К хану Аттиле приезжает посыльный от жаувизиря

81.К хану Аттиле приезжает посыльный от жаувизиря

Рано утром выехал хан восточного крыла Аттила к недалекому ручью вместе с пятеркой охранных воинов поохотиться на каманов, благо в этом году их расплодилось как никогда много и они стали подходить даже близко к кочевью. Вообще-то диких свиней желательно подкарауливать в плавнях у тростников ночью, но непуганые звери уже зачастую хорошо видны издалека и при дневном свете.

Сенгир Аттила соскочил со своего саврасого иноходца, закинул повод через конскую шею, чтобы случайно не спутались копыта, и стал спускаться осторожно пешком вниз по заснеженному бережку. За ним последовала вся пятерка также спешившихся верных хуннагуров. Хан восточного крыла нагнулся обмыть руки в холодной воде, только присел на корточки и обомлел – слева от него по крутому скату скользили в воду небольшие дикие полосатые поросята с круглыми крючками-хвостиками. А в холодной зимней воде их ждала похрюкивающая мать, на поверхности ручья виднелись ее широкая спина и большая ушастая серая голова с торчащими изо рта небольшими клыками. Нисколько не страшась холодной воды, свиное семейство поплыло влево вниз по течению, первая довольная матушка-кабаниха, а вслед за ней веером храбрые маленькие каманьи детеныши. Значит, где-то рядом должен был присутствовать и глава семейства, свирепый громадный вепрь с мощными огромными клыками-резцами; безудержная отвага этого дикого животного, обладающего вследствие своего тяжелого веса и большой физической силой, вошла даже в поговорку у гуннов: карт каман – йолбарс морт⁵⁰².

Благополучно и благодушно прошла эта зима в разросшемся ханском орду на срединном Олте. Радовался правитель левого гуннского крыла Аттила такому спокойному и мирному течению зимней жизни. В ауле забивали скот, солили и вялили мясо, заготавливали на ручных круглых каменных жерновах муку – далган из имеющегося зерна, справляли различные светлые праздники, ездили друг к другу в гости, пили буйволиный кумыс (кобылы зимой плохо доились), наслаждались и веселили свою печень крепкой молочной аракой тройной перегонки и хорзой двойной варки, пели протяжные и долгие песни, немолодые гунны слушали по вечерам у костров предания и сказания певцов-оленерчи про хорошую степную жизнь и древние легенды сказителей-бахши про замечательных богатырей. Молодежь же собиралась большими группами -джигиты и хысы – в какой-либо юрте, угощались сурпой и коровьим кумысом и слушали юного даровитого сладкоголосого певца-ашуга, который пел звучные и выразительные песни про нежную любовь и горячие чувственные сердца юношей и девушек и аккомпанировал себе на трехструнной домре. Сидящие молодые люди приходили в восторг, парни и девушки украдкой перебрасывались взглядами.

Для юных, достигших призывного возраста боев это была последняя беззаботная зима. Вскоре они все уедут в учебные тумены на три месяца куда-либо в низовья или в среднее течение Дуная, а то и в далекие припонтийские степи постигать в тамошних воинских лагерях премудрости верхоконного строя и боевых действий в составе сотни и тысячи. Там уже рядом не будет таких красивых, томных и манящих девичьих глаз.

Напрасно почти до полудня гуннский хан Аттила обследовал вначале пешком, а затем верхом побережье недалекого ручья. Дикие вепри как будто сквозь землю провалились. Только изредка попадались исхудавшие серые щетинистые дикие свиньи со своим толстобоким выводком, постоянно норовящим пососать свисающие красные соски, но недовольная мать-кабаниха их гневно отгоняла, мол, всему свое время. Так и не убив ни одного самца-камана, сенгир Аттила повернул морду своей лошади назад в кочевье. Но, правды ради надо признать, что и сам туменбаши Аттила не ставил себе целью обязательно метнуть стрелу или заколоть копьем бесстрашного вепря. Просто он хотел побыть в одиночестве подальше от аула и от множества людей, чтобы обдумать некоторые свои мысли. Три важных известия получил за последние два дня правитель гуннского восточного крыла.

Вернулся из Таны позавчера (морем до города Томы, оттуда через дунайскую дельту) главный шаман левого крыла сенгир Айбарс, он привез пергамент от посланного туда минбаши Стаки, в котором сообщалось, что его, ханское, золото и деньги, доверенные иудейским банкирам, исправно приумножаются в соответствии с обещанными иудеями условиями. Старшина румийских купцов галл Вариний Пизон временно отсутствовал в городе, но тысячник Стака имеет дело с доверенным молодым купцом из конторы Пизона, и пока задание по заготовке большого количества металла для производства оружия здесь на месте, в гуннских степях, выполняется неплохо.

Шаман-целитель Айбарс навестил свою сестру Айхыс, жену Вариния Пизона, и вернулся назад, оберегаемый в пути десятком хуннагурских воинов во главе с юзбаши Газанулой. Десять хуннагуров отпросились у правителя восточного крыла на один месяц, чтобы съездить проведать своих близких в паннонийскую пушту недалеко от бывшего румийского города Аквинкума на Дунае.

Вчера в его орду прибыл один знатный молодой человек, при виде которого у бывшего румийского легата Аттилы не оставалось никаких сомнений, что перед ним Гуннерих, сын его старинного друга – вандала Гейзериха. У юноши, которого сопровождала боевая воинская сотня высокорослых германских вандалов, были такие же, как и у его отца, бесцветные глаза, светлые волосы и острый нос. Белесый пушок на подбородке и над верхней губой, а также приземистое телосложение молодого человека напомнили бывшему командиру румийского легиона Аттиле его германского приятеля, подчиненного ему молодого центуриона Гейзериха. В дружеском послании давний сослуживец по румийскому 136-ому конно-штурмовому вспомогательному легиону и нынешний всевластный правитель вандальского народа сообщал по-латински, что основанное им королевство охватывает все бывшие заморские африканские провинции Западного Рума и что границы его государства огромны, на востоке простираются до восточнорумийской территории Египет, а на западе до Геркулесовых столбов⁵⁰³ и до перешейка, за которым начинается западнорумийская земля Испания. Вандальский конунг Гейзерих сообщал также, что собирает большой флот, чтобы владычествовать на огромном пространстве Теплого внутреннего моря и покорить все наиболее крупные острова, лежащие на нем.

Вспомнил сразу бывший румийский легат Аттила, как некогда в далекие годы юности и аманатства в Руме старший центурион Гейзерих, возбужденный от выпитого вина, прихрамывая, бегал взад-вперед по воинской палатке и вслух строил планы на свою дальнейшую жизнь: если, он, сын конунга – кунингаз Гейзерих, когда-либо станет вождем своего большого народа, то он будет достоин памяти великого вандала и румийского главного министра Стилихона, которому в начале этого столетия удалось в качестве главнокомандующего и магистра обоих родов имперских войск (пехоты и коницы) отразить все иноземные вторжения через пограничный лимес и, мало того, значительно расширить владения великого Рума в южных африканских провинциях и северных германских землях. Молодой двадцатиоднолетний германский кунингаз тогда мечтал вслух построить самый мощный флот в человеческой истории и покорить все далекие земли, находящиеся пока вне пределов досягаемости даже самых храбрых финикийских и иудейских мореходов. И вот, видимо, пришло время исполнения этих грандиозных и тогда кажущихся несбыточными планов.

А ведь в те прекрасные годы молодости гуннскому тайчи Аттиле удалось обогнать по военной карьере германского кунингаза Гейзериха; тайчи дослужился перед окончанием румийского аманатства до звания и должности легата – командира легиона, а кунингаз смог стать лишь старшим центурионом – начальником одной из девяти когорт в составе легиона. А сейчас конунг вандалов Гейзерих царствует в гордом одиночестве самовластно, а хан гуннов Аттила является лишь вторым и младшим правителем левого восточного гуннского крыла.

Юный кунингаз Гуннерих, как выяснилось, прибыл ненадолго, дождется ответного письма на латинском языке и отбудет назад морем через понтийский порт Одессу, там его дожидается вандальский корабль, на котором он прибыл туда из новой столицы африканского германского вандальского королевства Карфаген. Но пока пусть юный сын друга-конунга погостит несколько дней в ханском орду, а тем временем правитель гуннского восточного крыла обдумает ответ. Промежду строк послания Гейзериха напрашивается невысказанное предложение о боевом союзе двух государств: вандальского и гуннского. Вандалы станут владычествовать на морях и на южных рубежах обоих Румов, а гунны придавят обе Империи с северных границ. И тогда во всем поднебесном мире не будет силы, способной противостоять союзу двух старинных товарищей: германского конунга Гейзериха и гуннского хана Аттилы.

Здесь хан восточного крыла сплюнул в сердцах через правое плечо, а как же быть с каганом Беледой, который не знает лично никакого вандала Гейзериха и вряд ли пожелает вступить в такой союз?

В ночь прибыла посланная в земли франков, с целью продемонстрировать там поддержку младшему брату-конунгу Гундебауду, гуннско-готская тысяча во главе с группой из трех посланников, которую составляли помощник покойного тамгастанабаши Дерябы каринжи полугунн Эскам, жасаул тумена этельбер Таймас и конунг остготов и аламанов минбаши Лаударих. Они доложили, что завершили там в далеких нижнерейнских германских землях все дела так, как и было им поручено. Как могли они прилюдно поддерживали младшего франкского соправителя; участвовали во множестве различных торжеств и пиршеств, организованных в честь их прибытия, и постоянно высказывали слова одобрения младшему вождю франков. Большая часть подвластного тому народа ликовала, что их конунг Гундебауд признан самой воинственной и мощной гуннской степной державой. Всех без исключения гостеприимных франков поразило то, что от гуннов в качестве полноправного посланника прибыл со своей германской военной свитой знаменитый готско-аламанский предводитель неустрашимый Лаударих. Все простые франки еще сильнее возрадовались, поняв, что они, германские франки, и их гости, германские остготы и аламаны, говорят почти на одном схожем, с небольшими лексическими различиями, готском языке, на котором некогда изъяснялся великий германский конунг Эрманарих, подчинивший семнадцать народов, но, к величайшему сожалению, проигравший всего-навсего одну единственную битву -схватку с верховным гуннским каганом Баламбером.

Но когда гуннско-готский отряд возвращался назад в свои владения и проходил по дороге около Аквинкума, то их попросили завернуть к великому кагану Беледе в его орду на острове посреди могучего Дуная, там послов разоружили, бросили в арестанскую юрту – каркару, поносили их за то, что они заключили союз с конунгом Гундебаудом (а не с конунгом Меровигом) и вообще подвергали неописуемому бесчестию, словно самых ничтожных малаев. И только вмешательство срочно приехавшего в каганскую орду атталака и жаувизиря всех гуннов старого Усура прекратило принародное посрамление высоких представителей хана-соправителя Аттилы. И при этом пьяный до изумления, бесстыдный человек, называющийся незаслуженно великим каганом Беледой, при большом стечении людей обозвал заслуженного этельбера и победоносного темника Усура олт боконом⁵⁰⁴.

Услышав последние слова, сенгир Аттила пришел в величайшее негодование. Он вскочил с места и, косолапя, забегал по юрте, восклицая время от времени:

– О вечное небо, ну зачем ты дал этому глупцу и наглецу, этому шошу⁵⁰⁵ столько благ!

Хану Аттиле представляется, что каган Беледа уже выжил из ума. Ну какой нормальный гунн будет оскорблять таким постыдным словом глубокоуважаемого старейшину-аксакала, который к тому же не безвестный простой тархан, а боевой этельбер Усур, имеющий величайшие заслуги перед гуннским каганатом: туменбаши, атталак государства, главный жаувизирь по военным делам! Слава этого имени перешагнула границы степных селений, его знают и страшатся в обоих румийских государствах. Бестрепетный нукер Усур воевал в разные годы рядом с каганами Ульдином. Харатоном, Ругилой и ханом Мундзуком. Он разгромил девяносто девять племен, покорил столько же укрепленных городов-кастеллов, обеспечил гуннам не поддающуюся исчислению добычу! Он был не только подданным, но и близким другом обоих гуннских ханов: Ругилы, отца теперешнего кагана Беледы, и Мундзука, отца хана восточного крыла Аттилы. А этот глупец Беледа, мнящий себя гуннским каганом, позволил себе самым бессовестным образом оскорбить такого замечательного и выдающегося человека, которого хан Аттила когда-то прилюдно назвал спасителем отечества – Элькалом. Гунны имеют поговорку, которая предназначена для молодых и гласит: Ата йолдаса улуг сый, эгерда атаса кичи сый⁵⁰⁶.

Уже поздно вечером, выпив свою вечернюю чару красного вина для крепкого сна, туменбаши Аттила собирался ложиться в постель, когда далекий глухой топот множества копыт возвестил, что в орду к хану Аттиле поспешает некто на быстрых рысях. Сенгир не стал далее раздеваться, а сидел на краю своей постели, ожидая прибытия этих торопящихся к нему людей. Предположение хана восточного крыла, что всадники поспешают именно к нему, оказалось верным. Это прибыли четверо нарочных из неблизкой Паннонии, старший гонец вошел в юрту к сенгиру, склонил уважительно голову и четко заученно произнес:

– Мой хан, жаувизирь Усур предлагает тебе незамедлительно прибыть к нему в Эгер в начале весны, он также просит тебя взять с собой лишь хуннагурскую охрану и никого более. Если свободен от неотложных дел шаман Айбарс, то жаувизирь будет рад его тоже видеть у себя. Это все!

Темник Аттила встал, вышел в ночную темноту вместе с явившимся гонцом и, подозвав к себе каринжи – начальника охраны, приказал отменно накормить и напоить ночных курьеров от жаувизиря.

– Готовь всех хуннагуров через три дня к маршу, – добавил он негромко, – следует иметь походные жилища, провианта на две недели, каждому воину по три коня.