире бизнеса известно, что люди стараются подняться по долж­ностной лестнице, чтобы получить большее возна­граждение. В семье же статус каждого члена опреде­ляется несколько иначе. Как? Ребенок «завоевывает» право было членом семьи в момент рождения. Ребен­ка-неудачника никто не выгоняет из семьи. Наобо­рот, больной ребенок часто получает больше внима­ния со стороны остальных членов семьи, чем его здо­ровые братья и сестры. Джон Апдайк писал: «Семьи учат нас тому, что любовь выше слов «нравится» и «не нравится». Она может сосуществовать с равнодуши­ем, ревностью, даже антипатией».

Так обстоит дело и в Божьей семье. В ней нет «ни иудея, ни грека, ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни свободного». Все эти искусственные разграниче­ния тают в лучах солнца Божьей благодати. Мы усы­новлены Богом. Мы обретаем те же самые права — причем совершенно незаслуженно, — которые есть у Самого Иисуса Христа. Послание к Ефесянам снова и снова подчеркивает эту удивительную истину.

И поэтому мне грустно видеть, что церкви стано­вятся больше похожи на общества с ограниченной от­ветственностью и перестают быть похожими на се­мью. Рассуждая о духовных дарах, апостол Павел пре­достерегает: нельзя одного члена церкви ставить вы­ше другого:
Не может глаз сказать руке: «ты мне не на­добна»; или также голова ногам: «вы мне не нуж­ны». Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам ка­жутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши бо­лее благовидно покрываются, а благообразные на­ши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил те­ло, внушив о менее совершенном большее попече­ние, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, стра­дает ли один член, страдают с ним все члены; сла­вится ли один член, с ним радуются все члены (1 Коринфянам 12:21-26).
В этом отрывке Павел развивает свою любимую идею — о сходстве между церковью и человеческим телом. Эта истина воплощается в группе людей, напри­мер, в семье, собравшейся за праздничным столом.

В каждой семье есть и преуспевающие члены, и жалкие неудачники. На рождественском обеде тетуш­ка Мария — вице-президент крупной фирмы — сидит рядом с дядюшкой Чарльзом, который, как всегда, много пьет и в очередной раз уволен с работы. За сто­лом собрались люди умные и глупые, уродливые и привлекательные, здоровые и инвалиды. Но в семье все эти различия стираются. Кузен Джонни старается держаться ото всех в стороне, но это ему плохо удает­ся. Он, как и мы все, — часть семьи. У нас общие предки, в наших клетках — общие гены. Неудачника не выбрасывают из семьи. «Семья, — сказал Роберт Фрост, — это такое место, в которое тебя обязаны впустить, если ты пришел».

Иногда я думаю, что Бог изобрел семью в каче­стве учебного полигона. Именно там мы учимся об­щаться с людьми в рамках других общественных ин­ститутов. Семья становится крепче, когда ее члены не спорят из-за того, что они не похожи друг на дру­га, а просто радуются этому. В здоровой семье под­держивают слабых членов, не унижая при этом силь­ных. Мать Джона Уэсли говорила так: «Кого из детей я больше всех люблю? Я люблю больного сильнее других. И так, пока он не поправится. Я люблю путе­шественника крепче других. И так, пока он не вер­нется».

Семья — это единственный социальный институт, в отношении которого у нас нет права выбора. Мы попадаем в него просто по праву рождения. В резуль­тате, сами того не желая, мы оказываемся в одном со­обществе со странными и не похожими друг на друга людьми. Церковь же призывает нас сделать следующий шаг: добровольно стать членом еще более стран­ного окружения лишь потому, что составляющие его индивидуумы веруют в Иисуса Христа. Я обнаружил, что подобные общества напоминают семью больше, чем все остальные общественные институты. Генри Нувен как-то сказал, что общество — это «то место, где ты всегда оказываешься рядом с человеком, с ко­торым тебе меньше всего хочется быть рядом». Его определение можно отнести как к группе людей, ко­торая собирается на Рождество за одним столом, так и к группе людей, которая встречается по воскресеньям в стенах церкви.

Ни одному человеку не приходится так трудно, как этим молодым спортсменам. Им по 19 - 20 лет, и они уже сражаются перед тридцатью миллионами теле­зрителей за честь своего университета, своего штата. На карту поставлена их профессиональная карьера. Каждый прыжок, каждый бросок имеют значение. В финале последние минуты игры бывают самыми на­пряженными. И кажется, что все сезоны заканчива­ются одной и той же картиной: восемнадцатилетний паренек стоит на линии штрафного броска, в руках у него — мяч, до конца игры — одна секунда.

Он стоит на линии, нервно играя мячом, — нужно, чтобы рука не подвела... И тут тренер противника бе­рет тайм-аут, потому что понимает: это помешает на­падающему сосредоточиться.

Следующие две минуты игрок проведет рядом с наставником, будет слушать его советы, стараясь не думать о том, о чем кричат двадцать тысяч болельщи­ков, — о броске. Товарищи по команде треплют его по плечу, но не говорят ничего. За сезон на тренировках он сделал несколько тысяч штрафных, добрые три четверти из них попали в цель. Но это бросок отлича­ется от других.

Если штрафной будет удачным, паренек станет ге­роем всего университета. Его фотография появится на первых страницах газет — хоть в губернаторы баллоти­руйся! Если же он промажет, то станет козлом отпуще­ния. Как после этого смотреть в глаза товарищам по команде? Как жить после этого? Через двадцать лет он окажется в кабинете психотерапевта и все свои жиз­ненные неудачи будет объяснять вот этим неудавшим­ся броском... И вот он возвращается на площадку. От этого мгновения зависит все его будущее.

Как-то во время одного такого матча я напряжен­но наблюдал за игрой. Лоб мальчишки был сосредо­точенно наморщен, он кусал нижнюю губу, левая нога дрожала. Двадцать тысяч болельщиков орали, разма­хивали флагами, носовыми платками, мешали ему со­средоточиться.

Вдруг у меня раздался телефонный звонок — мне пришлось выйти в другую комнату. Когда я вернулся, картина была совершенно иной. Тот же самый па­рень, но уже успевший забить мяч в корзину, вылил бутылку минеральной воды себе на голову, чтобы остыть, и восседал на плечах своих друзей: они держали его, а он срезал баскетбольную сетку — таково пра­во победителя. Он был счастлив и беззаботен. Улыбка его заполнила экран — он попал в кольцо!

Эти две картинки — паренек, сжавшийся у линии штрафного броска, и он же, празднующий победу на плечах товарищей, — стали для меня символами зако­на и благодати. Если я под законом, я получаю только то, что заслужил. Чтобы угодить толпе, тренеру, пар­тнерам, чтобы угодить Богу — мне нужно попасть в кольцо. От этого зависит моя судьба, моя вечность. Если я промажу, я погиб навсегда. Мне нужно по­пасть в цель. Я не имею права на ошибку.

Царствие Иисуса Христа открывает нам другой путь. На этом пути все зависит не от нашей удачливо­сти, а от свершенного Им труда. Нам не нужно ничего зарабатывать, достаточно следовать за Иисусом. Он уже заработал для нас победу, дорогой ценой купил Божье расположение. Следовательно, церковь — это не место для конкурентной борьбы, здесь никто ни­кого не будет оценивать. Когда победитель возвраща­ется в раздевалку, там разворачивается торжество. Церковь — это «раздевалка победителя». Там мы воз­даем благодарение, празднуем великую весть о про­щении грехов, о Божьей любви, об одержанной побе­де. Церковь — это маяк благодати, освещающий путь миру, а не цитадель законничества.

По крайней мере, именно такой описывает ее Биб­лия.

Церковь — это Божья социальная служба, это учреждение, призванное исцелять слепых, освобож­дать пленников, кормить голодных, нести Благую весть бедным. Именно так описывал Свою миссию Иисус Христос.

Церковь — это как кухня в квартире друзей, кото­рые все о тебе знают. Знают о твоем самодуре-началь­нике, о больной матери, о взубнтовавшемся ребенке-подростке. Здесь ты можешь излить душу, рассказать о наболевшем, встретить сочувственный взгляд друга. Здесь тебя не осудят.

Я перебираю сравнения, но постоянно возвраща­юсь к тому, которое Павел счел наиболее точным и подходящим: церковь — Тело Христово. В 12 — 14 гла­вах 1 Послания к Коринфянам апостол начинает раз­мышлять над темой, которая чуть позднее всплывет в Послании к Ефесянам. «Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и мно­го, составляют одно тело, — так и Христос», — говорит Павел (12:12). Глаз, рука, почки, нога, нос — тело ра­ботает согласованно, когда достигается полное един­ство противоположностей, когда пребывают в согла­сии люди всех цветов кожи и всех размеров одежды, становясь единым телом во Христе. Я не буду говорить здесь обо всех удивительных параллелях, вытекающих из этого великого образа. В сотрудничестве с докто­ром Полом Брендом мы написали на эту тему целых две книги: «Ты дивно устроил внутренности мои» и «По образу Его». Но из этой аналогии я делаю для себя один самый главный вывод: мы — я и ты — представ­ляем собой суть Божьего присутствия в мире.

Каков Бог? Где Он живет? Как может мир познать Бога? Господь больше не пребывает в скинии, на Си­нае или в Иерусалимском храме. Бог сделал Свой выбор: Он пребывает в простых, даже неказистых лю­дях, таких, как ты и я. Когда кто-нибудь, стараясь сделать приятное нашему пастору, говорит: «Какая у вас красивая церковь», тот неизменно отвечает: «Спа­сибо за комплимент. Я последнее время сидел на дие­те — хорошо, что вы это заметили». Своими словами он хочет сказать, что Божья церковь — это люди, а не здания.

Воскресным утром я обвожу взглядом прихожан церкви и вижу, как рисковал Бог. По какой-то причи­не сегодня Бог являет Себя миру не столпом дыма и огня и даже не в теле Сына Своего, а в толпе чудных людей, наполняющих церковь, в любой толпе, соби­рающейся во имя Его.

Мир свернул с истинного пути, мирские дороги вводят в заблуждение, и мы призваны показать миру, каков Бог, сделать Бога видимым для мира. Мартин Лютер Кинг называл нас «масками Бога». Он сказал, что мир не вынес бы прямого воздействия — вида славы Божьей, а потому Бог показывает Себя через людей.

Похоже, апостолу Павлу так и не удалось до конца оправиться от шока, вызванного этой истиной. Он так серьезно относился к бытовым проблемам корин­фян, потому что верил: все происходящее сказывает­ся не только на репутации самих коринфян, но и на репутации Бога в мире. Мир наблюдает за нами. Толь­ко мы можем показать ему, что Бог жив. Мы телесно показываем, каков Бог.

Когда я смотрю на тела окружающих меня верую­щих, я редко радуюсь: чаще всего мы вводим мир в заблуждение, показывая Бога не Таким, Какой Он в действительности. Но стоит мне открыть 1 Послание к Коринфянам, как я вижу проблеск надежды. Кому адресовал Павел возвышенные слова из глав 12 — 14? Сборищу коринфян — идолопоклонников, прелюбо­деев, скандалистов...

Ни одна из известных мне церквей не походит пол­ностью на все приведенные мной образы. Но каждая из церквей хотя бы частично напоминает один из этих образов. Это внушает надежду. Даже в несовершен­стве своем мы показываем миру определенные черты Божьего естества. Что думает Бог о церкви, которая так неточно отражает Его образ? На этот вопрос мож­но ответить словами Малькольма Маггериджа: «Ког­да Бог глядел на творение Свое, то в сердце Его бес­конечное разочарование боролось с безграничной любовью».

Мы причиняем Богу великую боль, тем не менее, Бог страстно любит нас. Не следует ли нам хотя бы ча­стично испытывать те же самые чувства по отноше­нию к церкви?