И.Лапшина, Т.Колпакова Возвращение в Европу, обретение себя: американцы в Старом Свете

И.Лапшина, Т.Колпакова

Возвращение в Европу, обретение себя: американцы в Старом Свете

в последней трети XIX в. (по произведениям М.Твена и Г.Джеймса)

В последней трети XIX в. завершение двух великих событий истории США – Гражданской войны и покорения Дикого Запада – стало не только импульсом новых преобразовательных устремлений, но и знаком истинного рождения американской нации, единство которой скрепили сила оружия и всепобеждающий дух первооткрывателей. Формирование целостного географического и политического пространства было необходимой основой для предприятия более сложного и не имеющего столь же ясной завершенности - обретения национальной идентичности, признаваемой «Другими», преимущественно Старым Светом, исторической родиной Света Нового. В этом заключались парадоксальность и амбивалентность ситуации, отражавшей взросление новой нации, невозможное вне возвращения к своим корням и переосмысления общности культурного наследия с Европой. Неслучайно в данный период имели место актуализация проблемы влияния европейской культуры на США,²⁰¹ исследование взаимовосприятия двух культурных систем в американской художественной словесности, ставшей одним из наиболее достоверных фиксаторов эволюции национального самосознания.

Вопрос о формировании национальной идентичности американцев и роли в этом процессе культурного взаимодействия с Европой остается недостаточно изученным в исторических исследованиях.²⁰² Мы попытались выяснить особенности американского самосознания в последней трети XIX в. через призму восприятия американцами европейских культурных традиций, полагая, что действительное осознание «себя» невозможно вне диалога с «другим».

Источниками исторического анализа послужили произведения «истинного американца» (Д.Уэкстер) М.Твена и Г.Джеймса, в творчестве которого соединился опыт двух культур и интернациональная тема нашла особое место.²⁰³ Не только тематический интерес - противопоставление Света Старого и Нового, но и изображение сложного процесса взаимодействия культур с позиции его непосредственных участников и «свидетелей», открытость к восприятию иной культурной традиции объединяют обоих художников. Положенные в основу повествования личный опыт, воспоминания и размышления, реальные события делают произведения художественной литературы интереснейшим историческим источником, к которому могут быть применены методы междисциплинарного исследования, в частности - контент-анализ. Этот метод позволяет перевести вербальную информацию текста в статистическую и помогает вскрыть подсознательно зафиксированные (характерные для общества рассматриваемого времени в целом и его отдельных социальных групп) системы ценностей, черты поведения индивидуумов, нормы взаимоотношений и особенности восприятия друг друга.

Непризнание Европой самостоятельного характера американской культуры вызывало у части американской интеллигенции закономерную реакцию в виде «культурного» и «литературного» национализма. Однако отсутствие собственно американского исторического прошлого неразрывными нитями связывало иммигрантов и их потомков со «старой родиной», взаимоотношения с которой психологически строились на «любви-ненависти».²⁰⁴ Ощущение «национальной неуверенности» компенсировалось нарочитой гордостью по поводу принадлежности к американской нации, что нередко сочеталось со снобистским отношением к другим, при этом сознание и психология американцев оставались ареной внутренних конфликтов и болезненных противоречий.²⁰⁵

К концу XIX в. по мере роста экономической мощи США и их превращения в мировую державу, приступившую к аннексии чужих территорий, создавалась необходимая основа для укрепления национальной уверенности в превосходстве своих (не только материальных) ценностей. Однако по отношению к Европе сохранялась скрытая культурная зависимость. Художественная словесность рассматриваемого периода убедительно зафиксировала двойственность самоощущения американцев.

Кульминацией интереса к Старому Свету в Америке в последней трети XIX в. стал «всеобщий исход в Европу» (М.Твен).²⁰⁶ Среди осознанных мотивов «обратной одиссеи» звучало стремление найти то, что недоставало американской прагматичной действительности - «романтику Старого Света», удовлетворить тягу к самообразованию - «пополнить своё образование», «изучить европейское общество»; «увидеть саму жизнь» или «кое-что из жизни англичан».²⁰⁷ Особенно примечательным было стремление «не на шутку помериться силами с Англией» и сделать путешествие более «проявлением независимости от Старого Света, чем признанием перед ним дальнейших обязательств». Как нарочито пренебрежительно замечает одна из героинь Г.Джеймса: «Подумаешь, какая важность — поехать в Европу, по-моему, на это особых причин не требуется».²⁰⁸

Первые – визуальные – впечатления американцев от «старой родины» носили ярко выраженную положительную окраску. У большинства путешественников увиденное захватывало дух и вызывало восторг. Чаще всего в произведениях Г.Джеймса и М.Твена встречаются следующие выражения и восклицания героев о Европе, европейских городах и их достопримечательностях: «какое великолепие», «завораживающе интересное место», «голова идет кругом от красоты», «пленительная картина красоты», «все это нам страшно нравится», «здесь города лучше, чем я думала».²⁰⁹

Попадая в другую страну, человек, как правило, в первую очередь отмечает непохожесть окружающего мира, ландшафта, фиксирует особенности организации пространства.²¹⁰ Ландшафт европейских государств существенно отличался от американского. Тщательно возделанные сады, «бесконечно ярко-зелёные луга», которые каждый день «подметают», «приглаживают» и «поливают»; трава, которую «подравнивает парикмахер», живые изгороди «планирует и вымеряет, сохраняя строжайшую симметрию, самый искусный садовник-архитектор», «длинные прямые аллеи стройных тополей»²¹¹ — всё это казалось американскому обывателю чудом симметрии, чистоты и порядка. Нескладные каменные стены, заборы, грязь, гниль и мусор, на которые привыкли натыкаться «простаки» в Америке в последней трети XIX века, явились бы в «изящной Франции» чудовищной нелепостью.

Европа представала тщательно ухоженной; обращали на себя внимание небольшие размеры ее населенных пунктов, где преобладали «уютные, милые, крытые черепицей домики старинных деревушек». По сравнению со Старым Светом, Америка, раскинувшаяся «через реки и прерии», доходящая «до зеленых волн Тихого океана», с её «равнинами, покрытыми ковром травы ровнее любого моря», «бесконечными пустынями», «безграничными голубыми далями»²¹² поражала огромными масштабами. Различие в размерах и организации пространства казалось зримым воплощением различия двух социо-культурных миров.

Путешественники постоянно сравнивали европейскую и американскую действительность. Не меньшее восхищение, чем ландшафт, у американцев (как сегодня у русских в Америке) вызывало качество дорог в Европе. «Дороги там — чудо, и какое чудо!»²¹³ В этом плане Европа далеко шагнула вперёд по сравнению с Америкой, где передвижение по стране долгое время представляло серьёзную проблему.

Американцев привлекала ухоженность европейских дорог: они «тверды, как алмаз, прямы, как стрела, гладки, как паркет, и белы, как снег. Даже в темноте, когда ничего не видно, белые дороги Франции и Италии всё-таки можно различить». Эти дороги настолько чисты, что «на них можно бы есть без скатерти», «таких дорог в Соединённых Штатах не найдешь нигде, кроме Сентрал-парка».²¹⁴ На этом фоне особенно удивляло то, что «мостовые древнего Рима мало чем отличаются от нью-йоркских»,²¹⁵ и американцы даже находили сходство между всё ещё различимыми бороздами, проложенными посреди старинных улочек античными колесницами, и оглушительно звонкими рельсовыми колеями, воплощавшими всю стремительность американской жизни.

Важным предметом для наблюдения являлась городская архитектура - жилые дома и обустройство улиц. Европейские города привлекали разнообразием характеров и стилей, в то время как в Америке города строились преимущественно по ровной сетке улиц, что имело свои преимущества, но со временем становилось скучным и однообразным.²¹⁶ Как отмечает М. Лернер, национальная архитектура США развивалась в борьбе между «стремлением к полезности и красоте, с одной стороны, и строительными нормативами, конформистским подавлением воображения – с другой».²¹⁷ Поэтому неудивительно, что, попадая в европейский город, американцы могли часами бродить по улицам, улочкам и кварталам, как в запутанном лабиринте, в поисках центра, «по семь раз проходя мимо аптеки», как это случилось с «простаками» в произведении Марка Твена.

Блестящий фасад городов не спрятал от наблюдательных янки иной стороны европейской жизни, открывавшейся на улицах, населенных простыми европейцами. Днём эти улицы «кишмя кишат людьми». Улицы образуют мрачные щели и создают впечатление глубокой пропасти, над которой вверху, где сходятся крыши высоких домов, видна полоска светлого неба. Улицы, как правило, хмурые, грязные (так как «жители сами нечисто­плотны») и «полны неаппетитных запахов».²¹⁸ Здесь «горе, нищета, порок и преступления идут рука об руку… Тут живут люди, которые затевают революции». Облик таких улиц был прямо противоположен пышным дворцам, статуям, аллеям и фонтанам королевских резиденций: «грязные лавчонки в полуподвалах, где продают тряпье», «грязные лавчонки, где продают поношенную и сильно поношенную одежду», «грязные лавчонки, где по грошовым ценам продается съестное».²¹⁹ Более глубокое знакомство с внутренней жизнью городов вызывало разочарование путешественников: Европа предстала перед американцами как «огромный музей великолепия и нищеты». Социальный контраст, столь явно обнаруживаемый в Старом Свете по сравнению с более однородным американским обществом «среднего класса» («на каждого американского нищего Италия может предъявить сотню»), служил одним из наиболее веских доказательств превосходства Америки, где «люди даже не сознают собственного благополучия». ²²⁰

Как отмечает С.В. Оболенская, неосознанное чувство каждого человека, встречающегося с чужим миром, заставляет его оценивать этот мир с помощью собственного опыта и опыта своего народа, на которых основываются критерии оценки чужой культуры. Эта оценка может выражаться в форме безусловного предпочтения своего образа жизни; возможно и обратное.²²¹ Иными словами, идентификация «другого» неразрывно связана с самоидентификацией. В последней трети ХIX в. механизм национального самоопределения американцев включал оба возможных оценочных варианта.

Представители Нового Света, отличающиеся своей практичностью и рационализмом, стремились взять от Европы то полезное, что могло быть перенесено на американскую почву. На рубеже веков был пережит ренессанс городского планирования, чему способствовало обучение американских архитекторов в Париже. «Воображение и амбиции американских архитекторов были захвачены тем, что получило название Движение за прекрасные города. Подразумевалось строительство Капитолиев, государственных учреждений, университетов, даже железнодорожных вокзалов»;²²² под воздействием европейской - в частности, английской - традиции садовой культуры городские предместья украсились садами.

Настоящим чудом для американца рубежа веков предстала европейская сфера услуг. При явно выраженном национальном стремлении к комфорту, в конце XIX в. американцы не были избалованы высоким уровнем развития сервиса, что, как представляется, проистекало из нарочитой демократичности поведения и пренебрежения к этикету. В Европе американцев удивляли точность, порядок и особенно вежливость служащих: ни разу путешественникам не пришлось испытать с их стороны грубого отношения. (См. табл.1).

Не менее важным и интересным объектом наблюдения для американцев стала организация досуга у европейцев. Американский стиль жизни отличался - да и отличается - от размеренного европейского повышенной динамичностью, деловитостью, занятостью каждой минуты. «Праздность» была чужда американцам и вызывала осуждение.²²⁵ Любопытно, что в Соединенных Штатах до 1863 года не было «национальных праздников», учрежденных законом. Федеральная система оставляла решение этого вопроса властям штатов.²²⁶

С одной стороны, «неплохо торопиться», по мнению американцев, в разрешении проблем. Но с другой стороны, постоянные заботы о делах, «прибыли и убытках» становятся навязчивыми и не оставляют в покое даже по ночам.²²⁷ «Американцы берегут неодушевленные предметы, а о себе не заботятся», - замечает М.Твен.²²⁸ Таким образом, возникала объективная потребность снимать напряженность и тревогу - неизбежные последствия образа жизни, основанного на конкуренции. В Европе американцы на время утрачивали свою «лихорадочную энергию, проникались безмятежностью и спокойствием», которые чувствовались в окружающей мирной атмосфере и в облике людей. Именно в Европе они могли «подкрепить сном усталый мозг и измученное тело».²²⁹

Умение европейцев отдыхать составляло предмет зависти американцев. По окончании трудового дня первые забывали о работе и предавались развлечениям в соответствии со своими возможностями. Формы организации досуга в европейских странах казались занимательными для американцев. Прогулки в парке являлись одним из наиболее популярных видов отдыха. В текстах данное времяпрепровождение упоминается 7 раз.^ Так, например, у генуэзцев был «приятный обычай»: с шести до девяти вечера они прогуливались в большом парке, потом еще час или два проводили в соседнем саду, наслаждаясь мороженым и музыкой оркестров, которыми были наводнены европейские города.²³⁰ Путешественники из Нового Света и сами были не прочь прогуляться по оживленным улицам, «наслаждаясь чужим отдыхом и мечтая о том, как хорошо было бы импортировать немного этого умения отдыхать в наши иссушающие все жизненные соки … города-торжища».²³¹

Состоятельные европейцы – «молодые изящно одетые франты и молодые изящно одетые дамы, почтенные старцы и пожилые дамы» - ради развлечения позволяли себе посещать гранд-казино или какие-либо другие клубы и заведения, где они, по мнению американцев, «легко сорили деньгами», заказывали изысканные блюда, пили вино и «скептически поглядывали на актеров и актрис в уморительных костюмах».²³²

Для американцев такое спокойствие, аккуратность во всём и в то же время веселье и оживление были удивительны и привлекательны. В Америке жизнь подчинялась работе, развлечения же «большей частью ограничивались вечеринками или прелестью церковных общин; на границе досуг посвящался пьянству и грубым играм. В той культуре, где фермерство требовало круглосуточного внимания и однообразной работы, а рабочий день на заводах был таким длинным»,²³³ «времяпрепровождение» в европейском смысле было малознакомым явлением. Именно умение отдыхать, как и умение ценить жизнь и её блага, были определены «простаками» как «главная прелесть Европы».

    

Романы и повести Г.Джеймса дают богатый материал для рассмотрения стереотипных представлений об американцах, побывавших среди образованных европейцев второй половины XIX века.

Являя собой результат многовековой истории, Европа превратилась в «копилку высоких принципов» (М.Лернер), без которых немыслимы были понятия «светскости» и «аристократизма». Традиционная Европа своими нормами своеобразно «закрепощала» личность, регламентировала её поступки. В Европе американцев ожидали холодная расчетливость, высокомерие и убивающий всякую живую мысль нравственный ригоризм, насилие над естественными побуждениями человека.²³⁴ Такая система была неприемлема для потомков европейских бунтарей, которые в своё время восстали против любой попытки ограничения свободы личности, свободы действий. Неслучайно, попадая в Европу, они испытывали нечто «давящее».²³⁵

Американцы считали, что обладают «удивительными качествами» и, по словам Г. Джеймса, «опережают европейские народы в том, что более чем любой из них, способны без пристрастия относиться к другим формам цивилизации, сравнивать, примерять к себе».²³⁶ Терпимость к любому проявлению личности представлялась одной из отличительных черт нации.

В отличие от европейцев, американцев не заботили ни манеры поведения, ни то, как они выглядят, а правила этикета казались скорее бессмысленными. Следует учесть, что в этой культурной традиции отсутствовали своды общепризнанных вкусов и манер, которые были в XVII-XVIII веках у англичан, французов и которые систематизировали бы весь спектр практического поведения людей.²³⁷ Европейцами подчеркнутое пренебрежение со стороны представителей Нового Света к этикету, одежде, языку воспринималось как грубость, невоспитанность, отсутствие вкуса.²³⁸ (См. табл. 2).
Таблица 2. Характерные черты американцев в оценке европейцев.

Характерная черта	Частота упоминаний
громкая манера разговора и обилие острот	17 раз
отсутствие такта	11 раз
отсутствие сдержанности	11 раз
отсутствие вкуса	7 раз
провинциальность	6 раз
вульгарность	6 раз

Составлено по: Джеймс Г. Дэзи Миллер// Джеймс Г. Повести и рассказы. Л., 1983; Он же: Осада Лондона//Джеймс Г. Избранные произведения. Л., 1979. Т. 2.
И если даже европейцы были наслышаны об американской «демократичности», поведение американцев в Европе было шокирующим, так как оно решительно отличалась от европейского. «Заокеанская страна» казалась им «несуразной», а типичные американцы – людьми «незначительными и чуждыми».²³⁹

Модель поведения в разных обществах в зависимости от доминирующих общественных ценностей имеет характерные нюансы. Одним из условий существования аристократических обществ признаются детали и «изыски» норм поведения,²⁴⁰ и в Европе существовал целый кодекс негласных правил, которым должен был следовать каждый. Не допускалось, например, чтобы молодой человек заговаривал с незамужней женщиной, «если только их к этому не вынуждали из ряда вон выходящие обстоятельства»,²⁴¹ не позволялось в присутствии дам курить, сидеть и т.д. Флирт рассматривался как чисто «американское занятие», и в Европе о нём, как писал Г. Джеймс, «не имели понятия».²⁴²

Ничто не подвергалось в Старом Свете такому осуждению и ничто не вызывало такой неприязни, как фривольное поведение юных американок, которые, попадая в Европу, были вынуждены соизмерять своё поведение в соответствии с моральными нормами европейского общества. Так, в Англии «молодые девушки в приличных домах не должны были сидеть допоздна одни в обществе мужчин».²⁴³ Непозволительными считались прогулки в поздний час, когда улицы «забиты экипажами и толпой весьма наблюдательных гуляющих».²⁴⁴ Верхом неприличия было «разгуливание с двумя кавалерами одновременно». Благородные девушки не назначали свидания «низкопробным иностранцам»; поведение считалось неподобающим, если девушка «флиртовала с первым встречным»,²⁴⁵ танцевала целыми вечерами с одним и тем же кавалером, принимала гостей в одиннадцать часов вечера и т.д. «Демократичные» американцы чувствовали себя одинаково свободно как дома, так и на родине отцов, не считая нужным сдерживать свои порывы, подстраиваться под детально разработанные европейские правила этикета.

Именно поэтому в Европе всегда можно было отличить американца от любого другого иностранца по манере поведения в общественных местах, которая определялась следующими характеристиками: «крайняя бесцеремонность», «излишняя громкость в разговоре», «дьявольская общительность», «фривольность», «вульгарность», «недостаток воспитания», «непонятные причуды», «странное сочетание беззастенчивости и чистоты», «простодушия и бестактности», «ребячливость», их «поведение предосудительно», «вызывает чувство неприязни» и – в конечном итоге – «от американцев можно ожидать всего».²⁴⁶ На фоне всеобщего спокойствия и тактичности европейцев громкий разговор, шумный хохот и «царственные жесты» американцев выглядели нелепо и даже дико.

Европейцы недостатки американской культуры поведения высокомерно объясняли следствием «плебейской природы» их обладателей - «друзей собственной челяди».²⁴⁷ В характеристике американцев они применяли заведомо заниженную шкалу оценки: «он американец – я как-то забываю»; «она красива, образованна, великодушна – для американки».²⁴⁸

Единственное, что могли в данной ситуации противопоставить европейцам американцы, добивавшиеся национального самоутверждения, – это аффектированное чувство гордости по поводу принадлежности к новой нации, свободной от пережитков европейского общества, к стране наиболее демократичной, «самой лучшей» и «процветающей»:

– «американские конфеты — самые лучшие в мире»;

• 
  «американские мужчины — самые лучшие в мире»;
  
• 
  «американские девушки — самые лучшие в мире»;
  
• 
  «всё самое красивое отсылается в Америку»;
  
• 
  «американские гостиницы – самые лучшие в мире».²⁴⁹
  

– «мы, американцы…»;

– «у нас в Америке…»;

– «я сужу как американка»;

– «я свободнорожденный монарх, сэр, американец, сэр, и я хочу, чтобы все об этом знали».²⁵⁰

Подчёркивая независимость поведения и свою национальную принадлежность, американцы стремились преодолеть комплекс неполноценности, связанный с колониальным происхождением страны, пытались заставить европейцев принять американскую самооценку. Поэтому, явившись в Европу свободными гражданами, они «не церемонились», не связывали себя никакими условностями. Им надо было утвердить себя в глазах европейцев как нации, «порожденной великой демократией», нации, не скованной традициями и предрассудками. Всем и каждому они спешили дать понять, что «мы – американцы; американцы, а не кто-нибудь!»²⁵¹

Однако не все американцы стремились к проявлению своего вольного духа, особенно те, кто не раз бывал в Европе и был уже знаком с европейским образом жизни. Они были вежливыми и терпеливыми с официантами, продавцами и парикмахерами и их «смущало вульгарное поведение» своих соотечественников в общественных заведениях. Для них идеалом был аристократический образ жизни, под которым они понимали соблюдение этикета, сознательно рассчитанные «позы», любовь к старине и безмерное уважение к традициям. На усвоение высоких принципов «светскости» и «аристократизма» были направлены усилия многих представителей Нового Света (иногда успешные, иногда – нет), которые «пытались воспарить сами над собой». В произведениях Г.Джеймса («Осада Лондона», «Женский портрет») 12 раз встречаются упоминания о желании американцев попасть в европейское общество, «завоевать англичан», о намерении жить в Европе. Американцев привлекало в европейцах то, что отсутствовало у них самих. (См. табл. 3).
Таблица 3. Характерные черты светского европейца в оценке американцев.

Характерная черта	Частота упоминаний
сдержанность	15 раз
учтивость	15 раз
чопорность	10 раз
элегантность	8 раз
немногословность	8 раз

Составлено по: Джеймс Г. Осада Лондона. Связка писем// Джеймс Г. Избранные произведения. Л., 1979. Т.2.
«Бесконечное желание нравиться» европейцам достигалось с помощью убеждений и внушений, готовностью принять подчиненное положение:

• 
  «поверьте, все мы неплохие»;
  
• 
  «хотелось, чтобы все окружающие прониклись сознанием того, что мы люди положительные»;
  
• 
  «мы стараемся быть людьми светскими»;²⁵²
  

Противоречивость взаимодействия культур Европы и Америки в конце XIX в. заключалась в том, что американцы, стремясь освободиться от влияния старой родины, не могли преодолеть искушения подражать европейцам, желая казаться воспитаннее, образованнее, респектабельнее, чем были на самом деле. Побывав в Европе, они считали, что существенно продвинулись вперед в своем самоощущении:

• 
  «я знаю теперь больше»;
  
• 
  «мне нравится хороший тон»;
  
• 
  «живу роскошно и это мне по вкусу»
  

Чаще всего, европеизация американцев приводила к тому, что они становились «плохими американцами и никуда не годными европейцами». ²⁵⁵

Таким образом, самосознание и поведение американцев в последней трети XIX в. характеризовались довольно необычным соединением одновременного подражания и отторжения Старого Света, преклонения и враждебности по отношению к Европе, низведения и возвеличивания себя. Странное, на первый взгляд, сочетание было проявлением незавершенного процесса формирования самоидентификации новой нации, определения себя через сопоставление с «другим».

Во второй половине XIX века в национальном самоощущении усилилась тенденция к утверждению американской самобытности. Однако внешне самоуверенных американцев, убежденных в исключительности и уникальности своей страны, от которой исходил «свежий аромат» и веяло «Будущим»,²⁵⁶ не покидало внутреннее чувство изначальной ущемленности собственной нации в силу специфики её не совсем «полноценного» происхождения. Это ощущение, с одной стороны, невольно заставляло доказывать всем и каждому то, что теперь свободные американцы в «старушке Европе» не нуждаются, они создали свои законы и порядки, свою систему ценностей; с другой – мешало освобождению от европейской зависимости. В конечном итоге, культурно-историческая общность корней новой нации и Старого Света, их основополагающие социально-политические ценности связали Америку и Европу в «западное единство», особенно ясно проступающее при взаимодействии/противостоянии Запада с Востоком.