Книга первая Москва · «Логос» · 2002 пролегомены p65 Розов Н. С

эзские банкиры), но в случае Нидерландов в силу ряда причин плот­ность взаимных обязательств и доверия оказалась намного больше.

В-третьих, долгая совместная борьба против испанского влады­чества, а также интенсивная идеологическая пропаганда («против тиранов» и за «суверенитет народа») создали действительно нацио­нальное сознание, опираясь на которое можно было проводить даль­нейшие реформы, укреплявшие сквозную государственность.

В-четвертых, воспользовавшись ослаблением Португалии, борь­бой между Испанией и Англией, Нидерланды захватили важнейшую на то время геоэкономическую нишу — колониальную эксплуатацию Ост-Индии в сочетании с обеспечением колоний мануфактурными товарами, за которые та же Испания щедро расплачивалась амери­канским золотом и серебром.

В-пятых, Нидерланды сумели компенсировать свою геополити­ческую слабость на континенте привлечением наемных армий и активной дипломатией (вначале против Испании, а после Вестфаль­ского мира 1648 г. — против Франции).

Важным основанием считать именно голландский прорыв к новой фазе началом формативного периода является то, что проис­ходило с Англией, ставшей главным соперником Нидерландов на море в первой половине XVII в. и одержавшей победу в англо-гол­ландской войне 1652—1654 гг. Сама идея возможности республикан­ского правления, многие представления о правах и свободах в Анг­лийской революции 1640—1660 гг. были заимствованы у соседней Голландии. «Славная революция» в Англии 1688—1689 гг. победила благодаря призыву Вильгельма III Оранского из Нидерландов (во главе 600 кораблей), отречению законного короля Якова II и избра­нию Вильгельма королем с одновременным принятием Декларации прав (позже Билля о правах) - основы всей последующей государ­ственности Великобритании. Разумеется, англичане опирались на свои давние и недавние образцы, но согласие с ними нового коро­ля, призванного из Нидерландов (геокультурного доминанта?!) и устойчивость сложившегося режима говорят о многом. Мировое господство маленькой островной Великобритании на протяжении XVIII—XIX вв. хорошо известно. При этом колонизационное, про­мышленное, геоэкономическое и военно-морское доминирование Великобритании само должно быть объяснено. Очевидно, что одну из первых ролей в этом объяснении играет исключительно высокая эффективность государства как в прямой организации новых форм доминирования, так и в обеспечении их политико-правовых усло-

вий. Голландские же образцы в данном случае играли важнейшую роль (достаточно вспомнить о санкционированной государством организации английской Ост-Индской компании по образцу гол­ландской).

Специально следует оговорить, почему в качестве границы между эпохами не взяты ни Английская революция 1640—1660 гг. (как принято в отечественной марксистской и постмарксистской традиции), ни 1500 г., знаменующий Великие географические от­крытия (как принято в большинстве современных западных пе­риодизаций).

В отечественной традиции предпочтение Английской револю­ции перед Нидерландской для проведения границы, знаменующей начало «Нового времени» обычно делается исходя из недостаточ­ной величины и значительности Голландии. Для начала форматив­ного периода, согласно принятому нами критерию, величина об­щества-первопроходца не релевантна, а значительность его прямо определяется достижением впервые явного лидерства в своем ми­ровом регионе на основании использования режимов, характерных для новой фазы развития. Именно этому критерию отвечает Гол­ландия начала XVII в. (см. выше).

Что касается отказа проводить периодизацию по ставшему столь модным 1500 г., то здесь главную роль играет принцип единства критериев периодизации. Если мы проводим границу по началу экстраординарных географических открытий, то надо тот же кри­терий применять и для прошлого (заселение Америки индейцами?), и для будущего (первое кругосветное путешествие, открытие Авст­ралии и Антарктиды, полеты в космос и на Луну?).

В принципе такая периодизация по параметру крупных геогра­фических открытий возможна, но только среди прочих аспектных периодизаций. В плане эволюции режимов и обществ 1500 г. вовсе не был сам по себе поворотным пунктом: новые заокеанские земли завоевывались и эксплуатировались, по крайней мере, первые де­сятки лет XVI в. в соответствии с прежними имперскими паттер­нами фазы зрелой государственности. Другое дело, что транскон­тинентальные связи послужили вызовом новых возможностей развития. Этими вызовами, между прочим, европейцы могли и не воспользоваться (как, например, Китай не воспользовался про­ложенным путем через Индийский океан в Аравию). Голландия, а затем Англия лучше всех использовали возможности для развития своих режимов и обществ (а не только для обогащения аристокра-

управления, ядерное оружие, системный анализ, социология; из СССР в США: защита труда, государственное регулирование эко­номики, равноправие женщин, система социального обеспечения, государственные космические программы, школьное образова­ние). Можно достаточно уверенно усматривать прецедент обрете­ния Соединенными Штатами черт социальной сензитивности в на-учнообоснованной военно-морской экспансии при президентстве Рузвельта (1933-1945), прямо называвшего себя учеником Мэхэна. Дело отнюдь не в том, что концепция Мэхэна оказалась на поверку более эффективной и перспективной в длительной перспективе, чем учение Маркса. Важно, что в США поддерживалась традиция авто­номного существования академической социальной науки и прак­тики использования ее результатов в политике. В СССР также была автономная социальная наука, но только в 1920-е гг. Последующая почти полная идеологизация сопровождалась тем, что результаты исследований практически не использовались до середины 80-х го­дов, когда было уже поздно.

Кроме того, победа СССР во Второй мировой войне была все же больше обусловлена не сензитивностью общества (следованию социальной теории), а в основном геополитическими факторами: ресурсным превосходством и окраинностью в непосредственной близости от противника, развитием военной промышленности, на­чинавшемся еще при царе, эффективностью централизованного управления, мужеством и терпением армии и населения.

В то же время для США, не подвергавшихся нападению, даже не имевших реальных угроз, было в определенном смысле «неестествен­но» вступать в войну за океаном. Хотя союзнические обязательства и гуманистические мотивы освобождения Европы от фашизма нельзя полностью отрицать, все же они вряд ли были бы достаточны для открытия второго фронта без опоры на долговременную, научно обоснованную Мэхэном стратегию захвата Штатами господства в Мировом океане, для чего им нужна была победа и над наиболее агрессивным европейским соперником Германией, и над главным соперником в Тихом океане Японией, и, позже, политика сдержи­вания («принцип анаконды», по Мэхэну) в отношении послевоен­ного Советского Союза.

В настоящее время, вероятнее всего, продолжается форматив­ный период эпохи сензитивных обществ. Основной этап начнется при таком ярком и убедительном успехе какого-либо из ведущих обществ, после которого начнутся множественные цепи режимных

5.5. Стержневая периодизация всемирной истории...

заимствований в большинстве наиболее развитых и населенных мировых регионов. Несмотря на впечатляющие технологические успехи Японии и рыночные успехи Китая, ожидать нового прорыва все же следует от США или Объединенной Европы (имеющей уже большинство параметров целостного общества).

Представим вероятные факторы доминирования в сензитивную эпоху с учетом как негативного пессимистического, так и позитив­ного оптимистического сценариев.

Вероятные факторы геополитического доминирования. Негатив­ный сценарий: умение вызывать требуемые международные конф­ликты, манипулировать поведением их участников, обеспечивая при этом легитимность и моральную оправданность своей позиции.

Позитивный сценарии. Умение представителей общества-ли­дера разрешать возникающие международные конфликты через такую модификацию норм и институтов взаимодействия, кото­рые обеспечивают более мирное и справедливое разрешение пос­ледующих конфликтов при повышении авторитета и влияния общества-лидера.

Вероятные факторы геокультурного доминирования. Негативный сценарий: способность общества-лидера навязывать свои ценнос­ти и нормы, критерии и потребности, добиваясь тем самым цент­ральной позиции даже ценой деградации других культур.

Позитивный сценарий. Способность общества-лидера так под­держивать альтернативные культуры, так воспринимать и моди­фицировать их разнообразие в собственной культуре, что это при­водит к продуктивному состязанию, взаимовлиянию и расцвету культур, включая малые, при высоком авторитете культуры об­щества-лидера.

Вероятные факторы геоэкономического доминирования. Негатив­ный сценарий: способность общества-лидера так влиять на органи­зацию глобального экономического взаимодействия, что оно обес­печит ему выигрышную позицию даже ценой деградации и/или ро­ста уязвимости экономик других обществ, экологического ущерба.

Позитивный сценарий. Способность общества-лидера так вли­ять на организацию глобального экономического взаимодействия, что оно обеспечит поддержку разных, в том числе слабейших, об­ществ, подъем и устойчивость их экономик, снижение экологи­ческого ущерба в глобальном масштабе, причем само общество-лидер укрепляет благодаря этому свою выгодную геоэкономичес­кую позицию.

390 _

Глава 5. НА ПУТИ К ОБОСНОВАННЫМ ПЕРИОДИЗАЦИЯМ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ


Отнюдь нельзя исключать, что сам критерий социальной сен-зитивности обществ окажется ошибочным: если это так, то карти­на прояснится как раз при следующем ярком глобальном успехе того или иного лидера. Будущее всемирной истории, будущее челове­ческого рода открыто.

Заключение к разделу о периодизациях

Следовало бы сопоставить сформулированные в начале раздела общие проблемы периодизации всемирной истории и задачи рабо­ты (см. 5.1), обобщения идей современных авторов (см. 5.2), прин­ципы периодизации и обоснования (5.3), априорные понятийные конструкции (5.4) с полученными результатами (5.5). Однако наше повествование так затянулось, что это занятие лучше предоставить самому читателю.

Даже без вхождения в подробности достаточно ясно, что общие проблемы еще далеки от решения, задачи выполнены лишь частич­но, а полученная периодизация отнюдь не вполне удовлетворяет за­данным нормативным требованиям. Несложно было бы «подкоррек­тировать» исходные заявки, чтобы не так явно зиял разрыв между начальными амбициями и представленными в итоге скромными пло­дами. Этого не сделано именно потому, что разрыв между желаемым и действительным должен быть как можно более явным, чтобы по­будить последующие более совершенные подходы и разработки.

Однако с уверенностью можно утверждать, что множественность предлагаемых периодизаций неминуемо приведет к повышению значимости их оснований. Поэтому смысл нашей работы вовсе не в представленной версии периодизации, имеющей множество недо­статков (возможно, даже неисправимых в рамках принятой здесь парадигмы), но в обращении внимания на необходимость и возмож­ность обоснования каких-либо периодизаций вообще, в разработке последовательной методологии обоснования, в демонстрации воз­можностей построения вспомогательных концептуальных конструк­ций для временного членения человеческой истории.

В будущем непременно появятся и другие, более совершенные подходы, обоснования и версии периодизации. С этой точки зре­ния те или иные недостатки представленной работы оказываются функциональными: они как бы взывают к преодолению.

Путь к новым, более обоснованным периодизациям всемирной истории открыт.

Рене Декарт. Правила для руководства ума

К концу XX в. в среде наиболее успешно развивающихся отраслей со­циальной науки, в частности в исторической социологии, стало все более явственным «раздражение против засилья методологических дискуссий». Так, Рэндалл Коллинз вполне справедливо сетует на то, что вместо сосре­доточения на способах и трудностях получения конкретных макросоцио-логических предсказаний научная литература полна лишь абстрактными рассуждениями об их невозможности [Коллинз, 19986]. Теда Скочпол в книгах и личных беседах любит подчеркивать, что ей не очень интересно рассуждать о том, как надо делать историко-социологический анализ, она предпочитает делать его. Излюбленный довод историков и социологов, направленный против работ по социальной философии и методологии со­циального познания (и рикошетом против их авторов), выражается фор­мулой: «Как это можно, не проведя ни одного настоящего конкретного исследования в истории и социологии, вообще браться за рассуждение о методе? Это просто недопустимо и смешно — учить тому, что сами делать не умеете».

Тирады такого рода звучат убедительно, но лишь на первый взгляд. В основе этих нехитрых мыслей лежит старая, как мир, ревность по отно-

* Раздел подготовлен с учетом Программы поддержки гуманитарных наук Минобразования РФ. Исследовательский проект ΓΟΟ-1.4-384.

6. 
   предоставление голоса (указание на существование и проблемы ра­
   нее пренебрегаемых учеными и общественностью социальных групп);
   

6. 
   развитие новых теорий.
   

Для ответа на этот вопрос следует учесть нынешнее состояние данной области исследований (см.: Начала, выпуски 3—5). Институализации нет. Немногие теоретически сильные результаты (см. 4.2—4.4 о работах Р. Кар-нейро, Т. Скочпол, Р. Коллинза) получены исследователями, причисля­ющими свои открытия к смежным наукам (антропологии, социологии, геополитике). Нет подготовки специалистов в области теоретической ис­тории. Нет даже полновесного признания дисциплины академической об­щественностью. Теоретическая история находится приблизительно в том же положении, что политическая экономия во времена Жан-Жака Руссо и Адама Смита. Есть яркие работы, есть новый термин «теоретическая история» (использованный Л. фон Берталанфи и К. Поппером уже в 50-х годах), но сама дисциплина находится еще в роли падчерицы среди при­знанных и именитых «законных» наук.

Итак, при всем уважении к новому самосознанию и миссии соци­альных наук остережемся ориентировать сейчас теоретическую историю на выходящие за пределы научного познания высокие нравственные и культурные задачи. Она как бы не доросла еще.

Пока насущными для теоретической истории являются только задачи первичного утверждения в круге смежных наук и академическом сообще­стве. В плане содержательном это означает острую потребность в новых нетривиальных и надежных теоретических результатах. Таким образом, на первый план выходят цель 2 (проверка и уточнение теорий) и цель 7 (разви­тие новых теорий). Цель 1 (выявление общих структур и отношений) и цель 5 (изучение разнообразий) являются вспомогательными по отношению к целям 2 и 7. К научным предсказаниям (3) можно стремиться как к прило­жению наиболее развитых теорий (есть даже прецеденты — см. о предска­зании Р. Коллинзом распада Советской империи — Варшавского блока и СССР в [Коллинз, 19986]); однако теории истории пока недостаточно еще сильны для широкой их ориентации на социальные предсказания. Цель 4 (осмысление культурно или исторически значимых явлений) не отвергает­ся, но и не требует специального методологического обеспечения. Цель 6 (предоставление голоса) соответствует направленности «социальной исто­рии» (изучение забытых, главным образом, угнетенных и маргинальных групп в обществах прошлого и настоящего) может быть учтена исходя из ценности людей прошлого как «целей самих по себе» (см. 1.5.2 об исследо­вательских ценностях), но не должна заслонять более общие и принципи­альные как для теоретической истории, так и для философии истории, цели 2 и 7: проверку, уточнение имеющихся теорий и построение новых теорий, объясняющих и предсказывающих социально-исторические явления.

Не следует замахиваться на общий метод построения любых теорий истории: он по необходимости будет слишком абстрактным, трудно при-ложимым к организации конкретного исследования; кроме того, всех имеющихся и, более того, будущих форм теорий все равно не исчерпать. Поставим более скромную задачу — разработать метод построения таких исторических теорий, в которых явления-следствия и явления-причи­ны (факторы) представимы в виде сочетания значений переменных, имеющих порядковую или квазиинтерваль^ую структуру (см. 5.6.8). Далее мы увидим, что это весьма широкий и значимый класс теорий, построение которых возможно с помощью различных исследовательс­ких стратегий.

Единые этапы и альтернативные стратегии. Общим местом современ­ной научной методологии является множественность исследовательских подходов и стратегий. Альтернативность дает свободу выбора, а совмест­ное использование разных методических подходов обеспечивает исклю­чительно ценное объемное видение предмета. Вместе с тем отказ совре­менной методологии социальных наук от попыток дать обобщенное пред­ставление о единых принципах и этапах теоретического исследования дает эффект скорее не свободы, а растерянности, особенно у молодых иссле­дователей, которым не остается ничего другого, как копировать методичес­кие образцы своих учителей с помощью чисто сержантской методологии «делай, как я», а затем, на протяжении своей творческой жизни, каждый раз заново «изобретать велосипед» — осваивать единство и альтернатив­ность исследовательских принципов и стратегий.

Метод теоретической истории имеет три главных идейных источника:

обобщение методических и логических принципов и подходов К. Гем-пеля и И. Лакатоса (см. 2.2.2; 2.4);

обобщение методов наиболее ярких и продуктивных теоретико-исто­рических исследований последних десятилетий (прежде всего работы Р. Карнейро, Т. Скочпол и Р. Коллинза, см. 4.2—4.4);

результаты сопоставления и синтеза логических и графических средств: как классических (методы Бэкона - Милля, Э. Дюркгейма, таблицы, гра­фы), так и разработанных современными авторами (А. Стинчкомб, Дж. Ма­ки, Д. Литтл, Ч. Рэгин, С. П. Никаноров и др., см.: Начала... 5.3—5.7).

Совмещение этих идей, подходов и конструкций дало возможность сле­дующего варианта сочетания единства и альтернативности метода. Един­ство задается последовательностью основных девяти крупных этапов тео­ретического исследования (6.1—6.9). Обратные связи и многочисленные ите­рации не то что возможны, но прямо предполагаются. Вместе с тем каждое «возвращение» к предыдущему этапу погружает в поле связанных с ним арсеналов логических схем и других познавательных средств, подобно тому как обнаружение во время конечной сборки технической конструкции пло­хо отлитой или выточенной детали заставляет возвращаться в литейный или токарный цех. Важно, что такие возвраты не противоречат общей еди­ной последовательности этапов технологического процесса.

Аналогично рассматривается необходимая множественность и альтер­нативность исследовательских стратегий. Их полезно сопоставить с мно­гообразными технологическими цепочками, которые только и становятся возможными при наличии крупных основных «цехов», обеспечивающих средствами и процедурами звенья этих цепочек, причем конкретные пос­ледовательности звеньев предугадать и невозможно, и незачем. Таким же образом основные этапы теоретического исследования как «цеха по про­изводству знаний» служат в качестве специализированных, недостаточно широких интеллектуальных «мощностей», которыми могут пользоваться звенья самых разнообразных исследовательских стратегий.

Метод теоретической истории будет представлен именно в такой последовательности основных этапов, так, как если бы на каждом эта­пе был достигнут полный успех и выходы этапа становились бы входа­ми последующих этапов. Предлагается следующая базовая последова­тельность этапов:

1-й этап — Проблематизация. Постановка проблемы и реструктуриза­ция теоретического поля.

2-й этап — Предметизация. Фиксация экспланандумов — объясняемых переменных и класса явлений-следствий.

3-й этап — Исходная теоретизация. Формирование и операционализа-ция переменных-экспланансов.

4-й этап — Логико-эвристический анализ. Перегруппировка и логичес­кий анализ случаев, концептуальная адаптация и выявление релевантных переменных-экспланансов.

5-й этап — Содержательный анализ. Выбор и детальное исследование отдельных случаев. Выявление механизма взаимосвязи переменных, по­строение содержательной концепции и соответствующее уточнение уни­версальной гипотезы.

6-й этап — Преодоление первичных аномалий. Сбор, систематизация и обобщение аномалий. Поиск «мест» вероятных ошибок на основе прин­ципа экономии мышления. Внесение необходимых коррективов и возврат к соответствующим этапам для новых проверок.

7-й этап — Численный анализ. Шкалирование переменных, сбор и струк­турирование численных данных. Выявление силы причинных связей. Чис­ленное уточнение универсальной гипотезы.

8-й этап — Преодоление вторичных аномалий. Работы этапа 6 в приме­нении к численно выраженным теоретическим положениям.

9-й этап — Завершающая теоретизация и прагматизация. Экспликация и формализация численной теории. Разработка методов и средств реше­ния основных классов познавательных и практических задач с помощью качественной и численной теории. Синтез теорий и постановка проблем нового уровня.

Каждый этап будет представлен через:

основные «входы» — имеющиеся познавательные средства и формы результатов выполнения предшествующих этапов;

основные задачи этапа - формы процедур последовательных или па­раллельных целенаправленных преобразований входов и промежуточных результатов;

основные требования к результатам («продуктам») выполнения этапа.

Разумеется, в реальном исследовании всегда осуществляется многократ­ное «челночное» движение между разными этапами в этой последователь­ности, совместное выполнение этапов, долговременное сосредоточение на одном этапе с выделением более детальных внутренних последовательнос­тей и т.д. Все эти модификации представленной выше «канонической» пос­ледовательности из девяти этапов не только не отрицаются, но прямо пред­полагаются.

6Л. Этап 1. Проблематизация.

Постановка проблемы и реструктуризация

теоретического поля

Исследуйте проблемы, a не периоды, Лорд Актон

Начальный этап исследования состоит в методологическом, ис­ходном информационном и общетеоретическом обеспечении пос­ледующей работы.

Необходимость эксплицитной постановки проблемы перед на­чалом исследования (с возможными последующими переформули­ровками) хорошо осознана в методологии науки и получила отра­жение в стандартах.

Историки и философы, сторонящиеся сциентизма и позитивиз­ма, полагающие, что усилия, затрачиваемые на явную и точную постановку проблемы и цель исследования, сковывают свободное мышление и умерщвляют живое творчество, могут поразмыслить над следующей цитатой из Р.Дж. Коллингвуда, философа и исто­рика, которого трудно заподозрить в узкой ограниченности сциен­тизмом и позитивизмом.

Неверно, что тот, кто занят чисто теоретической деятельностью, дей­ствует без всякой цели. Человек, разрабатывающий определенную про­блему, скажем, исследующий причины малярии, имеет перед собой вполне определенную цель- открыть причины малярии. Да, он не знает этих причин, но уверен, что, когда он их откроет, он будет знать об этом открытии, приложив к нему определенные критерии, кото­рыми он располагал еще до начала исследования. Направление его научного поиска определяется схематическим представлением о не-

398