Французские кинорежиссеры



бет14/56
Дата22.07.2016
өлшемі3.81 Mb.
#215579
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   56

Укротители применяют методы двоякого рода: дрессировку кнутом и дрессировку пряником. Рену­ар проникает в клетку к актерам без хлыста и вил. По окончании репетиции он восклицает: «Браво! Превосходно! Здорово!» Потом, посмеиваясь, доба­вляет: «А не думаете ли вы, что... простите... На мой взгляд, можно бы... » На самом же деле он ду­мает: «Это у них совсем не так, как надо!» И по­тихоньку, не подавая вида, переворачивает все вверх дном и заставляет все начать сызнова» 1.

Нам представлялось небезынтересным собрать все эти высказывания. Они дают более полное представление об этом изумительном режиссере, больше всех других открывшем себя человеку, ме­нее всех замкнувшемся в теориях или формулах, самом восприимчивом к тому, что предлагает жизнь... Из ее даров он делает свой мед. Он его процеживает. Он ничего не копирует, никому не подражает. Его творчество построено на личном ощущении. Он поэт...

Трудно найти этому доказательство более оче­видное, чем «Французский канкан». Во вступитель­ных титрах сказано, что фильм создан по идее Андре Поля Антуана. Но это не так. Исходным моментом для него было детство Ренуара, первые посещения мюзик-холла, куда его водили дядя или кузина Габриель, а также благоговение, с которым он относился к отцу и его друзьям. Рабочий момент съемок «Французского канкана» запечатлел на террасе соседнего с «Мулен-Руж» кафе Дега, Ван-Гога и Писсарро. При монтаже эта сцена выпала. Она была лишней. Тем не менее присутствие всех




1 Радиоинтервыо Люка Беримона, август 1955.

212


1 «Ciné-Club», avril 1948.

213


импрессионистов и их продолжателей ощутимо. Это они предоставили Жану Ренуару для работы над «Французским канканом» свои краски и кое-что более существенное, они поведали ему тайну импрессионистской живописи, тонкое восприятие жизни и счастья. «Французский канкан» продол­жает традиции импрессионизма не только яркостью красок, но и чувством, которое пронизывает это на­правление, какой-то свежестью, непременно пребы­вающей в душе подлинного «зрителя». Импресси­онисты были не свидетелями и не активными участ­никами жизни; они были ее «зрителями». Отсюда их восхищение жизнью и их молодость: «Мулен-Руж» для Тулуз-Лотрека, «Опера» для Дега, пей­зажи для Пиосарро, состязание на парусных лодках для Клода Моне, свежая нагота тел для Огюста Ренуара — все было для этих «живописцев реаль­ного мира» зрелищем. Пожалуй, после них уже ни­кому не удавалось взглянуть на красоту мира глазами ребенка.

В наши дни видение мира, запечатленное на полотнах импрессионистов, настолько подменило его реальную картину, что мы представляем ее себе только через это видение. Поэтому, чтобы во­скресить в памяти «прекрасную эпоху», пробудить о ней воспоминания, Жану Ренуару оставалось при­бегнуть к импрессионистской живописи. Так он и поступил. Только очень крупный художник мог прийти к такому решению. В отличие от Джона Хастона, который попытался в «Мулен-Руж» вос­произвести определенную живописную атмосферу, Ренуар облекал пластическое чувство в новую фор­му, так чтобы живописная неподвижность обретала движение, производила прежнее впечатление, до­ставляя созерцающему ее все то же наслаждение.

Андре Базен довольно хорошо раскрыл эту ос­новную черту «Французского канкана»: «Если Жа­ну Ренуару удалось воскресить на экране в прием­лемой для глаза форме определенный период ис­тории живописи, то достигнуто это не путем внеш­него подражания ее формальным особенностям, а

214


тем, что он настроил свое вдохновение на такой лад, при котором мизансцена фильма возникала как бы самопроизвольно и органически соответствовала стилю этой живописи» 1.

Но Андре Базен продолжает свои наблюдения в еще более важном направлении — в плане протя­женности во времени, наиболее явственно размеже­вывающем эти два столь различных вида искусства и в то же время позволяющем их примирять, дока­зательством чему служит данный фильм. Непо­движность произведения живописи придаст ему вне­временную «длительность», обусловленную лишь временем, которое уделяется его созерцанию. Фильм же, как и танец, наоборот, существует лишь в движении. Он не поддается созерцанию. В са­мом деле, фильм по своей природе «импрессиони­стичен». Следовательно, кинематографисту, возы­мевшему желание играть красками, приходится использовать их в движении. Вся красота от­личного заключительного эпизода «Французского канкана» обусловлена даже не столько неистовым движением танца, сколько мельканием на экране юбок — синих, зеленых, желтых, красных — чудес­ной живописной композицией. В наши дни это, по­жалуй, единственный пример, по крайней мере в романтическом плане, кинематографического ис­пользования цвета на экране.

Андре Базен ссылается и на другое место, не такое яркое и не настолько бросающееся в глаза, но в равной мере раскрывающее манеру Ренуара. Это план, когда молодая женщина, которую мы видим с улицы через окно, напевая, убирает ком­нату. Вот она подходит к окну и вытряхивает тряп­ку. «На мгновение тряпка желтым пятном мелькает перед нашими глазами и исчезает. Есть основания предполагать, что этот план, по своему существу живописный, был задуман и построен специально для моментального показа этого желтого пятна, гармонически сочетающегося с предыдущим и по-

1 «Cahiers du Cinéma», № 47, mai 1955.

215



следующим. Сам по себе он не несет ни драматиче­ской, ни повествовательной нагрузки: его включе­ние— дань живописи; это—красное пятно Коро, но только промелькнувшее перед глазами!» 1

Значит, задача Жана Ренуара вовсе не в том, чтобы создавать на экране цветные картины. Его новый вклад не идет вразрез с сущностью киноис­кусства, которая заключается в движении. Вот по­чему, на наш взгляд, значение «Французского кан­кана» в этот новый поворотный момент для кине­матографического искусства сопоставимо со значе­нием фильмов Рене Клера «Под крышами Пари­жа» и «Миллион» в момент появления звука в кино. Столь же справедливо отмечалось, что «Фран­цузский канкан» своей живописной стороной не напоминает ни одного определенного художника той эпохи. Дело в том, что этот фильм никому из них не подражает, никем не «вдохновлен» в точном смысле этого слова. Он выполнен в соответствии с известным принципом эстетики. Разве только порою почудится, что уличный пейзаж с фасадом «Белой королевы» сошел с полотна Писсарро. Или, скажем, женщина, неподвижно прислонившаяся к стене и не имеющая прямого отношения к сцене, напомина­ет лучшие творения Мане. Но от начала до конца в фильме ощущается импрессионистская гамма кра­сок, а также, как мы уже говорили, и самый дух этой живописи.

Все это оказалось возможным потому, что Ре­нуар смотрел на свои краски глазами живописца, а не потому, что он хотел повторить Огюста Ренуа­ра или Дега. В беседе с Трюффо и Риветт он ска­зал: «Я полагаю, что задача создания цветного фильма сводится первым делом к тому, чтобы рас­крыть глаза и смотреть; совсем не трудно увидеть, соответствуют ли вещи тому, что вы собираетесь показать на экране; иными словами, практически речь идет не о подаче цвета на экране, а о фото­графировании. Нужно поместить перед камерой то,

что вы хотите запечатлеть на пленке — вот и все». Задача заключается в том, чтобы на экране оказа­лось именно то, что хотят на нем увидеть. Вот по­чему во «Французском канкане» нет ни одного пла­на, снятого на натуре. Все, что отображено в филь­ме, создано Ренуаром — костюмы, декорации, даже улицы, дома, деревья. Он создал картину для того, чтобы ее сфотографировать. И, конечно, у него были свои основания одеть танцовщиц «Француз­ского канкана» в разноцветные платья таких чи­стых, таких ярких тонов...

В этом — значение фильма. Он войдет в историю кино благодаря своему новому подходу к использо­ванию цвета. Столь нескрываемое стремление к живописной композиции не помешало некоторым критикам, например Жан-Жаку Готье1, довольно наивно писать, что зритель «ни на минуту не чув­ствует себя перенесенным на настоящую парижскую улицу». Что за неуступчивый вкус к реализму! Дру­гим доказательством этого служат упреки по адре­су фильма со стороны Жоржа Садуля, сделанные в плане социальном. Кинокритик «Леттр франсэз» сетует на то, что автор «Марсельезы» показывает нам, как «артист Габен» вербует «самых красивых девушек Монмартра, чтобы прельщать и завлекать французских и иностранных богачей», что наслед­ник болгарского престола становится волшебным принцем, «обладающим всеми добродетелями», а Монмартр с его трудовыми женщинами — «питом­ником, где выращиваются будущие потаскухи» 2.

Уже в таком «натуралистическом» фильме, как «Человек-зверь», мы видели, как обращается Ре­нуар с сюжетом, желая сохранить в нем только поэ­тические элементы. Точно так же мир «Французско­го канкана» лишен реалистического содержания, а действующие лица предстают перед нами вопло­щением милых или смешных чувств, которые дви-




1 «Cahiers du Cinéma», цит. статья.

216


1 «Le Figaro», 3 mai 1955.

2 Dimensions de Jean Renoir, «Les Lettres Françaises» 9 mai 1955.

217


жут людьми. Подобная схематизация или услов­ность ничуть не лишает их человечности. Наоборот, в этом заложена для них возможность чувствовать себя свободней и более общечеловечно вне зависи­мости от «случайностей» интриги. Тем самым они захватывают нас, как наши сокровенные мечты, а не та реальная действительность, свидетелями ко­торой мы являемся. Любовь Данглара к своей про­фессии, надежды маленькой прачки, меланхоличе­ская страсть юного принца — вот что рождает эмо­цию и «игру», в которой так привольно нашему ду­ху. Тем самым сущность и форма фильма вполне соответствуют одна другой... Вот дивертисмент с его сатирическим насмешливым началом.

Это произведение Жана Ренуара не лишено не­достатков. Слабости режиссера сказываются и здесь: недостаточная строгость построения, имею­щая следствием некоторые неувязки и длинноты, порою слишком снисходительное отношение к ак­терам, откуда излишнее развертывание эпизодиче­ских ролей, своего рода небрежность в характери­стиках, которые, впрочем, не лишены обаяния.

Но великолепная пластичность и скрытая неж­ность придают фильму необъяснимую привлека­тельность. Под всем этим бьет ключом неописуемая поэзия, сообщающая некоторым эпизодам картины какое-то величие. Быть может, родством ситуаций и одинаковой страстью к «зрелищу» некоторые ме­ста «Французского канкана» напоминают «Огни рампы» Чаплина. Когда сцена пустеет и юный принц сидит один, потерявшись в своем большом красном кресле, когда Габен и Франсуаза Арнуль по разные стороны занавеса смотрят, как рождается песнь Коры Вокер, а их отношения близятся к разрыву, мы до глубины души потрясены чаплиновской зата­енной горечью, своего рода «suspense'oм» 1 чувств.

«Я избрал малозначительный сюжет», — сказал Ренуар. При всем своем сходстве с произведениями малой формы «Французский канкан» обладает бо-



1 Suspense (англ. ) — здесь напряженное внимание зри­теля. — Прим. ред.

218


гатством большого фильма, произведения искусст­ва, в котором зрителю постоянно открываются новые перспективы, новые горизонты.

Недавно на экраны Парижа вышел новый фильм Жана Ренуара «Елена и мужчины», претер­певший за время подготовки многочисленные пре­вращения. Первоначально намечалось, что в нем будет фигурировать генерал Буланже. «Мы оста­новили свой выбор на этом историческом персона­же, — сказал нам тогда Жан Ренуар, — только по­тому, что он точно соответствует типу задуманного нами человека. Но мы вовсе не намеревались да­вать его художественную биографию. Героем наше­го повествования с таким же успехом мог оказать­ся и какой-нибудь крупный актер, который тоже колебался бы между честолюбивыми замыслами и тягой к простой жизни... »

И в самом деле, вскоре от генерала Буланже* отказались, и сюжет стал основываться на одних лишь вымышленных персонажах.

«Главное действующее лицо, — уточнял нам в ту пору Жан Ренуар, — героиня. Я построил сце­нарий для нее, для Ингрид Бергман. Это женщи­на, страдающая манией миссианства. Она найдет свой идеал в неком честолюбце, потому что очень заманчиво подчинить своему влиянию человека, который может стать повелителем целой страны.

Фильм будет развертываться в комедийном пла­не, мне бы хотелось, чтобы он получился веселым. Его содержание само по себе расширит рамки инт­риги. Герой откажется от поста, на который он мог бы претендовать, отчасти потому, что его не прель­щает мысль о диктатуре. Но он окружен людьми, заинтересованными в этом деле, открывающем воз­можности финансовых и промышленных комби­наций...

Как вам известно, главную роль в фильме игра­ет Ингрид Бергман. Наша дружба длится уже полтора десятка лет, но в Голливуде Ингрид была,

219

подобно герою моего повествования, во власти сво­их обязательств, своего успеха. Генерала воплоща­ет Жан Маре*. Мел Феррер * исполняет роль Анри де Шевинкура — сторонника генерала, который то­же не чувствует себя созданным для великой мис­сии. Есть в фильме еще один мужчина — сын ново­испеченного богача, человек, выбитый из колеи; он не принадлежит к той среде, в которой вращается, и ищет себе утешения в общении с горничными, чувствуя себя среди них самим собой.



Наряду с этими персонажами существует обыч­ная среда людей, притянутых политической аван­тюрой, честолюбцев... Есть новоиспеченные богачи, жадные до наживы... солдаты... немалое количество дам, составляющих светский круг, и, наконец, цы­гане... Основная интрига получит несколько ответ­влений, в которых, по правде говоря, я и сам еще не разобрался, но на съемочной площадке между ними будет протянута нить».

Эта нить еще не есть связь. Она завязывается, развязывается, витает по воле фантазии. В этом недостаток фильма, но в этом же и его обаяние. Раньше чем стать драматургом и кинематографи­стом, надо быть художником, чтобы позволить себе такое пренебрежение правилами, и не скрывать пол­нейшей независимости... Крупные актеры, действую­щие в фильме, иногда несколько утяжеляют фаран­долу, но в то же время с каким увлечением она ведется, с какой непринужденностью! Вся первая часть фильма, особенно сцены шествия 14 июля — на уровне лучших творений Ренуара. Снова, как и во «Французском канкане», мы видим «ожившую живопись», «импрессионизм» в движении.

Не дожидаясь выхода фильма на экраны Па­рижа, Жан Ренуар уехал в Голливуд доработать его американский вариант. Кроме того, он рассчи­тывал немного отдохнуть в своей вилле в Беверли Хилс и использовать досуг, чтобы написать книгу воспоминаний об отце, которую он вынашивает уже двадцать лет.

Жан Гремийон

Жан Гремийон завершает в нашей галерее портретов тот раздел, который мы посвятили ре­жиссерам, начавшим свою деятельность еще в пе­риод немого кино. Наряду с именами Абеля Ганса и Марселя Л'Эрбье имя Жана Гремийона почти исчезло с экранов, где некогда оно так ярко бли­стало. И хотя деятельность этого крупного режис­сера на ниве кинематографа не прекратилась *, его участь, пожалуй, наиболее трагична, и прежде все­го потому, что в ту пору, когда талант его был в полном расцвете, он лишился возможности твор­ческой работы. А ведь он принадлежал к числу кинематографистов, чьи произведения наиболее ярко отражали свою эпоху. Будучи по характеру человеком, не склонным к компромиссам, он пока­зал своими двумя последними фильмами, что его искусство не способно приноравливаться ни к тре­бованиям кинопроизводства, которое все больше становилось коммерческим предприятием, ни к различным комбинациям так называемого совме­стного производства. Гремийону совершенно чуж­да всякая практичность во всех смыслах этого сло­ва; ему свойственны прирожденная угловатость ха­рактера, которой он, вероятно, обязан своему бре­тонскому происхождению, и прямолинейность, иду­щая не столько от характера, сколько от темпера­мента.

Жан Гремнйон родился в Байё 3 октября 1901 года, но первые восемнадцать лет своей жиз-

221

ни провел в Бретани. По окончании средней шко­лы он увлекся музыкой, и поступил в «Скола Кан­торум». Воинская служба привела его в Венсен, где он проводил ее в качестве артиллериста. В 1924 году Гремийон поселился в Париже. Рассчи­тывая в дальнейшем целиком посвятить себя ком­позиторской деятельности, юный музыкант зараба­тывал на жизнь игрой на скрипке в оркестре одно­го из кинотеатров на Бульварах. В перерывах меж­ду сеансами Гремийон частенько беседовал с пиа­нисткой мадам Жорж Периналь и ее мужем-кино­механиком... И музыкант и киномеханик были в том возрасте, когда в голове родится множество планов; обоих влекла к себе кинематография. Жа­ну Гремийону уже приходилось составлять титры для короткометражных фильмов. И вот молодые люди решили вдвоем сделать документальный фильм о Шартре * (1925). Так начали свою карье­ру Жан Гремийон, ставший крупным режиссером, и Жорж Периналь, один из лучших операторов сво­его времени.



Любопытно отметить, что Гремийон начал с до­кументальных и учебных фильмов; работа над ни­ми вскоре привела его к фильмам эксперименталь­ным. Эти картины, как правило, длиной около 600 метров, называются: «Ремонт дорог», «Произ­водство ниток», «Мало-помалу», «Пиво», «Шари­коподшипники», «Духи», «Производство электри­ческих лампочек», «Электрификация на линии Па­риж — Виерзон», «Овернь», «Рождение аистов», «Металлургические заводы в Марине и Омекуре», «Жизнь итальянских рабочих во Франции», «Пла­вание на „Атланте"» и т. д.

Снимая эти индустриальные картины, Жан Гре­мийон открывает для себя красоту форм и движе­ний различных предметов. Это был 1025 год, вре­мя исканий Фернана Леже * («Механический ба­лет», 1924), Эжена Десло («Марш машин»), Анри

222

Шометта («Игра световых отражений и скоро­


стей»). Из некоторых своих документальных филь­
мов Жан Гремийон отбирает наиболее интереснее
фрагменты и составляет ленту длиной в пятьсот
метров, которой дает название «Механическая фо­
тогения». Это был его первый настоящий фильм.
Жан Тедеско, добрый гений юных кинематографи­
стов «Авангарда», принимает его на «Старой голу­
бятне». Так начинается творческий путь Гре­мийона.

В следующем году он снимает «Прогулку в от­крытом море», фильм, навеянный воспоминаниями о Бретани. Могут сказать, что это документальный фильм о рыбной ловле тунца у острова Груз. Дей­ствительно, «Прогулка в открытом море», как го­ворил Жан Тедеско, скорее «импрессионистский фильм на морскую тему», — уже само название говорит о незначительности его сюжета. Тема мо­ря трактуется в чисто изобразительном плане: вол­ны, солнечные блики и в качестве единственного «персонажа» — рыбачья лодка 1. Жан Гремийон не только режиссер этого фильма. Он также автор музыкальной партитуры. Музыка была записана на катушку Плейеля; этот способ представлял со­бой первую попытку достичь звуковой синхронно­сти. Таким образом, здесь автору удалось сочетать свои прежние увлечения с новыми. Кстати, музы­кальное образование скажется самым серьезным образом в некоторых его фильмах и даст ему с са­мого начала уверенность при ритмической органи­зации материала, что составит достоинство его первых опытов.

Первый полнометражный фильм Жана Гремий­она рассказывает о моряках. Сценарий был напи­сан Александром Арну, снижался фильм на канале Бриар с Шарлем Дюленом * в главной роли. Жан Гремийон мастерски применяет все технические приемы, бывшие тогда в моде, и в особенности

1 «Au temps du Vieux Colombien, «Ciné-Club», № janvier-février 1951.

223


смелые ракурсы. Его произведение обладает свое­образием и силой, оно порождает восторги и опоры и пугает прокатчиков, которые добиваются пере­монтажа фильма, на что автор не дает согласия.

Гремийону удалось придать своему фильму ритм несколько замедленный, но захватывающий (как в вальсе, написанном в манере «Прекрасной морячки»), и игрою зрительных образов превосход­но передать душевное состояние своего персонажа.

B специальном номере «Синеклуба», посвящен­ном Жану Гремийону, Пьер Каст опубликовал комментированную фильмографию творчества ре­жиссера. Из нее видно, что почти все его первые фильмы не сохранились, их копии и негативы или уничтожены, или исчезли. «Прогулка в открытом море», «Подтасовка», «Смотритель маяка» и даже некоторые звуковые фильмы 1937—1938 годов жи­вут теперь только в воспоминаниях. Если это очень прискорбно в отношении прошлого, то внушает не меньшее беспокойство и в отношении будущего, поскольку «и один закон, ни одно специальное по­становление не ограждает от гибели негативы и копии поставленных фильмов. Рене Клер неодно­кратно ратовал за создание государственного ар­хива наподобие того, где хранятся печатные изда­ния. Безрезультатно. Лишь благодаря частной инициативе синематек удается спасти фильмы, ко­торые и сами по себе достаточно подвержены порче.

B активе режиссера есть еще два немых филь­ма: «Бобс» — снятая в Фонт-Роме короткометраж­ная документальная картина о бобслее 1, которая тоже показывалась в «Старой голубятне», и «Смотритель маяка» — знаменитая пьеса в духе гиньоля, которую адаптировал Жак Фейдер, дав тем самым режиссеру возможность снова поста­вить новый, очень изысканный фильм о море.



1 Один из видов зимнего спорта, скоростной спуск с гор на управляемых санях. — Прим. ред.

224


Искусство Гремийона, так же как искусство Ре­нуара и Дювивье, обретает свое индивидуальное лицо только с появлением «говорящего» кино. Дерзания формального характера в фильмах «Подтасовка» и «Смотритель маяка» идут в русле определенного стиля, созданного вовсе не этими произведениями. В последующих фильмах все большее значение будет приобретать психологиче­ское содержание, становясь все сложнее и насы­щеннее. И этого нельзя объяснить только тем, что режиссер работает над ними совместно с такими сценаристами, как Шарль Спаак, Жак Превер и Альбер Валантен. Эта насыщенность сказывается уже и в построении кадров и в том четком и выра­зительном ритме, с которым они сменяются и до­стичь которого Гремийону, несомненно, помогло его музыкальное образование. Однако придется ждать еще несколько лет, прежде чем появятся фильмы, достойные занять место в истории кино. В «Маленькой Лизе» (1930) — первом звуковом фильме Жана Гремийона, в сдержанной манере дана довольно мелодраматическая история. В этот переходный период режиссеру удается сохранить некоторые ценные изобразительные приемы немо­го кино. Достаточно напомнить фильмы «Метиска Дайна» впрочем, автор от него отказался, так как на этот раз вопреки его возражениям фильм был перемонтирован), «На одно су любви», корот­кометражный «Маленький бабуин» и «Гонзаг, или Настройщик».

В 1933 году Жан Гремийон уезжает в Испанию, где в следующем году снимает испанский звуковой фильм «Долороза». В 1935 году он возвращается, но уже в 1936 году уезжает снова—на этот раз в Германию — с продюсером Раулем Плокеном. Он снимает несколько французских фильмов для УФА в Берлине: «Королевский вальс», «Мушиные лап­ки», «Сердцеед» с Жаном Габеном и «Странный господин Виктор» с Ремю. В «Сердцееде» стиль ре­жиссера становится уже вполне ощутимым. Сюжет фильма довольно легковесен, но среда, в котором

8 П. Лепроон 225

развертываются события, и взаимоотношения ха­рактеров намечены тонкими штрихами точно, мет­ко и остро. Все построено на деталях при редкой точности общего тона. Характеры действующих лиц социально мотивированы. Они не только пер­сонажи, участвующие в интриге, но и люди, кото­рые живут, работают, едят, скучают, забавляются. Эта наблюдательность Гремийона и его дар «пере­дачи» проявятся впоследствии и в фильме «Небо принадлежит вам». В «Странном господине Викто­ре» эти качества также присутствуют, представляя большому актеру Ремю возможность проявить свою творческую силу в роли двуликого персона­жа: доброго отца семейства и в то же время отъяв­ленного негодяя!

И вот мы подошли наконец « фильму «Букси­ры», в котором талант режиссера достигает полно­го расцвета.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   56




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет