Книга охватывает период подготовки к материнству и первые три года жизни малыша. Посвящается моим детям и Полу

Мой первый ребенок родился в ноябре, когда по улицам бродили продавцы маков ко Дню па­мяти погибших. Я перенашивала его уже не­сколько дней. Однажды в сумрачный вечер мне позвонила свекровь, чтобы узнать сводку новостей с родильного фронта. «Разве они ещё не приехали за тобой?» — траурным голосом поинтере­совалась она. Когда ей сообщили, что пока нет, ее ответ был электризующим. «Понятно, — сказала она, и мудрость поколений старых жен подраги­вала в ее голосе. — Я тут на днях купила несколь­ко маков... Почему-то ты мне вспомнилась». Уравняв таким запоминающимся образом мое предстоящее родильное заточение с грязью, кровью и смертельностью окопов, она оставила нас в ожидании, посреди завываний холодного ветра и промозглого, стелющегося по реке тума­на.

На самом деле мы даже обрадовались этому. Ее сентенции представляли собой приятный контраст с безудержным оптимизмом занятий для будущих матерей, где до идиотизма жизне­радостный преподаватель одним взмахом руки напрочь содрал таинственный покров с события, которое нам всем предстояло пережить, призывал нас никогда не жаловаться на «боль» и, вообще, вселял в нас радужные надежды. Мы расслабленно ожидали чрезвычайно интерес­ного, малость утомительного Жизненного Опыта, и было очень полезным и своевременным напоминание о другой стороне предстоя­щих родов: об истошных воплях, жутких потугах и судорожных хватаниях за столбики кровати, столь хорошо известных по сотням историчес­ких романов и из рассказов бабушек, сопровож­даемых красноречивыми жестами».

Они говорили нам о том, что, когда Женщине Приходит Ее Срок, она стонет и хватается за руку мужа. Затем приходит время для интерлю­дии беспросветного ужаса, диких воплей, пота, страшных мук и неимоверного напряжения. Вслед за этим наступает полнейшее изнеможе­ние, месяц сопровождающееся лежанием в лежку, и ритуальный визит в близлежащую церковь для очищения от скверны. Старые грымзы в прачечных самообслуживания до сих пор с на­слаждением сплетничают про тетушку Элен, Нашу Незабвенную, которая так и не стала прежней после того, что ей пришлось претерпеть со своим вторым ребенком, и у которой дня не проходило без приступов боли (а как пришла из роддома, так все время спала отдельно от мужа, пока он не преставился, грязная скотина); про то, как что-то там выпало или что-то порвалось и как из самого ЛАНДАНА понаехали СПИЦИЛИСТЫ, потому что ТАКОГО они ВООБЧЕ никог­да не видали. Поучительность этой грандиозной женской легенды, возможно, заключалась в том, что когда перепуганные молодые женщины дей­ствительно начинали рожать, они обнаружива­ли, что происходящее с ними далеко не так ужасно, как они себе представляли. И в наступавшем после этого облегчении решительным образом почти и не обращали внимания на какие-то там недомогания и болезненные ощущения. Недо­статок же сей поучительной истории заключался (и заключается) в ее запугивающем воздейст­вии, ведь чем больше боится роженица, тем больнее ей рожать. Но легенда продолжает жить и обрастает все новыми и новыми подробностя­ми («О-ох, видела бы ты мои швы! Мне разорвало всю промежность, представляешь!.. Доктор прямо ахнул, он ничего подобного никогда в жизни не видел...») Набирающее силу движение в поддержку рождаемости нанесло Великой ле­генде сокрушительный удар. Новые роды, есте­ственные роды. Роды без Страха, называйте это, как хотите, симптомы все те же. Они включают в себя освежающий взрыв технологических зна­ний, нежелание признать, что рожать больно, и, в своей крайности, утверждение о том, что «роды - это самый захватывающий сексуаль­ный опыт в жизни женщины» (зависит от всего остального, заметила бы я...). Новоявленные пророчицы вовсю пользуются словечком «рожание», восхищаются видом ребенка, не спеша вплывающего в мир, который встречает его неж­ной музыкой, мягким светом, теплой водой и лю­бовью. Они с энтузиазмом ставят в пример голых матерей, рожающих на корточках по ме­тодике Одента в присутствии мускулистых отцов, и публикуют методики упражнений по растягиванию каждой полезной мышцы. Они методично, во всех подробностях, пишут отчеты о том, как чудесно они сами рожали в окружении друзей, перебиравших гитарные струны, как они выпивали старинные отвары из меда и листьев малины и как все достигало кульминации в радостном поглощении плаценты, перемешан­ной с богатой железом тушенкой. 1

Подобный подход, точно так же, как и предыдущий, имеет свои отрицательные сторо­ны для нервных, бесхребетных, легко смущаю­щихся мадонн. Поиски знаний — полезная вещь, и во время родов ориентироваться на не­истовую деятельность—штука хорошая. (В род­домах надо бы предусмотреть столы для пинг-понга, по крайней мере, мужья хоть разок дали бы своим женам возможность выиграть, когда у них приближается расширение шейки матки на 5 сантиметров). А презрительные насмешки над болеутоляющими средствами, по крайней мере, удерживают медперсонал от прославившейся на всю страну практики накачивания женщин под завязку инъекциями петидина, чтобы они не охали во время родов.

С другой стороны, вся эта неискренняя хвала Природе может взбесить некоторых женщин, чьи дети не очень веселились бы от того, что ро­дились не по Природе: у жертв кесарева сечения, капельного индуцирования родовой деятельнос­ти, эпидуральной анестезии и наложения щип­цов развилась склонность горько жаловаться по поводу того, что «их обманули в отношении родов», что должно звучать кощунственно для акушерских фантазеров о воплях и хватании за столбики кровати. Это все равное что жаловать­ся, будто вас ввели в заблуждение по поводу до­просам предпочесть ли дыбу или завинчивание ваших больших пальцев в пыточных тисках. Столь же тяжким бременем на нас ложится страшное чувство вины, которое мы испытыва­ем в том случае, если не можем помочь ребенку появиться на свет спокойно, в сопровождении волшебных звуков, потому что первое, что набрасывается на его малюсенькие, все еще по­крытые слизью ушки, — это брань его матери, которая кроет похлеще портового грузчика и охаживает кулаком счастливого отца по шее.

Так что выбирайте сами, какую сторону слу­шать. В целом чтение «родильных» книжек приносит больше пользы, чем выслушивание све­крови, делящейся с вами «предостережением цыганки». Самые верные источники информа­ции в больнице — это подпольное сообщество матерей и передача сплетен вашими однокласс­ницами на занятиях по глубокому дыханию. Таким вот путем я услыхала, например, о том, что в одном роддоме есть акушер-педик, кото­рый на дух не переносит даже вида женских грудей, а другой акушер-гинеколог жарит на всю катушку в родильных палатах музыку «кантри» (когда головки новорожденных появляются на свет, они не нуждаются в подобном музыкальном сопровождении, так как и без того чувствуют себя ковбоями); а еще есть роддом, где всегда приводят штук по шесть студентов-медиков зараз, которые, вылупив глаза, пялятся на вашу промежность и у них отваливаются челюсти от удивления. (Женщина, которая рассказала мне об этом, в промежутке между схватками припод­нялась на локтях и потребовала у все прибывав­шей толпы у ее ног оплатить входные билеты. Двое будущих докторов настолько от этого обал­дели, что принялись судорожно рыться в карма­нах своих белых халатов). По крайней мере, если вам все это известно, вы можете считать себя подготовленной.

Что касается родов в домашних условиях, то мне было сделано серьезное предупреждение. Их настолько трудно организовать, — как будто рождается Самый Первый Ребенок в Объединен­ном Королевстве! — что одна пара посвятила два полных месяца обработке чиновников от меди­цины, хождению от одного врача к другому, уре­зониванию и проведению целой кампании, чтобы добиться разрешения на то, чтобы роды были приняты у них дома. Наконец, они получили его, но охотничий азарт уже прошел, и опасе­ния и дурные предчувствия начали возрастать день ото дня. Женщина стыдливо призналась, что в своем упоении от победы над системой она вообще ни разу не подумала о тяготах и разгроме, которые могут принести роды — не медицин­скому персоналу, конечно, — а ее собственному дому. В тот день, когда она получила официаль­ный список необходимых вещей (например, вы­сокие подставки, на которых должна стоять кро­вать, и дикое количество полиэтиленовой плен­ки, чтобы застелить ковер в спальне), ей тут же захотелось пойти на попятную, но решимости не хватило. В конечном счете, муж полночи провел в беспрерывной уборке, а наутро ему пришлось еще мыть дюжину чайных чашек и тарелок от пирожных, опустошенных местной акушеркой (доктор после родов «уговорил» целую бутылку виски). Обоих родителей до сих пор время от вре­мени посещают тоскливые мысли о приятных, чистых родильных домах с постельным бельем без каких-либо ограничений и профессионально подающих чай официантках. Мой собственный муж, когда я рожала оба раза в роддоме, букваль­но млел от радости, что убирать придется кому-то другому, теперь говорит, что, как ему кажется, все эти дела лучше всего делаются в открытых загонах для ягнят, где все присутствующие обуты, по меньшей мере, в здоровенные сапоги. Так что, как видите, у нас разрешается рожать дома только овцам.

(Должна, признать, что я не самое беспри­страстное лицо для обсуждения домашних родов. Родив первого ребенка, я, к своему стыду, обнаружила, что буквально душой прикипела к роддому. Мне все там нравится, я полностью осваиваюсь уже через пару дней, через неделю меня буквально на аркане тащат на выписку и потом, уже дома, я еще долго уношусь в мечтах в милое моему сердцу родильное отделение. Од­нажды тоскливой ночью, когда Розе было два месяца, я объявила вслух об этом страстном же­лании. Муж поинтересовался: «Господи, что ты нашла в этом роддоме?» И я в ответ почти про­рыдала: «Каждый вечер, около девяти часов, они привозят тележку со слабительным и сно­творным; Я обычно ничего, не принимаю, но, по крайней мере, так приятно видеть, что о тебе кто-то заботится». Потрясенный до глубины души, мой бедный муж взял себе за правило каждый вечер, как раз перед выпуском девя­тичасовых новостей, предлагать мне слабитель­ное, чтобы выразить заботу обо мне. Но все-таки это было не то.)

Каждые новые роды отличны от других. Единственное, что я могу сказать с увереннос­тью: остерегайтесь легенд и не относящихся к делу кампаний.

О нет, ничегошеньки-то она не знает. Родиль­ные дома принимают женщин, приезжающих за две минуты до рождения ребенка и всё ещё пере­полненных сомнениями, все ли в порядке. А бес­численное количество других женщин попадают в это же заведение аж недели за две до срока - из-за несварения желудка и нервов. Не зацикливайтесь на этом и не дайте себя обмануть великолепным схваткам, которые начинаются во время очередной серии «Далласа»,

Ну что ж, это очень даже может быть. И все-таки, нет никакого смысла пребывать неделями в неуверенности, шарахаясь от супермаркетов. Я поехала за утренними воскресными газетами как раз перед самым рождением Розы и вдруг почувствовала, что сижу на насквозь промок­шем сиденье. Меня охватила паника. Я осторож­но подъехала обратно к дому, чувствуя, как нечто, весьма смахивающее на родовые схватки, сотрясает мое тело каждые две минуты, и закри­чала мужу, чтобы он срочно вызвал детскую няню к старшему ребенку, чтобы дал мне петидин, чтобы сделали кесарево сечение, чтобы по­слали за акушеркой или за кем-нибудь еще. Пол запрыгнул на место водителя, вдруг окаменел и тут же зашелся в неудержимом хохоте. «Ты зна­ешь… у меня... тоже… отошли воды», — еле выдо­хнул он. Не дожидаясь, чтобы дело дошло до до­машнего насилия, он объяснил: кто-то оставил окно в машине открытым, ночью прошел дождь, сиденье залило водой, которая глубоко впита­лась в поролоновую обивку. В общем, все кончи­лось натянутым смехом.

Поговаривают, что сосок вырабатывает некий полезный гормон. Но это, может, и произойдет, если массировать соски несколько часов кряду. Пожалуй, существуют некоторые вещи, которы­ми женщине на последней стадии беременности меньше всего хотелось бы заняться. Массирова­ние сосков относится к их числу. Поверьте на слово.

Действительно, тряска должна быть очень сильной, если двадцать миль на отремонтиро­ванном на скорую руку советском мотоцикле с коляской не произвели никакого впечатления ни на мою золовку на сорок первой неделе бере­менности, ни на ее будущее чадо...

Я никогда не осмелилась бы оспорить эта ве­ликое, всеобщее убеждение, если бы при родах второго ребенка у меня вообще не было ни ма­лейшего желания тужиться. С тех пор я повстре­чала и других «не тужившихся» рожениц, кото­рые также признали этот факт. Все мы вполне прилично справились с выталкиванием наружу наших детей, ожидая схваток, которых все не было и не было, а была лишь смертная скука от всего этого и только одно-единственное жела­ние — как можно скорее покончить с этим. Нико­го не надо запугивать или подгонять под стерео­тип чьей-то биологии.

Неправда. Так может быть, но не обязательно. Я родила двоих, и такое чувство меня посетило всего лишь однажды. Во второй раз меня тошни­ло, и я больше думала о чашке чая, чем о склиз­ком на ощупь младенце. В этом нет никакой трагедии — мой муж первым брал на руки наших новорожденных малышей, пока я приходила в себя, и никому из нас от этого не стало хуже. Все сказанное подводит нас к самой опасной из ле­генд...

Это ужасная вещь, если ее говорят матери новорожденного, которая или под общим нарко­зом, или нездорова, или находится с тяжело­больным ребенком в реанимации. Что ей делать в этом случае? Установить «привязанность» со столиком на колесиках? У человека есть ум, он подвержен разного рода душевным перепадам, но, помимо всего прочего, у него есть и тело. И всем бескомпромиссным борцам за «привязыва­ние» пора бы уж это понять.

Еще хуже сказать такое матери, у которой в медицинском отношении все в порядке, но она просто не в состоянии взять на руки своего малыша сразу после многочасовых выматывающих родов и невыносимо долго тянувшихся ме­сяцев изнурительной беременности. Почему, черт побери, она должна это делать? Когда роди­лась моя счастливая, здоровая, спокойная дочка, которую теперь я оберегаю как зеницу ока, я глянула на нее и сказала: «Господи, она прямо как кровожадная акула (и она действи­тельно была на нее похожа: скошенная нижняя челюсть и как-то по-чудному сплющенный нос). Я предоставила мужу поворковать с ней. Двадцать минут спустя я покормила ее грудью, и вполне успешно, после чего она заснула, а меня на каталке отвезли в соседнюю палату. Вскоре ко мне зашли взволнованные медсестры, чтобы со­общить, что в моей палате слишком холодно для новорожденного, а они не могут найти обогрева­тель, и поинтересовались, не возражаю ли я, если ребенка оставит в детской комнате до утра? Не расстроит ли это меня? Я сказала, что, конеч­но, нет, и быстро уснувшая Роза провела свою первую ночь не со мной рядом. С первым ребен­ком мы провели вместе шесть часов, таращась друг на друга, спать нам не хотелось ни капель­ки, и это по-своему было очень приятно. Что же касается «привязанности», то дело тут в другом. Конечно, неприятно, когда новорожденного на долгие часы уносят от матери, но также невыно­симо, когда усталая, раздраженная, до смерти измотанная женщина должна разыгрывать сцену великого таинства мгновенной всеохваты­вающей любви к своему младенцу. Любовь при­ходит не сразу, а намного медленнее. И можно вогнать мать в жуткую депрессию, заставляя чувствовать себя монстром, лишенным каких-либо эмоций, если она беспрерывно не воркует и не заглядывает в детскую кроватку.
Не относящиеся к делу кампании

Я отнюдь не хочу обидеть участников кампа­ний, но есть определенные цели, сами по себе прекрасные, но как-то незаметно переросшие проблемы, которые были призваны решать. К моим первым родам я приступила подготовленной первопроходческими книжками о естест­венных родах и распаленной духом феминизма. Во время моего первого посещения поликлиники первыми словами, которые я адресовала обал­девшей акушерке, были: «Имейте в виду, никакой клизмы!» Я поклялась приковать себя цепью к больничным перилам, прежде чем позволю себя выбрить («ритуальное унижение женщин»). Когда я была на втором месяце беременности, то до одурения спорила с любой студенткой-практиканткой, которая соглашалась меня выслу­шать по поводу эпизиотомии, и к месту и не к месту цитировала статистику искусственного вызывания родов и наводящих ужас осложне­ний после них. В отделениях я доводила до ручки акушеров-гинекологов тем, что презрительно глумилась над прослушиванием сердцебиения плода и наложением щипцов. Я была жуткой, жуткой занудой.

Вполне справедливо, что, когда пришел мой черед, я получила сполна. По неоспоримым ме­дицинским причинам роды у меня вызвали искусственно, мне поставили капельницу и назначили эпидуральную анестезию, чтобы сбить повышенное кровяное давление. Мой слабенький ребенок был спасен и родился здоровым и бод­рым благодаря наложенным щипцам и эпизиотомии. Я безропотно согласилась сделать клиз­му и сбрила волосы в известном месте, потому что мне вдруг понравилась резковатая, шумли­вая пожилая акушерка, которая занималась мной. Что же касается «ритуального унижения женщин», то сестра Хаббард не допустила бы такого ни на, минуту. (Было, одно удовольствие на­блюдать за тем, как она приводила в чувство наг­лых молодых врачей).

Ирония здесь в том, что когда пришло время для вторых родов, которые проходили в клинике, ориентированной на роды естественным путем, половину времени, что я рожала, я повторяла нечто вроде этого: «Сестра, а как насчет эпидуральной инъекции? Вы уверены, что меня не нужно выбрить? Если небольшая эпизиотомия ускорит дело, то может быть... Доктор, а может вы сейчас и выпустите мне воды, а? По-моему, пора ставить клизму...» Короче говоря, я была еще большей занудой. Мне не дали никаких обез­боливающих, за исключением счастливого мо­мента, когда я подышала газово-воздушной сме­сью через маску (великолепный опьяняющий вдох для девицы, которая все девять месяцев в рот не брала ни капли). Вместо эпизиотомии я заработала разрыв промежности, но позднее особой разницы не почувствовала.

Мораль здесь такова: расслабьтесь. Или, если уж вам так хочется, будьте занудой. Роды заме­чательны тем, что вы в последний раз можете вести себя совершенно непотребно, ругаться на чем свет стоит, отмахиваться от всех правил приличия, визжать, стонать во весь голос и ты­кать мужа кулаком в грудь, и все это вам простят. Вы - звезда, вы — примадонна, ну и пользуй­тесь этим на полную катушку. Как только заявляется новая звезда под звуки вашего последнего ругательства, вам снова придется вести себя прилично, быть милой и жертвенной. Наслаж­дайтесь своим последним разгулом.

Что же касается практической стороны дела, родильные дома снабжают вас списками того, что вам необходимо взять с собой, единственное, о чем они никогда не упоминают, - это бумаж­ные трусики. Прихватите пар двадцать и никог­да не пожалеете. Понятное дело, что они отнюдь не приветствуют, когда приносят с собой в ро­дильную палату лишние вещи, но так или иначе вы получите разные рекомендации из самых разнообразных источников о том, как не поме­реть в роддоме со скуки и как с удобствами обу­строить там свой быт — начиная от губок и кон­чая легким чтивом. Вот несколько не очень при­вычных вещей, которые женщины брали с собой в родильное отделение, и были этому рады:

• Пара теплых шерстяных носок (лицо горит, а ноги ледяные).

• Аэрозольный освежитель воздуха. (Одна подруга говорила: «Я напропалую пускала ветры как ненормальная, а запах был что надо». Прошу прощения.)

• Маленький дезодорант с цветочным аро­матом на тот случай, если ваш муж одуре­ет от постоянного обтирания губкой ва­шего лица.

• Кассетный магнитофон с музыкой. (Но берегитесь. Как раз в тот момент, когда аку­шер подошел с щипцами, чтобы выта­щить моего первенца, Пол включил магни­тофон, чтобы отвлечь меня от всего этого, и случилось так, что там стояла кассета с пе­сенкой «Тащи скорее, Джо». Не то чтобы в точку, но доктор расхохотался.)

• Фотоаппарат. (Снимки вашего ребенка через десять минут после рождения вели­колепны. По какой-то причине младенцы выглядят старше, чём неделю спустя: муд­рыми и забавными.)

• Гигиеническая губная помада.

• Гитара. (Одна женщина пыталась получить разрешение на органолу Хаммонда, но из этого ничего не вышло).

• Зеркало. (Чтобы видеть, как рождается го­ловка новорожденного, если вам сие нра­вится).

• Переносной телевизор. (Если можете себе это позволить).

• Еду для пикника на потом (пропустите больничную трапезу, и вам вполне хватит этого на шесть часов).

• Марибин (тропическое семя с Вест-Индских островов, которое, по поверью, при­носит удачу при родах).

• Подкова (причина та же)

• Игру в слова (Но одна мама рассказывала, что игра эта очень быстро может достать. «Кровь... зачатие... трубы... потом мы сда­лись!»)

Но самое главное или вместо всего этого:

• Отец. Если он не придет, то он не придет, и тогда сойдет подруга или сестра, или мать. Лучше, чтобы помощник был доброволь­ный, а не с подгибающимися коленками и делающий все через силу. Но если муж придет, то это может оказаться приятным сюрпризом для вас: мужчины иногда настоль­ко хороши в родильной палате (что полнос­тью противоречит идиотским старым россказням), что даже акушерки замирают в умилении. (Это может зайти порой даже слишком далеко. Молоденькая медсестра в восхищении выдохнула мне на ухо после рождения Розы: «Ваш муж просто чудо. Можно подумать, что он присутствовал при десятках родов». Я ответила немного язвительно, что вроде непохоже. Если только у него нет хобби, о котором мне ни­чего неизвестно, то возможно, он тайком накидывает белый халат и прокрадывает­ся в родильное отделение в свободные от работы дни.)
Послесловие

Дни, проведенные в роддоме с новорожден­ным, дни странные, похожие на заточение. Эго­изм здесь абсолютно необходим. Если не хотите, чтобы не доставляющий вам радости родствен­ник посещал вас, скажите об этом. Одна женщи­на, которая потеряла ребенка на четвертый день, в течение всей своей второй беременности страдала от гадких намеков своей свекрови по поводу генетических дефектов («Если это уж слу­чилось, значит, случится снова».) Она отчаянно пыталась держаться подальше от этой старой грымзы, по крайней мере, в течение пяти или шести дней, но все специалисты в один голос со­ветовали ей, что больничные посещения жиз­ненно важны для создания «семейных связей». Боюсь, я подленько посоветовала ей держаться собственных убеждений и если нужно, то отлу­чить от посещений даже собственную мать, чтобы дипломатично уравнять ситуацию.

Принятие помощи также исключительно важно. Независимые, сильные, здоровые жен­щины чувствуют себя ужасно глупо, когда еду им подают в постель, и когда няни меняют пеленки их младенцам. Но воспользуйтесь этим времен­ным преимуществом. Всегда можно отличить тех, кто стал матерью в первый раз от того, кто родил второго ребенка. Все новенькие с глазами, полными слез, безнадежно борются с пятой ут­ренней пеленкой, вкалывая себе в пальцы булав­ки и мучая малыша, только чтобы доказать, что они и сами могут. А в это время опытные «старослужащие» полеживают себе на подушках, бор­моча под нос: «Сестра, у меня что-то опять не­много разболелась спина, не будете ли вы так любезны поменять ему пеленки. Я была бы вам очень признательна...» Им не нужно доказывать, что они могут сами. Они уже это доказали. В любом случае все, за исключением тех, кто уж совершенно не в форме, могут справиться сами, когда попадут домой, как бы тяжко это ни было. Зачем начинать работать РАНЬШЕ ВРЕМЕНИ, ЕСЛИ вы можете спокойно лежать, пожевывать виноград и баюкать милого, чистенького дитёнка в выстиранных пеленках? Если вы чувствуете себя скверно, у вас недержание мочи, швы болят, донимает геморрой, соски воспалены, нагрубают груди или не знаю что там у вас еще — все это пройдет. И нет никакого резона чувствовать, что вам непременно нужно выиграть в каких-то ма­теринских гонках прямо сейчас, вот в эту первую пару дней, меняя каждую пеленку.

Разразиться слезами в День Пятый — это на­столько обычное дело, что никого в роддоме ими не удивишь. Но не назначайте посещения на этот день неприятными для вас посетителями.

Единственное, за что вам следует побороться в эти престранные, безалаберные первые дни, так это кормление по требованию. Хотя именно в эти дни вам вряд ли придется бороться за это. Какой бы неприятной вам ни казалась необходи­мость кормить ребенка грудью каждые сорок пять минут сутки напролет (каждое кормление длится пятнадцать минут... или больше...), если он этого хочет — значит, это самое лучшее, что вы можете сделать. Это удерживает ребенка от плача и ускоряет срок, когда он начнет питаться с разумными промежутками (чем больше сосет, тем больше молока). Молочные смеси тут вам не помогут. Но, коли вы кормите ребенка по требова­нию, что является самым бескорыстным дейст­вием, которое одно человеческое существо еже­дневно совершает для другого, вам дано право все остальное время быть до чертиков эгоистич­ной. Думайте о себе эти несколько дней. Настаивайте на комфорте, отдыхе и покое. Пользуйтесь своим преимуществом. Положитесь на всех и вся. В конце концов, малыш полагается на вас. И весьма сильно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ