«Пламенный христианин», верующий католик Лунин в работах сибирского периода эволюционировал в сторону более последовательного теизма, совмещавшегося с политическим радикализмом. «Философия всех времен и школ, - писал он, - служит единственно к обозначению пределов, от которых и до которых человеческий ум может сам собою идти. Прозорливый вскоре усматривает эти пределы и обращается к изучению беспредельного Писания» (Избр. соц.-полит, и филос. произв. декабристов: В 3 т. М., 1951. Т. 3. С. 184). Обвинения Лунина против исторического православия во многом напоминают идеи, высказанные Чаадаевым в первом «Философическом письме». Христианство в России, считал он, подчинилось власти абсолютизма, и потому православная церковь стала силой, препятствующей введению «представительного порядка вещей». С позиций, близких западничеству, Лунин осудил «стариковщину», рус. патриархальность и всеобщую зависимость от власть имущих. Он же подверг критике формулу Уварова «православие, самодержавие, народность», считая, что православие «не дает предпочтения ни самодержавию, ни иному образу правления» (Там же. С. 189). Никто не доказал еще, по словам Лунина, почему самодержавие «свойственнее русским, чем другое политическое устройство, и всегда ли они одинаково будут его предпочитать». В работе «Розыск ис-1 торический» Лунин заклеймил отсталость «политического. быта» России, едва подвинувшейся «к той черте, за которой нашли англичан» (Лунин М. С. Соч. и письма. С. 82). Протестант В. К. Кюхельбекер в ссылке разделял иную разновидность теизма, не основанную на противопоставлении зап. и вост. христианства. Кюхельбекер подчерки-1 вал объединяющую функцию христианской религии, не | разделяющей народы на вост. и зап., а сплачивающей их на основе христианского универсализма. «Следовать же этому учению может, если только не будет противиться голосу внутреннему, и жид, и магометанин» (Декабристы и их время. С. 79). Фонвизин в ссылке написал одно из первых в России обобщающих соч. по истории философии (вслед за работами Галича «История философских систем» (Спб., 1818-1819. Ч. 1-2) и архимандрита Гавриила «История философии» (Казань, 1839-1840. Ч. 1-6), названное им «Обозрение истории философских систем», где он рассматривает предмет философии с позиций христианского теизма, излагает историю античной, средневековой и новой философии, завершая ее системой 1 еге-ля и «левогегельянцев». Высшее назначение философии, по Фонвизину, состоит в том, что она может «приуготовить сердечную почву к принятию семян веры, возбудив в человеке желание самопознания и представя ему идеал! того, чем он быть должен». При общей высокой оцени] гегелевской философии, Фонвизин указывал на такие eel недостатки, как консерватизм, «тяжелость языка» и недм оценка славянского мира. «В политике Гегель был в выи шей степени консерватор, поборник монархического на-1 чала и противник народодержавия». Т. обр., можно заключить, что и в «последекабрьский» период творчеств! Д. сумели отразить свое понимание философских интересов рус. образованного об-ва, параллельное, в частности, дискуссиям славянофилов и западников, спорам! нем. философской классике, поискам новых путей развития рус. философии в XIX в. Несмотря на мировоззренческую близость нек-рых Д. к религиозным течениям рус. философии, они были особо почитаемы лишь секуляризированной, либеральной и революционной интеллигенцией. Современники Д. - Чаадаев и А. С. Хомяков в целом негативно оценивали декабристские рецепты преобразования России, считая их одинаково неприемлемыми и в политическом, и в теоретическом отношениях. Бесспорно и глубоко влияние Д. на рус. художественную культуру, особенно литературу, к-рое простиралось от Пушкина до Толстого.
Соч.: Восстание декабристов: Библиография. М.; Л., 1929; Восстание декабристов: Материалы. М.; Л., 1925-1927. Т. 1-5; Избр. соц.-полит, и филос. произв. декабристов. М., 1951. Т. 1-3; Лунин М. С. Соч. и письма. Пг, 1923; Якушкин И. Д. Записки, статьи, письма. М., 1951.
Лит.:ГабовГ. И. Общественно-политические и философские взгляды декабристов. М., 1954; Никандров П. Ф. Мировоззрение П. И. Пестеля. Л., 1955; Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Русская философия IX-XIX вв. (2-е изд.). Л., 1989 (гл. XIV); Lemberg Н. Die Nationale Gedankenwelt der Dekabristen. Koln; Gras, 1963; Mazour A. The First Russian Revolution 1825: The Decembrist Movement, It's Origins, Development and Significance. 2 ed. Stanford, 1961; Raejf M. The Decembrist Movement. Englewood Cliffs (New Jersey), 1966.
M. А. Маслин
ДЕНИСОВЫ, братья Андрей (1674-1730) и Симеон (1682-1741) - деятели беспоповского старообрядчества 1-й пол. XVIII в., прославившиеся как своими богословскими соч., так и практической деятельностью по организации и устроению церковной жизни. А. Д. рано научился грамоте и читал все книги, какие мог достать. В 1692 г. в возрасте 18 лет, стремясь к церковной, монашеской жизни, он тайно оставил дом родителей и отправился в староверческую беспоповскую общину дьячка Даниила Викулина. В 1694 г. ими была основана знаменитая Выгорецкая (Вы-говская) пустынь - старообрядческое общежительство монастырского устава на реке Выг. Благодаря своим выдающимся и разносторонним способностям А. Д. быстро занял важное положение в жизни общины. Он руководил организацией внутреннего устройства, разработал правила монастырской жизни и богослужения, а также обеспечил материальное благополучие, развивая монастырское хозяйство и промыслы: хлебопашество, скотоводство, торговлю. В 1703 г. он становится настоятелем пустыни. А. Д. постоянно работал над самообразованием: изучал Священное писание, творения святых отцов, многому обучился во время своих поездок по России. Около года он проучился в Киевской духовной академии, изучая «риторское, философское и (реологическое учение», причем его учителем был ректор академии, оценивший одаренность А. Д. В Выгорецкой пустыни была создана богатая библиотека древн. книг и собрание старинной церковной утвари. Мн. древности были приобретены А. Д. во время разъездов по стране. Он создал в общине несколько школ, где обучали грамоте, церковному пению, иконописи, а также основам богословия и ораторского искусства. Большинство исследователей считает А. Д. автором «Диаконовых ответов», написанных на вопросы игумена (будущего епископа Нижегородского) Питирима староверам-поповцам Нижегородчины, предводителем к-рых был диакон Александр. Среди них не нашлось достаточно опытного богослова для составления ответов Питириму, и тогда они обратились за помощью к А. Д. В «Диаконовых ответах» производится глубокое сравнительное изучение древнерус. и новообрядческих церковных чинов и установлений, приводятся десятки примеров из старых и новых книг, из древн. иконографии и церковной археологии и истории. Однако книга не сводится к изложению обильного количества фактов, автор обнаруживает способности анализа, логического построения доказательств, применения полемических приемов. Конечно, «Диаконовы ответы» не были академическим богословским трактатом. Отвечая Питириму, подкреплявшему свои аргументы репрессиями, приходилось иногда уклоняться от прямых ответов или недоговаривать. Тем не менее Питирим вместо словесного опровержения угрозами и пытками заставил диакона Александра и др. нижегородских староверов публично отречься от поданных ими от своего имени «Диаконовых ответов», а позднее добился казни Александра. В скором времени А. Д. пришлось применить свой талант историка и богослова уже на защиту собственной Выгорецкой пустыни, отвечая на вопросы прибывшего в их края иеромонаха Неофита. Составляя при участии С. Д. и Трифона Петрова знаменитые «Поморские ответы», А. Д. не ставил себе задачей создать новую религиозную доктрину. Он говорил сподвижникам, что уже не надеется убедить российских архиереев возвратиться к «древлему благочестию», но лишь стремится защитить право староверов пребывать в своей вере, не подвергаясь гонениям. Несмотря на скромно очерченную задачу, главный труд А. Д. стал выдающимся памятником староверческой религиозно-философской мысли. А. Д. показал себя в этом труде не только как историк, палеограф и литургист, обладающий обширными и подробными знаниями, но и как мыслитель с глубокой и стройной системой взглядов по фундаментальным проблемам богословия, религиозной философии, церковной истории. Конечно, А. Д. не предпринимает абстрактного изложения своих воззрений, а обнаруживает их в ходе конкретной полемики, что, впрочем, сказывается лишь в специфичности формы рассуждений, не снижая их уровня. Осн. часть произв. А. Д., к-рых Павел Любопытный насчитывает 119, а В. Г. Дружинин более 183, составляют проповеди. Проповедническое мастерство А. Д. было таково, что староверы именовали его «вторым Златоустом». Его проповеди были аскетического характера, в основном они посвящались общим принципам христианского вероучения и нравственности, а также нек-рым особенностям беспоповского учения. Младший брат А. Д. -Симеон пришел в Выгорецкую пустынь в 1697 г. и стал его ближайшим помощником в делах устроения скитской жизни, обучения и воспитания молодежи, проповеди старой веры. С. Д. славился большой начитанностью и замечательной памятью. Путешествуя вместе с братом, он также собирал свидетельства, книжные и церковноар-хеологические доказательства в защиту старой веры. В 1713 г. С. Д. был арестован в Новгороде как «расколоучитель». В течение 4 лет он находился в тюрьме, причем митрополит Иов стремился вынудить его присоединиться к синодальной церкви, но С. Д. сумел бежать, обратив к староверию караульного солдата. После смерти Андрея С. Д. стал настоятелем Выгорецкого (Выговского) монастыря, управляя к-рым в течение 10 лет был вынужден преодолевать мн. трудности: правительственные следствия и репрессии, внутренние разделения и споры. Наиболее известными произв. С. Д. являются «История об отцах и страдальцах соловецких» и «Виноград российский, или Описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие» - описание жизни виднейших деятелей ста-роверия. Кроме того, он был автором проповедей. См. также Раскол, Старообрдчество.
Лит.: Барсов Е. В. С. Денисов Вторушин, предводитель русского раскола XVIII века // Труды Киевской духовной академии. 1866. № 2, 6, 7, 12; Он же. А. Денисов Вторушин как выговский проповедник // Там же. 1867. № 2, 4; Барсов Н. И. Братья Андрей и Симеон Денисовы. М., 1866; Филиппов И. История Выговской старообрядческой пустыни. Спб., 1862; Смирнов П. С. Выговская беспоповская община в первое время ее существования // Христианское чтение. 1910.
М. О. Шахов
ДЕ-РОБЕРТИ Евгений Валентинович (13(25). 12.1843, с. Казацкое Подольской губ. - 24.04(8.05). 1915, д. Валентиновка Тверской губ.) - социолог и философ. ^Учился в Александровском лицее, ун-тах Гейдельберга, Иены, Парижа. С кон. 60-х гг. сотрудничал в рус. либеральных газетах и журналах, в издававшемся в Париже Э. Литтре и Вырубовым журн. «La philosophie positive» («Позитивная философия»). Участник земского движения, конституционалист. С 1887 г. подолгу жил за границей. В 1894-1907 гг. проф. Нового Брюссельского ун-та. Участник международных социологических конгрессов. В 1908-1915 гг. проф. социологии в Психоневрологическом ин-те в Петербурге. С 1914 г. вместе с Ковалевским издавал сб. «Новые идеи в социологии». Отталкиваясь от О. Конта, к-рый представлялся ему недостаточно последовательным позитивистом, Д.-Р. развил концепцию, получившую название «гиперпозитивизм» («неопозитивизм», «робер-тизм»). Гносеология представлялась ему частью социологии как осн. науки о разуме, а этика, основывающаяся на этой социологической теории познания, должна стать прикладной социологией действия. Научную (позитивную) философию он считал отличной от науки по объекту и методу. Д.-Р. отверг контовский феноменализм и агностицизм, сводя непознаваемое к еще непознанному. В своей т. наз. биосоциальной гипотезе он подчеркивал значение коллективных представлений при анализе социального действия. Выдвинул также идею четырех осн. факторов «надорганической» социальной эволюции (наука, философия, искусство, труд). В нач. XX в. Д.-Р. солидаризировался с энергетическим объяснением общественного прогресса у В. Оствальда. Его идеи получили отклик во фр. социологии XX в.
С о ч.: Политико-экономические этюды. Спб., 1869; Наука и мегафизика: Опыт новой постановки некоторых вопросов в области философии // Знание. 1875. № 5; Социология. Основная задача ее и методологические особенности, место в ряду наук, разделение и связь с биологией и психологией. Спб., 1880; Прошедшее философии: Опыт социологического исследования общих законов развития философской мысли. М., 1886. Т. 1-2; Новая постановка основных вопросов социологии. М. 1909; Понятия разума и законы вселенной. Спб., 1914.
Л и т.: Ковалевский М. Страница из истории нашего общения с западной философией // Вестник Европы. 1915. Кн. 6; История философии в СССР М., 1968-1971. Т. 3-4; Социологическая мысль в России: Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX - начала XX века. Л., 1978 (гл. 5); Verrier R. Roberty. Le positivisme russe et la fondation de la sociologie. P., 1934.
В. Ф. Пустарнаков
ДЕСНИЦКИЙ Семен Ефимович (ок. 1740, Нежин -15(26).06.1789, Москва) - ученый, юрист. Образование получил в Московском ун-те, затем в ун-те Глазго (Шотландия); магистр искусств; в Глазго присвоена степень доктора права, действительный член Российской Академии. Д. разрабатывал своеобразную концепцию права, тесно связанную с философией. Он высоко ценил «метафизику» Д. Юма (особенно его соч. «Трактат о человеческой природе»), но гл. обр. «нравоучительную философию» А. Смита (выделяя его труд «Теория нравственных чувств»). Согласно Д., этика, или «нравоучительная философия», - «первый способ к совершению наших чувствований, справедливости и несправедливости». Поэтому она в соединении с «натуральной юриспруденцией» является «первым руководством» для всех рассуждений в сфере права; это - знание, к-рое составляет «первоначальное учение законоискусства». Этика решает две осн. проблемы: 1. В чем состоит добродетель или, иначе, какое поведение достойно похвалы, чести и уважения? 2. Каковы силы или душевные качества, к-рые дают нам основание предпочесть один поступок другому? Д. проявлял интерес также к натурфилософским, в частности космологическим, проблемам, к учению И. Ньютона. Он признавал концепцию множества миров, критиковал астрологию, размышлял о проблеме вечности Вселенной и происходящих в ней изменениях. Д. не разделял утверждений о «смертности мира», о том, что мир проходит состояние отрочества, юности, мужества и престарелости и что человек, как все животные и растения, не может быть исключен из этих всеобщих перемен. Он отказывался допустить, что человеческая природа терпит к.-л. ущерб, и рассматривать изменения в человеческом роде по стадиям отрочества, юности, мужества, престарелости. В противовес такому видению истории человечества Д. выдвигает концепцию поступательной смены «четырех состояний рода человеческого»: 1) первоначального - «звероловческого» и собирательного; 2) скотоводческого, или пастушеского; 3) хлебопашенного; 4) коммерческого. Причем каждому «состоянию» присуще свое право собственности, к-рое окончательно складывается на коммерческой стадии. В этих обобщениях просматривается ценимый Д. «исторический способ» исследования предмета (собственности, семьи и т. д.), к-рый применялся им наряду с «метафизическим» (философским) способом. Д. как правовед много сделал для развития в России «юридического мировоззрения», хотя и не признавал теории естественного права; он выступил с правовым проектом, к-рый фиксировал бы прерогативы монарха, государственных учреждений, определял бы отношения между помещиками и крепостными, родителями и детьми, всякого рода имущественные и личные отношения. Отвергая «народную», «аристократическую» и смешанную формы правления, он «приноравливал» свой проект относительно законодательной, исполнительной и судебной власти к «нынешнему возвышающемуся российскому монаршему состоянию». Место человека в об-ве, «начало и основание всех чиноположении», по Д., определяет богатство. Применительно ко 2-й пол. XVIII в. прогрессивными были выступления Д. в защиту «купцов и художественных людей», критика им «великих злоупотреблений» помещиков, его требования «превознести» низверженный в древности женский пол и др. Объективно Д. значительно вышел за рамки официальной идеологии, пропагандируя в России академическую правовую концепцию, тесно связанную с философией, прежде всего с «нравственной философией», вносившей в эту концепцию ренессансно-гуманистическое и протопросветительское содержание.
С о ч.: Избр. произв. русских мыслителей второй половины XVIII века. М., 1952. Т. 1. С. 185-332.
Л и т.: Коркунов Н. М. С. Е. Десницкий - первый русский профессор права. Спб., 1894; Сыромятников Б. И. С. Е. Десницкий - основатель науки русского правоведения // Известия АН СССР, отд. экономики и права. 1945. № 3; Загряцков М. Д. Общественно-политические взгляды С. Е. Десницкого // Вопросы истории. 1949. № 7; Гоацианский П. С. Десницкий. М., 1978.
В. Ф. Пустарнаков
«ДИАЛЕКТИКА МИФА» - произв. Лосева (1930). Как философ Лосев весьма полно раскрылся уже в своих первых работах, наиболее значительными из к-рых были «Философия имени» (1927) и «Д. м.». В них он придерживается идей метафизики всеединства. Правда, в «Д. м.» они (в силу условий, сложившихся в России в кон. 20-х гт.) выражены более скрыто. Лосев пытался синтезировать христианизированный неоплатонизм с символистской картиной реальности, в основе к-рой лежит тезис, что все чувственно-материальное проникнуто смыслом, а смысл для своего выражения и воплощения нуждается в чувственно-телесной форме. Соответственно действительность изображается как совокупность символов, ее единство усматривается в ее осмысленности, одухотворенности. В основу этой конструкции он кладет представление об изначальной взаимосвязанности идей всеединства и символизма в форме имясловия, к-рое сформировалось и развивалось в рамках христианства. Так понятый символизм представляет истолкованные на языке совр. философии апофатическое богословие и имясловие. Из имясловия и апофатической природы сущности вытекает не только отождествление сущности со смыслом, но и их обоих с энергией. Все эти стороны сущности выражаются символом, наиболее значимыми разновидностями к-рого являются имя и миф; и то и др. представляют собой то, что есть сущность для себя и всего иного. Потому и весь мир есть не что иное, как имена и мифы разных степеней онтологической и смысловой напряженности. Имя вещи выступает как метафизический принцип бытия и познания. Наибольшую полноту и глубину имя обретает, когда охватывает сокровенный мистический слой бытия, когда оно раскрывается как миф. Лосев решительно расходится с просветительской интерпретацией природы и социально-культурного предназначения мифа, усматривавшей в мифах свидетельства крайне низкого уровня духовного развития раннеисторического человечества, отказывавшей мифам в способности обладать к.-л. ценным познавательным содержанием. Он понимает миф не как выдумку или фантазию, не как необоснованный перенос на природу и реальный жизненный мир человека метафорической поэзии или сказочных сюжетов. Мифы - древнейшая форма осознания глубоких сокровенных духовных основ человеческого бытия. В мифах Лосев видит «жизненно ощущаемую и творимую вещественную реальность, телесность» (Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 27). Миф - это «энергийное, феноменальное самоутверждение личности»; это есть «в словах данная личностная история» (С. 99, 101). И потому миф есть не что иное, как «развернутое магическое имя». Миф - это очеловеченная природа. Миф как жизненная реальность характерен не только для отдельных исторических эпох, но отдельные элементы мифологического сознания могут действовать и в совр. об-ве. Но при этом фактическая роль и значимость этих мифологических пластов сознания существенным образом изменяются, наполняются новым, часто прямо противоположным по своей социальной и культурной значимости содержанием. Если в отдаленной исторической эпохе мифология и мифологическое сознание чаще всего играли созидательно-интегративную функцию, сплачивая разнородные общности людей, и задавали нек-рые ориентиры их действия, то в совр. условиях мифологизация сознания чаще всего оборачивается своей негативной стороной - происходит мифологизация одних идей в ущерб другим, что грозит догматизмом и отсутствием непредвзятого свободного взгляда на социальные проблемы. Происходит, напр., мифологизация понятия материи, что подталкивает человека жить по законам мифотворчества. Не менее характерна и опасна и оборотная сторона расширительной трактовки мифического компонента культуры, цель к-рой - сведение религии в любой ее форме к мифологическому мировосприятию. Лосев показывает не только несостоятельность сведения религиозности к мифологии, но и принципиально различное их отношение к знанию; причем в качестве наиболее зрелой формы религии берется христианство. Несмотря на то что миф есть одна из наиболее древн. и фундаментальных форм религиозности, к-рая в той или иной степени наличествует и во всех более развитых формах религиозности и религии, тем не менее мифологичность и религиозность сознания нельзя отождествлять. Чем более развитой и зрелой является религия, тем в меньшей мере и степени в ней присутствуют мифологические напластования, но даже когда они наличествуют, то далеко отодвигаются на второй план. Еще более показательно и значительно различие мифологии и христианства в их отношении к знанию. Мифологическое восприятие вообще не знает наряду с собою такой особой формы восприятия и осознания мира, как знание, и весь мир предстает в нем как очеловеченный мир, лишенный своих объективных закономерностей. Христианство же, подчеркивая всю важность и значимость веры для человеческого самоопределения в мире, не рассматривает ее в качестве единственного духовного средства решения этой задачи; оно не только в полной мере осознает всю важность и необходимость знания в жизнедеятельности, но и в вере усматривает мн. черты, сближающие ее с знанием. И это возможно потому, что вера знает свой предмет, «верить можно только тогда, когда знаешь, во что нужно верить», не во что-то вообще, не в некое аморфное, безличное Нечто. А в этом случае «или вера свой предмет ясно отличает от всякого другого предмета, - тогда этот предмет строго определен и сама вера определенна; или вера не отличает своего предмета от всякого другого... и тогда у нее нет ясного предмета и сама она есть вера ни во что, т. е. сама она не есть вера. Но что такое фиксирование предмета, который ясно отличен от всякого другого предмета? Это значит, что данный предмет наделен четкими признаками, резко отличающими его от всякого иного. Но учитывать ясные и существенные признаки предмета не значит ли знать этот предмет? Конечно да. Мы знаем вещь именно тогда, когда у нас есть такие ее признаки, по которым мы сразу отличим ее от прочих вещей и найдем ее среди пестрого многообразия всего иного. Итак, вера в сущности своей есть подлинное знание» (С. 104). Сразу после выхода в свет «Д. м.» вызвала яростную полемику и острую идеологическую критику, что имело трагические последствия для Лосева и его жены. Широкому читателю книга стала доступна только через 60 лет после первой публикации.
С о ч.: Диалектика мифа//Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 21-186.
В. И. Кураев
«ДИАЛЕКТИКИ» И «МЕХАНИСТЫ»-участники развернувшейся в 20-х гг. XX в. дискуссии по вопросам взаимоотношения философского мировоззрения и естествознания, всеобщего философского метода и частных методов познания. Непосредственным поводом для дискуссии послужила публикация в 1924 г. статьи (вышедшей вскоре отдельной книгой) И. И. Степанова (Скворцо-ва) «Исторический материализм и современное естествознание», на к-рую последовало несколько рецензий (Я. Э. Стэна и др. философов). В обсуждение включились также и естествоиспытатели. Был организован ряд диспутов в высших учебных заведениях и научных учреждениях. Лидерами спорящих сторон были И. И. Степанов и Деборин. Сторонников первого обычно называют «М.», а сторонников второго «Д.». Правда. Степанов называл своих оппонентов «формалистами», отождествляя их с натурфилософами. Что касается термина «механический», то он означал направленность на раскрытие механизма явлений, взаимосвязей составляющих их элементов. Говоря совр. языком, это была элементаристская (в противоположность системному подходу) установка. Степанов, А. К. Тимирязев и др. их сторонники утверждали, что философские принципы - это лишь выводы из наук, к-рые не могут быть доводом в исследовании. Поэтому знание осн. законов диалектики не освобождает от детального изучения предмета, более того, философы обязаны совершенствовать свою методологию на основе новейших достижений науки. Однако, делая на этом акцент. «М.» дали повод для упреков в сводимости всеобщего к частнонаучному, в принижении значения философской методологии. Настаивая на приоритете индуктивного анализа в философии (на фактуальном уровне, что было справедливым), они переносили данное положение на теоретический уровень философского исследования, умаляя тем самым роль дедукции в познании. В представлении «М.» всеобщая методология вбирала в себя аналитический метод, сводимость сложного к более простому, поиск причинно-следственных связей, наблюдение и опыт. Хотя Степанов и его сторонники неоднократно заявляли, что их взгляды не следует отождествлять с механицизмом XVII-XVIII вв., им все же стали вменять в вину сведение всех форм движения материи к механической форме и отказ от признания специфики физических, химических и биологических систем. В их трактовке верная мысль о генетической сводимости жизни к физическим и химическим процессам, по существу, сочеталась с недооценкой ее качественных особенностей. Тем не менее при всей нечеткости философской аргументации представлений о соотношении высших и низших форм движения материи сторонники этой позиции в данном отношении оказались ближе к внутренней тенденции развития естествознания на том его этапе, в частности биологии, чем представители противоположного направления, поскольку их выступления углубляли связи между философским и естественно-научным знанием. Деборин и его последователи, правильно подчеркивая специфику философского знания в сравнении с естественно-научным, несводимость его к осн. выводам естествознания и большое значение философской методологии как всеобщего синтетического способа познания, вместе с тем нередко преувеличивали значение указанного всеобщего метода в исследовании конкретных явлений природы. С этой т. зр. диалектика оказывалась единственным методом естествознания, а все остальные методы должны быть лишь ее конкретизацией. Механика, писал, напр., Деборин, составляет «лишь спе- j циальный случай диалектики». Ряд утверждений Дебори-на вызвали в его адрес упреки в тенденции к формалистическому уклону, к оправданию отрыва философии от практики естествознания и игнорированию зависимости разработки общей методологии от развития частных наук. По вопросу о соотношении форм движения материи Деборин утверждал, что высшие формы и сводятся, и не сводятся к низшим: они сводятся по происхождению, но не сводятся по своей форме, по своему качеству. Тем не менее он и нек-рые его сторонники фактически не разграничивали смысловые оттенки, вкладываемые в понятие сводимости. В результате их критика этого понятия нередко воспринималась как отрицание всякой - и структурной и генетической - связи биологического с химическим и физическим, что, в свою очередь, давало повод «М.» обвинять «деборинцев» в абсолютизации специфи ки жизни, в отрыве живого от неживого, в витализме. Дискуссия затронула и др. вопросы философской теории: понятие материи, соотношение понятий «общество» и «биологическая природа», проблему «первичных и вторичных качеств», вопрос о соотношении сознания и бессознательного и т. п. В ходе дискуссии происходило постепенное сближение т. зр. по нек-рым вопросам. Так, «М.» через свой печатный орган - сб. «Диалектика в природе» к кон. 20-х гг. достаточно четко отмежевались от положения, будто философия растворяется без остатка в выводах и методах естествознания. Они стали утверждать: «Диалектика, ее законы должны быть в первую очередь выводом, а не доводом в научных исследованиях; но эти законы, полученные из опыта, могут и должны уже руководить дальнейшими исследованиями как в области природы, так и общества» (Диалектика в природе. Вологда, 1928. №3. С. 17). Мн. из «М.» (среди них А. Ф. Самойлов) признали необходимость дополнения «механического», или элементаристского, подхода диалектическим, системным подходом. В этих условиях дискуссия между «Д.» и «м.» по главному вопросу лишалась смысла. И все же оставалось немало реальных проблем, требовавших углубленной разработки. С нач. 30-х гг., когда на передний план в философии была выдвинута «партийная» линия, представленная Мишиным и др., за спорившими сторонами стали все более утверждаться политические ярлыки («М.» - «правый политический уклон», меньшевиствующие идеалисты» («Д.») - троцкизм).
Соч.: Степанов И. Исторический материализм и современное естествознание. Марксизм и ленинизм: Очерки современного мировоззрения. М., 1925 (на обл. 1924; 2-е изд. - 1926): Стэн Я. Об ошибках Гортера и тов. Степанова // Большевик. 1924. №11; Степанов И. О моих ошибках, «открытых и исправленных» тов. Стэном // Там же. № 14; Вишневский А. Рец. на кн. И. Степанова «Исторический материализм и современное естествознание» // Под знаменем марксизма. 1924. № 12; Степанов И. Диалектическое понимание природы - механистическое понимание // Там же. 1925. № 3; Деборин А. Энгельс и диалектическое понимание природы // Там же. № 10-11; Диалектика в природе: Сб. по марксистской методологии естествознания. Вологда, 1926-1928. Сб. 1-3; М., 1929. Сб. 4-5; Деборин А. Наши разногласия (Заключительное слово на дискуссии в Институте научной философии 18 мая 1926 г.); Гредескул Н. Быть ли естествознанию механическим или стать диалектическим? // Под знаменем марксизма. 1928. № \;Аксельрод-Ортодокс Л. И. В защиту диалектического материализма. Против схоластики. М.; Л., 1928; Степанов И. Диалектический материализм и де-боринская школа. М. ; Л., 1928; Сарабьянов Вл. В защиту философии марксизма. М.; Л., 1929; Деборин А. Диалектика и естествознание. 4-е изд. М.; Л., 19Ъ0;Луппол И. К. На два фронта. М.; Л., 1930; Столяров А. Диалектический материализм и механисты. Наши философские разногласия. 3-е изд. Л., 1930.
Достарыңызбен бөлісу: |