11
Друзья — это ангелы, которые не дают упасть, когда собственные крылья не держат нас.
Неизвестный автор
— Ты чудом избежал бульдозера! — заявил Мило, вваливаясь в гостиную. — О-о-о! Кажется, тебе не лучше. Выглядишь так, будто только что занюхал дорожку кокса.
— Чего тебе?
— Пришел забрать машину, если ты не против! Хочу прокатиться разок, прежде чем ее конфискуют судебные приставы.
Малибу
10.00
— Здравствуй, Том.
В гостиную вошла Кароль в полицейской форме. В окно я увидел ее служебную машину, припаркованную перед домом.
— Приехала арестовать меня? — пошутил я, обнимая ее.
— Ты поранился! — воскликнула она.
Я нахмурился, потом заметил на рубашке пятна крови — это Билли схватилась за меня порезанной рукой.
— Не волнуйся, это не моя кровь.
— Тоже мне, успокоил! К тому же она совсем свежая, — добавила Кароль, с подозрением глядя на меня.
— Ни за что не догадаетесь, что со мной произошло! Вчера вечером…
— Чье это платье? — прервал меня Мило, поднимая с пола шелковую тунику в алых пятнах.
— Авроры, но…
— Авроры? Только не говори, что ты…
— Нет! Его надевала другая женщина.
— Другая женщина! Ого! Это хороший знак. Мы ее знаем?
— В каком-то смысле да.
Ошарашенно переглянувшись, Кароль и Мило хором спросили:
— Кто она?
— Сходите на террасу. Уверен, вы удивитесь.
Мои друзья стремительно пересекли гостиную и с любопытством высунулись в стеклянную дверь. Секунд десять было тихо, потом Мило сказал:
— Старина, там никого нет.
Не веря своим ушам, я тоже вышел на террасу, где дул бодрящий ветерок.
Там царил хаос: стол и стулья опрокинуты, сотни крошечных осколков устилают пол, повсюду лужи кофе, пятна бананового варенья и кленового сиропа, а Билли и след простыл.
— Здесь что, ядерные испытания проводили? — осведомилась Кароль.
— Причем похлеще, чем в Кабуле, — подхватил Мило.
Я приставил ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза, и оглядел окрестности. После ночной бури пляж выглядел диким и пустынным, волны с силой обрушивались на берег. На песке валялось несколько стволов деревьев, горы коричневых водорослей, старая доска для серфинга и даже остов велосипеда. Но Билли исчезла.
Повинуясь профессиональному инстинкту, Кароль присела на корточки рядом со стеклянной дверью и с беспокойством рассматривала следы крови, уже подсохшие на солнце.
— Том, что произошло? Ты с кем-то подрался?
— Нет, просто…
— По-моему, ты должен рассказать, что тут случилось! — снова перебил Мило.
— Черт возьми, я бы уже все объяснил, дай ты мне договорить хоть одну фразу!
— Так договаривай! Кто устроил разгром на террасе? Чья кровь на платье? Папы римского? Махатмы Ганди? Мэрилин Монро?
— Билли Донелли.
— Билли Донелли? Но это персонаж твоих романов!
— Да.
— Что, нравится издеваться надо мной? — взорвался Мило. — Я ведь переживаю! Я готов примчаться посреди ночи и помочь закопать труп, а ты не находишь ничего лучше…
Кароль поднялась и встала между нами, изображая разнимающего боксеров судью, но говорила она тоном матери, которая ругает расшалившихся детей.
— Брейк, брейк, ребята! Хватит уже дурацких шуток. Давайте сядем за стол и спокойно поговорим, хорошо?
* * *
Так мы и сделали.
Добрую четверть часа я пересказывал им свое невероятное приключение, не упустив ни одной детали: от ночного вторжения Билли вплоть до утреннего допроса, когда я окончательно убедился, что она не самозванка.
— Если я правильно понимаю, — подытожил Мило, — героиня твоего романа упала с середины фразы из бракованного экземпляра книги и приземлилась прямо у тебя дома. Поскольку она прибыла в чем мать родила, то, ни минуты не раздумывая, напялила платье твоей бывшей подружки и приготовила на завтрак блинчики с банановым вареньем. В качестве благодарности ты запер ее на террасе и сел слушать Майлза Дэвиса, а она тем временем вскрыла себе вены, забрызгав все вокруг кровью, а потом заклеила раны суперклеем для керамики и фарфора. Затем вы выкурили трубку мира, развлекаясь игрой в «верю — не верю». Она обозвала тебя сексуальным маньяком, ты ее — шлюхой, а ровно в тот момент, когда мы позвонили в дверь, она произнесла волшебное слово и исчезла. Все правильно?
— Забей, я знал, что ты все обернешь против меня.
— Всего один вопрос: чем именно вы набивали трубку мира?
— Прекрати! — взмолилась Кароль.
Мило обеспокоенно смотрел на меня.
— Тебе надо сходить к психологу.
— И речи быть не может. Я отлично себя чувствую.
— Выслушай меня. Да, я потерял все наши деньги. Да, я не имел права требовать, чтобы ты написал в срок очередную книгу. Но сейчас мне страшно. Ты понимаешь, что сходишь с ума?
Кароль попыталась смягчить слова Мило:
— Это называется «синдром профессионального выгорания». Такое происходит, когда слишком много работаешь. А ты три года вкалывал без отдыха: бессонные ночи за компьютером, встречи с читателями, выступления, бесконечные поездки по всему миру. Такой график никто бы не выдержал. Расставание с Авророй стало последней каплей. Пора уже отдохнуть.
— Не разговаривай со мной как с ребенком.
— Тебе надо сходить к психологу, — повторил Мило. — Она рассказывала нам о лечении сном…
— Что значит «она рассказывала»? Вы, ничего мне не сказав, звонили Софии Шнабель?
— Том, мы твои союзники, а не враги, — примирительно произнес Мило.
— Оставь меня в покое, а? Будь так любезен, занимайся своей жизнью, а не моей!
Пораженный отповедью, Мило тряхнул головой, собираясь дать отпор, но его лицо внезапно посуровело. Не желая спорить, он взял сигарету из начатой пачки «Данхилла» и вышел на пляж, чтобы побыть одному и успокоиться.
* * *
Я остался с Кароль. Она тоже прикурила, затянулась разок и передала сигарету мне, как в детстве, когда нам было лет по десять и мы дымили, прячась за чахлыми пальмами Мак-Артур-Парка. Поскольку она была не на работе, Кароль сняла с волос резинку, и по темно-синей униформе рассыпались волосы цвета черного дерева. Светлые глаза блестели на фоне угольно-черной шевелюры. Порой, глядя на лицо этой взрослой женщины, я видел девочку-подростка. Нас объединяло нечто большее, чем симпатия или нежность. Это была не обычная дружба, а нерушимое единство, из тех, что рождаются в детстве и связывают людей на всю жизнь, заставляя разделять все радости и горести, хотя второе, конечно, случается куда чаще.
Всякий раз, когда мы оставались вдвоем, у меня перед глазами возникали картины беспокойной юности. Они возвращалась ко мне, как бумеранг. Я вспоминал пустыри, воплощавшие собой целый мир, топкое болото неблагополучного района, державшее нас в плену, и душераздирающие разговоры, которые мы вели после школы, сидя на обнесенной решеткой баскетбольной площадке.
Вот и сейчас у меня возникло ощущение, что нам до сих пор двенадцать лет. Что миллионы моих книг, продаваемые по всему миру, и преступники, которых арестовывает Кароль, — это лишь игра, а на самом деле мы все еще там.
Не случайно у нас троих до сих пор не было детей. Борьба с собственными неврозами поглощала нас, не оставляя времени на мысли о потомстве. В последнее время жизнь Кароль стала для меня загадкой. Мы редко встречались, а если и виделись, старательно избегали разговоров о важных вещах в наивной надежде, что прошлое исчезнет, если о нем не вспоминать. Но все было не так просто. Чтобы стереть из памяти картины детства, Мило паясничал сутки напролет, а я исписывал сотни страниц, горстями ел таблетки и сидел на амфетаминах.
— Послушай, Том, я не люблю громкие слова… — начала Кароль, нервно крутя в руках чайную ложку.
Теперь, когда Мило вышел и не нужно было делать вид, что все нормально, на ее лице появилось грустное и озабоченное выражение.
— …мы с тобой связаны на всю жизнь. Если понадобится, я отдам тебе почку или даже две, — продолжила она.
— Я не прошу от тебя таких жертв.
— Сколько себя помню, ты находил выход даже из самых запутанных ситуаций. Пришел мой черед, но я не знаю, как тебе помочь.
— Кароль, не мучай себя. Я в порядке.
— Неправда, но я хочу, чтобы ты знал: только благодаря тебе нам с Мило удалось чего-то добиться в жизни.
Я пожал плечами. Мне уже не казалось, что мы «чего-то добились в жизни». Да, мы жили в более приятном месте и нас не терзал постоянный страх, но до Мак-Артур-Парка отсюда было всего несколько километров по прямой.
— Просыпаясь утром, я первым делом думаю о тебе. Если ты пойдешь ко дну, то потянешь за собой и меня. Если откажешься от борьбы, моя жизнь станет бессмысленной.
Я хотел сказать: «Не говори глупости!», но с языка сорвались другие слова:
— Скажи, Кароль, ты счастлива?
Она посмотрела так, словно я спросил ее о чем-то непристойном: вопрос выживания давно вытеснил из ее жизни мечты о счастье.
— История о героине романа звучит совершенно нелепо, ты согласен?
— Да, выглядит это глупее не придумаешь.
— Послушай, я не знаю, как тебе помочь, разве что мы снова будем общаться, как старые друзья. Скажи, что ты думаешь о лечении сном? Может, все-таки попробуешь?
Я с нежностью смотрел на Кароль. Меня растрогала ее забота, но я твердо решил не соглашаться на ее предложение.
— У меня сейчас нет денег.
Она с легкостью отмела этот аргумент.
— Помнишь тот день, когда ты получил свой первый гонорар? Колоссальную сумму, которую решил разделить со мной? Я, конечно, отказалась, но ты каким-то образом выведал мой номер счета. Представляешь мое удивление: беру выписку, а там не пойми откуда триста тысяч долларов!
Вспомнив этот эпизод, Кароль слегка повеселела, а в ее затуманенных слезами глазах засверкали игривые искорки.
Я тоже улыбнулся. В то счастливое время мне казалось, что деньги могут решить все проблемы. На несколько секунд реальность с ее горестями словно отступила в тень, но иллюзия быстро развеялась. Со слезами отчаяния Кароль проговорила:
— Я оплачу лечение, только дай свое согласие, пожалуйста.
Ее лицо напомнило мне ту измученную девочку, с которой я познакомился много лет назад. Я был готов на все, лишь бы успокоить ее.
Достарыңызбен бөлісу: |