Год 447 8.Каган получает известие из Константинополя

Год 447

8.Каган получает известие из Константинополя

Совещание с туменбаши проходило уже не в обычной войлочной юрте кагана, а в огромном двухэтажном деревянном дворце, где имелось несметное количество больших и малых комнат. Над широко раскинувшем свои флигели бревенчатым великокаганским куриеном в центре возвышался устремивший в небо свой тонкий шпиль высокий терегем³⁶, а по четырем бокам – такие же терегемы, только без шпиля и значительно ниже. После краткого заседания в просторной зале советов все прибывшие военачальники во главе с самим главным сенгиром Аттилой направились в термы, находящиеся с тыльной стороны близко от нововозведенного дворца. Жарко была натоплена каганская баня, особенно парилка – судаторий. Всем гостям понравилась эта каменная баня, все они пришли в великолепное настроение, особенно когда их взору был представлен обильно накрытый стол в теплых боковых комнатах отдыха. Первый тост, как и было положено при таких непринужденных собраниях, взял себе хозяин деревянного орду:

– Я буду краток. Я доволен тем, что вы, в соответствии с вашими докладами, в ускоренном темпе ведете подготовку ваших туменов к походу. Румийцы – неглупые люди, а особо удачна их поговорка, которая звучит на латинском языке так: civis pacem, para bellum³⁷, что означает по-гуннски: жай калла, жау гела³⁸.

С восторженными криками четверо туменбаши, облаченные в зеленые простыни, выпили за мудрые слова своего предводителя. Оживленно стало за столом. Довольные конаки предлагали тосты, в первую очередь, за великого гуннского кагана, который задумал и построил такой великолепный деревянный городок-орду, за превосходный каганский дворец и отличную баню с отменным судаторием. По очереди бегали ханские гости в эту парилку, где им на лежанках в весьма горячем воздухе, что едва можно было дышать, делами массаж спины, грудей, ног, рук и некоторых других частей тела специальные сильные, молодые широкобедрые и белотелые голые рабыни, досконально обученные эллинским банщиком-массажистом, знающим отменно свое массажное дело.

Какое-то воодушевление и непонятная радость охватили главного сенгир-хана; он сидел, облокотившись о боковые подставки и откинувшись на спинку высокого мраморного сидения, и выпивал глотками белое хмельное северогалльское шипучее вино. Различные мысли бродили в его голове.

Когда в 434 году от рождества христианского богочеловека Иссы он стал вторым гуннским ханом и правителем восточного крыла, то тогда во всем каганате осталось только пять действующих командующих – баши туменов: он сам сенгир хуннагуров Аттила, каган-хуннагур Беледа, сенгир утургуров Атакам, жаувизирь-биттогур Усур и коназ восточных данастерских славян Радомир. И из них уже ушли в мир иной каган Беледа и коназ Радомир. Бежал из страны сенгир Атакам. Вышел на покой жувизирь Усур. Оставался только один он сам, великий каган Аттила.

– А после недавнего стремительного победоносного похода на германских маркоманов и лангобардов в междуречье Савы и Дравы всеобщий гуннский курултай по предложению обрадованных несметными трофеями представителей западного крыла, давно уже позабывших запах богатого куна³⁹, скоропалительно произвел в ранг туменбаши этих четверых сегодняшних гостей кагана.

Но великий сенгир тогда не возражал, они вчетвером и в самом деле хорошо командовали, каждый огромным воинским отрядом численностью в 5 000 человек – полтуменом, хотя таких знающих и умелых военачальников в противоположном восточном гуннском крыле также было много. Каган тогда не возражал, так как того требовали обстоятельства – тогда надо было, чтобы войсковые командиры западного крыла не чувствовали бы себя при хане восточной части каганата как на вторых ролях.

Двое из этих темников, безо всякого сомнения, достойны такого высокого звания туменбаши, дающего десятикратное преимущество перед минбаши при распределении добычи и более чем трехкратного перед временным начальником тумена – жасаулом. Минбаши с желтой полоской на головном уборе (знак его воинского ранга и достоинства) имеет долю лишь в одной тысяче, жасаул темника, не имеющий специального знака отличия, имеет долю лишь в трех тысячах, а утвержденный курултаем туменбаши с нашитой белой матерчатой полосой, участвует в доле во всех подчиненных ему десяти тысячах. Такими полководцами, соответствующими высокого звания баши тумена, как твердо был уверен каган, являлись лишь рыжий сын своего отца жаувизиря Усура, этельбер Таймас, и беловолосый сын своего отца коназа западных славян Гостуна, вой Онегизий. Оба смелые, умные, осторожные, хитрые и решительные. Если первый из них воспринял от отца – боевого жаувизиря твердость характера, то второй хорошо знает румийскую боевую тактику и их воинские порядки, так как долгое время был аманатом в Руме и служил в их легионах, а именно, в 136-ом конно-штурмовом техническом легионе, где некогда проходил свою аманатскую службу и сам великий каган Аттила. Ну, а что касается хуннагурского этельбера Барсиха и гепидского вождя Ардариха, то они обладают большими военными познаниями, но их повышение из минбаши в туменбаши все же было преждевременным. Сенгир Аттила ходил с ними только в один поход в румийскую провинцию Савию; сапари это было кратким и они двое особых боевых успехов не имели. Хотя у знатного хуннагурского тархана Барсиха были заслуги другого рода – он не побоялся открыто выступить против своего сородича – сенгира Беледы, хотя некогда состоял при нем в качестве начальника его личной охранной тысячи.

Если предстоящий поход в Византию удастся, то верховный хан Аттила, конечно же, будет ходатайствовать перед всеобщим курултаем о присвоении воинского звания туменбаши вновь отличившимся туменным жасаулам. А таких боевых багатуров, готовых показать чудеса личной доблести, проявить воинскую сноровку и организаторские умения, у него в восточном крыле предостаточно. Например, нынешний коназ восточных славян минбаши Светозар, или же кангарский этельбер тысячник Парлас, хан акациров минбаши Манат, конунг восточногерманских остготов и аламанов тысячник Лаударих, хан роксоланов минбаши Каракончар, кутургурский бек тысячник Берики и многие другие. И все они достойны быть повышенными до ранга туменбаши и в соответствии с этим иметь бóльшую долю при распределении захваченных трофеев. Да и кто откажется от десятикратного увеличения своей доли в дележе добычи, проводимого всегда в воинских тысячах, как того требует боевой адат.

Смотрел великий каган на своих туменбаши и думал свою думу. Прибежали из парилки, укутавшись в простыни, с румяными лицами и раскрасневшимися глазами двое командующих туменами: биттогурский этельбер Таймас и гепидский конунг Ардарих.

– Уфф! – отфыркивался гунн. – Какое там уппи⁴⁰!

– Фуф! – вторил ему германец. – Там очень уппих⁴¹!

Дверь в комнату отдыха открылась и бочком в помещение заявился грамотный маленький каринжи Орест. На немой вопрос великого кагана он в качестве ответа поспешно подал ему запечатанный пергаментный свиток, на котором крепился яралык с латинской надписью: «В руки самому коназу Онегизию». Прочитав написанное, каган передал послание тому, кому оно было адресовано. Славянский вой, разгоряченный парилкой, обнаженными массажистками и хмельным вином, громко прочитал вслух по-латински текст пергамента. Все присутствующие в разной мере владели этим официальным языком Западнорумийской империи.

– Досточтимый коназ, из Константинополя прибыла гончая птица-голубь. Там, в этом городе, 27 января сего 447 года по христианскому счислению лет произошло ужасное бедствие – землетрясение. Обрушилась половина городских укрепленных стен и высоких башен. Погибла треть его жителей. Город сейчас полностью открыт и беззащитен. Твой помощник вой Рында⁴².

– Сегодня какой день? – спросил главный гуннский сенгир у своего каринжи Ореста, который не получив разрешения уходить, присутствовал в этой очень теплой комнате в зимних верхних одеждах и пот уже пробирал его.

– Сегодня 31 января, мой августейший император, -при поспешных ответах и действиях юный румийский трибун обращался к великому кагану, как обращаются румийцы к своим правителям: западному и восточному; при этом сенгир-хан ни разу не поправил своего грамотного писаря-каринжи.

– Значит за четыре дня я уже имею вести из далекого Константинополя... – немного изумлено протянул верховный хан, – если считать, что от Сингидуна досюда два дня беспрестанного пути с короткой остановкой для почного сна; также если вычесть, что голубь отправлен поздним вечером 27 января (иначе откуда бы было известно о половине разрушенных городских стен – их надо обойти и обсчитать); и также полагать, что спешный голубь очень скоро преодолел огромное расстояние (в двадцать дней конного пути) от Константинополя и до Сингидуна, то такая быстрота – это нечто из ряда вон выходящее! Благодарю тебя, туменбаши Онегизий, за столь своевременное известие. Выступаем незамедлительно. Когда еще у нас будет такая возможность иметь перед собой открытый и незащищенный город! Ведь до сих пор никому и никогда не удавалось взять городские стены приступом. Вестготский конунг Гайна, которому наш славный каган Ульдин самолично отрезал голову, не в счет. Он не брал город штурмом. Он поднял неожиданный и коварный мятеж, находясь внутри Константинополя. А ты, каринжи Орест, раздевайся, присоединяйся к нам и поведай нам что-нибудь интересное о подобных событиях, ведь ты еще недавно учился в высшей румийской школе всяким нужным людям наукам. Я-то уже проходил обучение в румийском педагогикуме очень давно, около одного поколения тому назад, так что я уже многие увлекательные истории наших преподавателей-риторов позабыл.

Юный румийский гражданский трибун не заставил себя ожидать, торопливо скинул с себя одежды и, также облачившись в поданную банным служителем простыню, присоединился с большим удовольствием к отдыхающим -ведь не каждый раз выпадает честь посетить баню не только с самим великим каганом гуннов, но и с его выдающимися полководцами – командующими туменов. И сразу же с места он начал свой занимательный рассказ о большом бедствии, постигшим около пяти столетий тому назад румийские города Помпею и Геркуланум, расположенные в Южной Италии:

– Там между этими двумя прекрасными и большими городами располагается до сих пор действующий вулкан на горе Везувий. И вот вдруг этот Везувий тогда взбунтовался и начал изрыгать огонь, пепел, камни, дым и кипящую жидкость – лаву. Над окрестностями горы внезапно наступила при ярком летнем дневном свете темная и страшная ночь. На один конский переход вверх в небеса над вершиной огромного отверстия – кратера вулкана поднимались огонь и кипящий жидкий пепел, который через полдня обрушился на оба близлежащих румийских города. Потоки кипятка с пеплом и камнями начали низвергаться с небес. Сильнейший ураган вырывал леса со склонов Везувия и бросал деревья на городские улочки. Из кратера на самой высокой точке горы во все стороны изрыгалась кипящая смесь земли и пепла и неслась по склонам на оба города: Помпею и Геркуланум – с такой скоростью, которая в десять раз превышала карьерный бег самой быстроногой лошади на свете. Оба города в мгновение ока были погребены под сорокалоктевой толщей такой огненной массы. Грохот, пламя и дым извергающегося Везувия были слышны и видны во все стороны на расстояние до пяти конских переходов, – одаренный молодой писарь Орест уже отлично говорил по-гуннски и применял в своем повествовании меры измерения, принятые у гуннов: пять конских переходов, скорость карьерного бега самой быстроногой лошади, сорокалоктевая толщина. – Спасаясь, люди залезали на верх зданий, держались там, крепко обняв друг друга, и в таком положении их настигала смерть. Горожане прятались под укрытия толстых каменных помещений. Но везде они были настигнуты неумолимой смертью. Так погибло около пятидесяти тысяч жителей обоих румийских городов, расположенных в четверти конского перехода от смертоносной горы; портовая Помпея находилась на берегу Тирренского моря, а Геркуланум дальше вглубь материка. Но и здесь на пороге смерти проявлялись положительные и отрицательные качества людей. Если одна любящая мать пыталась закрыть своим телом ребенка от горячей массы, то невдалеке другая женщина, позабыв обо всем на свете, пыталась спасти ларец с драгоценностями: кольцами, браслетами, серьгами, подвесками, заколками и с золотыми монетами. Некоторые горожане Помпеи, сумевшие отгрести на лодках подальше от берега, также были застигнуты кипящей лавой и низвергнуты в пучину глубокого моря.

Затаив дыхание, внимали любознательные слушатели – присутствующие туменбаши и сам великий каган Аттила – интересному и жуткому рассказу молодого румийско-гуннского каринжи Ореста. И тогда поняли туменбаши Таймас, сын жаувизиря Усура, и темник Онегизий, сын коназа Гостуна, в последнее время почему-то ставшие недолюбливать этого пройдоху-румийца из-за его постоянного нахождения вблизи персоны кагана, что не зря верховный хан и знаток людей Аттила благоволит к этому знающему много занимательных историй, повествований и рассказов латинянину Оресту.

Вспомнили также о гибели в кавказском походе под сошедшим горным ледником трех тысяч мужественных акациров пять лет тому назад и помянули их память по предложению кагана добрым бокалом галльского шипучего вина, ведь арвахам – духам погибших воинов это будет очень приятно.