Книга, вышедшая в Париже в «ymca-press»

ПО МАТЕРИАЛАМ АРХИВА

Б.И. НИКОЛАЕВСКОГО

В ГУВЕРОВСКОМ ИНСТИТУТЕ

Л. Флейшман

Р. Хьюз

О. Раевская-Хьюз

Москва • Русский путь

2003

Эта книга, вышедшая в Париже

продолжает пользоваться живым интересом

и вниманием у многочисленных

исследователей культуры русского зарубежья.

Настоящее, второе ее издание,

предпринятое в ответ на поступавшие

из разных стран запросы, не содержит никаких

дополнений или переделок — отчасти потому,

что мы не считали их необходимыми в рамках

предпринятой архивной работы,

отчасти же потому, что не находили допустимым

переписывание ее задним числом.

Исправлению подверглись лишь опечатки,

вкравшиеся в первое издание.

Июнь 2002 г. Роберт Хьюз

Р89 ISBN 5-85887-161-5

© YMCA-Press, 1983

© Русский путь, 2003

ВВЕДЕНИЕ

Современное состояние научного изучения ставит во весь рост задачу осмысления послереволюционной русской литературы как некоего целостного, единого организма. Составные ее части, на протяжении десятилетий отделенные, казалось бы, непреодолимыми — государственными, политическими, идеологическими — барьерами, необходимо представить в виде соотносимых компонентов целого, находящихся в постоянном историческом «диалоге». Идея эта была уже сформулирована некоторыми исследователями, ощущавшими наличие напряженного взаимопритяжения и отталкивания двух «половин» послереволюционной культуры — и невозможность (каковы бы ни были партийные лозунги, индивидуальные интенции или политический климат в тот или иной момент) полного разрыва между ними³. Ни один специалист по русской литературе XX века или общественным отношениям этого периода не может дать точную интерпретацию сколь-нибудь значительному культурному феномену или литературному тексту, не принимая во внимание эту особую историческую ситуацию, в которую русская культура поставлена в XX веке, или реакцию на него «с того берега».

Публикуемые в этой книге документы относятся к историческому моменту, не имевшему прецедента в истории русской культуры, — к 1921—1923 годам, когда «диалог» двух «половин» русской культуры выступал в наиболее явной и (в то же время) наиболее осложненной форме. Специфический этот момент можно было бы обозначить и специальным термином: «русский Берлин» или «берлинский период» русской культуры XX века. В науке предлагались уже логически близкие понятия — «петербургская» или «московская поэзия»⁴, причем термины эти в меньшей степени обозначают географическую приуроченность определенного явления, чем место его на фоне тех или иных норм литературных отношений или стилистических систем. Наши материалы позволяют присоединить к этим двум понятиям и новое — «русский литературный Берлин» — с тем, чтобы дополнить картину особой литературной ситуации начала 20-х годов. Существенное отличие «русского Берлина» от, скажем, «русского Парижа», «русской Праги», «русского Харбина» и других литературных столиц межвоенной эмиграции состоит как раз в беспрецедентной интенсивности «диалога» метрополии и эмиграции внутри данного острова русской культуры. «Диалог» этот выразился в различных формах неожиданного симбиоза противостоявших друг другу литературных и общественных сил, в лихорадочной их перегруппировке, калейдоскопической пестроте культурных антреприз, но более всего — в характере деятельности причастных к «берлинскому периоду» литераторов. Поэтому история новейшей русской литературы немыслима вне изучения специфического опыта русского Берлина, и ни один историк или литературовед не может пренебречь этим моментом «двойной жизни» русской литературы, обозначившим собой резкий перелом в биографиях ряда русских писателей, ученых, философов. Кропотливая работа по восстановлению деталей литературной жизни «России в Берлине» имеет вовсе не самодовлеющий интерес: она позволяет буквально на каждом шагу убедиться в сквозной проекции друг на друга и в тесном переплетении обстоятельств, интересов, оценок и вкусов «метрополии» и «эмиграции».

Яркую иллюстрацию этому являет, в частности, деятельность А.С. Ященко и его берлинских журналов Русская Книга и Новая Русская Книга. Журналы эти и по сей день сохраняют большое справочное значение, так как — в отличие от позднейших, хотя бы и более капитальных, библиографических описаний новой русской литературы⁵ — были проникнуты идеей единства русской культуры «поверх барьеров». Материалы архива журнала Новая Русская Книга, публикуемые нами, позволяют представить не только закулисные стороны его деятельности, но и многие факты культурной жизни, до настоящего времени не попадавшие в поле зрения историков. Архив этот сохранен был Б.И. Николаевским и, вместе со всей его громадной архивной коллекцией, теперь находится в Гуверовском институте в Стэнфорде (Калифорния)⁶. Видный деятель русской социал-демократии, ученый-архивист, замечательный историк революционного движения и советского общества, Б.И. Николаевский стал сотрудничать в редакции Новой Русской Книги сразу по приезде в Берлин в 1922 году. Архив журнала сохранился, по-видимому, не полностью — во всяком случае, в мемуарах Р.Б. Гуля утверждается, что материалы журнала перешли к художнику Н.В. Зарецкому, а от него в Русский исторический архив в Праге, позднее, после Второй мировой войны, переданный в Москву⁷. Но и тот архив Ященко, который находился у Николаевского, с достаточной полнотой отражает разветвленную деятельность редакции, источники и каналы сведений, помещенных на страницах журнала, круг его сотрудников и корреспондентов. В этом отношении включенные в наш сборник архивные материалы, вместе с комментариями к ним, служат своего рода приложением к Новой Русской Книге, этому своду справок по русской литературе 20-х годов.

Мы смогли вместить в настоящий том лишь меньшую часть литературных материалов архива Николаевского. При отборе документов для публикации мы руководствовались их историко-литературной ценностью. Понятно, что мало кто на нашем месте осмелился бы пожертвовать автографами Бунина и Сологуба, Белого и Цветаевой, — однако решающим критерием для нас оставалась не громкая известность того или иного имени, но новизна или авторитетность сведений, извлекаемых из публикуемых материалов. В совокупности они воссоздают ряд важных моментов и событий тогдашней литературной жизни — как, например, историю напечатания «Стихов о терроре» Волошина, роль визита Пильняка в Берлин в процессе оформления берлинского «сменовеховства», скандал вокруг публикации письма К.И. Чуковского в Литературном приложении к «Накануне», влияние И. Эренбурга на литературно-критическую позицию журнала Ященко, нереализованный проект совместного «метропольно»-эмигрантского сборника по религиозно-философским вопросам, предполагавшегося для тогда созданного издательства YMCA, неизвестные стороны деятельности М. Горького в «берлинский период».

Подготовка архивных материалов к печати и комментирование их были завершены нами в 1981 году, и издания, появившиеся после этого, учтены быть, как правило, не могли.

Письма, публикуемые в нашем сборнике, сгруппированы по авторам их, причем каждая подборка снабжена краткой преамбулой и комментариями к текстам. Нашей целью было избежать повторения сведений, широко известных или легко добываемых из доступных справочников; мы стремились ограничиваться только теми из справок, которые прямо перекликаются с печатаемыми архивными документами или проливают новый свет на историю литературных отношений. Письма в каждой подборке следуют в хронологическом порядке. Но общий порядок следования этих подборок вызывал у нас известные колебания, так как оказалось невозможным механически придерживаться сколько-нибудь строгого правила. Ни алфавитный принцип, ни хронологическая иерархия смысла не имели; столь же бесплодной явилась бы и попытка тематического размещения материалов. Публикаторы вынуждены были в конечном счете полагаться исключительно на собственное усмотрение. Но вдумчивый читатель, смеем надеяться, уловит внутренние нити, связывающие разрозненные компоненты нашей книги, и почувствует общность проблематики, лежащей в ее основе.

В заключение мы хотели бы выразить глубокую благодарность лицам и учреждениям, поддержавшим нас в этой работе. Особо значительную роль на всех этапах подготовки этой книги сыграли многочисленные критические замечания и консультации Г.П. Струве (Беркли), острого наблюдателя, непосредственного участника и первого летописца литературной жизни русского Зарубежья. Неоценимую помощь предоставили нам наши друзья, коллеги и терпеливые читатели книги в рукописи — Г. Баран (Нью-Йорк), Е. Бешенковский (Нью-Йорк), Эдвард Браун (Стэнфорд), Б.С. Вассерман (Иерусалим), С.Г. Исаков (Тарту), С.А. Карлинский (Беркли), И. Лилли (Новая Зеландия), X. Мак-Лейн (Беркли), Дж. Мальмстад (Нью-Йорк), Н.В. Рязановский (Беркли), А. Сумеркин (Нью-Йорк) и Т. Эммонс (Стэнфорд), а также персонал архива Гуверовского института и его заведующий Милорад Драчкович. С искренней признательностью вспоминаем мы о содействии, оказанном нашей работе Еврейским университетом в Иерусалиме и Калифорнийским университетом в Беркли (его Центром по славянским и восточно-европейским исследованиям и Комитетом по научным исследованиям). Без них всех — книга наша не могла бы быть завершена.

1972; Русские советские писатели. Поэты. Т. I (М., 1977); Библиография русской зарубежной литературы. 1918—-1968. Составитель Л.А. Фостер. Т. 1—2. Бостон, 1970 и др.

А.С. Ященко родился в Ставрополе 24 февраля 1877 года. В 1895 году он окончил Ставропольскую классическую гимназию и поступил на математический факультет Московского университета. В 1896 году он перевелся на юридический факультет, который и окон­чил в 1900 году. По окончании курса Ященко был оставлен при уни­верситете по кафедре международного права для подготовки к про­фессорскому званию.

В студенческие годы Ященко познакомился с молодыми пред­ставителями новаторских течений в русском искусстве — с Брюсовым, Балтрушайтисом, Чулковым. Как и они, он входил в кружок В.А. Морозовой, где, по сохранившимся свидетельствам, прочел док­лад о «Докторе Штокмане» Ибсена¹. О знакомстве с Ященко в этот период вспоминает Г.И. Чулков (сам прочитавший в салоне Моро­зовой реферат о поэзии Брюсова²). По словам Г.И. Чулкова, в нача­ле 1902 года Ященко был привлечен (по недоразумению) по делу мос­ковского студенческого Исполнительного комитета и даже сослан на короткое время в Сибирь³. Весной 1903 года, когда Ященко находил­ся в Париже, Брюсов пишет о нем Чулкову: «Очень Вами интересует­ся здесь А.С. Ященко. Пишите ему. Он полюбился мне еще больше с тех пор, как я узнал его здесь больше»⁴.

В 1905 году Ященко командируется университетом на два года за границу для завершения магистерской диссертации. В Париже он вра­щается в русских литературных и художественных кругах⁵, знакомит­ся с преподавателями русской Высшей школы социальных наук, шлет корреспонденции в русские газеты (Ященко сотрудничал в эти годы в либеральных изданиях Век и Русские Ведомости). По возвращении в Россию он читал лекции в Московском университете в качестве при­ват-доцента (1907/08 г). 16 декабря 1908 года Ященко защитил диссер­тацию на степень магистра международного права⁶, в январе 1909 года был избран приват-доцентом, а в сентябре 1909-го назначен экстраор­динарным профессором Юрьевского университета по кафедре энциклопедии и философии права. Здесь, в Юрьеве, им была подготовлена докторская диссертация⁷, защищенная 1 февраля 1913 года в Московском университете⁸. В том же году Ященко переходит экстраординарным профессором в Петербургский университет.

Академическую карьеру он сочетает с выступлениями (в качестве критика) в литературных журналах, с близостью к модернистским художественным кругам. Константин Эрберг вспоминает его на маскарадах в доме Сологубов:
Друзья приходили, кто в чем хотел, и вели себя, как кто хотел. Помню артистку Яворскую (Барятинскую) в античном хитоне и расположившегося у ее ног Алексея Н. Толстого, облаченного в какое-то фантастическое одеяние из гардероба хозяйки; помню профессора Ященко в одежде древнего германца, со шкурой через плечо; Ремизова, как-то ухитрившегося сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьяньим хвостом, помню и самого Сологуба, без обычного pince-nez и сбрившего седую бороду и усы, чтобы не нарушать стиля древнеримского легионера, которого он изображал, и выглядеть помоложе⁹.
Продолжается его дружба с Г.И. Чулковым (во время работы над романом «Сатана» поселившимся вместе с Ященко в квартире на Тучковой набережной в Петербурге¹⁰), с А.Н. Толстым. В записных книжках Блока мелькает упоминание о встрече с Ященками в Царском Селе¹¹.

В 1915 году в ученых записках Юрьевского университета вышел большой библиографический труд Ященко, до сих пор служащий незаменимым подспорьем для специалистов¹². Это был фрагмент подготовленного Ященко громадного библиографического свода по истории философии «Русская библиография по философии и религии с начала письменности и по наши дни», предполагавшегося к изданию в 1918 году в московском религиозно-философском издательстве «Путь»¹³.

Во время революции Ященко примыкал к литераторам и философам, группировавшимся вокруг московского журнала Народоправство (Н.Н. Алексеев, Б.П. Вышеславцев, Вяч. Иванов, Георгий Чулков, Н.А. Бердяев и др.). В 1917/1918 году он стал ординарным профессором Пермского университета. Весной 1919 года Ященко получил «научную командировку»¹⁴ от Пермского университета и прибыл в составе первой советской делегации¹⁵ в Берлин — в качестве эксперта по международному праву. Он отказался вернуться с делегацией в Советскую Россию и стал, по словам М.В. Вишняка, одним из первых «невозвращенцев»¹⁶.

Берлинский период явился и наиболее ярким моментом биографии Ященко, и наиболее многогранным. Здесь Ященко сблизился с В.Б. Станкевичем и стал одним из деятельных участников основанной Станкевичем политической группы «Мир и Труд», сотрудником журнала Станкевича Жизнь (1920 г.). С 1920 года он выступал на общественно-политические (и изредка литературные) темы в газете Голос России и в выходившем с апреля 1921 года (под редакцией Б.С. Оречкина) журнале Русский Эмигрант. Тогда же им была написана книга «Берлинские ночи. Размышления о русской революции», оставшаяся неизданной¹⁷. Летом 1921 года он стал сотрудничать в американском Христианском Союзе молодых людей, организовавшем при своем берлинском отделении «Русские курсы заочного преподавания» (руководили ими П.Ф. Андерсон и А.С. Ященко)⁸. Осенью 1922 года курсы начали выпускать журнал Вестник Самообразования, редактировавшийся Н.Н. Алексеевым, П.Ф. Андерсеном и А.С. Ященко. Одновременно Ященко принимал близкое участие в различных проектах основывавшегося тогда издательства YMCA-Press.

Но, конечно, наиболее интересной стороной берлинской биографии. Ященко явилась деятельность, связанная с основанием в 1921 году и изданием журнала Русская Книга. Журнал выходил вначале при крупнейшем тогда в Берлине русском книжном магазине «Москва»¹⁹. В 1921 году вышли девять номеров журнала. В 1922 году Ященко с журналом перешли в издательство И.П. Ладыжникова; книготорговая фирма «Москва» продолжала выпуск бюллетеня под названием Вестник русского книжного рынка²⁰. В 1921—1923 годах Ященко становится одной из центральных фигур берлинской русской литературной жизни. Журнал его приобретает значение бесспорного справочного центра по текущей русской литературе — ив глазах эмиграции, и в глазах литераторов, остававшихся в Советской России. Ященко — активный и авторитетный участник образованного в 1921 году в Берлине «Дома Искусств». Он выступает на литературных вечерах Дома Искусств и (созданного в противовес Дому Искусств осенью 1922 года²¹) Клуба писателей и поддерживает дружеские контакты с представителями самых противоположных, нередко враждебных литературных и политических кругов. Напряженный и постоянный интерес сам Ященко и его журнал питали к событиям культурной жизни, происходившим в Советской России, и Русская Книга стала одним из первых и наиболее полных источников информации о новостях русской литературы по обе стороны границы.

Не соглашаясь со сменовеховцами по некоторым центральным пунктам их платформы, Ященко сотрудничал в сменовеховской газете Накануне и (после отъезда организаторов газеты в СССР) редактировал ее приложение — Иностранная Жизнь. В середине 20-х годов, вместе с Р.Б. Гулем и С.К. Гогелем, Ященко работал в немецком издательстве «Taurus», где готовил к выпуску двуязычные словари. На протяжении 20-х годов он колебался относительно возвращения в Россию, и следы этих колебаний обнаруживаются и в публикуемых в нашем томе письмах к нему (Г. Алексеев, В.П. Белкин, А.Н. Чеботаревская, А.Н. Толстой). В изданной в 1930 году (когда никаких колебаний Ященко уже не испытывал и выбор был сделан окончательно) мемуарной книге Годы странствий старый его приятель Георгий Чулков приписал ему «географический патриотизм» и привел давнишнее письмо Брюсова, где рассказывается о восхищении Ященко брюсовскими строками «Я люблю тебя, Россия, за торжественный простор: Ты, как новая стихия, царство рек, степей и гор...»²².

С осени 1924 года Ященко, назначенный ординарным профессором юридического факультета Каунасского университета, заведующим кафедрой международного права, поселился в Литве. Это назначение было им получено благодаря знакомству с Августином Иосифовичем Вольдемаром (Augustinas Voldemaras), выдающимся литовским государственным деятелем²³. Здесь Ященко выпустил на литовском языке несколько работ по международному праву, в том числе капитальный труд Tarptautines teises kursas. Pirmasis tomas. Konstitucine tarptautine teise (Kaunas, 1931) (Курс международного права. T.I. Международное конституционное право). В то время в Каунасском университете работало несколько друзей и коллег Ященко, русских профессоров, — в том числе В.Б. Станкевич (на кафедре уголовного права), П.П. Тройский (кафедра всеобщей истории), философы В.Э. Сеземан и Л.П. Карсавин. От эмигрантской литературно-общественной жизни Ященко отошел полностью. В марте 1932 года с ним встретился в Берлине А.Н. Толстой (впервые, после возвращения в Россию в 1923 г., выехавший в Европу). Об атмосфере, в которой прошла эта беседа, отчетливо говорит дневник писателя, процитированный в монографии Ю.А. Крестинского: «Ященко проворонил Россию, — занес Толстой в дневник после этой встречи. — Потому и обиделся, что почувствовал вдруг, что — нуль, личная смерть, а Россия обошлась без него»²⁴. Умер Ященко 10 июня 1934 года в Берлине²⁵.

Общий портрет Ященко приведен в новейшей мемуарной книге Гуля. По словам Гуля, «профессор международного права А.С. Ященко был колоритной фигурой. И полной противоположностью В.Б. Станкевичу, типичному интеллигенту, немного не от мира сего. Ященко — крепкий жилец, без всяких интеллигентских "вывихов". Среднего роста, крепко сшитый, физически сильный, с лысым черепом и невыразительным лицом, Ященко был уроженец Кубани»²⁶. Суммарную «идеологическую» характеристику его дал М.В. Вишняк в мемуарном описании встречи в 1909 году у профессора П.И. Новгородцева, где собрались его ближайшие ученики и единомышленники: «Среди собравшихся находились знакомые мне Ильин и Алексеев. А среди неизвестных внимание мое привлек Ященко, Александр Семенович. Он интересовался проблемами федерации и развивал идеи, близкие к анархизму. По существу же, он был ярко выраженным типом оппортуниста»²⁷.

Р.Б. Гуль свидетельствует, что термин «оппортунист» («человек, приспосабливающийся к обстоятельствам») имел обыкновение применять к себе сам Ященко²⁸.

Насколько обоснована эта характеристика, можно судить по истории его общественно-издательских антреприз берлинского периода.